Казалось бы, что может быть естественнее, чем мать, кормящая ребенка грудью? Все мы были младенцами, сосущими молоко, часть из нас стала или станет матерями. Но очень часто женщины, кормящие детей в «неправильном» месте, становятся мишенью для оскорблений, их поведение бурно обсуждают и зачастую осуждают. При этом никто не может толком сказать, какие места «правильные» и почему.
Грудное вскармливание для России тема сложная и неоднозначная, и корни этой сложности уходят далеко в историю. Грудное молоко не всегда считалось источником питания и жизненных сил для ребенка — одно время его воспринимали как серьезную угрозу. Отношение к женской груди тоже менялось, и за контроль над ней велась и до сих пор ведется серьезная борьба. Чтобы разобраться в теме, я прочитала несколько статей и книг, поговорила с гендерной исследовательницей, антропологами, специалисткой по грудному вскармливанию, психологом, искусствоведом, а также с собственными бабушкой 94 лет и мамой 74 лет, которые рассказали кое-что неожиданное о личном опыте материнства в Советском Союзе.
Соска-убийца вместо молока
«Когда молока у матери не хватает или когда оставляют ребенка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или черного хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой — и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причем приобретает противный кислый запах…»
Такую неприятную и пугающую картину рисует этнограф Ольга Семенова-Тян-Шанская в своей книге «Жизнь Ивана. Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний». Тян-Шанская описывает деревенский быт 1880—1890-х годов. «Жизнь Ивана…» была переиздана в 2017 году, но еще раньше отрывки из нее стали появляться в постах, блогах и пабликах, посвященных материнству. Говоря современным языком, это настоящий шок-контент. Приведенный отрывок едва ли не самый мягкий.
Тян-Шанская отмечает, что в крепостные времена на работу в поле женщины выходили уже через три дня после родов, к концу XIX столетия этот срок чуть увеличился — до семи дней. Младенца либо брали с собой, либо оставляли под присмотром «старухи» или старшей сестры. Дети часто умирали от болезней, травм, ужасающего питания и антисанитарии. «Ребенку до году дается и жвачка: мать, бабка или сестра разжуют картофелину или кусок хлеба и из своего рта перекладывают пальцем эту жвачку в рот ребенка», — пишет Тян-Шанская. В начале 1920-х годов в СССР появится знаменитый плакат: «Соски и жвачки убили крестьянских детей больше, чем пули солдат».
Антрополог Любовь Голубева отмечает, что в некоторых деревнях «жвачки» давали младенцам вплоть до 1960-х годов. «Для новорожденного первое время соской служила льняная тряпочка, наполненная жеваниной — ржаной подслащенный хлеб. Заплачет маленький, “соску” снова обмакивали в сладкой воде. Затем эту соску заменяли коровьей титькой (сиськой), которая надевалась на коровий рожок (обрезанный с обоих концов). В рог из ложки наливали молоко. И так кормили ребенка. Прикармливали овсяной кашей, когда он подрастал, и жеваниной», — вспоминает женщина 1928 года рождения из Вологодской области (запись из Фольклорного архива Санкт-Петербургского государственного университета).
Борьба за выживание
Анна АвдееваФото: из личного архива
«Исторически у крестьян материнство считалось важной ролью женщины, но не самой главной, — говорит гендерная исследовательница Анна Авдеева. — Гораздо важнее было, чтобы она участвовала во всех сельскохозяйственных работах: если работник из процесса выпадал, это ставило под угрозу благополучие семьи. Если что-то мешало собрать очередной урожай или его засеять, возникала неиллюзорная вероятность голода. В летние месяцы, когда сельскохозяйственные работы шли наиболее активно, очень сильно вырастали показатели детской смертности. Ко времени образования Советского Союза в России были одни из самых высоких показателей детской и материнской смертности в Европе». В 1901 году в России умирало 40,5% младенцев — в полтора-три раза больше, чем в развитых странах.
Сами женщины, вынужденные совмещать материнство с тяжелыми сельскохозяйственными и домашними работами, свой опыт не описывали — большинство из них просто не владели грамотой. Логичнее всего предположить, что вопрос о том, смотрит ли на них кто-то во время кормления младенца, был для матерей далеко не первостепенным. Да и кормление могло происходить по большей части либо дома, либо в поле.
Не царское дело?
«Поскольку кормление грудью считалось проявлением близости к миру животных и дикарей, постольку лишь самые бедные дворянки, родив дитя, обходились без кормилиц. История русских женщин доиндустриального времени пестрит историями о “грудной горячке” (мастите): перетягивание груди сразу после родов с целью остановить лактацию нередко заканчивалось высокой температурой, а подчас и смертью. Подобный подход сохранялся до 70-х годов XIX века», — пишут Н. А. Мицюк и Н. Л. Пушкарева в своей статье «Внедрение практики самостоятельного грудного вскармливания в высших слоях российского общества XIX века».
Впрочем, в другой своей книге «Частная жизнь женщины XVIII века» Наталья Пушкарева, известная гендерная исследовательница, отмечает, что западноевропейская мода начала XVIII века, которая ставила для женщин на первое место балы, танцы и всевозможные праздники с фейерверками, коснулась лишь «верхушечного слоя столичных дам, да и то не всех».
