Они оба прочитают этот текст — каждый в своем городе. Она, скорее всего, обидится; он, скорее всего, рассмеется, и оба точно или обесценят, или будут отрицать. Ну да ладно, мне не привыкать, и пишу я это в любом случае не для них и почти даже не для себя.
Когда мне исполнилось тридцать семь, я получила от отца поздравление с днем рождения, которое заканчивалось фразой: «Расти большой — и худой». Я привычно посмеялась. Потом разозлилась. Потом обиделась. Потом — привычно — разозлилась на себя за то, что обиделась. Но осадок остался. Я до сих пор помню это сообщение.
Таких и разных других фраз — шуток, озабоченных высказываний, намеков, прямых претензий — по поводу того, что неплохо бы мне похудеть, я слышала от родителей десятки, а может, и сотни раз на протяжении как минимум половины своей жизни.
Я росла обычным ребенком — не толстым и не худым, скорее, средним. Никаких комментариев со стороны родителей на тему веса я не помню в детстве — это началось в подростковом возрасте. Когда мне было пятнадцать, я уехала на год в Штаты по обмену и вернулась поправившись. Обычное дело: все, кого я знала, набирали вес за год в стране бесконечного арахисового масла и бургеров. Это был 1996 год, и многое я там попробовала просто в первый раз — еды было неограниченное количество, причем такой, которой никто никогда не видел в маленьком Ставрополе, да еще и в девяностые. Встретив меня в Шереметьево, оба родителя были в шоке и скрывать свой ужас не хотели и не могли.
Дальше мама усиленно занялась моим похудением, а отец — шутками.
«Надо успеть до первого сентября, не пойдешь же ты в школу в таком виде!» — говорила мама
Спустя неделю после моего приезда к нам в гости пришли друзья семьи и с порога сказали: «Ну не, ты зря, она вполне проходит в дверной проем». Тогда это казалось всем смешным. Даже мне казалось, что мне смешно. Хотя, конечно, мне было очень обидно. Но я росла в семье, где ныть и жаловаться было не принято, где цинизм и сарказм ценились, а чувствительность и обидчивость — нет.
Мама была горда собой — ей удалось за пару месяцев меня похудить: сдержанный рацион и гантели под видеокассету Синди Кроуфорд сделали свое дело. Но примерно с тех пор началось это пристальное внимание обоих к моему весу.
Через пару лет я уехала в Москву в университет, они развелись, и казалось, всем не до меня, точнее, не до моих килограммов. Но спустя несколько лет это началось. Их фэтфобия развивалась и крепла в них по отдельности — они не общались, тем удивительнее, как параллельно они двигались в эту странную сторону.
Как-то летом, между вторым и третьим курсом, я подрабатывала в двух местах, чтобы заработать на поездку в Крым, и в процессе сильно похудела — не специально, так получилось. После Крыма я приехала на пару дней в Питер к маме, и она искренне не узнала меня на вокзале: несколько раз прошла мимо, а потом, когда я наконец ее окликнула, она впала в такой восторг, что припоминала мне это потом в течение многих лет. «Маша, ты ли это! Я краем глаза заметила такую загорелую стройную девушку, мне даже в голову не могло прийти, что это ты! Как чудесно! Вот давно бы так!» Комплименты прямо сыпались, но не могу сказать, что мне это нравилось.
У отца тем временем было другое. Помимо того что он перед встречами (а виделись мы то раз в год, то реже) всегда спрашивал меня, в какой я форме: в зимней или в летней (он называл вариант потолще зимней формой, похудее — летней), так он постоянно фэтшеймил моих девушек.
Одной говорил (в лицо): «О боже, и как ТАКОЕ тело с ТАКИМИ формами может садиться на шпагат и делать колесо! Чудеса! Есть многое на свете, друг Горацио…» Про другую говорил: «Всем хороша: и на велосипеде отлично ездит, и кокос голыми руками раскалывает — но похудеть бы ей на 20 килограммов!» В адрес еще одной как-то сказал: «Эх, вот эта была стройна — жаль, надолго у тебя не задержалась». Про еще одну заявил, рисуя ее портрет: «Эта, конечно, юна и свежа, но скрючена и оттого-таки жирновата».
Надо понимать, что мои родители — интеллигенция. Она — редактор, он — художник и графический дизайнер. Они за все хорошее и против всего плохого, либерализм (по крайней мере общественно-политический) у них как будто в крови. Тем страннее мне было все это слышать.
