Несогласованный субботник
О селе Юсово в 2008 году узнала вся Россия: разгребая плесневелое зерно, птичий помет и обломки кирпичей во время субботника, ученики местной школы нашли в здании заброшенного Михайло-Архангельского храма один из крупнейших за всю историю Липецкой области клад.
«Около полудня передохнуть решили, — вспоминает бывший директор школы Галина Владимировна, — и тут одна из родительниц кричит: “Я монетку нашла!” — “Ну возьми себе”, — говорю. “Ой, тут еще одна!” А потом уж смотрим — там их целый ларец». Восемь тысяч серебряных и медных монет, самая ранняя из которых 1734 года, и медали «За усмирение польского мятежа» и «За усердие»: чтобы вынести найденное из храма, понадобилось два пятнадцатилитровых ведра. «Некоторые монеты новые совсем были, в промасленной бумаге. Мы деньги сначала в школу отнесли, на стол высыпали, пересчитали, — рассказывает Галина Владимировна. — Так и ночь наступила. А потом думаю: как-то боязно здесь до утра оставлять, мало ли что. Позвонили в милицию. Они приехали, отвезли все к себе».
«Когда клад нашли, сразу же все сбежались: зеваки, администрация, — вспоминает служивший здесь в то время отец Евгений. — А глава сельской администрации позвонил главе района и закричал в трубку: “Николай Петрович! Мы к вашему дню рождения клад нашли!”»
Сначала находку оценивали в сумму от 500 тысяч до миллиона рублей. Затем появилась информация, будто клад продается с нарушением законодательства. Обнаружившие монеты юсовцы робко надеялись на вознаграждение: по закону нашедший имеет право на 50 процентов от стоимости клада. «Сам Бог велел их на реставрацию храма пустить», — то ли в шутку, то ли всерьез говорили местные. Но на пресс-конференции, посвященной событию, начальник Госдирекции по охране культурного наследия Липецкой области Андрей Найденов заявил, что поиски клада не были согласованы с собственником земли, которым является государство: «Договор на поиски клада никто ни с кем не заключал, поэтому вознаграждение жителям села не полагается».
В книге, изданной Липецким областным краеведческим сообществом под редакцией Андрея Найденова, про клад написано так: «Предварительная нумизматическая экспертиза показала довольно плохое состояние большинства монет, видимо бывших в обороте довольно долгое время, и невысокую их историко-культурную ценность, а следовательно, и стоимость […] Районными властями было принято решение монеты реализовать, а полученные средства потратить на возрождение Архангельского храма с. Юсово».
На вопрос, досталось ли приходу что-то из этих средств, отец Евгений рассказывает, как после неприятного разговора и визита следователей в храме появились пластиковые окна. «Без всякого согласования со мной привезли и поставили окна, хотя нужды в них не было: в храме тогда — ни крыши, ни отопления. Сказали, что это за счет клада. И что окна стоят полмиллиона».
Крест сбросили, могилу раскопали
Местные сходятся в одном: вероятнее всего, клад зарыл последний настоятель Архангельского храма Петр Надеждин. «Это был аскетичный человек, очень сдержанный, правильный, — рассказывает правнук священника Алексей Тверитинов. — Думаю, он хотел сберечь приходскую казну и закопал клад в надежном месте. В 1930 году, вскоре после того как его вызвали в ОГПУ и попытались завербовать в осведомители, священник Петр Надеждин умер от инсульта. Храм закрыли, помещение отдали под склад зерна. «Опись всего церковного имущества хранится в рязанском архиве, — рассказывает правнук священника, посвятивший жизнь восстановлению своей родословной. — Так что информация о кладе не была какой-то великой тайной. Люди знали, приезжали, искали. Но все безуспешно».
«И с металлоискателями приходили, и с лопатами, — подтверждает назначенный недавно в Юсово отец Сергий. — Один раз, говорят, могилу настоятеля разрыли (Петр Надеждин захоронен вблизи храма. — Прим. ТД). Нашли там Евангелие, посмотрели — больше ничего нет. Я спрашиваю: “Священника-то хоть на место положили?” — “Положили, положили”. — “Ну и то хорошо”».
