Оправдание и наказание

Если забить в Гугл «Букачача убийство», появится много страшных новостей: грабежи, убийства, изнасилования. Самые запоминающиеся убийства пришлись на два крупных праздника. На столетие поселка неизвестные убили подростка (убийство не раскрыто). А на сто пять лет — ветерана Баранова и его жену. 

От столицы Забайкалья Читы до Букачачи далеко: маршрутка идет семь часов. Районный центр, поселок Чернышевск, в 75 километрах. Местные ездят туда за покупками и в больницу по серьезным поводам. 

Вечером Букачача погружается во тьму: фонари горят только в центре села. Редкие местные жители выходят из дома по делам с фонариком. Впрочем, идти в Букачаче некуда. 

СОРОКИН

Нелепая случайность

До ареста Сергей Сорокин жил со своей женой Еленой Волокитиной и малолетним сыном в деревянном доме на окраине села. Теперь Лена живет одна, Олежку помогает воспитывать бабушка.

Мы приезжаем в Букачачу из Читы поздно вечером. В доме Сергея Сорокина нас встречают Елена и его мать Татьяна Рекунова. Обе нетрезвые. Обстановка в доме бедная. Из удобств — печка, а туалет-будка находится за забором: нужно пройти через весь двор и еще метров пятнадцать. «Ночью-то так далеко не ходите, — говорит Елена. — Можно просто за домом присесть». Лампочка в комнате не горит, умывальник на кухне сломан, без мужа с домашними делами Елена не справляется. 

Фотоархив Сергея СорокинаФото: Вадим Брайдов для ТД

Когда Рекунова уходит, Елена пытается заснуть. Вместе с ней мы не спим всю ночь — хозяйке плохо. 

Утром у Елены плохое настроение. Она не помнит, как ее тошнило в ведро, как она стонала и кричала кому-то в темноту: «Пошел на *уй!» 

«Лена, ты ночью плакала и кричала: “Хочу, чтоб у него был папка! Хочу, чтоб у него был папка!” Ты Олежку имела в виду?» Волокитина пожимает плечами — этого она тоже не помнит. 

На следующий день в дом Сорокина приходит мать Елены Нина Волокитина с четырехлетним внуком Олежкой. Светловолосый большеглазый ребенок — копия детской фотографии Сорокина. Мальчик активный и дружелюбный, но практически не говорит. Логопеда в Букачаче нет, показать ребенка некому. 

Елена шестнадцать лет работала в пекарне, а сейчас две недели в месяц моет посуду в придорожном кафе «Маяк». Специально к нашему приезду взяла выходные, но не дождалась и ушла в запой. 

О знакомстве с Сорокиным она рассказывает, смущаясь.

— Сашка такой есть у нас, — говорит она. — Он с Сорокиным выпивал, я Сашке позвонила, а ответил Сорокин. Так и познакомились.

— Я была против, он мне не нравился, — вступает в разговор Нина Волокитина. Женщина не пьет и переживает из-за запоев дочери. — Потому что пил хорошо. Семейка у них вся такая, все алкаши! 

— Какие у вас были отношения? — спрашиваю Елену. Она задумывается.

— Не знаю. Мы сильно не ругались. Не бил меня, ничо. Так, потявкаемся. Все нормально было.

 — На агрессию он был способен?

 — Я как-то попросила его кота убить, — говорит Елена. — Жил в заброшенном доме, гонял нашего кота. Я говорю: «Убей того кота!» А Сорокин: «Да ты чее!» Он мышку не убьет! 

— Нина Ивановна, а вы как считаете, мог Сорокин убить?

— Какое! Пить — они пьют, не скрываю, но убить — не-не, ни за что. Да и когда бы он успел, он в одиннадцатом часу, когда пенсионеров убивали, к нам приходил вечером. Я нисколько не вру! Надо им было просто кого-то забрать. 

— В день убийства мы с Серегой были с похмелья, искали выпивку, — вспоминает Елена Волокитина. Ее рассказ спустя два года не отличается от показаний, которые она давала суду и следствию. — В общем, мы с Серегой выпили по два раза и лежим, телевизор смотрим. Начали стрелять салюты. В это время, говорят, как раз дедов убили. Мы не стали выходить на улицу смотреть салют, легли спать. Ну вот и все. 

— В тот вечер мы с соседкой сидели на крыльце и видели Сорокина, — говорит Нина Волокитина. — Я ему звонила, просила принести косу. И он принес. Своими глазами его видела, он не мог быть там!

Фотоархив Елены Волокитиной

К моменту задержания Сергея Сорокина оперативная группа из Читы и Чернышевска работала в Букачаче практически месяц. По словам местных жителей, искали «алкашей», подозревая, что на украденные деньги убийцы наверняка пьянствуют. Проводили обыски в домах, возили людей на допросы, расспрашивали, кто в селе «сорит деньгами». По словам Волокитиных, в то время один их знакомый продал машину и пришел в магазин с пятитысячной купюрой. Его тут же увезли в администрацию, где располагался оперативный штаб, пристегнули к батарее и жестко допрашивали. Залезли в карманы и присвоили деньги. 

— В тот день, когда его задержали, мы с Серегой утром выпивали, — рассказывает Елена. — Потом позвонила его мать, позвала его выпивать к себе. Он ушел. А у меня было здесь выпить тоже. Потом он звонит, говорит: «Сейчас я приду, тебе е*ало разобью». Я рассказала про это маме. А мама позвонила медсестре.

— Я позвонила ей и попросила взять с собой участкового, — рассказывает Нина Волокитина. — Чтобы они приехали, побеседовали с ним. Я ж не знала, что они возьмут с собой главу администрации и ментов этих (оперативников, которые расследовали убийство стариков, — ТД)!

— И вот залетают в дом три мента… — вспоминает Елена. 

— Я начала говорить им, что он ее обижает вечно, — перебивает Нина. — Ну они ее в машину посадили и повезли в администрацию на беседу.

Елена рассказывает, что села в машину с главой администрации Ольгой Треневой, а оперативники ехали сзади. Когда подъезжали к мосту, Тренева увидела идущего домой Сорокина и указала на него полицейским. Полицейские остановились и затолкали его в машину.

— Мы приехали в администрацию, два часа сидим, а их нет. Я думала, нас из-за ребенка сюда привезли, и понять не могу, где они столько времени Серегу возят. Попросилась выйти покурить. Только выхожу, и эта «Нива» подлетает. Сидит там Сорокин, и у него рожа какая-то не такая. Че-то было, может, зареванный или че. Меня менты хватают, ведут в администрацию. «Пиши, сука, что это он!» Я: «Что — он?» «Пиши, что он убил!» «Кого?» «Стариков! Он сознался, сказал, что вы вместе с ним убивали! Пиши, что это он, иначе сядешь на двадцать лет, а если напишешь, мы тебя отмажем». Я отказывалась писать, тогда один взял бумагу, скрутил и давай хлестать меня по лицу. «Пиши, иначе сядешь!» Предлагал мне взять опохмелиться. Два мужика наручники крутят перед моим лицом, я, конечно, напугалась. Но все равно сказала, что ничего не буду подписывать, что не он это. Когда меня потом выпустили из кабинета, я убежала от испуга, аж тапки порвала.

— Ленка позвонила мне, говорит: «Нас за убийство сажают! Это ты ментам позвонила, че хочешь, то и делай!» — рассказывает Нина. — У меня волосы дыбом! Я ее нашла, говорю: «Ты зачем убежала, точно посадят же!» Привела назад. Мы там долго сидели, слышали, как работники администрации говорили, что ментам с Москвы пришло последнее предупреждение, мол, если сейчас не найдут убийц, все, вылетят с работы. Так что «этих» уже точно не отпустят. 

