«Ермоловы, хутор Мартыновский»

Когда я уже практически ехал по Мартыновскому, мне пришел ответ: это действительно брат моего прадеда. Откликнулась Татьяна Кроткова (Егорова), как оказалось — моя троюродная тетя. И пошло общение: буквально в реальном времени я получал сообщения, где дом Ермоловых стоял, где что происходило из семейной истории на хуторе… Я-то считал, что семейная история навсегда утрачена, тяготился этим. И вот она меня настигла, причем прямо на месте действия!

Пока я ехал по хутору и осознавал его «своим», вместе со счастьем обретения прошлого щемило сердце. Когда-то в хуторе жило более двух тысяч человек, сейчас нет и трехсот. Школа в старинном деревянном здании, где еще прадед мой учился, закрыта и разрушается, клуб, стоящий на месте прапрадедова дома, — с дырой в потолке после пожара, не топится зимой (денег нет). Та же беда, что и в тысячах хуторов и деревень по всей России. Остро захотелось помочь — так родилась идея создать в хуторе музей.

Сын Федора Петровича Иван Федорович Ермолов с женой Анфисой СидоровнойФото: из архива Фёдора Ермолова

И я стал знакомиться с местными жителями, собирать информацию, воспоминания… Нашлись и откликнулись другие родственники — очень многое рассказал и о семье, и о хуторе троюродный брат Сергей Егоров, Игорь и Ольга Красновы, Вера Александровна Демченко (Шалашова) — двоюродная сестра моего деда, последняя в поколении… В тех же «Одноклассниках» познакомился с троюродным дядей Александром Ивановичем Переверзевым. Он сообщил про тетрадь с воспоминаниями его матери, Анны Климовны Переверзевой (Егровой) — дочери младшей сестры моего прадеда. Я съездил к нему во Фролово и взял тетрадь отсканировать. Общую канву семейной истории я уже знал, но это, конечно, оказался совершенно потрясающий для меня документ — подробный, с массой деталей и от первого лица.

Воспоминания записаны еще в 1984 году и рисуют некую идеальную картину, соответствующую идеологическим установкам того времени (помнить иначе было просто опасно). О чем-то эти воспоминания сознательно умалчивают, что-то искажают (вовсе не были Ермоловы такими пламенными большевиками, например — об этом ясно говорят протоколы о раскулачивании). Но живая память, чувства, эмоции пробиваются в тексте через все ограничения и запреты.

Это только фрагменты первой тетради. Есть и вторая — там описана Вторая мировая война, во время которой Анна Климовна была фронтовым шофером. Надеюсь, скоро эти тетради и воспоминания других хуторян станут частью нового музея в хуторе Мартыновском.

«Такие дела» публикуют фрагменты дневника Анны Климовны. Орфография и пунктуация оригинала сохранены.

***

«Помню прабабушка Дарья рассказывала. Замуж она вышла 16ти лет за парня казака Петра Ермолыча. Ему было 17 лет. И у них народились три дочери. Петр Ермолыч очень сокрушался. Ему хотелось сынов. На родившегося сына казаку-хозяину прирезали 1 гектар земли, а на дочерей ничего не давали. И каждой надо готовить приданое».

Сын Федора Петровича Илья Федорович ЕрмоловФото: из архива Фёдора Ермолова

«Раньше служили 15 лет. Служил он [Петр Ермолыч] на Кавказе. Прослужил 15 лет. Демобилизовали его. Ехал он по горам к г.Тифлису. Он верхом на лошади. Сундук его в обозе. Вдруг впереди перестрелка. Народ бежит. Вот упала женщина с ребенком. Остановились. Выяснили, что налетели (верхом на лошадях) “черкесы” из впереди ехавших. Постреляли и ускакали в горы. Петр Ермолыч обратил внимание на женщину, которая была убита, а около нее плакал мальчик, которому было год или полтора годика. Он уже ходил. Прадедушка взял его и чемоданчик, что у нее был и решил его усыновить. <…> Усыновил его, но записал фамилию не Блошкин (а Петр Ермолович был Блошкин), а Ермоловым. Назвал Федором Петровичем Ермоловым».

