В начале декабря Илья Соловьев опубликовал в фейсбуке пост о том, что уже месяц он, священник Русской православной церкви, кандидат богословия и кандидат исторических наук, работает таксистом в одном из московских таксопарков. За один день пост собрал полторы тысячи лайков и больше пятисот перепостов. Приехав на арендованном у таксопарка желтом «Хендэ» с шашечками на торжественный акт Свято-Филаретовского института, отец Илья неожиданно для себя оказался в центре внимания: люди и на улице, и у входа в зал подходили и говорили: «Батюшка, а мы читали ваш пост!»
«Я не знал, куда мне деваться, — рассказывает священник. — Я очень не люблю выделяться, никогда не ношу яркую одежду, белые подрясники. Я высокого роста, 191 сантиметр, и раньше было много поводов для комплексов. И в школе, и в армии, и в разных других сообществах бьют тех, кто выше всех и кто ниже всех, — по краям. Средние люди не привлекают к себе внимания. Когда меня рукоположили, я боялся, что пребывание в центре происходящего во время богослужения будет меня сильно смущать, но, к счастью, это не оправдалось: там ты все-таки сконцентрирован не на себе, а направлен вовне. Поэтому мне было сегодня ужасно неловко, что такой ажиотаж».
После мероприятия, выпив чаю, отец Илья включает на смартфоне приложение для такси и отправляется на смену. Она продлится до четырех утра следующего дня. Как и накануне. И каждый день или ночь без выходных весь последний месяц. По воскресеньям и праздникам он ездит на литургию в село Язвище Волоколамского района, в храм Живоначальной Троицы, где служит вторым священником. На обратном пути берет заказы, чтобы отбить бензин, — все-таки 100 километров от дома.
«Я был освобожден от несения дополнительного церковного послушания, которое позволяло мне обеспечивать себя материально», — отвечает отец Илья на вопрос, что случилось перед тем, как он решил стать таксистом. Можно предположить, что на церковном языке так говорят о дополнительном, сверх официального оклада, содержании, получение которого — результат устных договоренностей с начальством. Так или иначе, отец Илья остался с официальной приходской зарплатой 14 тысяч (размер минимальной заработной платы по Московской области), которая за счет частных треб превращается примерно в 25 тысяч в месяц. Храм сельский, поэтому в летние месяцы, когда есть дачники, духовенству живется получше, а с октября по апрель, по выражению самих клириков, приходится «садиться на голодный паек».
Отец Илья живет с мамой Татьяной Николаевной и собакой Даной в старой квартире у метро «Университет», заставленной книжными шкафами. Дворняжку Дану когда-то взяли из приюта, теперь она болеет раком. Но пока нет болей, а только проблемы с хождением, пока собака радуется, виляет хвостом навстречу, хозяева, как говорит отец Илья, «не в состоянии принять решение о лишении ее жизни». «Она у нас превратилась в такую собачью бабушку, — шутит отец Илья. — Я сажусь иногда рядом с ней, когда мама уходит, смотрю на нее, спрашиваю: «Ну что?» — и она начинает жаловаться, что мамы нет дома, подвывать и причитать». Татьяна Николаевна старается кормить старенькую Дану повкуснее: покупает ей мясо, варит бульоны. На пенсию мамы и церковные 25 тысяч невозможно не то что собаку мясом кормить, не хватило бы даже на коммунальные услуги и жизненно необходимые лекарства (у отца Ильи много лет мерцательная аритмия, у мамы разные хронические болезни, обычные для человека 75 лет).
Сам себе хозяин
Но почему именно такси? Можно было пойти, например, учителем истории в школу. Отец Илья — потомственный историк. Его мама, Татьяна Николаевна Тимофеевская, окончила исторический факультет МГУ, а потом долгие годы работала в Историческом музее. Отец Илья тоже в 1991 году окончил истфак МГУ. Это был последний год, когда после вуза было обязательным распределение, а он уже присматривался к «послушаниям». Поэтому запрос в университет на распределение молодого специалиста был подписан архиепископом Кириллом, нынешним патриархом, и Соловьев попал в возглавляемый им Отдел внешних церковных связей.