— Сорокина после меня завели в кабинет, — говорит Елена. — Я его и не видела почти. Меня отпустили, как они потом сказали, из-за ребенка. Пожалели. 

Волокитина вспоминает, что поздно вечером того же дня полицейские приехали к ней домой за вещами мужа. Говорили, что он на деньги стариков купил себе одежду. 

— Два года назад мы купили ему спортивный костюм, они подумали, что на деньги стариков куплен. Я говорю: «Че, не видно, новая кофта или не новая?»

Отказ от первоначальных показаний в суде Сергей Сорокин мотивировал угрозами изнасилования со стороны оперативников. Когда его оправдали, он рассказывал об этом жене. 

«Вывезли, — рассказывает, — в лес, угрожали ему палку затолкать. Я ему говорю: “Ты что, палку испугался? Ну, че бы они, засунули, ага? Меня вон тоже они держали, но я же не написала ничего. А ты палку напугался!” А он человек такой… боязливый. Он думал, что он скажет на себя, но это не подтвердится. Он же не виноват, за что его посадят?» 

Когда Сорокин освободился, решил, что этот кошмар закончился: он невиновен, его справедливо оправдали, разве может еще что-то случиться? Жил как обычно, работал. Не читал приходившие на почту бумаги из суда. На второй суд в итоге поехал сразу после работы. Там его и закрыли. На этот раз надолго.

«Засунем в жопу и выложим в интернет»

Из письма Сергея Сорокина в юридическую консультацию «Человек и закон» (орфография и пунктуация сохранены): «Прошу вас помочь и разобраться в моем не простом запутоном деле. Ведь мы страдаем ни за что, а настоящие преступники находятся на свободе. Зарание извеняюсь за орфографические ошибки».

Вот как свое задержание описывал сам Сергей Сорокин: «Я в тот день шел домой, метров десять осталось. И тут уазик остановился, трое мне дорогу перекрыли: “Че гуляешь, у тебя маленький ребенок! Садись, поехали!” Наручники мне надели и отвезли в лес. Там пристегнули наручники к дереву, начали бить по ребрам да по почкам. Потом начали издеваться: “Штаны сними, мы тебе в жопу ветку затолкаем, все снимем, выложим в интернет!” Я поверил им, я впервые с таким столкнулся. У меня еще состояние было… Я под этим делом не соображал. Говорили, если я буду отказываться, мне будет хуже. Угрожали, что ногу мне прострелят и скажут, побег у тебя был. И ребенка в детский дом отдадим». 

По словам Сорокина, после того как он согласился взять вину в убийстве пенсионеров на себя, его отвезли в дом Баранова. «Я там никогда раньше не был. Мне все показали, объяснили, как надо показать и рассказать. Вот они меня в 10 утра забрали, а следователь приехал в семь вечера, и только потом появился адвокат. Я второй раз когда в доме показывал уже при адвокате, я ошибки делал. А они говорили между собой: “Да мы сейчас его повезем в администрацию, скажем, забыл то-то, но вспомнил, пока ехал”».

По словам Сорокина, оговорить Севостьянова и Подойницына его заставили сотрудники полиции. Только когда Сорокин осознал, что все серьезно и его невиновность никто доказывать не собирается, он решился отказаться от своих показаний. Но было поздно. 

Елена и Нина наперебой рассказывают, что, по их мнению, в расследовании не так. Что они хотели пройти допрос на детекторе лжи, но им отказали. Что продавщица Зенкова, которая якобы видела, как в ночь убийства Сорокин покупал водку, старая, с плохой памятью, путалась в показаниях и через месяц могла не вспомнить, кого она видела в темноте. 

Что с Подойницыным и Севостьяновым Сорокин не общался. «С Севостьяновым он как-то ехал из Читы в автобусе, тот его пригласил на работу с собой. Вот у него его номер был забит. Номер Подойницына тоже был, он два года назад у нас был, с женой приходил, на улице выпивали». 

Говорят, что потерпевшая, внучка Баранова, заявила, помимо денег, о пропаже нескольких бутылок водки. Елена и Нина не понимают, зачем убийцам понадобилось идти в магазин за водкой, если ее и так украли? 

Четырехлетний Олежка во время разговора бегает по комнате и пытается привлечь к себе внимание.

— Олежка папу помнит? — спрашиваю Лену.

— Не знаю… Я фото ему показываю, говорю, вон папа.

— Пааапа, — кричит Олежка, услышав знакомое слово.

— У нас говорят, разговаривать не умеет, надо учить материться, — смеется Нина Волокитина. — И вот он где-то услышал и кричит: «Сука». 

— Олежка, скажи «сука», — просит сына Елена.

— Баба сууука, — тянет Олежка. Все смеются.

Хорошо били

Мать Сергея Сорокина, Татьяна Рекунова работала парикмахером, потом на заводе, на мойке. Сейчас на пенсии. Татьяна рассказывает, что в последние годы часто слышит про рак. «Все помирают. Раки эти в основном. Рак, рак, рак. У всех рак. Не знаю, может, из-за карьера это?» 

У Татьяны было двое мужей, оба пили и сидели за убийство. «Сережке 11 лет было, когда его отца посадили, — вспоминает Рекунова. — Когда мы жили с Сорокиным, торговали вином. А тут залезли к нам, вино украли, а нас подперли и хотели поджечь. А у мужа винтовка была. Он винтовкой выстрелил, попал в одного и убил. Посадили. Через восемь лет он вышел и сам себе по пьяни кишки вспорол. Царствие ему небесное. А со вторым мужем мы в параллельном классе учились. Детская любовь. Он в какой-то драке кого-то убил, посадили тоже. Потом освободился и почти сразу умер». 

Татьяна тяжело переживает случившееся с сыном. Это второй ребенок, которого она «потеряла». Другой ее сын, брат Сергея, погиб в лесу при непонятных обстоятельствах. 

В день убийства пенсионеров Рекунова не видела Сергея, но уверена, что ее сын невиновен. Его «явку с повинной» объясняет коротко: «Хорошо били». 

«Когда Серегу забрали, я была дома. Его там допоздна держали, но нас туда не пускали. Работники говорили, что сильные крики слышали, видимо, его били. Сергей безвредный, никогда ни с кем не дрался, маменькин сынок. Он не мог убить человека! И мне врать бы не стал. Когда освободился, рассказывал, как его в лесу заставляли признаться в убийстве. Когда нам свидание дали, он даже кашлянуть не мог — ребра. Я адвокату сказала свозить его на снимки. Бьют-то они так, что нет синяков. Ну там нашли, что два ребра у него сломаны. А его менты напрягли, чтобы он сказал, что ехал на мотоцикле и упал. Мол, на момент задержания уже были сломаны ребра. А у него мотоцикла-то нету даже! Я следователю говорила об этом. А он мне: “Выйди из кабинета, не выйдешь, я тебя за шкирку выкину!” Ну и пришлось мне выйти».

Рекунова пыталась поговорить с продавщицей Зенковой. «Я пришла к ней: “Зачем ты так говоришь? Тебе Сережка дорогу перешел?”—“Не, отвечает, — он парень хороший, но просто мне сказали: “Знаешь его? Он был в окошечке?” Ну лицо-то темно, ну я сказала, что он”. Я говорю: “Ты странная, а если бы про меня говорили, тоже бы я в окошечке торчала?” Ну ее уволили потом из магазина, она уехала из села. А там над окошечком в магазине была камера, но эти записи не смотрели. Я Цамбуеву (следователю) сказала про камеру, он говорит: “А мне зачем, мне достаточно улик, ты не лезь, не мешай следствию”».

