Электричка из Москвы в Кимры идет три часа. Душную толпу периодически развлекают музыканты и продавцы товаров для дачи. Три месяца назад на этой же электричке ехала пожилая женщина Гончарук Полина Григорьевна. В отличие от меня, она очень боялась, потому что не понимала, куда едет. Просто в который уже раз доверилась людям, потому что выбора не было.
Комната Полины Григорьевны на втором этаже бывшего общежития переделана общественной организацией «Альтернатива» под убежище для тех, кого спасли из трудового и сексуального рабства. Кровать, шкаф, стол. На окне — букет цветов и радио. Прогулка вдоль Волги и сбор цветов — единственные развлечения 72-летней пенсионерки. Букеты у себя на окне и на общей кухне она меняет каждый день.
«Вы красивая», — говорю я Полине Григорьевне, когда фотографирую ее с букетом. «А! — отмахивается она. — Вы бы меня видели, когда меня сюда привезли. Соседка моя говорит: “Ты была такая запухшая, грязная, а теперь такая милая, на человека похожа”».
История первая
Полина Гончарук. Семь лет принудительно попрошайничала в Москве
Всех похоронила
Весной 2013 года в дом Полины Григорьевны постучали. Прилично одетые мужчина и женщина сказали, что ищут желающих подзаработать. «Поехали с нами! Нужны люди на сбор клубники. Несколько месяцев поработаете, мы вам хорошо заплатим. Жилье будет, еда тоже». Дома у безработной Полины Григорьевны в тот момент было шаром покати.
С нею случилось, кажется, все плохое, что могло случиться с человеком. Первый муж бросил ее с тремя детьми. Как Полина их вырастила на зарплату доярки в колхозе, не понимает до сих пор. Если бы не помощь родителей и не огород, может, и не вытянула бы. Когда родители умерли, дети выросли и разъехались, она встретила Петра. Поженились, казалось, жизнь налаживается. Но вскоре один из ее сыновей умер от туберкулеза. Не успела похоронить и оплакать, как второй сын повесился. «Из-за жены, — говорит бабушка. — Она изменяла ему».
Зимой, в день рождения Полины Григорьевны, муж пошел в магазин за вином в соседнюю деревню. И не вернулся. Всю ночь Полина «прыгала по окнам», а утром пришла свинарка: «Поль, иди, забери Петю». — «А чего забери, он что, сам дойти не может?» — «Как он придет? Он умер». Петр замерз насмерть возле свинарника, не дойдя до дома сто метров.
А следом в районной газете Полина Григорьевна увидела фотографию своей мертвой дочери. По ее словам, девушку нашли голой в реке. Никаких травм, как будто утонула. Но бабушка думает, что ее утопил муж. Якобы соседи из деревни, где жила дочь, видели, как они с мужем шли к реке. А возвращался он один. Полина Григорьевна говорит, что у мужа ее дочери богатая семья, — отмазали.
«Всех похоронила, осталась одна, — вытирает глаза Полина Григорьевна. — Пережила, переплакала… Когда колхоз закрыли, работала по людям. Кому огород вскопать, кому корову подоить. Иногда немного денег платили, иногда едой давали. Перебивалась. А потом приехали те цыгане. Узнали, что я одинокая, бедная, и явились».
Помогите на хлеб ради Христа
Полину Григорьевну увезли из дома весной 2013 года.
«Привезли меня цыгане в какое-то село на границе с Россией, — рассказывает бабушка. — Забрали паспорт. Он у меня был старый (у Полины Григорьевны остался паспорт СССР, — прим. ТД), они пообещали сделать новый. Завели меня в дом, дали покушать. “А теперь, бабушка, отдыхай, утром пойдем на работу”. Утром просыпаюся, их нету. Заходит в комнату какой-то мужчина, здоровается. “Вы бабушка Поля? Вы щас покушаете и можете отдыхать”. Я говорю: “Как, а работа?” А он говорит: “Работы еще нет, клубника не выросла”. Я там прожила где-то полмесяца. Потом мне принесли паспорт: на чужую фамилию и имя наклеили мою фотографию. Выдали и сказали: “Бабушка, собирайся, поедем дальше”. — “Куда?” — “Увидишь”. Собрала вещи, поехали. Со мной была еще одна женщина в машине, она рассказала, что ее тоже забрали из дома. Ехали, ехали, и привезли нас в Москву».
В Москве Полину Григорьевну, по ее словам, заселили в съемную квартиру цыгане Степан и Лилия (фамилий она не знает). Накормили, отправили спать. А утром после завтрака выдали картонку с надписью: «Помогите на хлеб ради Христа». Бабушка все еще не понимала, что происходит. Лилия привезла ее к подземному переходу возле какого-то вокзала. «Стой здесь, держи табличку. Деньги пусть кладут сюда. Вечером я тебя заберу». Тут Полина Григорьевна все поняла и заплакала. Когда слезы не помогли, сказала, что, если ее не отвезут домой, вызовет милицию. «Если милиция к нам приедет, тебя живой не будет», — услышала в ответ. «Ну я встала… Бросали и копейки, и бумажки… В обед та принесла мне покушать. Я снова запросилась домой, но она приказала стоять. Часов в восемь вечера вернулась и забрала меня. Я едва могла стоять на ногах».
