«Такие дела» совместно с Политехническим музеем продолжают рассказывать о восприятии Москвы людьми с инвалидностью. Наша героиня — специалист по трудоустройству людей с инвалидностью Оксана Чучункова.
— Вы совсем ничего не видите?
— Свет, но только когда он яркий. Если выхожу на белый снег или на сцену, где софиты, то все как будто ярче. А светло или нет в комнате — не замечу. Но если буду спокойно идти, сконцентрировавшись, то ни в кого не врежусь и колонну обойду, не знаю, за счет чего. Какое-то шестое чувство, эхолокация, а может, что-то вижу, но я не знаю, как это, мне не с чем сравнивать, к сожалению.
Есть миф, что у незрячего человека в глазах кромешная темнота. Какая темнота? Там просто ничего нет. Что там может быть, если ты ничего не знал? Для меня всегда магия, когда я читаю в книге: «Их взгляды встретились» или «В его взгляде сквозил холодный расчет».
— Но при этом вы говорите «я посмотрела», «я вижу»…
— Да, терпеть не могу, когда говорят: «Ты будешь слушать кино?» Да я его смотрю, как и все вы! Мне даже приятно, когда говорят: «Пойдем — посмотрим одежду в магазинчике». Использовать в общении с незрячими слова, связанные с визуальным, совершенно нормально. Я об этом рассказываю на занятиях по этикету и терминологии, которые веду в РООИ «Перспектива».
— Если уж мы про терминологию, как корректнее говорить — слепые или незрячие?
— Слышать о себе «она слепая» неприятно. Но есть Всероссийское общество слепых, средства реабилитации для слепых, школа для слепых — это нормально. Но про человека лучше говорить «незрячий».
— Вы давно работаете в «Перспективе»?
— Шесть лет. Сейчас чего я только не делаю, но основная моя работа — подбор. Я рекрутер, работаю с бизнесом, с работодателями, которые хотят взять на работу человека с инвалидностью. Мы ездим на первые встречи, подсказываем, проводим консультации.
Еще я веду вебинары, участвую в организации мероприятий, помогаю найти помещения или призы для конкурсов, перевожу с английского, было дело — писала материалы, редактировала и корректировала. Бывали случаи, когда мне присылают приглашение, я нахожу ошибку. А девчонки говорят: «Как так? Мы смотрели, и никто не увидел, а ты увидела!»
— И при этом зрения у вас нет с рождения?
— Да. Последствия внутриутробной инфекции. Но родители никогда не сажали меня в уголок, за что я им безумно благодарна. Папа — его нет уже три года с нами — отвел меня в детский сад не для незрячих, а для слабовидящих. Никаких идей об инклюзии на тот момент не было, конец 70-х — какая инклюзия? Но папа добился, и меня взяли.
Чего мы там только не делали! Занимались танцами, красками рисовали — и мне давали делать это со всеми на равных. Потом надо было изучать шрифт Брайля, и меня отправили в подготовительную группу школы для слепых детей. Собственно, ее я и закончила.
— А как учат детей, которые не видят?
— В нашей школе были и слабовидящие тоже, но мы все учились по Брайлю, рельефно-точечным способом. У нас были учебники, тетради, приспособления для письма — прибор и грифель. Были специальные географические карты. Москва — огромная точка, еще пальчиками можно почувствовать маленькие-маленькие лучики. Река — это такая полосочка, море-океан — это углубления, острова чуть выдаются, а гора шершавая.
У нас была физкультура, мы катались на лыжах, на коньках, занимались гимнастикой, легкой атлетикой. Плюс у нас было домоводство, нас старались научить каким-то азам кулинарии. А в четвертой четверти мы менялись с мальчишками и шли работать в их цех, а они шли кулинарить.
Сейчас в школах для слепых всего этого нет, детей всячески опекают, и это грустно. Единственное, чего у нас не было, это ориентировки с тростью. Меня этому научили уже в Штатах.
— Есть какие-то специальные правила, как пользоваться тростью?
— Да, определенная техника: как себя вести в разных условиях, перед ступеньками. Это мне сейчас очень помогает передвигаться. Но есть и негативный момент: я когда без трости ходила, была как-то посмелее. Теперь без нее не хочется ступать лишний шаг.
Это даже не про безопасность, а про независимость. Про то, что какое-то расстояние я могу пройти сама. Я начала пользоваться тростью, когда стала сама, без сопровождающих, ездить из Тульской области в Москву на работу. А в городке Щекино, где я сейчас живу, трость не очень поможет — тут нужны бордюры, а там, бывает, вообще ориентиров нету. Но там у меня есть муж и сын, которые наперебой стараются помочь.
— Как вы оказались в Америке?
— Это было в начале девяностых, перестройка, wind of change, все дела. Была специальная программа в Штатах для незрячих — детей и их учителей. Провела в Штатах девять месяцев, познакомилась с замечательными людьми. Но я только потом поняла, какая это была школа жизни и языка, а тогда я это не так ценила. Я хотела домой.
— Дома была любовь?
—Ага! Ну и, конечно, я скучала по родителям. Я хорошо сдала TOEFL и могла бы поступить куда-то в Штатах, но мне было 19, в России — любовь и не пойми что, то Белый дом, то октябрьские события. И кругом пессимистические мысли о том, что и с высшим образованием люди идут гайки крутить. Ну и я вернулась домой, вышла замуж и уехала с мужем из Москвы в город Щекино, это 22 километра от Тулы, там было проще снять квартиру.
