«Вот Антарктида. А эти крошечные точки — мы»

«Как будто другая планета»

Солнечное московское утро. Я сижу дома за рабочим столом, на громкой связи — моя новая знакомая, Эля Зазовская. Мы обе находимся в самоизоляции и лично встретиться не можем. Что такое жизнь в изоляции, Эля знает не понаслышке: она ученый и регулярно ездит в полярные экспедиции.

«Когда я заканчивала институт, никаких идей про полярные исследования у меня не было, — вспоминает Эля. — Я ездила в полевые экспедиции, но я тогда работала больше с археологами. Потом я попала на работу в Институт географии Российской академии наук (там я работаю до сих пор). Он славен своими полярными традициями. И в какой-то момент мне предложили сначала поехать на Шпицберген, потом — в Антарктиду. Я знала, что мне выпал шанс: поехать в Антарктиду — это же жутко интересно. Так что я была рада, что поеду. Никаких сомнений у меня не было».

Впервые Эля попала в Антарктиду в полярное лето 2009 года. Ее дочь Василиса в тот момент училась в четвертом классе. Эле кажется, что девочка спокойно отпустила ее в Антарктиду. Мама Эли волновалась больше, однако никогда не пыталась отговорить дочь от поездки. «Она знает, что экспедиции — это моя жизнь», — объясняет девушка.

В Антарктиду напрямую не летают самолеты. Сначала Эля прилетела из Санкт-Петербурга в Кейптаун, затем села на ИЛ-76 — до станции Новолазаревской. Там самолет приземлился на посадочную полосу изо льда.

В Антарктиде появляется ощущение, что ты находишься на другой планете, рассказывает она. Белый континент действительно не похож на остальные: здесь, например, находится самое сухое место на Земле. На некоторых участках Сухих долин Мак-Мердо осадки не выпадали два миллиона лет, а ветра на этой местности достигают скорости 320 километров в час.

Эля на взлетно-посадочной полосе Ново — прибытие в Антарктиду (Восточная Антарктида, Земля Королевы Мод)Фото: из личного архива

«Этот континент — уникальный полигон для научных исследований. Например, отчасти сейчас условия в Антарктиде похожи на те, которые сложились на Марсе. Что я имею в виду: в Антарктиде биологическая жизнь тоже существует вопреки суровым, экстремальным условиям. Если мы поймем, как это возможно, мы продвинемся в изучении Марса и других планет. А еще сможем понять, как на этих планетах выжить».

Во время своей первой антарктической экспедиции Эля находилась практически в абсолютной изоляции. Интернет был очень плохой. Максимум, что удавалось сделать, — отправить письмо по электронной почте, и то с большим трудом. В распоряжении Эли и ее коллег находился спутниковый телефон: иногда они уходили далеко от станции и должны были поддерживать связь.

«Но мы его использовали для работы, а не для звонков родным с утра до вечера. Не надо думать, что такая изоляция угнетает или как-то особенно тяжело дается. Мне она даже нравилась. Ты знаешь, что тебя никто не будет отвлекать и беспокоить. На твоей почте стоит автоответчик, который предлагает связаться попозже. Ты полностью погружен в любимую работу. Есть время остановиться и подумать», — замечает Эля.

А потом добавляет:

«Иногда в Антарктиде становится неуютно и даже страшно. Когда самолет улетает и я остаюсь на станции, я представляю себе карту: “Вот Антарктида. А вот эти крошечные точки — мы. А вон там — дом”. Тогда я вдруг понимаю, что я просто нечеловечески далеко ото всех. И сама домой я не попаду. Порой в голову приходят разные тревожные мысли: “А что если не прилетит самолет? Упадет где-нибудь. Или упадет спутник — что тогда? Как без связи?”»