Тем вечером в квартиру подселили мужчину без ног на инвалидном кресле. Он рассказал, что его выкрали из дома на Украине. С этим мужчиной Полина Григорьевна «проработала» попрошайкой семь лет.
«Бабушка, бегите»
«Деньги я никогда не видела, — рассказывает бабушка. — Вечером у меня забирали сумку и обыскивали с ног до головы. Одежду выдавали. Иногда за ужином наливали водки. Никаких выходных, дождь ли, снег — стой. Когда я просилась домой, говорили: “Отправим. Вот отработаешь (деньги, за тебя заплаченные) — и поедешь домой”». Но сезоны менялись, а Полина Григорьевна все стояла.
«Первые дни я стыдилась обманывать людей. Но была вынуждена, а после привыкла. Только в глаза смотреть не могла, всегда голову вниз держала. Помощи не просила. Люди чужие, кому до меня дело? И по-русски я тогда толком не говорила. Когда спрашивали, что случилось, отвечала, что живу на улице. Некоторые мне прямо в глаза говорили: “Бабушка, не обманывай, ты работаешь тут. Ты все время на хлеб просишь, уже можно вагон хлеба купить!” Я на это молчала, что я могла сказать? Некоторые возмущались: “Мол, какой ужас, цыгане заставили старушку стоять, просить”. Но помощь никто не предлагал, говорили: “Бабушка, бегите, мы ничем вам не можем помочь”»…
Полина Григорьевна могла сбежать. Но куда? «У меня не было паспорта, я никуда не могла деться…»
Жаловаться в полицию боялась. Во-первых, запугивали хозяева: «Пожалуешься, считай, тебе не жить». Во-вторых, другие попрошайки предупреждали: от полиции будет только хуже, они все купленные. Однажды Полина Григорьевна своими глазами видела, как полицейский «сдал цыганам женщину». «Одна (из попрошаек) решила сбежать. Как увидела, что цыгане за ней приехали, побежала в магазин, хотела там спрятаться. И мы смотрим, что подходит к цыганам полицейский и показывает в сторону магазина. Они ее там и поймали».
Били, как корову
Однажды Полина Григорьевна принесла меньше денег, чем обычно. Лилия ударила ее палкой по спине. На следующий день из-за денег об ее голову разбили тарелку. Тогда бабушка решилась бежать.
Две недели скиталась по подземным переходам и вокзалам без всякого плана. Несколько раз вставала с табличкой «помогите на хлеб» — на этот раз просила честно, было не так стыдно. В один из тех дней Степан и Лилия ее нашли.
Первое время не трогали, даже подарили на день рождения золотые сережки. Но вскоре побои начались снова.
«Она брала такую толстую палку и била меня везде, — рассказывает Полина Григорьевна. — Следы от этой палки держались месяцами… Мало приносишь, мало приносишь. А что я могу, кошельки забирать? Когда она меня била, я вспоминала, как девки в колхозе, где я работала, били коров. А корова, она же тоже имеет душу, только говорить не умеет. Мне их так жалко было. Я кричать — кричала, а руки не поднимала никогда. И вот, когда меня избивали, я поняла, что чувствовали бедные коровы».
Не выдержав побоев, Полина Григорьевна убежала снова. И ее опять вернули. «Сколько раз я тикала, меня всегда находили и забирали. Знали, где и как искать. А я не знала, что мне делать. Калека, с которым я жила, однажды попытался броситься под поезд, но его спасли прохожие. Он потом дома плакал, говорил, что не вынесет больше такой жизни. Спрашивал, за что ему это все? А за что мне? Мы не знали».
Стихия
Последний раз Полина Григорьевна убежала перед Новым годом. Встречала 2020-й в подземном переходе. «Купила поесть, бутылку водки. Поставила это все на свой стульчик, встретила Новый год». Через неделю ее опять нашли.
Когда началась пандемия и люди осели дома, Полина Григорьевна стала приносить совсем мало денег. Однажды вечером Лилия за ней не пришла. Бабушка сама добралась до дома и застала там владельца съемной квартиры. Он сообщил, что цыгане уехали.
«Бросили нас из-за стихии (“стихией” Полина Григорьевна называет пандемию, — прим. ТД). Так я оказалась на улице».
Полтора месяца она скиталась по вокзалам и подвалам. На одном вокзале к ней подошла контролер: «Бабушка, вы не хотите кушать?»
«Я очень хочу, но отвечаю, что нет, — вспоминает Полина Григорьевна. — Неудобно. Но она все равно принесла мне макароны и кофе. Я покушала, поблагодарила, стала уходить. Она мне: “А куда вы уходите? Оставайтесь тут”. Две ночи я провела на вокзале, а потом она сказала: “Бабушка Поля, за вами приедут”. Я испугалась: “Опять на скотобойку!” Нет, говорит, там работать не надо, там будете отдыхать. Я очень боялась, куда меня завезут? И вот приехали ребята, мы на такси сначала ехали, потом я ехала на поезде часа два. Мне объяснили, где выйти. Встретили у поезда и привезли сюда. Я здесь второй месяц уже. Мне здесь хлеб приносят, все приносят. Комната у меня своя. Никто не бьет, никто не ругает».
