Старинный купеческий дом на улице Красноармейской стоит в самом центре Краснодара уже больше ста лет. Когда-то в нем располагалась гостиница, а сейчас на первом этаже дома работают обувной магазин и пиццерия, во дворе находится вход в тренажерный зал, а на втором этаже живут люди.
Еще на ступеньках в нос бьет резкий запах немытого человеческого тела и мусора. В коридоре, когда-то побеленном, окрашенном грязно-синей краской и похожем на типовой коридор любого казенного учреждения советской эпохи, запах становится невыносимым.
Невысокий голый по пояс мужчина в длинных шортах и резиновых шлепанцах с ходу представляется:
— Меня зовут Володя, я инвалид второй группы по зрению, жена у меня пенсионерка. Вот здесь мы живем. В тараканах.
Владимир живет в этом доме уже давно. По его словам, 22 года назад все здесь выглядело точно так же, как и сегодня. Бегают те же крысы, так же течет крыша и так же страшно заходить в единственный на 24 квартиры туалет.
Дом на Красноармейской улицеФото: Елена Синеок
Реклама гостиницы «Новокоммерческая», которая сто лет назад располагалась в этом доме, гласила, что «при гостинице имеется до 20 хорошо обставленных номеров от 1 рубля и дороже; в каждом номере водопровод к умывальнику, водяное отопление, электрическое освещение, столовые с кабинетами, бильярдная и ресторан 2-го разряда. Буфет снабжен всевозможными напитками. Роскошная кухня. Ежедневно играет салонный оркестр».
Сегодня здесь нет ни буфета, ни оркестра — здание, стоящее в квартале от главной улицы города, находится в аварийном состоянии и официально считается непригодным для жизни. Именно такие столетние дома местные урбанисты называют жемчужинами старого центра, которые нужно спасти для потомков. Местные же девелоперы считают их клоповниками, которые нужно снести, чтобы очистить лицо города от язв. Пока любители истории и предприниматели спорят с властями и между собой, в этих домах живут люди.
— Хотя жить здесь не вариант, — поясняет Володя, начиная экскурсию по заставленному хламом коридору коммунальной квартиры. — Захотел с утра в туалет, а тут, извините за выражение, очереди. Хочешь, об**райся или куда-нибудь беги, хоть на рынок. Но дождь когда идет, мы в туалет не ходим, там заливает сверху — лучше на ведро, так безопасней. Ванны и душа тоже нет — греем воду и моемся в тазике. А вот это наша газовая печка, она начала протекать. Я вызвал газовиков, они приехали — и обрезали трубу. Потому что это коммуналка, если что, так взлетим все на воздух. Сейчас пользуемся другой печкой, у соседа из 22-й квартиры.
Старые печи, стоящие в коридоре, не выглядят рабочими, но именно на них жители квартиры каждый день готовят.
— Суп, борщ, еще бичпакеты, бывает, завариваем. Я люблю вермишель, а если туда еще и хлеба накрошить — вкусно. Ну люблю я такое блюдо.
Володя и Наталья в своей комнатеФото: Елена Синеок
Доходный дом на Красноармейской, построенный в начале XX века, давно не приносит никакого дохода. Его должны были расселить к 2024 году и затем снести. Но местные власти решили спасти историческое здание, нашли деньги и занялись расселением коммуналки на несколько лет раньше.
— Три семьи получили новые квартиры и уехали. А здесь почти никто и не живет уже. У людей эти квартиры в собственности остались, но сами они тут не живут, а комнаты сдают квартирантам. За четыре угла — 6,5 тысячи в месяц плюс коммуналка, — поясняет Владимир. — Вот девятая квартира напротив, у них 20 квадратных метров. На пятерых людям дают однокомнатную квартиру. Ну куда? Вот нам квартиру оценили в миллион сто. Что мы возьмем за миллион сто? Где мы возьмем? Только в сторону кладбища, там можно за эти деньги купить землю. Что нам с Наташкой остается? Залезть в какой-нибудь сарай и жить.