Рекунова, как и Сорокин, писала письма в генпрокуратуру, уполномоченному по правам человека, в Следственный комитет РФ и даже Жириновскому. Без толку. 

«Мы тут в итоге сами нашли подозреваемого. Парень один залазил к этим старикам, его родители после этого происшествия быстренько дом продали и уехали. А отца этого парня, Д., посадили. Он зарезал соседа, слухи ходят, что этот сосед якобы знал, что тот убил. Никто эту версию в полиции не проверял. У бабушки под ногтями эпителию-то нашли, они якобы не принадлежат нашему. А я у этого Д. после убийства видела царапину на щеке. А его жена сказала, мол, мы с ним подралися».

Татьяна вызывается проводить меня к бывшей главе администрации Ольге Треневой, той самой, которая присутствовала во время задержания Сергея Сорокина. 

Убийцу нашли нечаянно

Ольга Тренева сейчас работает фельдшером скорой помощи в местной больнице. Она хорошо помнит день, когда задержали Сергея Сорокина. Рассказывает, что знала его по долгу службы. В должности главы Тренева много общалась с местными жителями и лично проводила беседы с пьющими семьями. По ее словам, пьянство в Букачаче — серьезная проблема. С семьей Сорокина Тренева общалась за неделю до задержания, проводила с Сергеем и Еленой воспитательную беседу.

— Лена мне зубы показывала, а Сорокин тогда сидел красный весь, ему стыдно было. Я с ним жестко разговаривала, мол, прекращайте, заберем ребенка. Ну пообещали, что пить не будут. А в тот день медсестра позвонила, мол, опять пьют. А тут сотрудники сидели у нас, которые расследовали убийство, и я им предложила со мной поехать, побоялась одна, пьют же. Ну вот мы и поехали. Дома была одна Лена с глубокого похмелья. Мы ее забрали, поехали в администрацию. Едем, и Сорокин идет. И я сотрудникам показала на него. И все, мы Лену привезли, я с ней побеседовала минут пятнадцать и ушла на обед. Я не знаю, сколько Сорокин отсутствовал. И я не видела, когда его привезли. Потом только услышала от кого-то, что нашли, кто убил Баранова и Михайлову. Вот так и получилось, что нечаянно я их попросила со мной съездить, и убийцу нашли.

— Вас эта случайность не удивила? Вы думаете, это Сорокин и другие?

— Не могу сказать, не знаю. Севостьянов, ну тоже злоупотреблял… Но парни на виду были, в жестокости никогда не замечались. С Севостьяновым я не пересекалась никогда. Подойницына тоже не видела, только слышала, как он освободился. Сорокин и Севостьянов вроде как спокойные парни. 

Тренева рассказывает, что в селе все знали, что у Михаила Баранова есть деньги. Поэтому убить его мог кто угодно. «Ветеранская пенсия, он многим деньги занимал. Бабушка, бедная, божий одуванчик была…» 

— Какое мнение у вас? Это случайное убийство или спланированное?

— Случайное.

— Тех посадили или не тех?

— Ничего не могу сказать, не знаю. На сто лет у нас тут убили ребенка-инвалида. Подростка, лет 17-18, никого не нашли. Сонную ему перебили или что. А на сто пять лет вот это… Взять эти два случая — они не раскрыты…

— То есть вы считаете, что дело не раскрыто?

— Ну кто знает? Два суда было, и не понятно, что там, может, еще будет суд… Один живет там, этот там, третий там. Вот это как-то не связывалось. Вот как так, ведь Сорокин мог на других показать, почему на этих-то? 

СЕВОСТЬЯНОВ

Сашка добрый, убить не может

Отец Александра Севостьянова Николай Петрович живет в Старой Букачаче, час пешком по пустой дороге. Мужчина восемнадцать лет отработал в шахте, жалуется на приобретенные болячки: тугоухость, «вибрационка». Живет на пенсию «один, с внуками». «У дочери онкология, сына посадили. Отправляю ему денег сколько могу. На свиданку ехать денег нет». 

В небольшой деревянный дом Николая Петровича быстро набивается народ (зять Николая, жена Александра Ольга Непомнящих с дочкой Викой, сестра Николая Татьяна с сыном Захаром), и наша встреча похожа на деревенский сход. 

Фотоархив Александра СевостьяноваФото: Вадим Брайдов для ТД

 «Сашка добрый, он убить не может, — говорит Николай Петрович. — Когда я узнал, что Сашку арестовали, помчался с бабкой к Треневой. Мы в голодные годы, в девяностые, когда шахту у нас закрыли, сидели без еды, без всего! Выжили же! Никого не убили, никого не ограбили! Ольга Николаевна мне говорит: “Спустись вниз, там ребята с Чернышевска, с ними поговори!” Я спустился. Их трое было, один на меня “полкана” спустил. “Как вы детей воспитываете!” — кричит! А как я воспитываю? Как нормальные люди! Водку мы пьем, я пью сейчас и буду пить, и сын у меня выпивал, но он никогда не убил бы! Ну мы поехали в Чернышевск в следственный комитет. Следователь ко мне обращается вежливо, а в глазах огонь какой-то нехороший. Я говорю: “А куда деньги украденные могли деться?” Он: “Они их потратили!”—“Да куда потратили? Это ж кутить надо. А кто их видел, чтобы они гуляли?” Все, улетучивается у меня… Давай выпьем, а?»

Накатив стопочку, Николай Петрович продолжает: «Никаких денег я у него не видел, ничего. Если я что-то сворую, у меня поведение уже будет другое. А тут убийство такое! А он был спокойный как всегда. Да и где деньги-то?»

«Батя, я не вытерпел»

Жена Александра Севостьянова Ольга Непомнящих рассказывает, что в день убийства они с мужем были дома — застолье с соседями по случаю Дня поселка. Убитые старики живут очень далеко от их дома, часа полтора пешком, незаметно сходить и убить их Александр, по ее словам, не мог. «Мы все сидели, выпивали, фейерверки вместе смотрели. Потом легли спать».

Когда через месяц за ее мужем пришли оперативники, он спал. 

— Заходит милиция: «Мы вот хотим с Александром Николаевичем поговорить». Я говорю: «Что, насчет стариков? Поймали кого, нет? Полпоселка уже перевозили!» «Будьте уверены, — говорят, — завтра поймаем». Увезли его. И потом я узнала, что его задержали. Вот как? Выбили показания.

— Что он вам рассказывал, когда освободился после первого суда? — спрашиваю Ольгу. — Как из него выбивали показания?

— Пригрозили, что будет плохо родителям и семье.

Николай Петрович дополняет:

— Когда его освободили, мы сидели тут, мы же любим выпить, мы простые люди. Я говорю: «Сашка, ты зачем показания против себя дал?» Говорит: «Батя, не вытерпел!» Я говорю: «Да как так, да пускай меня убьют, как я могу на себя вину такую взять?» А он говорит: «Батя, там не вытерпишь это!»

Ольга Непомнящих возмущается, что после задержания мужа следствие не искало доказательств его причастности к убийству: «У нас и обыска никакого не было, пока я сама им шкафы не стала показывать. “Почему вы обыск у нас не проводите, где деньги, где кровь, где что?” Шкафы открыла — смотрите. А они даже не рылись. А люди рассказывали, что везде обыски были, что все перерывали, а у нас тогда почему обысков не было? Может, я деньги под картошку упрятала!»

