В 2009 году Ксения отсканировала первые документы. «Люди часто не придают значения событиям и вещам, — задумчиво говорит она, пытаясь вспомнить, с какой драгоценной мелочи, клочка бумажки, записки, все началось. — Но все имеет свой смысл и вес. И память их возвращает».
Своего дедушку она узнавала по фотографиям, по «идиотским улыбкам» бабушкиных подруг, которые постоянно его вспоминали, по вкусу яблок, которые он вырастил в их саду. Дед умер рано, оставив ей «дом-музей», свои воспоминания, набранные на перепаянной печатной машинке, и свое отчество. Пока папа Ксении думал, точно ли он хочет дочку, дед заполнил все бумаги — и она стала полной тезкой своей мамы, Ксенией Георгиевной Никольской.
Я выросла без отца, и поэтому в детстве огромную роль для меня играли бабушка и дедушка. Их образы, вернее, их общий образ всегда был для меня абсолютно идеализирован. Я и дедушка, 1974Фото: из архива Ксении Никольской
Своего деда я почти не помню. Когда он умер мне было всего 2,5 года. Были гости, он сослался на головную боль и пошел в соседнюю комнату прилечь. Через полчаса позвали пить чай — дед был мертв. Он никогда ничем не болел и ни на что не жаловался, он просидел в лагере почти 20 лет… Дед, мама, я и тетя Нина (дочка дедушкиного старшего брата) на веранде. Наше последнее лето вместе, Прибытково, 24 июля, 1975Фото: из архива Ксении Никольской
«Этот дом полон артефактов, — говорит она — Вот кривая кастрюлька с одной ручкой, в которой бабушка готовила маме еду в поезде с Колымы. Я тоже в ней готовлю — очень удобная, ровно на один литр. Вот бабушкина плащ-палатка, с которой она ходила на поиски месторождений, до сих пор висит на крючке у двери — на случай если пойдет дождь. Вот какая-то сахарница оттуда, маленький и кривой пластмассовый ослик — первая мамина «настоящая» игрушка. На Колыме игрушек не было, только самодельные. А бабушка, поскольку она была важная начальственная дама, поехала в какую-то командировку «на большую землю» и, возвращаясь, привезла всем детям чемодан игрушек. Мама получила ослика, и он до сих пор с ней».
Особенным чудом оказался ковер метра два длиной. Дача тогда только строилась, мебели не было никакой, и все по очереди ходили по комиссионкам. И дед пришел в знаменитую коммиссионку на Литейном и вдруг увидел ковер. Этот ковер лежал на алтаре Казанского собора, когда он служил священником. Он его узнал и купил — и с 1958 года ковер, выцветший до невнятного серого цвета, висит на стене в «бабушкиной» комнате. Он уже ничего собой не украшает, но снять его невозможно: он принадлежит этому месту. Прежде ведь ничего не выкидывали, все увозили на дачу, так уж повезло. Одно поколение сменило другое и третье — и дача стала хранилищем сокровищ и историй одной семьи.
Дачный гардероб. Крайний справа — брезентовый плащ. Бабушка носила его на Колыме во время работы. Прибытково, 2010. Трофейная немецкая пишущая машинка с перепаяной клавиатурой, которую дядя Марк подарил дедушке, когда у него случился парез и он больше не мог писать от руки. Воспоминания напечатаны именно на этой машинке. Прибытково, 2016 г.
Фото: Ксения Никольская
После освобождения и возвращения в Ленинград дед и бабушка скопили немного денег, купили участок земли и построили на нем типовой финский домик, каких много в Ленинградской области. После двадцати лет отсутствия ссыльной жизни, свой дом стал невероятным благом. Бабушка перед только что построенным домом в Прибытково. 1957Фото: из архива Ксении Никольской
Гостиная в Прибытково. 2010
Фото: Ксения Никольская
Дедушка на фоне своего сада. Из 25 яблонь, которые он посадил, четыре до сих пор плодоносят. Прибытково, 1963Фото: из архива Ксении Никольской
Удостоверение от 15 июня 1953 года, которое разрешает деду вернуться на «Большую землю», в Ленинград. В марте 1953 года умер Иосиф Сталин, и многие бывшие заключенные стали возвращаться домой. Скан 2017Фото: из архива Ксении Никольской
«У них совершенно голливудская история», — улыбается Ксения, вспоминая бабушку и деда. Непросто представить, как голливудские софиты освещают сталинскую Колыму, и все же и такое случается. Редко, как настоящая любовь.