Володя приглашает зайти в комнату и посмотреть на их жизнь. Помещение площадью метров 15 поделено перегородкой на две части — в «предбаннике» находится раковина и холодильник. Большую часть основной зоны занимает разложенный диван. Тут же стоит шкаф, сервант с посудой, комод и тумбочка с телевизором. Вся мебель очень старая. Обои висят клочьями. Стекол на окнах нет.
— Разбились, вот руку порезала недавно, — супруга Володи Наталья показывает багровый рубец на ладони. — Из-за сквозняка. А вообще, жарища здесь. Зимой бывает, что кочегарят так, что к батарее невозможно прикоснуться, а бывает, отключают на несколько дней. Вы не обращайте внимания на беспорядок, это не мои вещи, — объясняет женщина, показывая на груду пакетов между диваном и сервантом. — Это соседка принесла, она сегодня уезжает.
Общая кухня и коридор дома
Фото: Елена Синеок
На обшарпанной стене висит портрет Натальи в молодости. Еще одна фотография стоит в серванте.
— А вы откуда знаете, что это я? А вот это чей, как думаешь? — загадочно спрашивает женщина, показывая в сторону серванта. — Мне здесь 23 года. Представляете, какая была. Мне говорили: «Ты как Гурченко здесь». А я им: «Да какая Гурченко, вы там совсем уже?» А еще сын у меня был, ему сейчас было бы 37 лет. Умер. Врожденный порок сердца. Да, ребята, потеряла я сына.
— Но теперь я заместо сына и мужа, — пытается сгладить неловкое молчание Володя.
Доползем как змеи
Наталье 58 лет, она родилась в Вышнем Волочке, но из-за астмы еще в 1966 году переехала на Кубань вместе с родителями. Окончила школу, работала бухгалтером, швеей, домработницей. Сейчас сидит на пенсии. Володя родился в Горячем Ключе, в 60 километрах от Краснодара, но считает себя местным. 22 года назад приехал в краевой центр и встретил свою любовь.
Наталья в своей комнатеФото: Елена Синеок
— Здесь и познакомились, — вспоминает Володя. — Моя сестра жила напротив Наташи, в 22-й квартире. А я тогда, скажу честно, приехал сюда, потому что был в бегах — 119-я статья. Была попытка к убийству и тяжким телесным повреждениям. Ну это с женой было, бывшей. Я от нее ушел, и она на меня натравила ребят. Ну и мне пришлось отвечать самообороной. В итоге приехал сюда, к сестре, в Краснодар, и познакомился с Наташкой. Ну как познакомился. Я же не мог выйти сам, я же в розыске был, поэтому увидел ее и попросил: «Сходи купи мне бутылку водки, пожалуйста». Ну и так начали общаться: «Привет! Как дела? Почем лаврушка в Магадане?» И так я с ней сошелся и живу. Официально мы не расписаны, но, сами понимаете, 22 года живем. Не много, но и не мало.
— Вот смотрите, в стенке дыра, все рушится, потолок здесь уже падал, — меняет тему разговора Володя. — Хорошо, ночью не спали, а то так бы прибило. Не знаю, как здесь жить. Во время дождя все капает, особенно в коридоре, и у нас капает. А этой зимой было, часов в шесть утра: лежим с женой, и вот эта заглушка с батареи срывается. А тут же кипяток, представляете, и все на нас. Простите, но жена, раздетая, как была, выбежала в коридор. И мы затопили обувной магазин, который внизу, на первом этаже.
— Молчи! — кричит Наталья, пытаясь унять лай собачки, неожиданно забежавшей в комнату и спрятавшейся под диван. — Кики, молчи! Извините его, пожалуйста. И меня извините, я полуслепая, у меня с полгода назад зрение ухудшилось. Катаракта у меня, наступающая или начинающаяся, не помню точно. Эх, не вижу ничего. Муж у меня инвалид второй группы по зрению. Вообще не видит.