Ольга Непомнящих и Николай Севостьянов, как и семья Сергея Сорокина, рассказывают о жителе села Д., который, по их мнению и слухам в селе, может быть убийцей Баранова и Михайловой. 

«Под Читой купили они дом или квартиру. И шуба у нее. Откуда деньги? Под Читой они на че дом купили? А Д. этот зарезал своего знакомого Ц. Слухи ходят, что он его убил из-за того, что Ц. хотел сдаться полиции после убийства стариков».

Выпив еще стопку водки, Николай Севостьянов начинает сокрушаться:

«Я в “Мужское и женское” звонил, в генпрокуратуру писал, по правам человека, Малахову, везде. Ничего. Москальковой писал, Жириновскому писал. У меня ребенок ни за что сидит! Вот говорили по телевизору: лучше освободить виновного, чем посадить невиновного. А почему у нас так? Лишь бы закрыть! А боятся шапку потерять! Я за справедливость! Чтобы у меня сын такое сотворил? Чтоб их верблюд всех затыкал! Вы извините меня, мы по-шахтерски говорим».

Александр Севостьянов так объясняет выбор следователей: «Я с супругой ругался. Она на меня писала заявления. А все заявления отвозили в Дом культуры (центр поселка, где находится администрация, где работали следователи из Читы и Чернышевска, — прим ТД). И они смотрели, на кого какие заявления были, кто нарушитель. Когда меня взяли, опера показали мне заявление Сорокина, что он сознался и указал на меня и Подойницына. Сорокин после говорил мне, что они просто сказали ему, чьи фамилии назвать. 

По словам Севостьянова, сначала его били «чернышевские опера». По почкам, руками, трубой. Угрожали пистолетом. Потом «читинские опера» угрожали поместить в пресс-камеру, где его изнасилуют заключенные. Те же методы использовали полицейские и в отношении Сорокина. 

«Была очная ставка с Сорокиным, без адвоката, без всего. Я его в первый раз там увидел. Он говорит: “Саня, рассказывай, как мы убивали”. Я говорю: “Ты че гонишь?”А я на стуле сидел, мне сразу удар прилетел, я упал. И после очной ставки меня до самого вечера мурыжили, и я согласился подписать признательное. Нас увезли на Читинский централ, два месяца там продержали. Мы по разным камерам все были. Там я понял, что это серьезно все. Приехали в Чернышевск, я сразу адвокату сказал, что хочу отказаться от признания, что я не виноват. Следователь сказал мне, что зря ты отказываешься, по полной впаяют. А у меня свидетели есть, меня все видели! Я был уверен, что меня оправдают». 

Севостьянов говорит, что с Подойницыным он познакомился только в КПЗ. «Его забирали тоже, били. Ничего не доказали. А потом Сорокина взяли, и он наговорил на нас».

Кто мог совершить убийство, Севостьянов не знает. Но рассказывает, что, когда освободился, в гости к его дочерям заходили пацаны. «Говорили, что одного пацана встретили, и он сказал, что это мой папа убил. Он сидит сейчас, Д. этот, за убийство Ц. Ц. я знаю, он спокойный пацан был». Александр, как и остальные, писал жалобы всем кому смог. 

«Тяжело осознавать, что сидишь ни за что, — говорит Севостьянов. — Да еще такой срок! Ну тут много пацанов сидит ни за что, все друг друга поддерживаем, боремся. Надеемся. Я домой еще приду. Бог есть». 

Как и семья Сорокиных, Севостьяновы многое не могут понять в этом деле. 

— Вот показания у них, типа полотенцем они душили, но старики в крови, цепи в крови, почему? — недоумевает Николай Петрович. — То ли полотенцами душили, то ли цепями, не поймешь. 

— Все наши показания суд не учел, не поверил нам, что Сашка был с нами. Мы просили, чтобы нас на детекторе лжи проверили, но нам отказали, — говорит Ольга.

По словам Николая Севостьянова, никто в поселке не обвиняет его в том, что его сын убил ветерана. Даже потерпевшая Елена Черепанова «за пацанов претензий не имеет».  

Во дворе Николай Петрович пытается запрячь старого коня, чтобы отвезти нас в центр села. Выводит его на дорогу, обнимает белую морду черными руками. Плывет от нежности, забывает, что хотел сделать. Целует коня в щеку и смеется так, будто в его жизни ничего страшного не случилось. 

Одним лучше не ходить

Елена Черепанова, внучка Михаила Баранова, живет на другом конце поселка. Идем пешком, в провожатых — Вика, приемная дочь Александра Севостьянова. 

По обеим сторонам пустой дороги — сопки и лес. Иногда появляются дома, многие разобраны. Вика объясняет, что как только дом пустеет (умирает или уезжает хозяин), люди, «как муравьи, налетают, разбирают Букачачу». Так разобрали и дом убитых пенсионеров, от него остался только забор. 

Старая «копейка» без номеров, вихляя, несется прямо на нас. Из машины нас разглядывают подростки с полторашками пива. Один из парней обращается к Вике: «Слышал, твой дед мотоцикл продает? А где твоя бабушка живет?» Вика молчит. Пацаны уезжают. Вика объясняет, что у этого парня уже были проблемы с полицией, «нанесение тяжких телесных и грабеж». 

Немного проходим вперед — «копейка» стоит посреди дороги. Кроме этих парней и нас вокруг ни души. Машина снова уезжает, вихляя. Потом, на максималках, возвращается и резко тормозит поперек дороги прямо перед нами. Уезжает, затем опять перекрывает путь. Пацанчики веселятся. 

ГИБДД в Букачаче нет. Иногда инспекторы приезжают в село из Чернышевска и, если повезет, отлавливают таких, как эти парни. Но сельчане предупреждают друг друга об их приезде. На следующий день, когда местный житель везет нас на карьер, к нему подходит знакомый: «Осторожнее, тут менты». Спрашиваю у водителя, шутя: «Чего вам бояться? У вас прав, что ли, нет?» «У меня ничего нет», — отвечает мужик, и он не шутит.

«Зачем убивать, забрали бы деньги»

Елена Черепанова невысокая и хрупкая, а ее мертвецки пьяный муж Иван — высокий и грозный. 

«Я не пойму, че, какие проблемы?» — набрасывается он на нас с порога, но Елене удается его усмирить и выгнать на улицу. 

От случившейся трагедии Черепанова до сих пор не оправилась, рассказывать про дедушку ей тяжело. 

Елена Черепанова, ее дед Михаил Баранов и его гражданская жена Мария Михайлова. Из фотоархива Елены Черепановой.Фото: Вадим Брайдов для ТД

Михаил Баранов жил вдвоем с гражданской женой. Внучки жили отдельно, но часто навещали его и помогали по хозяйству. Баранов был отзывчивый, многим в Букачаче помогал деньгами. «У кого-то свадьба, у кого-то похороны, все шли к нему. Он даже уголь покупал у молодежи, хотя ему не надо было. Просто жалел, понимал, что тяжело молодым». 

— Мы с сестрой шли с кладбища вечером, — вспоминает Елена день, когда узнала об убийстве дедушки. — Зашли к деду. Я застопорилась с соседкой поговорить, а Анька зашла и закричала. Я подумала, может, бабке плохо. Я туда захожу, а он лежит на диване на двух подушках. Подбежала, не поняла сразу, что мертвый. Крови немного было в коридоре… 

— Как вы считаете, следствие арестовало убийц, или убийцы на свободе?