«С 1991 года и до сегодняшнего дня я работал только в Церкви и больше нигде и никогда, — рассказывает отец Илья. — Материальная зависимость священника — один из основных инструментов влияния на него, которое может идти со всех сторон. Я вообще думаю, что материальная зависимость от работодателя всегда сковывает свободу и заставляет человека идти на компромиссы. Хорошо, если это компромиссы внешние, которые неизбежно заключаются при любом взаимодействии между людьми. Но если материальная зависимость заставляет тебя идти на компромисс со своей совестью — это ужасно. Это несвобода, и это грех. А в Церкви компромисс с совестью гораздо трагичнее, чем в других областях. Например, если я должен врать или, чтобы угодить начальству, примириться с тем, что висит портрет Сталина или что несправедливо поступают с моим собратом. И если я должен не просто согласиться, но в этой ситуации еще и аплодировать, это приводит к внутреннему конфликту с моим «я». Для меня это большая проблема. А чем больше моя независимость, тем больше у меня маневра для свободного волеизъявления».
Соловьев в сане уже 17 лет, и ему действительно важно служить. Поэтому ему была нужна работа с максимально свободным графиком (школьный учитель в будний день не сможет уехать в Подмосковье на церковный праздник) и с минимальным присутствием любого начальства. Он должен был сам стать хозяином и своему времени, и своим деньгам. «Это было начало моей взрослой жизни в 52 года и 11 месяцев. Эти деньги были мне очень важны морально. Потому что это значит, что независимо ни от кого я могу что-то сделать сам. Я начал понимать, что я могу сам справиться. Мне в комментариях в фейсбуке стали писать, что это мужской поступок. Совершенно верно, я ощутил себя мужчиной. Не в сексуальном смысле, а в смысле мужественности, возможности найти в себе силы, чтобы не поклониться лжи и жить не по ней».
Он даже хотел вклеить первую купюру, полученную от клиента, на память в свой рукописный дневник, который ведет с 1985 года. Вообще, Соловьев не любит перемены и верен своим собственным традициям: всю жизнь живет в одной квартире, с начала 1980 годов и до сих пор собирает марки британских колоний, накопил много толстых альбомов, общается с филателистами. Делом жизни считает выпуск серии научных монографий и сборников документов по церковной истории: за почти 30 лет вышло 60 томов — про Церковь в годы войны и Псковскую миссию, про обновленческий раскол, Поместный собор 1917—1918 годов и многое другое. Кроме него, такой системной работой по поддержке церковной гуманитарной науки на протяжении стольких лет не занимается никто. При этом финансирование находится от случая к случаю. В последние годы отец Илья приноровился продавать книги через фейсбук, где сложилось неформальное сообщество историков, специализирующихся на церковных темах. Недавно продал 150 экземпляров книги, которая в 2010 году вышла тиражом в 500 штук.
«Слюнявчик никто не повязывает»
В такси поначалу было страшно. Отец Илья думал, что самое трудное — привыкнуть к машине, в которой, в отличие от его собственной, нет парктроников и камеры, приходилось парковаться вслепую. Но на собеседовании в таксопарке открылось много неожиданного. Например, что штрафы за нарушения правил выписываются на юридическое лицо, на компанию, которая сдает машину в аренду. И штрафы эти в разы больше тех, что он привык выплачивать как частный водитель. Устраиваясь на работу, таксист подписывает бумагу, по которой эти штрафы обязывается выплачивать сам. Штрафы за проезд по выделенной полосе без «колпака» с шашечками на крыше огромные. А про «колпаки» его сразу предупредили, что их в Москве воруют и надо каждый раз, когда оставляешь машину на ночь, снимать «колпак», причем класть его не в багажник, а в ноги, возле педалей, чтобы, выезжая, не забыть поставить обратно и не нарваться на штраф.