Отбор образцов криоконитов на леднике (Восточная Антарктида, Земля Королевы Мод)Фото: из личного архива

Зимовщикам психологически тяжелее, чем тем, кто, как Эля, прилетает на сезон. Зимовки в основном нужны, чтобы поддерживать станцию в рабочем состоянии и физически присутствовать в Антарктиде. Зимовщики проводят около восьми месяцев в тотальной изоляции и замкнутом коллективе.

«Представьте себе, каково им, — говорит Эля. — С марта по ноябрь за вами никто не прилетит, не приедет и не заберет вас. Никто не поможет. Вы совсем одни. Разумеется, речь не идет о сверхъестественных опасностях, как в фильме “Нечто”. Существуют вполне реальные риски: например, пожар во время зимовки на полярной станции — это катастрофа. В Антарктиде никакого “Нечто”, призраков и чудовищ не надо, чтобы попасть в опасную ситуацию».

«В состоянии повышенной готовности»

В 1982 году на советской антарктической станции Восток случился пожар. Причина — короткое замыкание. В итоге генераторы, которые обеспечивали полярников электричеством и теплом, сгорели. Полярники потушили пожар, но остались один на один с другой опасностью: экстремальным холодом. На Востоке была зафиксирована самая низкая температура XX века: меньше 89 градусов по шкале Цельсия.

Панорамный вид на советскую антарктическую станцию ВостокФото: commons.wikimedia.org

Станция находится на самой труднодоступной точке планеты. Она расположена в глубине континента: до берега больше тысячи километров. В зимний период до станции добраться невозможно. Никто не мог прийти на помощь к советским полярникам. Им пришлось зимовать без электричества. Они сделали баню в бочке из-под солярки и оборудовали самодельные печи из газовых баллонов. В итоге зимовщики выжили.

На антарктических станциях действительно суровые условия: зимовщики проводят четыре месяца в условиях полярной ночи и постоянного холода. На антарктической франко-итальянской базе Конкордия, которая, как и Восток, располагается в глубине континента, исследователи страдают от недостатка кислорода и носовых кровотечений, а также от бессонницы. А российские полярники, побывавшие на Востоке, говорят, что первые дни ощущается постоянный гул в ушах. Некоторых мучает тошнота. Симптомы похожи на «горную болезнь».

В Антарктиде организм «переходит в состояние повышенной готовности», отмечает французское издание Le Figaro. Поэтому франко-итальянская станция Конкордия служит базой для европейских астронавтов, которые приезжают туда, чтобы погрузиться в максимально близкие условия к тем, что ждут их в гипотетическом полете на Марс.

Панорамный вид на франко-итальянскую станцию КонкордияФото: StephenHudson/commons.wikimedia.org

Помимо климатических условий, главная опасность Антарктиды в том, как самоизоляция может влиять на психику. Так, в 2018 году на российской исследовательской станции Беллинсгаузен инженер Сергей Савицкий бросился с ножом на своего коллегу, сварщика Олега Белогузова, и сильно его ранил. В итоге Сергею было предъявлено обвинение в покушении на убийство. Причина ссоры кажется странной: мужчины поссорились, потому что Белогузов рассказывал Савицкому, чем закончатся книги, которые тот начинал читать.

«На станции живешь как в армии или пионерлагере»

Этот случай — исключение из правил. В основном конфликты не выходят за границы разумного. Эля замечает, что полярники, которые остаются на зимовку, — «удивительные люди». Они обладают особым складом характера.

На хребет Щербакова (Восточная Антарктида, Земля Королевы Мод) впервые ступила нога почвоведаФото: из личного архива

«Во-первых, надо быть очень спокойным и добрым человеком. Во-вторых, надо по-настоящему любить свою работу. И в-третьих, надо уметь себя занимать и быть самодостаточным человеком. Это сейчас на станциях есть телевизор и интернет, можно взять с собой фильмы или электронные книги, а раньше у полярников ничего такого не было. Поэтому люди, которые провели много сезонов в Антарктиде, как правило, очень интересные».