— Не знаю, как про тех (Севостьянова и Сорокина. — прим. ТД), каким боком там они. Один там живет, один там живет… А вот Подойницын — возможно. Но и не верить людям, которые учились следствию, кто я такая? 

— А сколько денег пропало?

— Около трехсот тысяч.

— А в приговоре написано про сто…

— У него двести на дому на всякий пожарный лежало, плюс он в Чернышевске снял еще деньги в банке, не знаю сколько.

— Почему вы отказались от претензии по компенсации?

— Я как сказала, что стариков уже не вернуть…

— Вы бы хотели, чтобы нашли того, кто это сделал?

— Я на суде об этом сказала, что хотела бы, чтобы нашли тех, кто это сделал. Должна это милиция расследовать. Первое время меня такое зло брало. Вот зачем убивать, забрали бы деньги! Я вообще одна осталась с детьми. Родители умерли, алкоголь этот везде… Дед нам хорошо помогал. А я работаю за 1400 рублей по уходу за пожилыми людьми от пенсионного. Уголь, дрова им заношу. У меня трое тут стариков таких живет. Теперь ночами, когда собаки лают, я встаю с фонариком, выхожу, проверяю, переживаю за них. У нас тут такие соседи, никто не выйдет, о других не побеспокоится.

Монолог Елены прерывает муж, который залетает в комнату и кричит на нас матом. Кажется, сейчас произойдет драка, но хрупкая Елена, достающая мужу до пояса, хватает его за локоть и выталкивает в сени. 

— Вам не страшно жить с таким мужем?

— Нет, он просто орет. Четвертый день пьет. 

— А выгнать его не пробовали?

— Да все равно сюда приползет, кому он нужен! Куда денешься? 

ПОДОЙНИЦЫН

«Мама, убийство на меня»

Мать Виталия Подойницына Татьяна живет неподалеку от дома убитых пенсионеров. 

Подойницына волнуется и, рассказывая о сыне, не может сдержать слез.

Виталий жил со своей второй женой неподалеку от дома матери. По словам Татьяны, они с женой пили, ругались, он часто уходил от жены к ней. С самого первого дня после убийства Виталий Подойницын был под присмотром полиции. Поскольку он недавно освободился (отбывал срок за убийство жены), к нему пришли первому.

Виталий Подойницын. Фото времен его первого срока заключенияФото: Вадим Брайдов для ТД

«В общем, так, я буду честно говорить, — начинает рассказ Татьяна Подойницына. — Мы с сыном на следующий день после убийства пошли в магазин, я взяла бутылку пива. И вот, где дедушку с бабушкой убили, мы выпили полторашку на этой лавочке. А там было два трупа, оказывается, а мы же не знали! А вечером приезжают, Виталю забирают моего. Если бы мой сын убил, ага, сел бы на лавочку выпивать?» 

По словам Подойницыной, в день убийства сын до позднего вечера был у сестры — пили и праздновали. Около часу ночи он пришел к матери и лег спать.

— А на другой день приехала милиция к нам. Его допросили и отпустили. Он сказал: «Мама, убийство на меня». И заплакал. Полицейские часто приезжали потом, вещи просматривали, искали доказательства. Они по всем ходили домам, вещи разбрасывали. У дочери вещи по всей квартире разбросали. Очень вульгарно себя вели. Вот берут шифоньер и вот так все раскидывают. Я сижу, плачу. А мент мне: «И тебя нужно забрать!» Всю Букачачу перерыли. Почему взсыкную собаку не привезли? Взыскная собака по следу бы нашла убийц! Они не убивали, все это прекрасно знают, нет! Один мент попросил Виталю продать ему ягоду по дешевке. Тот отказался. И мент обозлился и сказал ему: «Я тебя посажу».

— Почему вы думаете, что ваш сын не виновен?

— Он муху не обидит!

— Но он же жену свою убил?

— По пьянке это получилося. Они поругалися, он ее убил и не помнит как. 

— Кто мог убить стариков, как думаете?

— Не знаю я. Поговаривают на Д. Якобы он когда убил своего товарища, сказал, что лучше за него отсидит, чем за стариков. Ребята рассказывали, что в школе побили сына Д., потому что он сказал, что его папа стариков убил. А он ночью, когда праздник был, здесь ходил. Но вот на него ноль внимания милиция.

Подойницына рассказывает, что показания из ее сына выбивали долго и жестоко. «Невыносимо было терпеть, вот они и взяли вину на себя. Когда их оправдали в краевом суду, мы поехали с Виталей на карьер. Везли всего пять мешков угля. Он шага два сделает, упадет, шаг сделает, упадет. Он даже уголь не мог везти на тележке, все поотбивали у него! — Татьяна плачет. — Я говорю: “Виталь, давай я довезу”. Так и подталкивала. Он кожа да кости был. Я брала яйцы, брала молоко, поддерживать его. Говорила: “Виталя, ты на желудок сначала яйцы попей, а потом молочко!” Все болело у него, все нутро, желудок, палкой били, — плачет она. — Внучка моя видела, как два милиционера Виталю били в огороде. И он запретил ей говорить мне. А они, хоть и милиция, какое имеют право его бить! А что, милиция есть милиция, выше их не прыгнешь. Всю молодость просидит…»

Подойницына рассказывает, что Севостьянова ни она, ни ее сын не знали. И что с Сорокиным он не общался. Пять лет назад они работали где-то вместе, и все. Говорит, что у ее сына вообще не было друзей, он общался только со второй женой Шурой и с родственниками. 

Подойницына, как и многие в Букачаче, живет бедно и не может навещать сына на зоне. Ее дом сгорел, за тот, в котором она сейчас живет, выплачивает с пенсии кредит. На жизнь остается 3400 рублей, а ведь еще надо посылать деньги сыну. «Чтобы выжить, хожу на карьер, копаю уголь тяпочкой. Многие у нас так копают и продают. Да и топить же надо! Холодно, ветер, снег — хочешь не хочешь, болеешь — иди копай, если денег нет купить».

«Может, кто помер?»

Виталий Подойницын сидит в Красноярском крае, связь с семьей только через почту. Он регулярно пишет матери и дочерям письма. («Здравствуйте, мои родные! Какие у посёлка новасти может кто помер или посадили каво?» ) Расспрашивает про здоровье, погоду, интересуется, выкопали ли картошку, беспокоится об учебе детей. Про свое дело — ни слова. Только в одном письме встречается: «Тебя когда в поселке допрашивали насчет побоев когда меня били все показания перевирнули. Они были в гражданской одежди а не в форме. Вот». 

На суде о своем задержании он рассказывал, что 26 августа 2016 года его из дома увезли сотрудники полиции. Привезли в администрацию и потребовали признаться в убийстве, ссылаясь на показания Сорокина. Он пытался объяснить, что не совершал убийства, и сутки оперативники избивали его трубой, угрожали насилием и оружием, обещали причинить вред семье. В конце концов он оговорил себя. 

«На Виталю никто не думает здесь, — говорит Татьяна Подойницына. — Я неграмотная, писать не умею, мне знакомая помогала писать везде. Отправляла заказные президенту, везде. Как-то выслала десять писем, тысячу рублей заплатила. А толку-то нету. Кому мы нужны тут?»

ХОРОШАЯ БОРЬБА

Много странного 

Наталья Зверева, адвокат по назначению Сергея Сорокина, рассказывает о том, что в деле ей кажется подозрительным.