Выгодно, чтобы смена продолжалась около восьми часов: пять часов работаешь, чтобы отбить аренду машины и бензин, а три оставшихся часа — на себя. Ночами легче, потому что днем много пробок и маленьких заказов на 100—150 рублей, которые неудобны: пока приедешь, возьмешь пассажиров, довезешь, высадишь — получается около получаса. А чтобы полчаса работы были выгодны водителю, заказ должен стоить 300—500 рублей. При соблюдении всех этих условий и работе без выходных чистого дохода получается около 50 тысяч рублей в месяц.
Отдельных нервов стоит мерцательная аритмия. Перед каждым выездом на линию водители проходят медосмотр. Он автоматизирован: компьютер измеряет уровень алкоголя, давление и температуру, предварительно сличив лицо водителя с его фотографией в базе. Но при мерцательной аритмии невозможно высчитать средний пульс за короткое время, как это делает электронный тонометр. Поэтому Соловьеву приходится совершать по несколько подходов к медицинскому компьютеру. Недавно он встретился у этого аппарата с молодым таксистом с тахикардией — обменялись опытом и теперь здороваются.
Отец Илья говорит, что не ожидал от таксистов такой корпоративной солидарности, ведь конкуренция очень жесткая. Приходилось многое спрашивать у более опытных водителей: как заполнять путевой лист, куда вписывать пробег за смену: «Ты просто садишься в машину, от которой тебе дали ключи. Никто за тобой не бегает и слюнявчик не повязывает. Но если обращаешься за советом, встречаешь удивительное дружелюбие, несмотря на то что многие по 30 лет за рулем, а я чайник, всего три с небольшим года».
«Кто вы в ритуальном бизнесе?»
Болтать с пассажирами по собственной инициативе таксистам запрещено, поэтому отец Илья обычно молчит. Даже в ответ на хамство. Называет это «стрессоустойчивостью». Но иногда все-таки общается невербально. «Бывает, что человек садится — и сразу видно, что у него плохое настроение. Я ничего не говорю, но стараюсь показать, что мне небезразлично, что ему плохо. Например, если он садится назад, я могу подвинуть вперед сиденье и спинку сложить. Некоторых это удивляет, потому что люди не привыкли даже к такой минимальной заботе».
Иногда клиенты сами начинают разговор и потом присылают чаевые, обычно это меньше ста рублей. А таксометр шлет на это эсэмэски с поздравлением: «Вы получили благодарность 60 рублей, молодец, так держать!» За оценки от клиентов в пять звездочек агрегатор может премировать таксиста.
Один раз в отце Илье все-таки распознали священника. Он вез женщину, которая начала жаловаться на низкий культурный уровень молодежи, на что Соловьев возразил, что за несколько человек до нее в его машине сидели молодые ребята, которые ехали в театр смотреть «Мастера и Маргариту», «и по тому, как они общались между собой, было видно, что не все еще пропало в России». «И тут она привела удививший меня аргумент, — рассказывает отец Илья, — что она работает в ритуальной конторе и поэтому знает то, чего я не знаю, — как люди приходят к своему концу. Я ей ответил, что тоже много про это знаю. После чего у нас с ней зашел классический философский спор, бытие определяет сознание или сознание определяет бытие. Она посмотрела на меня с подозрением и спросила: “А вы кто в ритуальном бизнесе?” А надо сказать, что мы уже приближались к Курскому вокзалу, терять было нечего, Венечка Ерофеев опять же. И я признался. Она, конечно, очень удивилась».