Несколько дней, пока Полина Григорьевна ночевала на вокзале, контролер Елена обзванивала благотворительные организации. «Альтернатива» — единственная НКО в России, которая занимается помощью людям, попавшим в трудовое, сексуальное или нищенское рабство. Ее сотрудники и организовали переезд Полины Григорьевны в Кимры, в их кризисный центр. Пока «Альтернатива» восстанавливает документы и решает вопросы об отправке людей домой, они живут в центре.
Сотрудники «Альтернативы» разыскали сестру Полины Григорьевны и смогли до нее дозвониться. Та рассказала, что дом бабушки прохудился и «валится», но она заберет ее к жить к себе.
«Я очень хочу домой, — говорит Полина Григорьевна и крутит подаренное мужем кольцо на безымянном пальце. Это единственная вещь, которая осталась у нее из прошлой жизни. — Здесь мне хорошо, но тут все чужое. Я хочу домой».
История вторая
Олег Григорьев. Год бесплатно работал на овощных полях в Курской области
Не попадись цыганам
Олег Григорьев переехал из Нижневартовска на Украину к возлюбленной в 2005 году. Жили в селе Горохово, занимались хозяйством. Олег даже не заметил, как истек срок действия его паспорта. Ему велели ехать в Россию, менять российский паспорт, делать заграничный, только тогда можно будет вернуться. В паспортном столе мужчине выдали бумагу для прохождения границы.
Денег на госпошлину и проживание в России в ожидании паспортов у Григорьева не было. Как и многие, кто приезжает в Россию на заработки, он решил, что главное — добраться, а там что-нибудь да отыщется.
За просроченный паспорт на границе Олегу выписали штраф, но в страну впустили. «Сотрудник мне сказал: “На одного бомжа в России станет больше. Смотри, цыганам не попадись”. Ну а я и попался», — рассказывает Григорьев.
«Меня отвезли на овощебазу в Зорино к какому-то Константину. Здоровый такой мужик, обещал платить восемь тысяч в месяц плюс еда и жилье. И помочь с заменой паспорта. Сказал, у него начальник паспортного стола — хороший знакомый. Я отдал паспорт и больше его не видел. Каждый день мы с другими работниками ездили на базу, там нам давали разнарядку, и мы уезжали в поля. Работа тяжелая: посадка, уборка, переборка, погрузка. Капуста, морковка, сельдерей. Сетки таскали с овощами, фуры грузили. Питались слабенько: каша, суп без мяса. Спали на двухэтажных кроватях. Удобств никаких, туалет на улице. Бригад много, и женщины, и мужчины, у каждой бригады свои хозяева — цыгане. В оговоренные сроки мне не заплатили. И другим не заплатили. Не платили никому. Я просил, а он (Константин) твердил: “Денег нет, подожди, заплатим”. Мы все ждали и все о чем-то мечтали. Кому-то домой, кому-то деньги, кто-то ждет документы, кто-то хочет жену обнять. А денег все не было».
Все всех знают
Олег проработал на овощебазе десять месяцев.
«Я постоянно спрашивал про паспорт. Разве его так долго делать? Костя говорил, мол, это не быстро. Я звонил иногда туда (в паспортный стол), мне отвечали: “Да, да, все делается. Ждите”. Я понимал, что нас всех обманывают, что мы — бесплатная рабочая сила, но сделать ничего не мог. Куда я пойду без документов и денег? Ну в Курск доеду. А дальше куда? Как я границу пересеку? В полицию идти? У полиции все куплено. Один из нашей бригады ушел в город, его там поймал патруль. Позвонили Косте: “Твой у нас”. Тот приехал и забрал. Все всех знают, все куплено. Он всем платит.
Уйти я решился, когда мне один человек подсказал координаты “Альтернативы”. Я позвонил туда, рассказал о своей ситуации. Алексей Никитин (волонтер “Альтернативы”, — прим.ТД) мне велел приехать на вокзал, обещал утром забрать. Я втихаря сбежал, добрался до вокзала. Утром мы с Алексеем на “Бла-бла-каре” уехали сюда. Я тут уже четыре месяца, жду, когда сделают загранпаспорт. Книжки читаю, гуляю, иногда получается подработать на сигареты. Нормально. Женщина моя, Люда, меня ждет, мы созваниваемся. Думаем, может, переедем потом в Россию. Теперь я буду только официальную работу искать, либо по специальности: я радиоэлектронщик, либо любую другую, но только по договору, чтоб все официально».