Храм Архангела Михаила давно стал героем невеселого юсовского фольклора. Рассказывают, как в 70-х местные мужики буквально от нечего делать решили сбросить покосившийся крест с купола. «Расплата не заставила себя долго ждать, — вспоминает жившая тут в это время Елена Александровна. — За короткое время почти все участники этой истории умерли не своей смертью. Один утонул в половодье, другой повесился в сарае, третий погиб в пьяной драке. Еще один попал в серьезную аварию и после этого долго находился в психиатрической лечебнице. Родственники пострадавших живут в селе по сей день».
«А я его в детстве во сне видела, наш храм, — рассказывает жительница Юсова Елена Алексеевна. — Красивый такой был, отремонтированный. Утром просыпалась, говорила: “Мам, а я ночью храм видела”. Детьми мы там в похоронки играли». По воспоминаниям старожилов, раньше вокруг храма действительно были траншеи. Одни говорят, что это часть системы ходов, соединяющей все церкви в округе. Другие утверждают, что никаких подземных переходов не было — просто кирпичи для храма делали из природного камня, который добывали прямо здесь же, в «юсовских каменоломнях».
Сейчас Елена Алексеевна служит старостой в храме: организует сбор пожертвований, печет просфоры. «Я раньше поваром на газокомпрессорной станции работала. А просвирочки с десятого года дома сама пеку, в духовке. Ничего не выходило по первости, они разрывались у меня, а я, милая моя, так плакала. А потом ничего, получаться стало потихоньку». Елена Алексеевна помнит, что клад в храме нашли 12 апреля, а 14 октября состоялась первая служба. «Священника у нас своего долго не было. То одного пришлют, то другого, когда сильно попросим, на праздники. Был отец Петр, маленький такой, старенький. Летом ходил в валеночках. Бежит, бежит: “Ой, Елена, как мне ваш храм нравится! Вы попросите там, я приходить буду”. Умер он у нас. От гангрены. А так любил наш храм».
«Капитан с корабля последний уходит»
Летом 1959 года семнадцатилетний Юра Завьялкин через дыру в заборе залез с другом на территорию бывшего городского храма в Раненбурге. Тут же, буквально из ниоткуда, возникла женщина в черном: «Вы что, сынки, тут делаете?» Ребята объяснили: изучаем, мол, механизацию, хотим понять, как все тут устроено. «Сами, что ли, делать будете?» — спросила женщина.
Через тридцать лет Юрий Александрович Завьялкин вместе с женой Любой и четырьмя своими детьми приступил к реставрации Троицкого собора — того самого, где в 1959 году он встретил таинственную женщину в черном.
Сейчас дяде Юре семьдесят восемь. За последние тридцать лет бывший строитель восстановил в округе более десяти храмов. «Юсовский последним станет», — говорит Завьялкин, доставая из чемодана толстый альбом с фотографиями, вырезками из газет и собственными дневниковыми записями. В нем можно прочитать историю и про тот самый — первый — Троицкий собор: в советские годы на его месте собрались строить жилой дом. Подогнали два гусеничных трактора, скинули четыре маленьких купола, а шпиль — никак, только погнули. «Так он и остался стоять под уклоном метр семьдесят, — вспоминает Завьялкин. — Мы его когда выравнивать стали домкратами да на новое крепление ставить, поднялся ветер, ураган жуткий. Я кричу своим: “Бегите! Капитан с корабля последний уходит!” Бабки внизу визжат…» Ветром 25-тонный шпиль подняло вместе с дядей Юрой в небо — выпрямило стихией, без домкрата. Строитель вспоминает, что не растерялся и успел подсунуть под каркас заранее заготовленные пластины, чтобы шпиль потом снова не завалился. «Ураган стих, и шпиль встал на свое место, это сделал сам Бог», — записал Завьялкин у себя в альбоме под фотографией собора. «Шпиль этот по проекту 3 миллиона стоил, а мне никто и бутылки кагора не дал. Живые остались — и ладно».
— И часто вы в такие опасные ситуации попадаете? — спрашиваю я дядю Юру, машинально поглаживая одного из его многочисленных котов, забравшихся ко мне на колени.
— Со смертью-то? Каждый день ходим! Столько раз уже падал — спать на левом боку не могу.