Иллюстрация: Катя Вакуленко для ТД
Я пыталась с ними говорить — мне было интересно, какая там логика. Отец отделывался чем-то невнятным вроде эстетики и чувства прекрасного и что жир — это отвратительно. А мать пыталась аргументировать. Сначала тем, что чем я худее, тем красивее, а чем красивее — тем увереннее в себе. Я говорила ей, что моя уверенность в себе не основывается на плюс-минус нескольких килограммах. Потом она пыталась аргументировать успехом в личной жизни: мол, чем худее, тем привлекательнее, но в ответ я просто смеялась и говорила, что у меня и так все хорошо, а когда не очень, то дело точно не в весе. Аргумент про здоровье тоже был, но я всегда чувствовала себя хорошо, плавала, ездила на велосипеде, много ходила — и никаких проблем у меня не было.
Тут хочется сказать, что, как и в детстве, я не была особенно толстой. Но на самом деле абсолютно неважно — даже если я бы весила больше, этому их отношению все равно не было бы оправдания. Я знаю людей, которым их родители говорят про второй подбородок и живот, — и эти люди весят 45, 55, 95 килограммов — неважно. Реальный вес тут не имеет никакого значения.
Чем старше я становилась, тем больше меня раздражали такие ремарки. Я думала, должно быть наоборот: ты взрослеешь и становишься менее восприимчивым. Но нет — то ли оптика поменялась, то ли количество перешло в качество, то ли я стала совсем обособленная.
И одной, и другому я не раз говорила, чтобы они разобрались со своими комплексами, а не лезли к взрослому человеку с вещами, которые их не касаются. В ответ я получала либо отрицание, либо фразы в стиле «Ой, что ж ты так близко к сердцу принимаешь это — видимо, попало в больное место?» Понять, что любое место станет больным, если в него так усердно тыкать, они, видимо, не могли.
Тот факт, что я часто спокойно могу смотреть на себя в зеркало, чаще всего все же люблю свое тело, не болела ни анорексией, ни булимией и не сидела на антидепрессантах, — это чистое везение. Этого могло не быть. Все могло быть сильно хуже.
Сейчас мне тридцать девять, и на новогодние праздники я заболела: ковид, причем в очень неприятной форме. Одним словом, мне было очень сильно плохо. Но я не к этому. Первое, что сказала мама, это что нужно сбросить 10 килограммов лишнего веса — и тогда никакие болячки ко мне не пристанут.
Хочется написать тут: занавес. Но это не конец — все будет продолжаться, как и раньше. Мои родители — прекрасные люди. Они очень много сделали для меня, и я за многое им благодарна. Но даже прекрасные люди могут делать и говорить совсем не прекрасные вещи.
У меня нет рецепта, как с этим бороться. Можно было бы сказать: постарайтесь не обращать внимания, их не переделаешь, но будем честны: это всегда, в любом возрасте будет обидно и несправедливо. Можно посоветовать поговорить с ними, но когда что-то длится десятилетиями, разговоры бесполезны. Я до сих пор не знаю, откуда корни фэтфобии у моих родителей, только понимаю, что лежат они где-то очень глубоко и иррациональны.
Я много раз говорила, что не желаю такое слышать больше никогда, и что? Мама хмыкала в том духе, что, мол, видишь, насколько тебе самой болезненна эта тема, и могла даже на время перестать выдавать такие комментарии. Но фэтшейминг все равно просачивался — сначала в виде подколов, шуток и намеков, а в конце в форме заботы о моем здоровье и причинах моей болезни.
Читайте также«Не стыдно»Истории людей, переживших фэтшейминг
Я знаю, что родители не желают мне зла, говоря все это. И я всю жизнь пытаюсь совершать работу внутри своего разума, чтобы их унизительные слова интерпретировать назад в их любовь и заботу обо мне. Но это утомительно, малорезультативно, да и надоело.
Я знаю, что моих родителей уже не исправишь. Тем не менее я убеждена, что они неправы. Какие бы благие намерения ими (или вдруг вами) ни руководили — желание лучшей жизни, здоровья или успеха для своего ребенка, — это не повод позволять себе издеваться и шутить над ребенком. Какие бы личные страхи и комплексы вас ни раздирали — говорить такое неправильно. Ни маленькому человеку, ни подростку, ни сорокалетнему взрослому.
А если такое говорят вам, тоже знайте: вы не обязаны это терпеть.