История третья
Геннадий Грищенко. Шесть лет работал в Карачаево-Черкесии за еду: год пас баранов и пять лет работал на семью полицейского
Вот тебе и морковка
«Я с Донецкой области. Когда началась заваруха эта вся, работы не стало, — рассказывает Геннадий Грищенко, ерзая на стульчике в комнате кризисного центра. — Даже когда обстреливали город, люди на работу бежали. Я там последнее время на рынке был разнорабочим. Что-то построить, что-то перевезти. И вот директор рынка мне однажды говорит: “Работы щас нема, а вон там парень бригаду собирает в Ейск на стройку. Езжай, заработаешь хоть”. Ну я поехал. Был 2014 год, конец августа».
Грищенко и других рабочих привезли на строящийся завод. Таскали, копали, строили, спали прямо на бетоне, там, где работали. Проработав месяц и получив мизерную зарплату, Геннадий решил, что овчинка выделки не стоит. Приехал в Ростов, оттуда на Украину ходили автобусы. Но транспорт временно не пускали, пришлось ночевать на вокзале. На следующий день Грищенко пытался договориться с таксистами, да денег не хватало. Подходил к полицейскому, сетовал, что не может уехать домой, тот отшил: «Ты у меня седьмой по счету». Помыкавшись в окрестностях вокзала несколько дней, Грищенко начал думать, где подзаработать.
«Сидим с парнем одним, который в такой же ситуации оказался, обсуждаем, что делать. А недалеко на лавочке мужчина — ухо тянет. Подсаживается: “Могу вам помочь. В Ставрополь нужны люди на уборку морковки и капусты. Будет еда, жилье, оплата”. И мы согласились. Подъехала машина, мы сели. Просыпаемся утром: кругом горы, река, все нерусские. Нас привезли в аул в какую-то семью. Они нас покормили, выдали одежду рабочую и повезли дальше. Я уже тогда смотрю вокруг и думаю:“Какая тут морковка, какая капуста?” Приехали в Карачаево-Черкесию куда-то, вышли, через горы долго шли пешком. Привели меня в итоге на кошару (овчарня, — прим. ТД). Будешь, мол, пасти баранов. Вот тебе и морковка».
Волки и овцы.
Хозяина Геннадия звали Салтан. Он жил в ауле. «Здоровый, высокий, молодой, с винтовкой». Показал Геннадию пастушью хижину без удобств, отару овец из 800 голов. Разъяснил обязанности. Смотреть, чтобы не разбежались, в лесу не потерялись, от волков охранять. Выгонять, заводить. Кормить собак. Обещал мне 150 рублей в день, но ни разу не заплатил. А еще унес мой паспорт. Я его на полочку положил, а потом хватился — его нема.
Начал я пасти баранов. В 5.30 вставал, кормил собак. Выгонял баранов на пастбище. И целый день с ними проводил. Дождь, снег, не важно. Мокнешь, высыхаешь, снова мокнешь… Пасти баранов очень тяжело. Они разные все, один здоровый, другой больной, третий хромой. Те отстают, те вперед бегут. У них два главаря, они часто “половинятся”: один свою банду туда повел, другой — сюда. А надо их всех в кучу собрать, не дай бог пропадут. Один раз побежали в разные стороны, я — на пригорок, чтобы посмотреть, с какой стороны их лучше собирать. Тут прискакал Салтан на лошади. Начал плеткой меня бить, потом стрелять между ног. А я тогда подумал, что лучше бы убил, чем такая жизнь!
Вечером приходишь без сил, надо себе и собакам варить еду. Выходных нет. Купаться, стираться некогда, я весь грязный был, вонючий. Борода во-о-о-т такая выросла! А еще волки бегали рядом. Собаки их гоняли, но бараны тоже разбегались, и я за ними рысил по туману. Если натыкался на волка, поднимал палку и орал. Однажды сижу под деревом, вдруг мое стадо побежало в стороны. Голову поднимаю, в десяти метрах стоит волк, смотрит. Я ему: “Гав!” Он медленно развернулся и ушел».
Стакан водки и конфетки
Салтан за Геннадием приглядывал, считал овец. По словам Грищенко, если ему что-то не нравилось, применял силу.
«Единственное хорошее, что я от него видел, — стакан водки и конфетки (он как-то привез). В остальном побои. Бил часто, без повода. Вот барана мы разделывали, попросил подержать. Я как-то не так взялся — удар. Я лицо закрывал, чтоб синяков не было. Он здоровый, сопротивляться бесполезно было.
Я думал о побеге, но куда бы я делся без документов? Там невозможно пройти одному. Идешь по селу, все пристают: “Куда идешь, откуда, чейный будешь?” Салтан говорил, что заплатил за меня деньги, я их должен отработать. Что, если убегу, он меня постреляет. Но я думал о побеге, конечно, все время, планировал, куда, как пойду. Думал себя убить или его убить. Со скалы скинуть. Но его грохнешь — себе хуже сделаешь, потом его родственники тебя убьют…»
Однажды в горы, где Геннадий пас баранов, забрел отряд ОМОНа. Один из полицейских спросил у него дорогу к мосту, а Геннадий набрался храбрости и попросил забрать его с собой. Объяснил, что сам с Украины, что его здесь держат в рабстве. Полицейские привели Геннадия в участок, приняли от него заявление на Салтана. И, пока суд да дело, один из полицейских предложил Геннадию пожить у него. Все, что Геннадий знает о работе по его заявлению, что к Салтану приходили, а тот сказал, что не брал его паспорт. На том и закончилось. «Дело не завели. И оказался я в другом рабстве, только без побоев».