Часть работ строитель делал бесплатно или за небольшие деньги. «Когда собор строили, у нас зарплата по 150 рублей была, — рассказывает Завьялкин. — Мне говорят: “Вы либо дураки, либо фанатики — за такие деньги работать”. А я смеюсь: “Мы и то и другое!”»
Дядя Юра листает страницы своего самодельного альбома: «Это сын», «Это с зятьями», «Это мы Никольский ремонтируем, а вот Троицкий», «Это вот бабка моя», «Это мы с бабкой молодые». «Юра + Люба, — написано под одной из фотографий. — 53 года прожили мы с тобой как один день».
Похоронив жену, дядя Юра построил на кладбище небольшую часовню. «Купол у себя на дворе один с топором делал, — рассказывает строитель. — Потом кран подгоняли, и я его к могиле отвозил и собирал». Там же Завьялкин поставил трехметрового ангела: «Это тоже сам. Возвел. Стоит на кладбище теперь, на нее смотрит и плачет».
Дядя Юра рассказывает, как в городе готовились к очередной реставрации: «Приехала комиссия, архитекторы из Москвы. Смотрели, измеряли, прикидывали, а потом говорят: “Этот проект миллион двести стоит будет”. Да я за такие деньги вам дом поставлю! Ни у кого не спрашиваю, ни с кем не советуюсь — просто измеряю масштаб по фотографии, беру и делаю. Приходим к руинам, уходим — картинка. Иногда даже за один сезон справляемся».
— Как вы этому научились?
— Да просто умею, и все. Рожден я с этим.
— А как вы расчеты ведете, проекты делаете?
— Спать ложусь, и ночью информация в голову загружается. Люблю я это дело. А чего люблю? Сам не знаю.
На одной из страниц фотоальбома рукой Завьялкина написано: «Каждое утро я встаю и молюсь на свои храмы, мне их видно в окно из дома, и очень этому радуюсь, что я их все восстановил из руин, а теперь звонят в них колокола и идет служба. Ради этого стоит жить».
Когда встанет купол
— Прихожан-то много у вас? — спрашиваю я старосту.
— Раньше, милая моя, много было: и двадцать, и двадцать пять. А вчера на службе три человека стояло, сегодня — четыре. За десять лет столько людей убралось — не сосчитаешь. А молодежь что? Только пьянствует.
На вопрос, почему в открывшийся храм не спешат люди, отец Сергий отвечает уклончиво: тут и пандемия, и привычка местных ездить по выходным в городской храм, чтобы потом со службы на базар удобнее было, и другие причины. «Недавно с девушкой одной огласительную беседу вел. Сначала все хорошо было, слушала с интересом. Потом я про смерть ей что-то сказал, а она глаза закатила: “Ну что вы, батюшка, начинаете. Нормально же общались”».
В храме на удивление много икон — с бумажными цветами, с фольгой, в нарядных окладах и совсем простые — ими густо увешаны стены, заставлены подоконники. «Жертвуют! — перехватывает мой взгляд отец Сергий. — Что-то от бабушек остается, что-то приносят. У девушки одной сложная беременность была, роды тяжелые — вот икону потом подарила». В пустой части храма, с выцветшими фресками на сводах и строительным мусором на полу, тоже висят иконы. «А это дядя Юра, — с теплотой и даже какой-то нежностью в голосе кивает на стену священник. — Не помолясь, к работе не приступает». Значительная часть икон — подарок местной жительницы, не дожившей до столетия всего два года: со слов старосты, женщина регулярно заказывала иконы на деньги, которые присылали ей из Москвы родственники «на пропитание».
Ловко взобравшись по сколоченным из разномастных палок и досок лесам на самый верх, к куполу, священник со счастливой улыбкой обозревает окрестности: «Вот все жду, когда же купол наш встанет и его отовсюду видно будет». — «А деньги на купол где возьмете?» — «Господь все управит. Люди помогут. Вот один мужчина недавно 50 тысяч пожертвовал:
— Ты, отец Сергий, молись за меня до конца своей жизни.
— Буду, если сам с ума не сойду.
— А еще, когда в могилу положат, ты надо мной кадилом вот так позвени, ладно?
— А это еще зачем?
— Уж больно мне звук тот нравится.
