У Виктории широкая улыбка, зеленые глаза и слегка растрепанные волосы, зачесанные назад. «Это наш зал», — говорит она, переключая камеру на телефоне. Изображение слегка желтит и мылит, но я вижу большую светлую комнату с раскладным диваном прямо в центре. «Здесь мы едим, играем и проводим почти все время», — добавляет Виктория.
Евгений, ее муж, сидит на краю дивана, он отодвигает от себя большой поднос с супом и яблочным пирогом и берет в руки пластиковый шприц. «Уть», — говорит он, надавливая на рукоять, и по тонкому назогастральному зонду начинает течь светлая жидкость.
Ева лежит поперек дивана, укутанная в одеяло. Виктория присаживается к ней и протягивает руку. Плавными движениями она гладит ее темные волосы, спадающие на подушку с розами. «Маленький мой, доооча», — говорит мягким голосом Евгений, пока Ева смотрит на него не отрываясь, будто желая сказать что-то в ответ.
Еве шесть лет и четыре месяца, но она никогда не говорила, не ходила и даже не поднимала голову. Ева родилась парализованной, и все, что она могла, — это есть, дышать, издавать звуки и смотреть по сторонам.
«После родов, — рассказывает Виктория, — врач подошел ко мне и говорит: “У вас ребенок как тряпочка”. Она стала поднимать ее ручки и ножки, и они тут же падали обратно, не держались».
— Абзыыыы, паапааа, — доносится откуда-то сбоку.
— Да, Дашенька, — говорит Виктория, подавая младшей дочери кусок пирога, — папа кормит Евочку.
Виктория смотрит прямо в камеру, в уголках ее глаз я замечаю маленькие морщинки и следы усталости. Сейчас ей 35, а когда появилась Ева, ей было всего 28. «Ни о чем возраст», — говорит она, улыбаясь, и добавляет, что первое время никто и подумать не мог, что у ее дочки генетическое заболевание, с которым обычно не доживают и до двух лет.
Поначалу ей с мужем говорили, что это последствия тяжелых, 14-часовых родов и что Еве нужно просто набраться сил. «Ева лежала под капельницей, а я каждый день поднималась к ней в отделение новорожденных и смотрела в надежде, что она вот-вот зашевелится, — вспоминает Виктория, прерываясь, чтобы вытереть слюнявчиком рот Евы, — но она не двигалась, только издавала звуки и плакала».
Невидимый вдох
Виктория сидит на кухне с младшей дочкой на руках. Двухлетняя Даша со светлыми хвостиками на голове пытается поймать руками большой фиолетовый шар. Виктория приподнимается и хватает его за веревочку, чтобы отдать дочери, и несколько секунд смотрит, как та играет с ним. После чего возвращается к воспоминаниям шестилетней давности.
Ева пролежала в Нижнекамской больнице 28 дней, но лучше ей не становилось. Невролог предположила два генетических заболевания, и среди них была спинальная мышечная атрофия (СМА) первого типа. Девочку отправили в Казань на обследования, а потом вернули домой. Два месяца спустя Виктории позвонили. «Когда мне сообщили, я положила себе трубку на колени и минут пять просто смотрела в никуда, осознавала. Я до последнего не хотела верить, мы даже решили сделать новые анализы», — рассказывает Виктория.
Они с мужем обратились в московскую генетическую лабораторию и стали снова ждать результатов. Две недели спустя, когда они ехали в машине по одной из Нижнекамских улиц, Евгению пришло сообщение на телефон. Муж остановил автомобиль и заплакал.
Буквально несколько дней спустя болезнь стала прогрессировать — через три месяца после рождения у Евы пропал сосательный рефлекс, девочка перестала есть и попала в реанимацию, где ей поставили назогастральный зонд.
«События происходили с неимоверной скоростью, все закручивалось и закручивалось. Мы только вышли из реанимации, и тут Ева перестала дышать. Снова попали туда, и вот ей уже ставят трахеостому и подключают к ИВЛ», — говорит Виктория, прижимая младшую дочь к груди. Даша спит, отпустив большой фиолетовый шарик, который улетел куда-то наверх, к потолку.
К тому времени Виктория уже перечитала всю медицинскую литературу, какую смогла найти, обошла все сайты и форумы родителей детей со СМА и представляла, что будет с ее ребенком дальше. Она знала, что спинальная мышечная атрофия поражает двигательные нейроны, что за мышцами рук и ног идут мышцы, отвечающие за глотание, а потом и дыхание. И если ребенок уже подключен к ИВЛ, то они достигли пика заболевания.
«Мы понимали, что если Ева не cможет сама задышать, то ничего не остается, как забрать ее домой на ИВЛ», — объясняет Виктория.
Врачи пытались вернуть Еве самостоятельное дыхание, но время шло, а девочка не справлялась. Тогда Виктория с мужем купили аппарат ИВЛ и забрали Еву домой. Был декабрь, до Нового года оставалось буквально несколько дней, а для семьи Селивановых начинался новый этап в жизни.