«Профессии, совместимые и не совместимые со священством»
Священноначалие не поощряет, чтобы священнослужители работали на нецерковной работе. За годы принадлежности церковной системе священники обычно теряют свою «светскую» квалификацию, даже если у них было образование по нецерковной специальности. Исторически духовенство, конечно, не занималось зарабатыванием средств к существованию в обычном смысле слова, это было отдельное сословие со своей экономикой. Основными источниками дохода у российского духовенства перед революцией были плата за требы (так называемая поручная подать), сезонные пожертвования на большие церковные праздники, доход от небольших участков земли, которая сдавалась в аренду. Были и небольшие государственные субсидии. Если удавалось заниматься сельским хозяйством (что было скорее исключением, чем правилом), торговать духовенство не имело права, поэтому продукцию реализовывали через купцов. После революции все это рухнуло, единственным источником дохода стали приношения прихожан и, позже, уже во времена Хрущева, церковная зарплата, которая чаще всего выплачивается из приходских средств и официально не сильно превышает МРОТ в регионе. Остальное — результат сложных, разноуровневых отношений с епархиальным руководством и отдельными ревностными прихожанами.
В 2017 году был опубликован проект документа «Профессии, совместимые и не совместимые со священством». Он восходит к аналогичному проекту, который рассматривал, но не успел принять Поместный собор 1917—1918 годов, хотя с ним не совпадает. Проект раскритиковали и снаружи, и внутри Церкви, дальнейшая судьба его неизвестна: может быть, примут на ближайшем пленуме Межсоборного присутствия зимой 2020 года и предложат для утверждения Архиерейскому собору, в таком случае он как бы станет нормативным, а может быть, сделают вид, что его не было.
В проекте документа предлагалось запретить клирикам работать на военной и государственной службе, врачами и ветеринарами (из-за пролития крови), заниматься частным бизнесом, а также актерствовать и петь на сцене. При этом известно немало священников, которые именно всем вышеперечисленным и зарабатывают на жизнь. Так, доктор экономических наук архимандрит Филипп (Симонов) много лет работает на государственной службе директором департамента Счетной палаты. Священник Алексей Борискин — оперирующий лор-хирург в Новгородской областной детской клинической больнице и даже прославился минувшим летом тем, что активно участвовал в противостоянии врачей и больничной администрации. Недавно вышла книга «Поп на мерсе» врача-реаниматолога иеромонаха Феодорита (Сеньчукова). А афишами концертов победителя шоу «Голос» иеромонаха Фотия (Мочалова) обклеены все российские города.
Почему же новость о священнике-таксисте, хотя работа водителем не вошла даже в лонг-лист не рекомендованных для священников профессий, спровоцировала такой хайп? У отца Ильи висят 180 неотвеченных личных сообщений, а счет отвеченным он уже потерял. Некоторые осуждают: «Как же вы везете нечестивых развлекаться? В ночные клубы? Пьяных везет священник?» На что Соловьев спокойно пишет, что не несет ответственности за свободный выбор других людей.
Очень много сообщений написаны священниками: кто-то предлагает помочь, кто-то спрашивает совета, некоторые пишут длинные исповедальные письма. «Я совершенно не ожидал, что это так обернется, — говорит отец Илья. — Оказалось, что среди духовенства существует огромная проблема глубочайшего расслоения между элитой, которая вращается вокруг архиереев, настоятелями крупных, как раньше говорили — жирных, приходов и монастырей, и реальными простыми священниками, которые находятся в подчиненном положении. Она волнует очень многих. Это было попадание в самую десятку».
Эта десятка — очередное проявление новой ситуации, о которой заговорили после публикации письма священников в поддержку арестованных по «московскому делу», когда почти двести священнослужителей поставили свои подписи под текстом, написанным без оглядки на церковное руководство. Это тоска по свободе, которая выражена и в тексте письма, и в «выходе за флажки» священника Ильи Соловьева. В самом факте вроде ничего нет: подумаешь, один священник на всю Церковь чудит, решил такси поводить. А мог бы поваром пойти, например. Но отклик на этот поступок говорит о том, что иногда такси — больше чем такси.
— Отец Илья, а вы не чувствуете одиночества, когда вот так ездите по ночной Москве?
— Да нет, заказов много. Я вот сейчас включу приложение и могу ездить всю ночь, не останавливаясь ни на минуту.