Дедушка, Никольский Георгий Михайлович, Ленинград, 1929 г. В те годы Казанский собор, где служил мой дедушка, был закрыт и превращен в Музей истории религии и атеизма. Познакомившись с бабушкой, дед решил избрать для себя светскую жизнь. Закрепил он свое решение уйти из церкви объявлением в «Вечерней Красной Газете» от 6 марта 1930 года: «Прошу сообщить в вашей газете о том, что я, протоиерей Казанского Собора Никольский Георгий Михайлович, снимаю с себя сан священника и таковым себя больше не считаю» (цитата из мемуаров). Грачева Ольга Сергеевна — студийное фото, которое бабушка сделала перед отъездом на Колыму. В апреле 1937 года, вскоре после получения диплома университета, бабушка завербовалась петрографом в Дальстрой — Главное Управление Строительства Дальнего Севера НКВД СССР с «выездом в бухту Нагаево», как гласит запись в ее трудовой книжке. Фото сделано на память. Никто из близких не поддержал решения бабушки следовать за мужем. Однако в глубине души она понимала, что, если не поедет на Колыму добровольно в статусе специалиста-геолога, через некоторое время может оказаться там в качестве жены врага народа
Фото: из личного архива
Его арестовали в 1935 году, по делу Кирова, и сослали на Колыму. Она только что окончила геологическое отделение Ленинградского университета и попросила своего научного руководителя помочь ей устроиться в Дальстрой.Историки по-прежнему спорят, начались ли повальные аресты потому, что Дальстрою требовалась бесплатная рабочая сила, или структура разрослась, чтобы дать работу тысячам заключенных, которых государство не собиралось просто кормить? Точного ответа никто не знает, но поначалу политическим заключенным разрешали жить семьями в селах рядом с лагерем, и Ольга Георгиевна ухватилась за эту недолгую традицию и уехала к мужу в 1937 году. Ей удалось построить невероятную карьеру, она стала одной из легендарных женщин-геологов, открыла месторождение олова, получила за свои заслуги государственный орден Ленина и стала большим начальником. А муж ее в это время жил то с ней, то в лагере, несмотря на все награды, несмотря на всю работу. Родилась их дочка, Ксения Георгиевна, и выросла, окруженная не столько криминальными элементами, сколько светом советской науки. Как-то раз она упала с крыши и раздробила колено. Во всем поселке не нашлось доктора, но в лагере сразу нашелся, самый квалифицированный. Человеческая память, особенно в детстве, устроена утешительно и сберегает самые теплые моменты: «Любой ребенок, который там появлялся, был окружен вниманием и заботой. Кажется, что детство рядом с колючей проволокой просто не может быть счастливым, но мама вспоминала свое детство с любовью и шестьдесят лет мечтала вернуться и вновь увидеть все, — говорит Ксения. — Теперь, оглядываясь на историю страны, невольно думаешь, что если бы деда не арестовали, а бабушка за ним не уехала, они бы просто умерли. Умерли в блокадном Ленинграде.»
Поселок Оротукан, где родилась мать, когда-то был передовым в геологической промышленности. Там находились фабрики по производству оборудования для шахт, работали несколько школ и два кинотеатра. В 2012 году состояние поселка стало практически руинированным. 2012
Фото: Ксения Никольская
В 2012 году Ксения и ее мама решили съездить в мамин родной поселок. Туда летели на самолете, а обратно ехали на поезде, повторяя маршрут, также, как в далеком прошлом мама ехала со своими родителями, возвращаясь из ссылки. Мама приехала и увидела все, что помнила с детства. Здания из ее воспоминаний устояли, дождались, а все, что было построено после разрушилось и ей удалось невозможное: увидеть тот самый поселок, который она покинула шестьдесят лет назад. Ничего не изменилось; только не осталось никого из тех людей, которые могли знать ее или ее родителей, все они либо умерли, либо уехали. Нынешняя Колыма — заброшенное место, почти не осталось воспоминаний ни о геологии, ни о репрессиях. Ксения говорит, что они привезли туда воспоминания и истории, сами рассказывали местным, а люди смотрели во все глаза. Они нашли в здание геологического управления, но о его истории никто не помнит, теперь там ЗАГС. Мама зашла и звучным голосом учительницы сказала: «Здравствуйте! Мы к Вам приехали из Санкт-Петербурга» — и все удивились, что кто-то вообще к ним приехал, тем более из Петербурга. Зачем?