Как хозяин скажет, так и будет
Полицейский поселил Геннадия у себя во дворе. Отрабатывать жилье и еду нужно было помощью по хозяйству. Обещал сделать ему паспорт и помочь уехать, но слово не сдержал.
«Меня кормили, давали сигареты. Я там все делал: огород, скотина, пилорама. Помогал их родным. Снег убирал, огороды пахал, строительство, уборка, траву косил. Много раз просился домой, но никто не хотел мне помочь. “Я как-то спросил у его матери: “Дайте денег на билет, я поеду!” А она: “Нема денег!” Как нема, я пять лет работаю?!” — “А вот к сыну иди, он тебя привел. Как он скажет, так и будет”. Я был как крепостной. Прикрикнуть могли, приказывали. Но не били. Фактически меня не держали. Просто знали, что у человека безвыходная ситуация, и отказывались помогать. Хочешь жить — работай и живи».
Обратиться в полицию Геннадий не мог, потому что на полицию, собственно, и работал. Сбежать не мог тоже, потому что без документов и денег далеко не убежишь. «Я как-то шел в по дороге, машина остановилась: “Кто ты, откуда?” А тут полицейский ехал, тот, кто меня привез. Вышел из машины, поговорил с ними, они уехали сразу. Потом он мне сказал, что меня украсть хотели».
Я вещь, я тряпка
На пилораме Геннадий познакомился с другими рабочими. Кто-то вкалывал там добровольно, кого-то, как и Геннадия, заманили обманом.
«Там я узнал про торговлю людьми. Что в Ростове меня вербовал зять Салтана — он специально поехал туда искать таких, как мы. Это отлаженная схема. Я разговаривал насчет продажи людей, расценок. Везде по-разному. В одном месте четыре узбека семьдесят тысяч стоят, а в другом за двоих сто дают. Я встречал парня, которого тоже обманом заманили сюда. Его за сорок тысяч продали. Он в бегах был, прибился к нам. Рассказал, что работал у какого-то карачая. Тот был жестокий, избивал его топором, обухом, один раз ударил, чуть не убил. Как-то карачай напился, завел бензопилу, и парень утек от него. Трое суток по горам шел ночами, обходил аулы, чтобы его никто не увидел. Карачай, когда проспался, начал искать его, людей спрашивать. Ездил по аулам, заезжал в тот аул, где я прятался. И говорил продавщице, мол, я парня купил за сорок тысяч, кто ж мне эти деньги вернет? Понимаете, я — вещь. Вот как эта тряпка. Он меня купил, все. Может покалечить, может застрелить. Что хочет, то и сделает».
Геннадий не раз пытался выйти на связь с женой и дочерью. Еще когда пас овец в горах, обратился к каким-то прохожим с просьбой отправить письмо, продиктовал адрес. И потом несколько раз просил соседей. Одна женщина сжалилась, отправила, и письмо дошло. Позвонила дочь. «Я уезжал, ей четырнадцать было, сейчас ей двадцать! Начали они везде звонить, в консульство, еще куда-то. Нашли волонтеров, те сказали, что приедут, меня заберут. Эти (хозяева) в шоке, грустные. “Кто ж нам будет помогать?” Нет чтобы порадоваться за меня, что я родных нашел! Когда узнали, что за мной приедут, испугались. Сразу стали добрые, начали молоко давать. “Ты, Гена, побольше отдыхай, молочко пей”. За мной приехал Алексей Никитин, волонтер этой организации (“Альтернативы”), и привез сюда. Я здесь три месяца, скоро сделают мне документы, и я уеду домой».
Кандалами человека никто не приковывает
Главная причина рабства в России, как и во всем мире, — тяжелая экономическая ситуация. По статистике ООН, Россия входит в первую десятку стран по числу людей, занимающихся подневольным трудом. Люди отправляются на заработки за границу или мигрируют в пределах своей страны от безысходности: работы нет, денег нет, надо кормить семью. Доезжают до вокзала, ищут работу по объявлениям на столбах, а тут их, как Олега и Геннадия, уже поджидают вербовщики.
Согласно данным ежегодного рейтинга Global Slavery Indeх за 2018 год, в России 794 тысячи человек находятся в рабстве. При этом точной статистики нет, потому что до 90% преступлений просто не регистрируются. Многие жертвы торговли людьми и принудительного труда не обращаются в полицию. У тех, кто обращается, часто не принимают заявление. А если и принимают, дело, как правило, рассыпается, потому что сотрудники полиции не могут доказать факт использования рабского труда.