«После у них [Петра Ермоловича и его жены Дарьи] народились еще три дочери Марина, Анна и Ирина, а старшие дочери, пока Петр Ермолович служил, за 15 лет умерли».

«Петр Ермолыч был очень трудолюбивым человеком. Он взялся за хозяйство и они зажили хорошо. Хозяйство: лошадь, две пары быков (волов) рабочих, корова, овцы, поросенок. Жили в землянке. Спали на нарах. <…> Работали от темна до темна».

«Дедушка Федор Петрович женился на бабушке Ефимии Ивановне Скворцовой. Женившись они решили строить дом в Мартыновке, а Петр Ермолыч жил на х.Вольновском Урюпинского района. Вырыли и построили сначала землянку, длинную, просторную и стали заготавливать лес для дома и другие материалы. Дедушка строиться не спешил. Он взял ссуду у государства и начал строиться. Рождались дети: Фекла, Андреян, Иван, Михаил, Лаврентий, Матрена, Анна, Афанасий (он умер маленьким), Дмитрий (он был застрелен в гражданской войну 12ти  лет кем-то из ребятишек, баловались с винтовкой). Анна, Ксения (это моя мама), Ульяна, Илья».

Дочь Федора Петровича Ульяна Федоровна Шалашова (Ермолова)Фото: из архива Фёдора Ермолова

«Михаил и Лаврентий учились после реального училища в Урюпинске, еще в Новочеркасске в техническом училище. Иван, Андреян и Илья тоже учились в Урюпинске в реальном училище. А вот девчата были неграмотными. Ребята научили их читать, расписываться, считать. И все».

«Дети женились и жили все вместе. Семья была под 40 человек. Размещались в доме, в землянке, в амбаре. Была у них и баня. Потом построили мельницу, паровую. <…> Скот у них был породистый. Дедушка на выставке получал золотую медаль за коров. И лошади были у них и рысаки донские и тяжеловозы».

«Да, дедушка Федор чем еще разбогател. Он брал ссуду на строительство дома? А когда у царя народилась двойня — царь простил ссуду и дедушка попал под это прошение, вот именно, той суммы, что он брал 2000 ру».

«А прадед, Петр Ермолыч? У него был трагический конец. В сенокос у него украли две пары волов. Это сразило его. Он все ходил по лесу и звал волов: — “Буян, Буян”, “Пестрый, Пестрый” и т.д. Он помешался, все бегал искал волов, а потом совсем слег и умер».

Семья ШалашовыхФото: из личного архива

«Жизнь шла своим чередом. А тут Германская война началась. Дядя Михаил и Лаврентий учились в Новочеркасске. Они были в революционных кружках. Их посажали в тюрьму Дедушка ездил, выкупил их и забрал домой».

«Началась революция. Гражданская война. Дедушке удавалось как-то отстранять сынов от мобилизации. Никто из дядьев моих не воевали. Белогвардейцы грабили, забирали скот, муку, но большая часть продуктов была надежно спрятана. Красноармейцам дедушка сам отдал всех лишних лошадей, отдавал овец, свиней, муки и др.продукты».

«Однажды ехали с поля, а поле у дедушки было у х.Вольновского, тетя Матрена, мама Ксения (она была еще девушкой) и тетя Уляша. А навстречу им белогвардейцы на лошадях и сзади на веревке тащили человека. Он был избит и без сознания. <…> Тут тетя Матрюша как закричит: “Ах вы ироды проклятые, что же это вы с человеком сделали”. А они: “Какой он человек, он коммунист”. Тетя взяла и дернула веревку из рук мучителей. А они захохотали. Он, мол, уже мертвый. И ускакали. Женщины взяли его к себе на арбу. <…> Выжил он».