«Три человека, пьяные, идут по деревне (а шли они далеко), и их никто не видел! Ни одного свидетеля нет, кто бы их видел вместе. Я говорила с хозяином магазина, в котором Сорокин, по показаниям продавщицы, покупал водку. Он сказал, что у него прямо над этим окошком камера висит и запись эта хранилась месяц или два, и никто не запрашивал у него эту запись из оперативников. Вот как? Это же такое явное доказательство, она бы могла все по своим местам расставить.

Еще странно, что отпечатков подсудимых в доме потерпевших не нашли. Три человека искали там деньги, убивали и не оставили никаких отпечатков? Как такое возможно?

Потом с задержанием Сорокина странная история. Где его долго так возили, когда задержали? И соседка стариков рассказывала, что видела, как его в день задержания заводили в дом стариков. Дело такое сложное, надо было работать лучше, а не сажать людей на никчемных доказательствах».

Юридическая логика

Судья Забайкальского краевого суда Константин Ануфриев, который в 2017 году оправдал Сорокина, Севостьянова и Подойницына, не может обсуждать обвинительный приговор своего коллеги. И не может давать развернутые комментарии о том, почему оправдал подсудимых. «Решение было отменено вышестоящим судом, дело направлено на новое рассмотрение. Моя позиция изложена в приговоре, это все, что я могу сказать вам официально».

До того, как в 2011 году стать судьей, Константин Ануфриев работал следователем, прокурором-криминалистом, заместителем руководителя следственного комитета. Он хорошо знает, как работают следственные органы изнутри, — этим можно объяснить его оправдательный приговор, в котором он большое внимание уделил всем доказательствам вины и невиновности подсудимых: допросам свидетелей, экспертизам, а также критично отнесся к показаниям полицейских о том, что они не применяли насильственных действий к подсудимым. 

Под запись Ануфриев рассказал «Таким делам» только о том, что было известно следствию на момент убийства: «Было совершено разбойное нападение на стариков, старики были зажиточные, о том, что у них были деньги, знали все. Под трупом находились цепи, было понятно, что это не их цепи, у них не было такой пилы. Было понятно, что убийство совершено как минимум двумя лицами. Способ совершения преступления говорил о том, что убийство не было спланировано. Доказательством вины были признательные показания Сорокина, Севостьянова и признание вины на очной ставке Подойницына. Косвенное доказательство — след обуви, кроссовка. Но его невозможно было идентифицировать, это был дешевый кроссовок Adidas, в которых ходят в деревнях, их туда завозят массово. Ну и показания продавщицы, которая якобы продавала водку Сорокину. Способ убийства тоже был сразу очевиден — это был провод. Это было понятно по следу на шее. Я на девяносто процентов в этом уверен. В то время как Сорокин указал, что удушение производилось полотенцем. Со следствием я согласен в мотивах преступления. Действительно, скорее всего, изначально шли к старикам, чтобы продать цепи. В остальном я не согласен, вы можете мои доводы взять из приговора». 

Выдержки из оправдательного приговора судьи Ануфриева

— Совокупность доказательств, представленных стороной защиты, убедительно свидетельствует о том, что Сорокин, Севостьянов и Подойницын в указанное в обвинении время не встречались, совместно не распивали спиртные напитки и не ходили в дом потерпевших. Соответственно, не имели возможность … совершить разбойное нападение и убийство Михайловой и Баранова. Показания каждого из подсудимых о месте своего нахождения в указанное время подтверждены показаниями многочисленных свидетелей.

— В обвинении, основанном на показаниях Сорокина, содержатся сведения о том, что подсудимые пошли в дом потерпевших, чтобы продать цепи от бензопилы «Дружба», принадлежавшие Сорокину… Специалист Федоров С.А., осмотрев цепи, указал, что они по размеру и иным характеристикам не подходят к бензопиле «Дружба»… Согласно заключению молекулярной генетической экспертизы, на цепях эпителиальных клеток Сорокина, Севостьянова и Подойницына не обнаружено. Таким образом, с большой долей вероятности можно утверждать, что цепи, найденные на месте происшествия, Сорокину не принадлежат.

— Из показаний потерпевшей Черепановой Е.Ю. следует, что лица, совершившие разбойное нападение, кроме денег, похитили две или три бутылки водки и банку пива, что Сорокину и Севостьянову известно не было. Указанное обстоятельство ставит под сомнение достоверность их показаний о том, что после преступления они пошли в магазин, где купили несколько бутылок водки, которые выпили. Принимая это во внимание, суд критически относится к показаниям свидетеля обвинения Зенковой Г.И. о том, что та продала Сорокину в ночь убийства водку. При этом отмечает непоследовательность и нестабильность показаний данного свидетеля.

— Способ совершения убийства Баранова, указанный Сорокиным и Севостьяновым, противоречит заключению судебно-медицинской экспертизы трупа и объективно установленным сведениям о механизме причинения телесных повреждений, повлекших смерть, об орудии убийства. 

— Суд критически относится к показаниям оперуполномоченного уголовного розыска Фадеева С.В., допрошенного в качестве свидетеля, о неприменении к Сорокину и Севостьянову насилия. Учитывая при этом явную заинтересованность Фадеева С.В. в сокрытии этих фактов.

— В то же время доказательствами невиновности подсудимых суд признает заключения молекулярных генетических экспертиз об отсутствии на их одежде крови потерпевших, а также об отсутствии в следах на цепях бензопилы, на фрагментах ногтевых пластин рук Баранова и Михайловой, в смыве с шеи Михайловой эпителиальных клеток Сорокина, Севостьянова и Подойницына. Тогда как на цепях, фрагментах ногтевых пластин Баранова и Михайловой обнаружены эпителиальные клетки иных неустановленных мужчин. 

— Суд, полностью исследовав материалы дела и оценив все представленные доказательства в их совокупности, приходит к выводу, что вина Сорокина С.С., Севостьянова А.Н. и Подойницына В.А. в разбойном нападении, совершенном группой лиц по предварительному сговору, с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, с незаконным проникновением в жилище, с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшим, не доказана. 

Внутренние убеждения

Судья Забайкальского краевого суда Игорь Лобынцев также не стал комментировать приговор своего коллеги Константина Ануфриева. И рассказал, что не сомневается в виновности Сорокина, Севостьянова и Подойницына. 

— У меня сомнений в своем решении абсолютно нет. Понимаете, когда приговор выносится, помимо доказательной базы есть внутренние убеждения судьи. В данном случае есть свидетели за и против.

— Есть много свидетелей защиты, которые обеспечивают алиби обвиняемым. Понимаю, что родственники могут давать ложные показания в пользу своих близких, но ведь есть показания соседей, знакомых.

— Собутыльников!

— Со стороны обвинения только один свидетель, продавщица магазина.

— Но еще явка с повинной.

— Но она после задержания написана и не ими, можно ли ее считать явкой с повинной?

Письмо Жириновскому с просьбой пересмотреть делоФото: Вадим Брайдов для ТД

— Есть внутренние убеждения и доказательная база. Любой судья кому-то верит, кому-то не верит, создается впечатление. Вот смотрите. Обнаруживают двух стариков, дома разбросаны вещи. Сразу падает подозрение на Подойницына. Его задержали, потом отпустили. Оцениваем с точки зрения оперативных сотрудников. Допустим, они недобросовестные, им надо раскрыть резонансное преступление и кого-то подставить. Главное раскрыть и заработать погоны. Берут Подойницына, проверяют его и отпускают, потому что ничего не находят. Берут следующего, Сорокина. Допустим, он слаб духом, его приперли, запугали, он берет на себя убийство. И дальше, с точки зрения оперативного сотрудника, — все, можно дело закрывать. Зачем им Подойницын?