«Кандалами человека никто не приковывает, как ты докажешь, что его удерживают не силой, а психологическим давлением, угрозами, изъятием паспорта и так далее? — говорит эксперт по противодействию торговле людьми Вера Грачева. — Причин столь малого количества выявленных случаев использования рабского труда — множество. Само по себе это преступление исключительно латентно. Распространено устаревшее представление о его признаках, недоверие к показаниям жертв, нет специализации судей и прокуроров. Крайне мало подразделений, которые проходили бы регулярную переподготовку и овладевали новыми методами расследования. Потерпевшие предпочитают не обращаться к правосудию, опасаясь, что факты их эксплуатации не будут доказаны или приняты во внимание. Иностранные граждане боятся, что утрата легального статуса пребывания в стране, пусть и не по их вине, станет поводом для уголовного или административного преследования, что преступники уйдут от ответственности и разберутся со всеми, кто обратился в правоохранительные органы».
Как это должно быть устроено
С 2004 по 2013 год Вера Грачева работала в секретариате ОБСЕ в Бюро специального представителя по борьбе с торговлей людьми. Занималась разработкой рекомендаций, участвовала в кампаниях по повышению осведомленности о проблеме, проводила исследования, выступала в самых разных странах и аудиториях. «Я рассказывала всем подряд: дипломатам, парламентариям, судьям и прокурорам, социальным работникам, студентам, полицейским, как все должно быть устроено в идеальном государстве, — говорит Грачева. — Каким должен быть закон и государственная политика. Почему она должна быть сосредоточена не только на раскрытии преступлений, но и на восстановлении прав пострадавших, их защите. Ведь без этого никакое расследование невозможно. Жертва не поверит, что государство ее защитит, не будет давать показания».
Вера Грачева, эксперт по противодействию торговле людьми
«В России, — считает Грачева, — необходим профильный закон по борьбе с торговлей людьми. В нем должны быть прописаны все формы эксплуатации, а их множество. Должны быть статьи, гарантирующие права пострадавших. И ведь есть примеры очень продвинутого законодательства, например, в Белоруссии, Казахстане, Узбекистане, на Украине. В Грузии хороший закон. А у нас нет».
Определение торговли людьми в Уголовном кодексе РФ не соответствует международному определению. «Оно опускает методы вербовки, такие, как принуждение, похищение, мошенничество, обман, злоупотребление уязвимостью положения, относя их не к составу преступления, а к отягчающим обстоятельствам, — продолжает Грачева. — В кодексе нет понятия “жертва торговли людьми”, как нет и государственных гарантий защиты жертв, независимо от их статуса пребывания на территории России и независимо от их готовности сотрудничать со следствием. Не разработан механизм получения жертвами компенсации за причиненный им ущерб. Отсутствует положение об освобождении жертв от ответственности за правонарушения, совершенные под принуждением. Все эти положения уже давно инкорпорированы в законодательство других стран, в том числе бывших стран СНГ».
Статьи и что с ними не так
В России есть статьи Уголовного кодекса, которые наказывают за незаконное лишение свободы человека: статья 126 «Похищение человека» и статья 127 «Незаконное лишение свободы» (сюда же входит 127.1 «Торговля людьми» и 127.2 «Использование рабского труда»). По словам Веры Грачевой, они неполные, не покрывают всех проявлений этого преступления, поэтому правоохранительным органам трудно с ними работать.
«На самом деле к торговле людьми относятся четырнадцать составов преступлений, — говорит Грачева. — Преступление не существует изолированно, оно связано и с коррупцией, и с отмыванием денег, и с организацией нелегальной миграции, и с торговлей наркотиками, и с терроризмом, со всеми проявлениями организованной преступности. Соответствующие статьи разбросаны по различным главам УК РФ, и с этой фрагментарностью очень трудно работать. Поэтому большинство преступлений переквалифицируются на другие статьи и не попадают в статистику МВД, отражающую количество случаев торговли людьми».
По словам эксперта, за все годы существования волонтерского движения «Альтернатива» единственное уголовное дело, заведенное по широко известному случаю применения рабского труда в Гольянове, и то было закрыто «за отсутствием доказательств». «Альтернатива» делает максимум возможного, но в масштабах страны все равно очень мало, «бьет по хвостам», как выражается Грачева, вытаскивая из беды тех немногих, кто обращается в эту организацию. Тем временем проблема остается, и появляются новые формы рабского труда, о которых мало говорят.
«Например, эксплуатация жертв торговли людьми в криминальной сфере: распространение наркотиков, тестирование новых наркотиков на жертвах, эксплуатация в воровстве и т. п. Представьте, накрывают лабораторию по производству наркотиков и всех, кто там находится, записывают в преступники. А то, что девяносто процентов там работают подневольно, под угрозой лишения жизни и были обмануты при вербовке, никого не волнует. Я была на таком процессе по делу украинских мигрантов, которых эксплуатировали в производстве и фасовке прекурсоров. Разговаривала с адвокатом. Говорю ему: “Знаете, есть такое понятие — торговля людьми в целях эксплуатации в криминальной сфере…” А он мне отвечает: “Я про торговлю людьми ничего не знаю, но здесь ее нет”. И это адвокат! Нам необходимо признание этой проблемы на самом высоком уровне, нужна внятная государственная политика, которая поставила бы защиту прав и интересов жертв торговли людьми на уровень одного из приоритетов, искоренение так называемой “культуры безнаказанности”».