«При советской власти дядья организовали артель и отдали в артель мельницу. Это очень не понравилось кулакам. <…> Они ненавидели всех Ермоловых. Дядя Лаврентий был красивый, веселый. <…> Однажды он шел с гулянки по улице Гуляевке, играл на гармошке. А <…> напоили одного мужчину <…> Алексея (Симунек, у него кличка была) наговорили ему такое чтобы он приревновал д. Лаврентия к своей жене и дали ему в руки дубину. Он набросился на дядю Лаврентия, дядя от него побежал, видит, что тот с дубиной. И вот не добежал он до дома метров 200. Алексей ударил его дубиной по голове, раз, другой… Убил он дядю Лаврентия. Судили <…> Алексея. Сидел он в тюрьме 5 лет».

«Стали они выслеживать дядю Михаила. Он был охотник. Однажды он с Лукой Осиповичем Егоровым пошел на охоту. И уже после, почти перед смертью д.Лука рассказывал, что <…> застрелили дядю Михаила. Он видел, но ему пригрозили, что если он их выдаст, то они его, мол, на кусочки живого порежут».

Внук Федора Петровича Петр ЛаврентьевичФото: из архива Фёдора Ермолова

«Год [1933] был голодный. Вредители делали свое дело. Сожгли только что построенный воловник. Людей обыскивали. Что искали неизвестно. Тетя Ульяна собрала все оставшиеся от дедушки драгоценности и отдала своей подруге <…> на сохранение. А подруга ее с ними собрались и уехали кудато. Когда они приехали. Тетя стала спрашивать. Ей отвечают: — “Время было тревожное, я их зарыла”. Пошли искать где зарыла, — да так и не нашли. Конечно же она их и не зарывала, а распорядилась ими как своими. Зажили они на широкую ногу».

«Мама наша Ксения вышла замуж в 1921 г. за бедняка. Папа Клим Иванович был красивый, высокий, стройный, волосы волнистые, глаза голубые. Он очень хорошо пел. В гражданскую войну белые его мобилизовали в свою армию. Служили там и его братья Мелефан и Аверьян, а д.Сергей служил у красных. Папа рассказывал, что он стрелял всегда вверх. А однажды ему поручили расстрелять красного парня, взятого в плен, он с ним убежал к красным. Он знал, что дядю Мелефана убили, а дядя Аверьян был ранен».

«Дед Иван Афанасьевич был до фанатизма религиозен. В революцию какие-то анархисты забрали его и в Новоаннинске пытали его, истязали. А он все молился. А его пытали: зажимали пальцы, прижигали раскаленным железом и спрашивали, помогает ли ему бог. А он все терпел. <…> Когда дед Иван пришел с пытки и сказал деду Иллариону: — Если ты, Ларька, останешься жив, помоги моей семье, и скажи всем, что я погиб за бога, за веру христианскую. <…> Деда Лариона тоже спрашивали:

— Есть бог? А он говорит: — Есть. Ему руки прижали, он закричал.

— Что же бог не помогает?

— Нет его, наверное, — говорил дед Ларион.  И его отпустили».

«Тетка Татьяна сидела в тюрьме 8 лет с 1945 по 1953 г. в г. Воркута. <…> Она совсем неграмотная была и считать не умела. Работала в колхозе трудодни писала на печке палочки. Приду бывало к ней, а она: — “Нюра, посчитай, сколько у меня трудодней”. До 500 трудодней в году у нее было. Однажды ночевал у нее уполномоченный из Новоанненки и спрашивает: “Что это у вас печка исцарапана?” А тетка Татьяна: “Это вот я за эти палочки работаю, а хлеба одной мне не хватает” За это ее посадили».