Внутри дома
Фото: Елена Синеок
— Да, мне даже когда ставят галочку, где расписываться, я не вижу, где галочка, — подтверждает Володя.
Проблемы со зрением у него начались 15 лет назад.
— Это было давно и неправда, — вздыхает мужчина, потирая голову. — Видите вот шрам на голове? Это меня обухом топора ударили. Я не обращался никуда, думал, заживет как на собаке. Оно-то и зажило, но после этого с каждым годом зрение становилось хуже и хуже.
— А сколько мы падали из-за этого, вы не представляете, — женщина показывает многочисленные синяки и ссадины на ногах. — И Вовка о столб ударился, хорошо, не лицом, грудью. А еще как-то к маме моей шли трезвые и чистые и в яму упали возле Кошелька на рынке. Парень подошел, говорит Володе: «Подними ее, она ж не видит». А муж отвечает: «Так как я ее подниму, я ж тоже не вижу».
— Вот она, память о той яме, — говорит Владимир, показывая на порванный шлепанец.
— А еще менты останавливают, говорят, вот вы пьяные идете.
— Не менты, а полиция, — поправляет жену Володя.
— Ладно, — соглашается женщина, — пусть будет полиция. Так вот, останавливает и говорит: «А куда это вы идете? А ну документы быстро выкладывайте на капот». Я объясняю, что мы трезвые, в поликлинику идем.
— Они подумали, наверное, что с нас можно копейку сбить, — объясняет Володя. — Ну я барсетку им открываю и показываю, что внутри ничего, кроме таблеток от головы и от желудка, нет.
ВолодяФото: Елена Синеок
Несмотря на все проблемы, жизнь в доме, непригодном для жизни, зато в квартале от центральной улицы Красной супругов устраивает. Уезжать отсюда в сельскую местность — а на большее компенсации от властей, судя по всему, не хватит, — они не хотят.
— Нет! — отрезает Наталья всякий раз, когда разговор заходит о переезде. — Квартира эта мамина, я здесь прописана, но она собственница, и она сказала, что никаких станиц, только в Краснодаре. Пусть меня выбрасывают отсюда. Да и что на миллион можно купить? Я им сказала, что буду подыхать здесь. Они сказали, что будут расселять с милицией. Но я буду жить здесь, пока не сдохну. Мы отсюда уходить не будем. А глазки я сейчас сделаю. А с этими будем судиться. Никуда не хочу отсюда. Красивый город.
— Во-первых, он большой, это столица Кубани, — добавляет Володя. — Это миллионный город. Молодежи здесь очень много. Да, город, конечно, чуть-чуть беспредельный.
— Идем, бывает, по улице, а нас прохожие на три буквы посылают.
— А бывает, молодежь под ручку берет и говорит: «Вы не видите? Давайте я вас через дорогу переведу или до дома?» Но мы говорим, что не надо нас вести, мы сами доползем, как змеи.
Несмотря на то что дом разваливается, за коммунальные услуги, как и везде, надо платить. В сумме выходит около 2 тысяч, которые ежемесячно вносит Володина теща.
— Ей 83 года, но ей максимум лет 65 можно дать, — продолжает Володя. — Она ходит вся в золоте, в брюликах. Ее муж хорошо зарабатывает — ему 95 лет, он полковник, десантник, получает не меньше 40 тысяч. Ну и она получает пенсию — чего им не жить?
Мать самого Владимира умерла четыре года назад. Троих братьев и сестры тоже нет в живых. С остальной родней он не общается.
— Он же цыган, натуральный, — поясняет Наталья. — Но от их жизни давно отказался.
— Мне не нужны ни табор, ни цыгане, ни родственники. У меня есть моя супруга — пускай она слепая, косая, хромая, но я ни к кому не обращаюсь. Как бог даст сегодня живем. Вот одна сестра что сделала — на Новый год подарила музыкальный центр. Спасибо. А так только по телефону общаемся: здрасьте и до свидания. Как поживаете? Нормально. Скрипим, но едем, — произносит Володя и надолго замолкает.