— Но было же очевидно сразу, что убил не один человек.

— Хорошо, допустим, нужен еще человек. Заставляют Сорокина оговорить Подойницына. Ну там у опера личная неприязнь к нему. Ну вот уже два человека. Можно направлять в суд. А для чего третьего тянуть сюда? Я дело слепил из двух человек, для чего мне тянуть третьего? А если он приведет свидетелей, которые покажут, что он был с семьей в это время, еще где-то? И дело посыпется…

— А почему вы не поверили словам знакомых подсудимых, как вы говорите, собутыльников?

— Ну смотрите, они сначала рассказывают, как они убили, а потом все отрицать начинают. Там была продавщица магазина, которая говорила, что видела Сорокина, когда он покупал водку.

— Но она путалась в показаниях, и вы ей верите, а другим нет?

— Да, я ей верю. Потом мать одного из них просила соседа дать ложные показания, подтвердить, что он в данный момент находился у него, но он отказался… — листает приговор. — Вот из таких моментов и складывается внутреннее убеждение.

— Они изменили свои показания, что вы об этом думаете?

— Сначала признаются, а потом, когда попадают в СИЗО, меняют показания. Им живется сложно в условиях СИЗО, и они почти все начинают менять показания, говорят, что сотрудники заставили.

— Но нельзя же исключать тот факт, что их заставили.

— Да, нельзя. Вот свидетель Каргин… — нашел строчку в приговоре, — «…показал, что знает Сорокина и в тот день он Сорокина не видел, спиртное ему не приносил. Мать Сорокина просила дать показания, якобы он видел Сорокина вечером 30 июля, но он такие показания давать отказался».

— Да, мать рассказывала, что он испугался давать такие показания.

— Почему?

— Испугался давления со стороны сотрудников полиции?

— Да какое может быть на него давление? За что, за то, что торгует спиртным из-под полы? Вы знаете, когда речь идет об убийстве и обвиняют того, кого ты знаешь, вряд ли ты мимо пройдешь. Вот этого Каргина вызывали потом в суд, мужик нормальное впечатление произвел. Вы не исключаете, что со стороны родных могло быть оказано давление на свидетелей? 

— Хорошо, есть два свидетеля обвинения. А на другой чаше весов десяток других свидетельств. И они перевешивают…

— Вот здесь работают внутренние убеждения. 

— А еще с орудием убийства там мутная история.

— Эксперт говорил, что это провод, а потом сказал, что это может быть кант от полотенца. Так?

— Да. Но как можно придушить человека коротким кухонным полотенцем, чтобы след был похож на след провода?

— Так вот эксперт Зверев, — ищет в приговоре показания судмедэксперта, — «…пояснил, что в удушении Баранова полотенцем кант не исключается, хотя образование следа на шее потерпевшего наиболее характерно для электрического шнура, бельевой веревки или подобных эластичных предметов».

— Вас это не смутило?

— Может быть, действительно, задушили не полотенцем, но факт остается фактом — задушили. 

— Но подсудимые рассказывали про полотенце. Они что, забыли, чем душили?

Письма Виталия Подойницына из тюрьмыФото: Вадим Брайдов для ТД

— Может быть, и забыли, чем душили. Может быть, потом полотенце прикладывали… Не знаю. Но эксперт не отказался от своих выводов, он их вот так сделал…

— Он сделал так, чтобы всем угодить.

— Да, в первый раз он высказался категорично, а потом сказал, что «не исключается».

— Провод и полотенце! Ну как?!

— Эксперту определить по борозде на шее, что это за предмет, тоже сложно. Может быть, эксперт допустил ошибку, разные бывают ситуации. Были случаи, когда эксперт, дедушка, дает экспертизу, но там столько противоречий, начинаешь его допрашивать, а он сознание теряет. Не знает, как объяснить. То есть человеку отдыхать уже надо. Поэтому эксперт мог высказаться категорично, потом понять, что ошибся, и начать изворачиваться.

— Меня смутило, что нет прямых доказательств вины. С полотенцем не понятно, свидетелей защиты больше… Следов не было.

— Вот таких дел, чтобы были прямые доказательства, их очень мало. Чтобы кто-то ножом ударил другого, а это на камеру попало… А следы там были, следы обуви. А свидетели находятся в дружеских отношениях, поэтому оказывают помощь. И вот я говорю, вот такое у меня внутреннее убеждение.

— Но кроссовки такие могут быть много у кого, они типовые… И еще момент. Никто в селе не шиковал, не тряс деньгами. Потерпевшие заявили, что убийцы похитили водку в том числе. Тогда зачем они пошли в магазин за водкой? И разве остались бы люди, своровавшие сто тысяч рублей и убившие, в селе? Я бы на их месте уехала.

— Есть человек трезвый, а есть человек пьяный. Его поступки порой невозможно объяснить. Иногда убивают из-за бутылки водки. Потом спрашиваешь: «Зачем ты убил из-за бутылки?» — «Да вот если бы я был трезвый, я бы не убил». Вот и все. 

— Вы считаете, следствие прекрасно работает?

— К следствию очень много претензий, не сказать, что стопроцентно хорошо работают, но в целом в нужном направлении. По этому делу можно было бы какие-то экспертизы провести, очные ставки, еще что-то. Следственный эксперимент или ситуационную какую-то экспертизу назначить, сделать, довести, доработать. Но этого не было сделано. Но в том, что я верно вынес обвинительный приговор, у меня нет сомнений. Признаться в убийстве двух стариков, если не виновен? Взять на себя такое убийство? Подсудимый же понимает, что срок светит не маленький. 

— И еще такой момент объясните, пожалуйста. Потерпевший со стороны бабушки на процессе не появлялся, но потом на оправдательный приговор Ануфриева накатал жалобу. Это как?

— Ну жалобу могли написать с подачи гособвинения. Гособвинение дерут за оправдательный приговор, я могу сказать, намного сильнее это происходит, чем за отмену приговора. Так что здесь гособвинение могло жалобу написать, а ему дать просто подписать… Я пытался понять, почему Константин Ильич посчитал их невиновными. Я, честно говоря, не понял. Я над этим делом работал много, и мое внутреннее убеждение складывается из множества факторов. Сначала они убийство на себя взяли. Потом действия сотрудников полиции. Ну, если лепишь дело, ясно же, что чем больше причастных лиц, дело рассыпется. Проще же, когда у тебя двое. Зачем ты третьего тащишь? Плюс показания продавщицы. Она вообще незаинтересованное лицо. Ну она просто подтвердила, что они покупали водку… Я пришел к такому выводу и мотивировал свое решение, почему я так посчитал. Вышестоящая инстанция со мной согласилась.

Круговая порука

С Еленой Елизаровой, юристом МГКА «Московская гильдия адвокатов и юристов», которая пыталась разобраться в этой истории, мы встречаемся в Москве. Елена жила в Букачаче в молодости, она двоюродная сестра жены Сорокина.

Елизарова рассказывает, что, когда Сорокина арестовали, ей позвонила тетя, рассказала о случившемся и спросила, что им делать. Сергея Сорокина Елена никогда не видела, Севостьянова и Подойницына тоже. Но выслушав тетю, поверила в то, что Сорокин в убийстве не виновен, а дело сфабриковано. 