Они нашли гражданский архив и сделали копию с документов о вручении бабушке ордена Ленина. Награду пришлось продать в голодные девяностые. Орден их спас тогда, на эти деньги они жили целый год, больше было не на что было. Но продать его пришлось вместе с орденской книжкой с именем бабушки, иначе он не имел бы ценности. Найти документ, подтверждающий, что орден все-таки был и был присужден ей, оказалось большим утешением.
Ксению все отговаривали от поездки. Пугали, советовали взять лекарства, поберечь мамино сердце, а вышло совсем иначе. Они приехали с мамиными счастливыми воспоминаниями, говорили о них, прожили их — и уехали с ними же. Ксения видела разруху, чудовищную. Она так привыкла летать на самолете привычными маршрутами из столицы в столицу, из столицы в Европу, что совсем не готова была увидеть Россию из стихотворений Некрасова: нищую страну заброшенных станций и непроходимой тоски. А ее мама видела свое детство и своих веселых, влюбленных родителей, переживших войну и ссылку и разбудивших ее посреди ночи в поезде, чтобы вместе смотреть на озеро Байкал. Она наслаждалась тем, как воскресает ее детство.
Дорожный указатель реки Колыма на мосту. 2012 г. Зал ожидания аэропорта Сеймчан. Этот аэропорт одновременно похож на речной вокзал и избушку на курьих ножках. Принимает он исключительно малую авиацию. Построен был этот крошечный аэропорт во время Второй мировой войны. С открытием второго фронта он принимал невероятное количество рейсов — каждые 40 минут тут садились на дозаправку самолеты, которые летели из США в Советский Союз с грузом ленд-лиза. 2012 г. Современный Сеймчан представляет собой жалкое зрелище, так что путешествие во времени удалось на 90 %. Те здания, что мама помнила с детства, так и остались нетронутыми временем, — качественная была архитектура, — а то, что построили после того, как она уехала, уже превратилось в руины. 60-е, 70-е, 80-е, 90-е и нулевые не оставили особого следа в поселке, так что в целом все выглядело так, как будто она уехала только вчера. Здание клуба, выстроенное в 1951 году, по-прежнему выглядело внушительнее других. Современные дома, так называемые “хрущевки“, составляют основной ландшафт поселка.
Фото: Ксения Никольская
Суровая река Колыма, в устье которой были обнаружены невероятные залежи золота и других драгоценных металлов и полезных ископаемых. Русский Клондайк. 2012
Фото: Ксения Никольская
Шарж на научно- исследовательский отдел, которым руководила моя бабушка. Она изображена в центре — с сигаретой и в короне. Персонаж справа – Версоник Месроповна Вронская, подруга и коллега бабушки, один из первых геологов на Колыме. Документ сканирован в 2017 годуФото: из архива Ксении Никольской
Бабушка со своим старшим сыном Марком, моим дядей, Колыма, 1940Фото: из архива Ксении Никольской
На прииске имени Лазо. Бабушка только что вышла из шахты. 1956 г. Бабушка выглядит усталой, возможно это тот самый злополучный день, когда рабочие продержали ее в шахте больше, чем нужно, потому, что накануне она вылила брагу, которая была ими приготовлена…Фото: из архива Ксении Никольской
Нижний Сеймчан. Бабушка в своём кабинете в форме горного директора — это звание соответствовало должности начальника геолого-разведочной партии. 1952 год. Незадолго до этого она была награждена орденом Ленина за открытие месторождения оловаФото: из архива Ксении Никольской
Вырезка статьи под названием «Кандидат наук» из газеты «Колымская Правда» за 1952 год. Статья посвящена моей бабушке – Грачевой Ольге Сергеевне. Восторженный текст, полный пропагандийских клише. Ни слова правды о реальной причине ее отъезда на север — за исключением последнего абзаца, где автор сравнивает ее с женами декабристов. Журналиста чуть было не уволили за такое вольнодумство, и бабушке пришлось спасать его, используя свой авторитет. Скан 2017.Фото: из архива Ксении Никольской
Музей в поселке Сеймчан выглядел очень уныло. Глубоко провинциальный, полуразвалившийся, он занимал всего пару комнат в местной школе, где стояли чучела животных и висели выцветшие фотографии, наклеенные на картон. Отдельная комната была посвящена деятельности Дальстроя и Геологического управления, но, к сожалению, там ни словом не упомянули о моей героической бабушке. Как с отчаянием сказала моя мать, «почтили всех, кто руководил, а тех кто работал, забыли». Сеймчан, 2012