Эля добавляет: в некоторых случаях зимовки — это уход от проблем. «Ты живешь на всем готовом, проблемы — семейные и любые другие — остались дома, почти год тебя ими не беспокоят, ты зарабатываешь деньги и отправляешь их семье. Ты абстрагируешься от внешнего мира. Потом возвращаться обратно очень сложно. И еще тяжелее себя найти», — объясняет она. Некоторые полярники проводят в зимовках большую часть своей профессиональной жизни: однажды Эле довелось познакомиться с мужчиной, которой в общей сложности прожил в Антарктиде 22 года.

Полярная станция — это замкнутый мирок со своими традициями, байками и легендами. Станция Новолазаревская, где Эля провела свой первый антарктический сезон, расположена на Земле Королевы Мод — это восточная Антарктида, место, где велись антарктические исследования Третьим рейхом до Второй мировой войны. В этих местах ходит много легенд про «фашистов, оставшиеся после них тайные бункеры и подземные базы», рассказывает Эля.

Эля Зазовская на станции НоволазаревскаяФото: из личного архива

«Сюжеты легенд зависят от богатства фантазии полярников, — объясняет она. — Некоторые, скажем, с придыханием рассказывают, что на камнях видели свастики, или говорят, что слышали про сохранившийся туннель под землей».

В целом жизнь на станции довольно однообразна и похожа на ту, что ведут в «армии или в пионерлагере». У каждого свои функции, есть четкий режим дня, ты должен дежурить по станции — вне зависимости от должности — а если куда-то идешь, сообщать о своих перемещениях, рассказывает Эля. Отсутствие ярких впечатлений приводит к тому, что еда становится их источником для полярников (как, впрочем, и для космонавтов). Эля смеется: все, кто находятся сейчас в самоизоляции, могут понять почему.

«Сейчас все обсуждают еду. Я не исключение. Вообще, я редко успеваю готовить в “обычной жизни”, а тут, в самоизоляции, времени много. И вот созваниваешься с подругами и обсуждаешь, что приготовила. На самом деле нечто похожее происходит на полярных станциях. В условиях изоляции впечатлений мало, и полярники, взрослые здоровые мужики, ведут бесконечные разговоры о еде: “На обед было то-то, на завтрак то-то”. Это нормально: еда — самый простой способ получить удовольствие».

Эля Зазовская с пингвиномФото: из личного архива

Еда на станции зависит от того, какие продукты закупили на зимовку. В целом «кормят хорошо», замечает Эля. Свежих овощей и фруктов нет, все консервированное, но зато обычно бывает «много вкусной выпечки и хлеба — его на станциях пекут сами». Хороший повар на полярной станции — незаменимый человек. От него отчасти зависит настрой коллектива. Эле везло: обычно она всегда «попадала» на талантливых поваров.

«Но однажды, когда я приехала на сезон, выяснилось, что повар куда больше увлечен фотографией, чем едой. Так что кормили нас, мягко говоря, не очень. Все ходили злые, от стряпни этого повара болел живот, так что стояла ужасная атмосфера», — рассказывает она.

Через некоторое время даже очень хорошо приготовленная и вкусная еда начинает приедаться, добавляет коллега Эли Александр Краснов: нет возможности добавить свежей зелени, овощей и фруктов, не получается принципиально изменить состав блюда.

«Во время моей зимовки на Беллинсгаузене (российская арктическая станция на острове Кинг-Джордж, — прим. ТД) была договоренность, что раз в неделю, в воскресенье, любой желающий может приготовить какое-либо блюдо на всех, — рассказывает Александр. — Это давало возможность попробовать что-то новое, и в этот день повар мог немного отдохнуть. Иногда происходит “культурный обмен” между соседними полярными станциями. Например, наша база приглашает к себе на обед коллег с соседней китайской базы, те в ответ приглашают нас в свою столовую».