— То, что называется «любовь с первого взгляда», у незрячих как возникает? Что цепляет?
— Чаще всего голос. Но какой бы ни был красивый голос, если ты пообщаешься с человеком и понимаешь, что не твое, ну, значит, не твое. Какая-то общность интересов нужна, не только красота.
— А как вы выбираете прическу, цвет волос? Как краситесь?
— Я себя представляю, какой мне хочется быть в тот или иной момент времени, и мы совещаемся с парикмахером. У меня долгое время были длинные волосы. Потом в 25 я все отрезала. Уже чего только не было — и короткое, что-то такое спортивное, и цвета какие только не были. А губы я крашу вот так. (Достает помаду и уверенным движением красит губы).
— Вот это было круто!
— Годы тренировки. Я не люблю на улицу выходить без помады, для меня это очень важно. Но, к сожалению, я не умею накладывать тени и ресницы красить, буду вся в туши. Ногти красить я пробовала, но у меня это получается корявенько, особенно левой рукой.
— Москва для вас скорее враждебная среда, где приходится выживать, или дружелюбная?
— Дружелюбная. Москва для меня родной город, и среда здесь более доступная, мне есть, с чем сравнить. В автобусе я могу спокойно сесть, листать почту, потому что мне объявляют остановки, и я не проеду. Я люблю центр, Бульварное кольцо, Красную площадь. Люблю район, где жила до 19 лет, —Хамовники, Фрунзенская набережная, Парк Культуры.
Знаете, вообще сегодня стало жить во много раз легче. Тот же телефон, социальные сети — все это настраивает на один уровень с остальными.
— Как думаете, может ли вообще наступить такой момент, когда вы сможете пользоваться городом без посторонней помощи?
— Я верю в трость в сочетании с навигатором. Есть штуки типа Blind Square (GPS-навигатор с голосовым сопровождением, — прим. ТД), он дорогой, и я не знаю, адаптирован ли под Москву, но люди на Западе пользуются. Еще сейчас появились сенсорные трости, они вибрацию дают перед препятствием.
А вообще нужен «говорящий город». Я читала, что в Питере уже такое есть, — пришел автобус и сразу говорит, куда поедет, не надо спрашивать ни у кого. И еще такую штуку там подглядела — светофор не пикает, как у нас, а говорит: «Переход Невского проспекта начинается», — и ты уже понимаешь, какую улицу переходить будешь.
— А тактильные тротуарные плитки не помогают?
— Направляющие в метро так сделаны, что в них все время попадает нога или трость застревает. Это, конечно, неудобно, но в то же время я иногда по ним выхожу прямо на дверь метро. А с теми, что на улице, я пока еще не разобралась, они разные — прямые, вертикальные, горизонтальные, если к переходу — идет так, если к перекрестку, то так. Но вот что сделали круто в метро и за что им огромное спасибо, это штуц-линия на платформе за несколько сантиметров до края. Она очень помогает. Пока их не было, каждый второй мой знакомый падал вниз.
— В процессе хождения по городу синяков и шишек много набиваете?
— Вы знаете, я из везучих, потому что серьезных травм не было, ну максимум там отбитые пальцы или разодранная нога. Интересный момент — обязательно должно быть боевое крещение: нужно заблудиться. Это норма. И чем больше ты заблудишься, тем лучше будешь знать, куда надо идти, а куда не надо. Вообще, хождение самой — с приключениями, с блужданиями, порой со слезами и соплями — оно дает мне чувство, что я не какая-то там неполноценная.
— Часто приходится обращаться за помощью к людям на улице?
— Они чаще сами предлагают. Причем помогают с удовольствием: видит, что я заблудилась, и, пока до места не доведет, не уйдет. Бывают, конечно, и такие истории, когда меня настойчиво пытаются посадить на поезд в ту сторону, в которую мне и не надо. Но денег давать не пытаются, когда одна иду. А когда шла с несколькими незрячими, пытались то яблоко сунуть, то воду святую, какой-то хлебушек церковный. Начинают иногда с жалостью спрашивать: «Ой, а давно это у вас?» Я никогда не грублю, стараюсь отвечать деликатно, потому что в следующий раз могут не подойти, когда действительно будет нужна помощь.
— А с дискриминацией вы сталкивались?
— Да. Например, меня не пустили на Останкинскую башню. Мы с сыном в прошлом году хотели сходить. Я звонила, сказала им, что у меня проблемы со зрением. Взяли билеты, первый пост прошли, но на башню нас не пустили. Говорю им: «Ну как же так?» А они: «Не положено, и все, деньги вернем, извините».
— Вас такие вещи обижают?
— Очень. Я взрослый человек и за себя отвечаю. Они говорят: «А вот если эвакуация, если то, если се?» Но это уже перестраховка. Мы из-за такого иногда не можем трудоустроить людей, безопасники перестраховываются.
А вот в Питере на экскурсии в Исаакии меня без проблем пустили на колоннаду. Там вообще очень круто сделали: аудиогид, восемь станций и схема с рельефной картой, легко найти, все можно потрогать. Знаете, я себя почувствовала таким независимым человеком оттого, что самостоятельно все могу посмотреть. Это было безумно, чертовски приятно.
Проект реализуется с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.