«Я, конечно, как юрист, все беру под сомнение. Я там не была, никого не знаю. Тетя у меня непьющая. Она говорит: “Я Сорокина сама не люблю, но я же лично его видела в этот день! Он приходил, приносил косу. Его видела соседка. Он не мог там быть!” Я связалась с адвокатом Сорокина, спросила, убедилась ли она, что это не самооговор. Она сказала, что он вроде убедителен. Я сказала: “Так не пойдет, пишите отказ”. И Сорокин написал отказ. Так я в это дело и включилась удаленно. У меня не было статуса адвоката, я не была допущена к делу. Но я писала везде жалобы. Лене Волокитиной пригрозили в полиции, что, мол, если Елизарова не остановится, мы вам свидания не дадим. А потом был суд, и их оправдали. 

Я была в шоке. Заинтересовалась, кто этот судья, который вынес такой приговор? Узнала, что он раньше работал в прокуратуре и хорошо понимает, как ведется следствие. Его приговор говорит о многом. О том, что у него есть совесть, честь, ум. За оправдательные приговоры никого не награждают, наоборот, наказывают. Потому что если выносится оправдательный приговор, прокуратуре хана. Ведь допуская дело в суд, прокуратура говорит, что обвинение состоятельное. Получается круговая порука: суд выносит оправдательный приговор — прокуратура дураки. Если прокуратура умная, то кто у нас судьи?»

После оправдательного приговора, по словам Елизаровой, «все расслабились». «Я ничего не делала, очень жаль, что мы отнеслись неправильно к первой апелляции, которая отменила приговор, — говорит Елена. — Адвокаты написали отзыв на апелляцию, и все. Мне об этом никто не сообщил. Позвонили мне, уже когда вынесли обвинительный приговор. Биться надо было начинать раньше, правда, если считать, что все это протолкнула генпрокуратура, итог был бы тот же». 

Про обвинительный приговор судьи Лобынцева Елизарова говорит, что, если бы была судьей, не знает, «как бы после такого приговора могла жить». Этот приговор апелляционная инстанция без вопросов оставила в силе.

Аргументы защиты

— Во-первых, сами обстоятельства задержания говорят о том, что Сорокин не был в разработке, — говорит Елизарова. — И есть все основания полагать, что на него оказывалось психологическое давление. Признаков физического воздействия почти нет. У него были какие-то синяки и ссадины, но потом он, очевидно под давлением следствия, сказал, что когда-то сам упал с какого-то непонятного мотоцикла. С момента задержания, с десяти утра и до девяти вечера, Сорокин находился у оперативных работников, после этого якобы написал явку с повинной. Есть факт того, что оперативники приезжали к дому потерпевших, брали ключи у соседки и заходили в дом с Сорокиным. Он рассказывал, что ему показали обстановку в доме и рассказали, что он должен будет потом сказать. В общем, обстоятельства написания явки с повинной вызывают подозрение. 

— В его первом и последующем допросе, в допросах других обвиняемых и вообще в деле в целом много нестыковок. Как они там оказались, как встретились, как убивали — много всего. 

— Вначале на сайте Следственного комитета была информация: убийца проник и задушил цепью. То есть предполагаемый ОДИН убийца задушил цепью. На цепях, которые нашли под трупом Баранова, была кровь. Первые показания Сорокина были такие: «Не хватило на алкоголь, пошли занимать деньги, по ходу решили убить, женщину задушили руками, а мужчину полотенцем». Откуда цепь? Обвиняемые вообще путались в показаниях: были цепи — не было, пошли их продавать или нет.

— Есть заключение эксперта, что это либо шнурок, либо провод. А потом он на втором суде говорит, что полотенце «не исключается». Я со всеми экспертами побеседовала. Неужели нельзя отличить следы полотенца от провода? Говорят, конечно следы разные. Что значит «не исключается?» Нельзя на предположениях строить обвинение! 

— Цепи, которые нашли на месте преступления, не подошли к бензопиле «Дружба», которая была у Сорокина. Эта цепь потом никуда не подходила, во втором приговоре судья исключил цепь из доказательств, потому что не знал, куда эту цепь воткнуть. Но на ней, во-первых, были следы крови, и есть экспертное заключение, где говорится, что на ней есть следы Баранова и следы еще одного мужчины, но не принадлежащие ни одному из обвиняемых. 

— Есть смывы из-под ногтей Михайловой. Я говорила эксперту: «Вы попробуйте кошку задушить, она будет царапаться». И конечно, бабушка царапалась, сопротивлялась, плюс предсмертные судороги… Из-под ногтей эти смывы взяли, там есть ДНК неустановленного мужчины, она не принадлежит ни Сорокину, ни Севостьянову, ни Подойницыну. Я не эксперт, но у меня есть все эти экспертизы. На мой взгляд, ДНК из под ногтей Михайловой совпадает с ДНК на цепи. Мне, как защитнику, отказали в запросе из базы данных ДНК-профилей, чтобы проверить ДНК, найденную под ногтями Михайловой. А сейчас поздно. Это в Америке через двадцать лет можно экспертизу провести. У нас нет.

— Обвинение строится на признательных показаниях подсудимых. Я все думала: зачем им трое? И поняла, что так проще. Подойницын отказывался брать на себя вину, доказательств у них нет. Если бы был один Сорокин против Подойницына — тоже не очень хорошо. А тут очень удобно: все друг на друга валят, очная ставка, все показания между собой согласуются. 

— Еще обвинение строится на показаниях двух свидетелей, которые, по сути, ни о чем не говорят. Пожилая продавщица говорит, что ночью к окошку Сорокин подошел якобы за водкой. Но это не свидетель обвинения, он мог из дома за водкой прийти! И Каргин, второй свидетель. Сорокин говорил, что он к ним приезжал, когда Сорокин был дома. Каргин на суде сказал: «Сорокин врет, я не был там». И этот момент кладут в обвинение. О чем он говорит следствию? Как это доказывает вину? И это все. 

— Во время убийства многие видели Сорокина дома или около. Все эти показания зафиксировали. А суд говорит: «Мы этим показаниям не доверяем, поскольку свидетели — родственники или состоят с подсудимыми в приятельских отношениях. Просто шедеврально! Следователь должен работать в поисках доказательств как виновности, так и невиновности, ну это в теории. Доказательств виновности в принципе нет, а невиновности — никто просто не стал делать экспертизы. 

«Оперов этих наградили за работу над делом, — говорит Елизарова. — Видела фото в интернете, где их поздравляют. У меня нет слов». 

Делом Сергея Сорокина Елизарова занимается бесплатно. «Они бедные там все. Им до ближайшего районного центра доехать проблема. И ребенок еще на руках. Так что я работаю просто так». 

Не люди

В последний вечер перед отъездом из Букачачи мы с Ниной Волокитиной разговариваем о жизни в селе. Она рассказывает, что летом в Букачаче красиво, а грибы растут прямо под окном. Елена так и не вышла из запоя, объяснив это тем, что вспоминать о муже и всей этой истории ей тяжело. Нина Ивановна рассказывает, что, когда Елена не пьет, она совсем другой человек. Стыдится, просит прощения и обещает больше не пить.

«Они мне жизнь сломали! — говорит Елена, уткнувшись лицом в ладони. Маленький Олежка бегает по комнате и хохочет. — Как мне жить-то без мужа? Вся Букачача знает, что они не виноваты, а они сидят. Как так? Как мне с этим жить?»

Позже мы с Николаем Севостьяновым будем говорить о том, что его сына и других обвинили в убийстве, потому что людей из уязвимой группы легко обвинить. И потому что их не жалко. «Мы не люди для них», — скажет мне Севостьянов по телефону.