Александр Краснов в процессе гидрологических работ. Антарктика, станция БеллинсгаузенФото: Александр Краснов

Есть и другие традиции. Например, на Беллинсгаузене есть традиция на Новый год идти купаться. Новогодние праздники в Антарктиде приходятся на лето. Бывает «относительно тепло»: иногда воздух прогревается до +10 градусов, объясняет Александр.

«Когда я говорю “купаться”, я имею в виду, что люди быстро забегали в воду и сразу же выходили — никто не качался на волнах и не нырял, конечно, — поясняет Александр. — Бухта свободна ото льда, и в воду можно зайти. И вот представьте себе картину: мои товарищи раздеваются и забегают в воду, а мимо как раз проходят иностранцы — рядом с нами расположена чилийская база. Они посмотрели на нас и сказали: “Are you crazy?” Мы автоматически ответили: “No, we are Russians!”»

«Медведи пришли за пищей, но там были только мы»

В жизни Александра было две зимовки: одна в Антарктиде, другая в Арктике. Разница между арктическими и антарктическими экспедициями, помимо флоры, фауны и климата, в том, что, если вы хотите работать в Антарктиде на российской станции, существует только одна организация, которая может вас туда отправить. Это Российская Антарктическая экспедиция (РАЭ). В Арктике ситуация абсолютно иная. В российском арктическом секторе работает множество организаций. Они все относятся к разным министерствам, и у них разные цели и задачи (например, есть заповедники, полярные станции, нефте- и газодобыча, военные базы).

Полевые работы на Таймыре, горы Бырранга. Вертолет доставил к месту проведения работФото: Александр Краснов

Первый раз Александр отправился в полярную экспедицию в Арктику. Он был тогда 24-летним аспирантом в РГПУ имени Герцена в Санкт-Петербурге и писал диплом по теме полярных исследований.

«Мне и другим участникам предстояло провести сезонные работы на севере Новой Земли. Нашей главной задачей была рекогносцировка территории. Говоря простым языком, это обследование местности, на которой мы находимся, что с флорой и фауной, что с бочками и металлоломом и в каком это состоянии и количестве. Вы же слышали про уборку Арктики, — рассказывает Александр. — Сейчас понимаю, что эта экспедиция была сложная. Но тогда мне не с чем было сравнивать».

Эта были первые сезонные работы Национального парка «Русская Арктика» — на тот момент парк был создан совсем недавно. Александр и его коллеги отправились из Архангельска на корабле и пришли на север Новой Земли к мысу Желания.

Новая Земля, мыс Желания, скала МонахФото: Александр Краснов

«На мысе располагалась полярная станция, она числилась как нежилая и закрытая более десяти лет назад, но фактически была заброшена и разрушена, — вспоминает Александр. — Мы нашли один единственный более или менее сохранившийся дом и обосновались в нем. Чтобы вы понимали, насколько сохранившийся, добавлю, что, когда пошел сильный дождь, у этого дома начала прогибаться крыша».

На мысе Желания должны были высадиться и остаться на сезон 11 человек. Однако когда начальник узнал об условиях, «довольно опасных», — он собрал всех предполагаемых участников и сказал: «Ребята, подумайте и решите сейчас, можете отказаться и не участвовать». В итоге на Новую Землю высадились шестеро мужчин, включая Александра.

Когда корабль подошел к мысу Желания, Александр заметил на берегу много белых медведей. Потом он выяснил, что рядом со станцией их в принципе много.

«Звери были голодные — это легко понять по внешнему виду: они все были худыми, — объясняет он. — В тот год рано растаял лед. Основной рацион питания белого медведя — это нерпа. Он ловит нерпу на льду. Нет льда — нет нерпы — нет еды. Конечно, медведь всеяден и может найти что-то съедобное на суше. Повезет, если к берегу прибьет мертвую тушу кита или моржа, но такое случается редко. Поэтому на суше медведи в основном голодают. Они пришли на север Новой Земли в поисках льда и пищи, но там были только мы».