Тем не менее Грачева считает, что по сравнению с 2000 годом ей и ее коллегам удалось добиться успеха в вопросах освещения темы рабства в России.
«Мы многого добились в привлечении внимания к этой проблеме. Вот мы сейчас с вами разговариваем, и вам это интересно. И многим другим журналистам это интересно. К сожалению, те, от кого зависит принятие решений, все еще нас и вас не читают. Если министр внутренних дел в 2017 году на всю страну в Госдуме говорит, что у нас не более 30 дел по торговле людьми! Ради 30 дел разве будут создавать закон и федеральную программу?»
Барон под крышей
Алексей Никитин, волонтер «Альтернативы», который вывозил Геннадия, Олега и многих других, рассказывает, что полиция иногда помогает волонтерам, а иногда нет, — зависит от места. «Есть коррумпированные полицейские, а есть те, что нам звонят и рассказывают: “Вот такой-то человек сбежал из рабства”, — говорит Никитин. — В Махачкале на автовокзале у транспортной полиции на столе ножиком вырезан телефон нашего координатора. Они всех, кто сбегает от хозяев, отправляют к нам. А в Опочке у нас недавно была история: мы освободили из рабства у цыганского барона Сергея Кравченко, гражданина Украины. Он пять лет работал на него, и там все полицейские знали и о наркобизнесе этого барона, и о том, что у него нелегал работает. Но покрывали».
Сергей Кравченко рассказал мне по телефону, как уехал из Украины в Россию, чтобы заработать на операцию для отца. Сначала на «нормальных работах», а потом его обманом отвезли к «цыганскому барону» в город Опочка Псковской области. Там он работал на хозяйстве: уборка, строительство, любые поручения. «Хозяин», Артур Зябликов, обращался с ним жестоко. Отбил ему ноги черенком от лопаты, сломал переносицу. Сергей рассказывает, что местный прокурор и сотрудники полиции водили с бароном дружбу, часто приезжали к нему. Они знали о положении Сергея, но ничего не предпринимали. Поэтому обратиться в полицию Кравченко не мог. Местные жители тоже все знали, но не помогали, боялись расправы. И все-таки нашелся человек, который позвонил в «Альтернативу». Волонтеры приехали за Сергеем и забрали в Кимры.
«Там я написал заявление в полицию, — продолжает Сергей. — Рассказал, что видел у хозяина наркотики. Я как-то мыл его машину и нашел там два пакета с порошком».
«Насколько мне известно, этот барон сейчас под подпиской о невыезде из-за наркотиков, — говорит Алексей Никитин. — Там совершенно четко было понятно, что местные полицейские покрывали его наркобизнес. Сегодня утром я общался с полицейскими из Опочки, которые проводят дисциплинарную проверку. Они говорят, участковый не знал, что у барона этого пять лет живет и работает нелегал. Ну конечно! Заявление у Сергея приняли и дали делу ход только потому, что он указал, что барон хранит наркотики, потому что рабство хрен докажешь».
«Я не помню, чтобы кого-то преследовали из-за заявления о рабстве, — продолжает Никитин. — По-хорошему доказывать рабство нужно оперативным внедрением. Если бы сотрудник пошел к этому барону с камерой, диктофоном, записал бы все. Но это сложно, дорого, и никакой гарантии результата нет. Этим они не занимаются».
«Заявления от тех, кто побывал в трудовом или другом рабстве, часто не регистрируют, потому что не хотят портить статистику по району, — говорит Вера Грачева. — Мне самой сложно поверить, что есть такое указание, но ведь они же не регистрируют!»
«Мы поэтому и работаем, — говорит основатель “Альтернативы” Олег Мельников, — потому что у сотрудников полиции часто нет возможности что-то сделать, а у нас, пусть точечно, но есть. Сотрудники правоохранительных органов иногда звонят напрямую: “Вот человек, восстанавливайте его документы и отправляйте домой”. И мы отправляем».
Бюрократия сыграла против
На лавочке детской площадки в одном из районов Москвы сотрудник МУР, майор Константин Волков (имя изменено по его просьбе) рассказывает мне, что бывают и хорошие полицейские. Однажды он пытался привлечь преступников за использование рабского труда, но так и не смог.
«Я заинтересовался темой рабства, посмотрев ролик на ютубе. Блогер рассказывал о попрошайках, что это эксплуатация и так далее, — говорит Волков. — Я вышел на одного из волонтеров “Альтернативы”, сказал, что хочу посодействовать. А у них как раз была бабушка, которую заставляли попрошайничать цыгане. Она была в плохом состоянии, лежала в больнице. Я с ней поговорил, взял заявление. Допросил людей на вокзале, они подтвердили, что да, такая действительно здесь стояла. Начали отрабатывать это дело и уперлись в бюрократию: в доказывание самого факта рабского труда. Прокуратура нам сказала: “Мы не возбудим дело, потому что недостаточно признаков работорговли”. Мы же ее не на плантации застали, у нас есть просто заявление, к которому у прокуратуры нет доверия. Я не сдавался, мы спрятали в палате у бабушки камеру, ждали, когда за ней придет ее хозяйка, преступница. Она действительно пришла, но в палату не поднялась, наверное, кто-то ей сообщил, что здесь милиция, я не знаю. Тогда мы спрятали камеру на бабушке, уговорили ее зайти в притон, где ее держали, чтобы мы могли зафиксировать их разговор. Но бабушка не смогла включить камеру. В итоге, пока я бился над доказательствами, она отдала богу душу. Было очень неприятно: хотели помочь, а время и бюрократия сыграли против нас. Потом мы через какое-то время все равно справились с этим притоном и наказали цыган. Они всегда что-то хранят у себя. Но, к сожалению, привлечь их за эксплуатацию не удалось».