Фото: Ксения Никольская
Чтобы добраться до Сеймчана, нужно проехать от Магадана на север около 600 км. Дорога эта идет по знаменитой Колымской трассе (её официальное название М-56). С 1953 года качество дороги не изменилось, так что выезжать из пункта в пункт нужно хотя бы с двумя запасками. Мобильная связь между населенными пунктами здесь тоже отсутствует. «Дорога на костях» — так её еще называют, поскольку при строительстве умерли тысячи заключенных. Мой дед работал на этой дороге диспетчером в перерывах между пребыванием в лагере и «на поселении». 2012
Фото: Ксения Никольская
Группа детского сада поселка Сеймчан, мама во втором ряду снизу, отмечена крестиком. Мужчина в белом халате – Сан Саныч –репрессированный детский писатель, чью личность пока установить не удалось. Сеймчан, 1948Фото: из архива Ксении Никольской
Сколько я себя помню, мать всегда рассказывала удивительные истории о своем колымском детстве. Несмотря на весь окружающий ужас, взрослые умудрялись создать для детей благоприятные условия. Ее заветной мечтой было повторить путешествие, которое она совершила с родителями летом 1953 года, когда дедушка уволился из Дальстроя и получил разрешение вернуться на «Большую землю». В 2012-м году у меня появилась такая возможность — отправиться с мамой на ее родину и вернуться тем же маршрутом. Мама в номере гостиницы в Сеймчане, бывшем общежитии, переделанном в гостиницу для водителей. 2012
Фото: Ксения Никольская
Путешествие на поезде из Охотска в Москву занимет шесть дней, тут мы смогли увидеть реалии современной российской действительности. Люди менялись на каждой станции, один только Михаил- строитель с Западной Украины — доехал с нами до Москвы. Он читал роман за романом, ел хлеб с тушенкой, иногда посещал «бабушку» из соседнего купе и играл с ней в подкидного дурака. Иногда мы ходили в вагон-ресторан, где перед нашими глазами разыгрывались невероятные сцены, которые невозможно сфотографировать на камеру, а можно только оставить в собственной памяти. Вагон-ресторан , 2012
Фото: Ксения Никольская
В Сеймчане мы зашли в архив, где в коробках из-под консервированных овощей бережно хранились дела всех бывших сотрудников Дальстроя. Там мы и нашли записи о дедушке и бабушке. Сеймчан, 2012
Фото: Ксения Никольская
Память играет с людьми в странные игры — когда мы с матерью приехали на Колыму, в те места, где она родилась, оказалось, что мама четко помнит все, что происходило с ней в детстве. Мать пускалась в споры с местными жителями и рассказывала им, где стояли какие дома, и как они выглядели, — где, например, находилось Геологическое управление. Иногда, впрочем, она ошибалась, и тут на помощь приходили старые фотографии, которые мы взяли с собой. Сеймчан, 2012
Фото: Ксения Никольская
В 1991 году, когда развалился Советский Союз, нам пришлось продать бабушкин орден Ленина. Он стоил больших денег, не только как нумизматическая ценность, но и как ювелирная, — ведь он был выполнен из платины и золота. Продать его пришлось вместе с прилагающимися документами... Можно себе представить, как мы были счастливы обнаружить в архиве Сеймчана приказ 1951 года о награждении бабушки этим орденом за открытие месторождения олова! Магадан, Архив, 2012 г. В кабинете директора магаданского музея, 2012 г.
Фото: Ксения Никольская
Справка о реабилитации моего деда, Никольского Георгия Михайловича, датируемая 15 августа 1977 года — «дело прекращено за отсутствием состава преступления» — 4 года спустя после его смерти. Справку оформила бабушка, так как при жизни он отказывался это делать, не считая себя виновным, а значит, не видел необходимости в оформлении этой бумаги. Скан 2017Фото: из архива Ксении Никольской
«Сейчас я живу не в России, — говорит Ксения. — И даже приехать не могу, как многие, оказавшиеся в эпидемию по ту сторону границы. В разлуке со своим домом, со своим детством я смогла увидеть их издалека, с уважением и любовью. Мой архив — благодарственное послание моей семье»
В ее старом саду дед посадил двадцать пять яблонь. На четырех уже поспели яблоки для детей и внуков.