Белый медведь лезет в окно. Новая Земля, мыс ЖеланияФото: Александр Краснов

Каждый день медведи подходили к домику и пытались проникнуть внутрь. Полярники были их единственным вариантом прокормиться. Поэтому день на станции начинался так: перед тем как приступить к работе, нужно было разогнать медведей. Самый лучший способ напугать зверя — использовать оружие, замечает Александр. Однако белый медведь занесен в Международную Красную книгу и Красную книгу России, убивать его нельзя.

«Но предупредить, скажем с помощью сигнальных патронов, — можно. Обычно это срабатывает. Однако в нашей ситуации медведи не понимали, что такое сигнал. Когда мы стреляли из ракетницы, они бежали за горящим патроном и смотрели, что это такое. Звук и эффект выстрела совершенно не пугали. Во-первых, эти медведи очевидно не видели никогда людей и оружия, во-вторых, они голодали. Когда я рассказывал о проблемах с белыми медведями другим полярникам в Санкт-Петербурге, они удивлялись: такое медвежье “нашествие” бывает очень редко».

Полевые работы на Таймыре, горы БыррангаФото: Александр Краснов

«В самоизоляции тяжелее, чем на полярной станции»

У коллеги Александра Эли Зазовской нет опыта жизни на полярной станции во время зимовки. Она замечает: для женщин, решивших связать свою жизнь с полярными исследованиями, «существуют определенные ограничения», особенно если речь идет об Антарктиде.

«Если мы говорим про российскую Арктику, это относительно активно заселенные территории — там с советских времен есть полярные поселки, метеорологические станции и стационары, а в Антарктиде все устроено иначе», — объясняет Эля.

Традиционно в зимовочном составе на российских антарктических станциях практически никогда нет женщин. Они чаще приезжают в Антарктиду на сезон, то есть на лето. В 2009 году Эля была единственной женщиной в группе и первой женщиной, которую полярники на Новолазаревской увидели после зимовки. По ее мнению, такое положение дел «не связано с тем, что на российских антарктических станциях угнетают права женщин».

«С моей точки зрения, тут есть логичное объяснение: работа полярника тяжелая, психологически и физически. Все полярники, которые остаются на зимовку, должны быть взаимозаменяемы. Конечно, среди них есть врачи, повара, метеорологи и так далее, но всем им нужно обладать одинаковыми навыками, которые помогут им существовать в Антарктиде в непростых условиях. Разумеется, есть женщины в русских селеньях, которые и дизель могут запустить, и технику починить, но мужчине физически легче эту работу выполнять. От этого никуда не денешься».

Метель на станции Прогресс, АнтарктидаФото: Александр Краснов

Когда Эля говорит о полярных экспедициях, в ее голосе чувствуется ностальгия. Она подтверждает: ей было куда легче переносить изоляцию на станции в Антарктиде, чем в питерской квартире. Когда ты на станции, ты знаешь, что, например, через месяц или два твоя работа будет окончена, объясняет Эля. Если, «не дай бог, ничего катастрофического не произойдет», в назначенный срок за тобой прилетит самолет и ты отправишься домой. У тебя есть четкие сроки, план работ и график.

«Другое дело — самоизоляция сегодня. Мы не знаем, когда она закончится, у нас нет никаких данных. Психологически это гораздо тяжелее, чем в полярной экспедиции. Лично для меня самое сложное (не считая бытовых проблем) — это то, что все планы сломались. Я руковожу лабораторией, сейчас мы ее заглушили: она не работает. Мы не спасаем мир и не производим вакцины, никто не умрет от того, что мы временно не занимаемся своей лабораторной работой. Но тем не менее у нас были запланированы эксперименты, полевые работы, а теперь они отменены. Международные конференции тоже отменяются одна за другой, что будет дальше — неизвестно».