«Мать наша была неграмотная. <…> Отец окончил три класса церковно-приходской школы. Много читал книг и часто вслух. В 30х годах у нас собирались соседи и отец читал вслух книги Шолохова “Тихий Дон”, Войнич “Овод”. <…> Я допозна слушала  его чтение. И помню, все уже разошлись, а я все не сплю и плачу на печке. Так мне жалко было расстрелянного Овода, Джемму…»

Внучка Федора Петровича Тамара Ивановна ЕрмоловаФото: из архива Фёдора Ермолова

«Все время приходили какие-то комиссии, уполномоченные, забирали хлеб. Весной у нас нечего было есть. Нас было четверо детей. Я, Сергей, Полина и Тамара. У бабушки на потолке были сушеные груши, яблоки, укроп, семена лебеды, травы разные. Все мы подмели дочиста».

«Много людей умерло в тот год [1933], особенно старики, которые если было что, отдавали детям, внукам, а сами пухли и умирали. Нас спасла лошадь. Мы всю ее съели. Потом теплее стало, мы ходили на р.Бузулук, ловили ракушек (беззубки), вываривали их, вынимали из раковин и ели. Мама из них котлетки делала. Не ели их только отец и Поля. Они были пухлые, ясные такие. Рыба плохо ловилась, да и сил у отца не было. А если поймает, то мама нам не давала: “Пусть отец с Полечкой едят”. <…> Так и перебились. Все остались живыми».

«В 1933 году к осени бабушку кратировали [увеличили задание по посевам и поставкам продукции, касалось крестьян, не желающих вступать в колхоз]. Не раскулачили (какая она была кулачка!) А наложили налог. Непосильный. Нечем ей было его заплатить. И выгнали ее из дома, а вместе с ней и нас. Дом сломали и увезли в Деминку для школьного общежития. Мы стали жить в амбаре. Для колхоза потребовался амбар. Нас выгнали из амбара. Мы жили в сарае. У бабушки их было много и добротные».

Федор Иванович Ермолов с женой Анной Ивановной и сыном Валентином — моим отцомФото: из архива Фёдора Ермолова

«Один еще случай. Для детских яслей в колхозе надо было загородить двор. Председатель к-за Линьков решил разобрать загородку могилы дяди Лаврентия. Он был похоронен на месте его убийства. Все люди очень возмутились этим кощунством. Когда везли эти четыре сбитых из штакетников загородки на волах и арбе, то собрался народ. А мама наша голосила по покойнику и шла толпа народа по всей улице до самых детяслей».

Читайте также Само в себе   Жизнь казачьего хутора под Волгоградом  

«[В 1937 году] Я отослала документы в Урюпинское педучилище. <…> Я очень боялась экзамена по математике и достала книги и часто готовилась. Однажды, когда было свободное время, я отошла от тока к обрыву легла за кустами и решала задачу. Так увлеклась, что забыла обо всем. А у тока собрался целый обоз с зерном. Отец мой всех отпустил и пошел меня искать. <…> Увидела, подошел тихо, вырвал у меня книги, порвал их и разбросал по оврагу. Я ушла домой и больше не ходила на работу. В Урюпинск я ушла пешком (50 км) и босиком. Были у меня белые брезентовые тапочки, но я их берегла».

«С января 1940 г. мне предложили преподавать в 5, 6 и 7 классах немецкий язык, физкультуру, рисование. <…> Домой я не писала, что работаю. А в декабре послала домой посылку. <…> Как получили посылку, отец забеспокоился: не связалась ли я с ворами. Собрался и поехал в Урюпинск. Пришел в педучилище к директору. Ему объяснили, что я послана на работу. Он успокоился».

В центре Михаил Федорович ЕрмоловФото: из архива Фёдора Ермолова

«Весной 40г. я сдала экзамены, но аттестатов нам не дали — не было бланков. Был выпускной вечер. <…> Я весь вечер танцевала с Костей Завьяловым, с девчатами. Было так весело. Я чувствовала себя свободно. Шутили, смеялись».

«В Мартыновке тоже за меня сватались Иван Нистратович Глазков, Алексей Ананич Почтарев, Михаил Ермолов, Иван Калинич Скворцов, Петр Орешкин в письме предлагал руку и сердце. Да, только начиналась сытая, мирная, наша молодая жизнь…»