Невидимый выдох
Каждые 10 минут Еве надо прочищать нос и рот специальным аспиратором, каждые два часа ее нужно переворачивать и менять положение, чтобы не образовывались пролежни, каждый месяц ей нужно менять расходники ИВЛ и специального аппарата, поддерживающего определенную влажность и температуру воздуха, которым дышит Ева.
Виктория возвращается в гостиную и показывает маленький аппарат, прикрепленный к стойке на колесиках. Его корпус украшен яркими наклейками с различными зверюшками, рядом красивая разноцветная гирлянда. Виктория подробно показывает мне каждый элемент аппарата и сыплет медицинскими терминами так, будто она всю жизнь работала врачом-реаниматологом, а не занималась вопросами ипотеки в банке. После чего она подходит к Еве и быстрым движением вытаскивает трубку дыхательного контура из отверстия в горле, трахеостомы.
Другой рукой Виктория нажимает кнопку на аппарате, раздается громкий звук, будто бы кто-то невидимый делает громкий выдох. Виктория берет в руки нижнюю часть противопролежневого матрасика и тянет его на себя, разворачивая на 180 градусов, приподнимает Еву за бедро и ногу, чтобы перевернуть на бок, и подкладывает подушку. Евины ручки и ножки, будто ватные, безжизненно падают на матрасик вслед за маминым движением, а глаза внимательно наблюдают за мамой. Не проходит и минуты, как Виктория нажимает на кнопку аппарата ИВЛ, вставляя обратно трубку, что подает Еве кислород. «Все», — говорит про себя Виктория, все еще держа руку на дыхательном контуре.
Когда Еву отпустили домой, никто не объяснял Виктории и Евгению, с чем им придется столкнуться дальше. Никто не объяснял, как ухаживать за парализованной шестимесячной девочкой, никто не проводил обучение на аппарате ИВЛ. Виктория всему училась сама: читала методички и инструкции, смотрела за действиями врачей, настраивавших аппарат и менявших расходные элементы, звонила по горячему номеру технической службы, трясущимися руками нажимая на аппарате неизвестные ей кнопки, чтобы дочь продолжала дышать.
«Помню, когда я в первый раз ей поменяла трахеостомическую трубку в горле, она была маленькой, меньше мизинца. Я выключила аппарат, вытащила ее резко и поставила новую, включила обратно, а потом у меня часа два руки тряслись. Тремор был такой, что я не могла ничего делать», — говорит Виктория и трясет телефон так, что я не могу разглядеть ее лицо.
Ева в центре мира
Ева лежит в центре зала и смотрит куда-то в сторону телевизора, ожидая свой любимый сериал. Виктория рассказывает, что когда девочка слышит заставку из сериала «Друзья», то что бы ни происходило вокруг, ее взгляд тут же устремляется к плоскому экрану, где Джои, Росс и Рейчел танцуют в фонтане под I will be there for you.
Виктория подходит к окну с видом на многоэтажки и приоткрывает его, впуская немного свежего воздуха. Она рассказывает про первый год жизни с Евой. Виктория называет его «самым тяжелым временем в жизни»: ей нужно было принять диагноз дочери и научиться ухаживать за ней. Первое время Виктория не знала даже, как успокоить девочку, если та плакала.
«У нее же не держится голова, ручки, ножки не держатся, ее просто так не возьмешь на ручки, не прижмешь к себе, — объясняет Виктория, присаживаясь на диван, — я не могла ее обнять, но я ложилась к ней так, чтобы она чувствовала, будто я ее обнимаю, пристраивалась к ней близко-близко, гладила, целовала, разговаривала с ней и смотрела прямо в глаза, пока она не успокаивалась».
Со временем Виктория нашла контакт с дочерью, научилась понимать по ее взгляду и звукам, что Ева хочет, а от чего уже устала, что ей доставляет дискомфорт, а что ей нравится.
«У нее какая-то мимика все равно сохраняется, где-то она нахмурит бровки, где-то смотрит на тот предмет, который ей сейчас интересен. Когда ей что-то нравится, она может сказать что-то вроде “У-хуу”, — говорит Виктория, смеясь, — она так часто в ванной делает, Ева очень любит купаться, а в последнее время ей младшая еще и резиновые игрушки приносит. Так мы все вместе и сидим в ванной».
Виктория старается не отходить от дочери ни на минуту, а если ей надо выйти, то ее подменяет бабушка Евы или муж Евгений. Жизнь семьи Селивановых сконцентрирована здесь, у большого светлого дивана посреди гостиной. Там, где Ева.
Двухлетняя Даша издает какие-то звуки и говорит «мама», она принесла из коридора новый самокат, который показывает сначала в камеру телефона, а потом пытается поставить рядом с Евой. Та заинтересованно смотрит по сторонам. Судя по рассказам Виктории Ева очень любит сестру и ждет, когда та появится в ее поле зрения с каким-нибудь новым предметом: игрушкой, конструктором лего или самокатом.