Главное — не нюхайте
Раз в месяц теща выдает Володе деньги на дорогу, и тот садится на автобус и едет в Горячий Ключ за пенсией. Банковскую карточку он заводить принципиально не хочет.
— Вы понимаете, вдруг я потеряю эту карту? Попрошу незнакомого человека тысячу снять, где гарантия, что он не снимет три? Тысячу мне отдаст, а две на карман положит. Лучше я буду ездить в Горячий Ключ.
До потери зрения Володя «крутился и таксовал», сейчас основной доход — это пенсия инвалида второй группы, 13 тысяч рублей, еще 10 тысяч получает Наталья. По словам супругов, «потихонечку хватает».
НатальяФото: Елена Синеок
— Извините, конечно, что мы с вами так откровенничаем, — улыбается Наталья. — Вы не думайте о нас превратно. Вы же о нас плохо писать не будете? Да, мы выпиваем, но мы не алкаши. Это у нас бардак такой сейчас, но мы будем прибираться потихонечку.
Больше всего Володя с Наташей любят смотреть телевизор.
— Ну как смотреть, скорее слушать. Больше всего Первый канал, особенно «Поле чудес», Володя вот 100 процентов слов всегда угадывает.
— Наташ, ну не ври, пожалуйста. Не 100, но процентов 40-45 я угадываю. И еще мне нравится передача «Кто хочет стать миллионером?».
— Вовка еще очень новости любит, все смотрит постоянно.
— Ну это моя слабость. Знаете, я слышал недавно, что четверть нашего Сенного рынка спалили. Было ведь такое? Было. Вот я и слежу. Люблю я это дело. Смотрю я эти новости, где говорят, что нас расселяют, и говорю им: а давайте мы на пару дней обменяемся квартирами. Я поживу у тебя, а ты здесь, с тараканами. В ванне искупаюсь, посмотрю, как люди живут, хоть пару дней жизнью буду наслаждаться, а ты поживи здесь, с мышами и тараканами. Вот ты хотел бы здесь жить? А нам деваться некуда, — пожимает плечами Володя, и, как будто что-то вспомнив, поднимается с дивана. — А вы видели, где Леша живет? Хотите, я сейчас покажу, если вам интересно?
— Главное — не нюхайте там, — добавляет Наталья.
Портрет Натальи в молодостиФото: Елена Синеок
Фанерная дверь в комнату соседа Леши, густо измазанная чем-то липким, в нескольких местах заклеена скотчем и покрыта дохлыми мухами и тараканами. Внутри грязного узкого помещения пара стульев, стол, разложенное кресло с ворохом грязных одеял и пара тумбочек. Все выглядит так, словно это принесли со свалки. Рядом с пластиковым ведром-туалетом прямо на полу лежит сковородка, на стуле рядом тарелка с ложкой и банка с сахаром. В углу поверх лохмотьев обоев приклеены бумажные иконы. Запах в комнате такой, что Володя сразу же пытается закрыть дверь.
— Леше 53 или 54 года, он собственник, — поясняет мужчина, — но его сейчас нет, он работает. Он на коляске, ходит попрошайничает.
Володя идет по коридору и выходит на лестницу покурить.
— Больше пяти человек на этой лестнице с соседями обычно не собираемся: боимся, что перекрытия не выдержат, да и ступеньки рассыпаются. Однажды ведь все это просто завалится. Прибьет так прибьет. Самое главное, чтобы сразу, насмерть. А то не хочется стать дебилом. А то будем ходить по Красной и улыбаться. Лучше уж сразу, — вздыхает Володя. — Я недавно был в поликлинике, был у окулиста, у невропатолога, у терапевта. А теперь мне надо присоски к голове и снимок сделать. Надо проверить голову, оттуда же зрение идет. На 19-е число МРТ назначена, вот поедем, посмотрят на травму — и потом уже на очередь, на операцию. Процентов на 30, может быть, вернут. А так варианта нет, никакого. На лучшее надейся, а плохое само придет.