По словам Константина Волкова, каждый сотрудник полиции, когда к нему приходит человек, которого вынуждали попрошайничать или работать бесплатно, понимает, что, взяв заявление, он, скорее всего, ничего не сможет с ним сделать.
«Не хватит признаков для статьи про рабство. Может быть все что угодно. Принуждение, удержание, вымогательство, но это не будет конкретно рабством. Закон наш сухой, негибкий. Его нужно исполнять беспрекословно и без какого-либо творчества. И это сводит на нет все усилия. Нужно упрощать законодательство и доказательную базу, иначе ничего не получится. Плюс ко всему, мы сталкиваемся не столько с коррупцией или законом, сколько с агрессией людей, они не хотят друг другу помогать. Ты их опрашиваешь, а они не хотят сотрудничать. И не потому, что мы для них все уроды, а потому что им наплевать на других. Какое им дело до какой-то там бабушки в переходе!»
— А если к вам пришел человек и заявил, что у него отобрали паспорт и заставляют бесплатно работать на стройке? Что ему угрожают, его бьют и так далее. Ваши действия?
— Если факт отъема паспорта не доказать, трудового договора нет, мы в жопе. На этом все и закончится. Можно еще вешать камеру на потерпевшего, запускать в дом, где его бьют. Но это уже сложнее.
— Я несколько дней хожу по переходу мимо одной и той же женщины, которая просит на хлеб Христа ради. Что я, как гражданин, могу для нее сделать?
— Ничего.
— Ну я же в состоянии сообщить в полицию. А дальше что?
— Ну мы посмотрим, что там можно сделать… Позвоним, наверное… (Смеется).
— Почему вы смеетесь?
— Потому что с этим нужно бороться иначе. И стимулировать сотрудников. Зарплатой хотя бы. Если сравнить зарплаты ФСБ и МВД…
— Допустим, дадут вам сейчас премию или повысят зарплату, вы сразу же сможете бюрократию обойти?
— Я буду больше стараться, знать, за что я работаю круглосуточно. Выкладываться. Я не за себя сейчас говорю даже. У нас такой график работы, что мы не можем семью завести, любимым делом заниматься, и все это за мизерную зарплату. И от нас хотят, чтобы мы горы сворачивали там, где они не сворачиваются.
Несмотря на «сухость» закона, Волков продолжает отрабатывать заявления жертв эксплуатации рабского труда. И пусть по другим статьям, но ему иногда все-таки удается «закрывать притоны и отправлять за решетку преступников».
«Проще всего с торговлей младенцами, — говорит полицейский. — Там делаешь одну-две встречи, спрашиваешь буквально: “За сколько продашь?” Они называют цену. И все, считай, раскрытое преступление. А бывает, накроешь притон, где людей вынуждают попрошайничать, отбирают документы, бьют, угрожают, а они потом туда сами возвращаются… Однажды я разогнал такую группу в одном из отдаленных районов Москвы. Они удерживали и заставляли попрошайничать сирот. К несчастью, посадить их удалось по разным статьям, потому что рабство, как я уже сказал, доказать очень сложно. Спустя год — снова оттуда звоночки. Начали проверять, и оказалось, что один из потерпевших организовал такую же группу. И такое бывает».
По поводу полицейских, которые «крышуют нищенский бизнес», Волков говорит коротко: «Да, такие есть, но все они живут в страхе. Каждый их рабочий день может стать последним».
…
Пока готовился этот материал, шелтер «Альтернативы» пополнился новыми людьми. Геннадий Грищенко вернулся домой по сертификату на возвращение. Олег Григорьев тоже вот-вот уедет — скоро ему выдадут загранпаспорт.
Полина Гончарук, по всей видимости, останется в кризисном центре надолго, потому что она все еще «советский» гражданин. «С ней очень трудно, у нее был советский паспорт, — объяснил Алексей Никитин. — Ее нет нигде в базе данных, ее нет как гражданина Украины. Хорошо, что в архивах деревни нашли про нее информацию. Что она там жила. И все равно восстановить документы будет сложно».
Останется ли Полина Григорьевна на много месяцев в центре, или ее определят в какой-нибудь приют, Никитин сказать не может. «Альтернатива», которая существует на личные средства Олега Мельникова и пожертвования, испытывает финансовые трудности. По словам Мельникова, организация находится на грани закрытия.
Редактор — Инна Кравченко