«Мы ей, конечно, скучать не даем, особенно младшая, она тут перед ней пищит, визжит, играет и носится. Мы стараемся постоянно находиться перед глазами Евы, не оставлять ее одну», — говорит Виктория и проводит пальцами по Евиной щеке.
Все, что мы можем
Теперь Ева лежит на небольшом коричневом диване. Вокруг нее развеваются тканевые стены шатра, рядом все тот же аппарат ИВЛ и увлажнитель воздуха, но на этот раз дыхательный контур укутан плотной красной тканью. Каждое лето, когда температура поднимается до плюс 18, Селивановы уезжают на дачу.
Муж Евгений построил в центре участка специальную беседку без стен, но с плотными шторами. В случае дождя Еву можно укрыть от влаги, но в обычные дни отсюда она может видеть весь участок: и маму, копошащуюся в цветочных грядках, и отца, сидящего на крыльце, и Дашу, бегающую туда-сюда. Так Ева всегда может увидеть родное лицо и при этом наблюдать за окружающим миром, вне квартиры и тесных четырех стен.
«Это все, что мы можем, — говорит Виктория в камеру телефона, — показать ей дорогу до огорода, участок, жучков, паучков, птичек поющих, кошечек бродящих, цветы, дождь. Это не так много, но хочется показать ей, что мир — это не только четыре стены, телевизор, шкаф и обои, а нечто большее».
Ева смотрит по сторонам, на ней синие джинсы и серый свитшот с нарисованной совой. «Когда мы Еву впервые привезли на дачу, у нее были такие глазенки огромные, прямо видно было, как ей интересно. Она притаилась и тихо все рассматривала, а мы были счастливы. Наконец-то у нас ребенок на улице гуляет», — вспоминает Виктория и кажется действительно счастливой. Она смеется, быстро говорит и даже через сотни километров, что нас разделяют, передает свою жизнерадостность.
Но эта жизнерадостность имеет и другую сторону. Виктория признается, что боится думать о будущем и живет одним днем, а Евино состояние крайне хрупко: малейшая инфекция может привести к серьезным осложнениям, а несвоевременная замена даже одного дыхательного контура или другого элемента аппарата ИВЛ может привести к смерти.
«Она же этим дышит, все бактерии и микробы там циркулируют. Во всех фильтрах, во всех трубках может очень быстро развиться плесень. Она может попасть в легкие, разовьется пневмония, начнется сепсис», — объясняет Виктория. Каждый день Евы — это маленькое чудо, каждый день, который семья Селивановых проводит у дивана в центре гостиной, — выигранное у смерти время.
Когда Виктория только услышала про СМА первого типа, то во всех медицинских источниках ей на глаза попадалась одна цифра: два года. И действительно, без необходимого медицинского ухода, без заботы, без своевременной замены малейшей трубки Ева бы не прожила больше двух лет. Но сейчас ей шесть лет и четыре месяца, а Виктория говорит, что десять лет, юбилей, они обязательно справят на даче, устроив большой и красочный фейерверк.
Но еще Виктория признается, что они с мужем никогда не достигли бы такого в одиночку и что все, к чему они пришли за шесть лет жизни с заболеванием, стало возможным благодаря помощи других. Да, Викторию никто не учил, как ухаживать за Евой, а помощь государства до сих пор не превышает памперсов, противопролежневого матраса и небольшого пособия, которого не хватает даже на малую часть ежемесячных расходов.
Но так случилось, что, когда вокруг семьи Селивановых сгущалась тьма и казалось, что дальше все будет только хуже, к ним пришла помощь. Когда Еву перевели домой с ИВЛ и Виктория только научилась управляться с аппаратом, пришло время покупать расходные материалы — все эти трубки и фильтры, без которых Еве не выжить, но стоят они неподъемно дорого..
«До зарплаты мужа оставалось больше недели, а у нас уже не хватало просто на еду», — коротко говорит Виктория. Ей посоветовали обратиться в фонд «Вера», сказав, что там помогают детям со СМА. Поначалу Виктория боялась, она не верила, что ей смогут помочь, и не представляла, как семья сможет жить с такими расходами дальше. Но фонд взял семью Селивановых под свою опеку, и вот уже пять с половиной лет он оплачивает расходы на уход за Евой. Каждый день Ева дышит благодаря помощи фонда, а Виктория и ее муж наконец смогли почувствовать опору под ногами, они смогли выдохнуть, оглянуться и понять, что они теперь не одни.
Под опекой фонда «Вера» более трехсот больных детей по всей России. Как и Ева, они нуждаются в постоянном уходе и в дорогих расходных материалах на аппараты ИВЛ, аспираторы и другую технику. Фонд «Вера» не оставляет без помощи семьи с неизлечимо больными детьми, но и сам нуждается в поддержке. Пожалуйста, воспользуйтесь специальной формой под текстом и помогите фонду. Даже небольшая сумма может спасти жизнь. Спасибо!