Курс на естественность, близость к природе еще в 1770-х годах задал Жан-Жак Руссо. Именно с его подачи грудное вскармливание вновь стало в Европе нормой и даже обязательной для «хорошей матери» практикой. Образованные сословия в России приветствовали такой подход, поскольку для России он был вполне традиционным. Разве что венценосные особы и их приближенные по-прежнему отдавали детей кормилицам.
«Сенокос»А. Г. Венецианов
В статье Мицюк и Пушкаревой приводится интересный пример: еще в 1842 году жена будущего императора Александра II Мария Александровна хотела кормить детей самостоятельно, но этого ей не позволил супруг — настоял на том, чтобы вызвать кормилицу. Другой Александре, жене Николая II, несколько десятилетий спустя повезло больше: ее попытки кормить первого ребенка грудью муж описывал с умилением: «Аликс опять провела день во второй комнате, дочка лежала с ней рядом. Была первая проба прикармливания к груди, что окончилось тем, что Аликс очень удачно стала кормить сына кормилицы, а последняя давала молоко Ольге. Пресмешно!» Судя по записям Николая II, он был свидетелем сцены кормления или по крайней мере слышал из первых уст ее детальное описание. Увы, наладить кормление старшей дочери Александре Федоровне не удалось. Но пять лет спустя она кормила грудью сына, цесаревича Алексея, о чем даже сообщали в официальном бюллетене. Значит, к грудному вскармливанию в царской семье точно не относились как к сугубо интимному процессу.
ГВ со школьной скамьи
Дворянки и даже императрицы стали кормить детей грудью после того, как на сцену с авторитетным видом и мнением вышли представители науки и медицины. «Еще в начале 1870 года придворный врач В. В. Дерикер указывал на то, что женщина, родившая, но не кормящая самостоятельно своего ребенка, — мать наполовину», — пишут Мицюк и Пушкарева. Вмешательство же врачей было обусловлено высокой смертностью и заболеваемостью новорожденных. И пропаганда грудного вскармливания началась не в 1920-х годах, с появлением тематических советских плакатов, а еще в XIX веке: уже тогда стали публиковать брошюры о грудном вскармливании, а «известный врач Н. В. Ястребов предлагал ввести в школьный курс предмет по детской гигиене, в рамках которого планировалось пропагандировать самостоятельное грудное вскармливание».
Уже тогда, во второй половине XIX века, женщин, уклонявшихся от своего «долга», серьезно порицали и даже называли грешницами.
Размышления о необходимости кормить ребенка самостоятельно встречаются в женских дневниках конца XIX — начала ХХ века и письмах, в том числе к мужьям, что опять-таки говорит о том, что этот опыт по крайней мере обсуждали.
От кормилиц женщины дворянского сословия отказывались не только по идеологическим, но и по экономическим и социальным причинам, таким как «оскудение дворянства» и невозможность найти достойную и добросовестную кормилицу.
Считается, будто кормить по часам придумали в Советском Союзе, чтобы побыстрее вернуть женщин в рабочий строй. Но такая рекомендация существовала и до революции, причем она была обращена к дворянкам. Прекращать кормление им советовали, когда ребенку исполнится 8—12 месяцев или когда у него прорежутся зубки. Большинство женщин, впрочем, заканчивали кормить уже через полгода. Причины назывались самые разные, в основном связанные со здоровьем, однако, как подозревала врач А. А. Дернова-Ярмоленко, стояло за ними порой и «нежелание сидеть дома».
Плакаты, просвещение и контроль
В 1917 году грянула революция, а затем и гражданская война. Все изменилось и смешалось, детская смертность, несколько снизившаяся в первом десятилетии ХХ века, вновь возросла. «Власти стали учреждать образовательные программы для женщин. Поскольку было очень много неграмотных, стали выпускать плакаты, очень простые руководства, — говорит Анна Авдеева. — В 1920-х годах писали: “Ты должна кормить ребенка грудью, ребенка нужно содержать в чистоте”. Постепенно язык меняется. Уже в 1930-х годах на сцену выходят врачи, начинается медикализированный подход к грудному вскармливанию». Высшие сословия, как мы знаем, и раньше полагались на мнения врачей и ученых в вопросе кормления младенцев, но для крестьянок и рабочих это было в новинку.
Знаменитые советские плакаты о материнстве и детстве весьма примечательны. На некоторых из них младенцы кажутся не по годам зрелыми и, с точки зрения современного зрителя, впечатление производят жутковатое — как куклы из фильмов ужасов. Художники, изображавшие их на марше с плакатами «Требуем груди матери», конечно, рассчитывали на иной эффект.
Ксения ШашуноваФото: Дмитрий Мягков
«Плакаты — это элемент контроля: “Сейчас мы всем расскажем, как нужно делать”, — говорит психолог Ксения Шашунова. — В 1920-х годах это отчасти было обосновано: человек был оторван от своих культурных корней, у него нет бабушек-дедушек, которые могут объяснить, что и как делать, он оказался после своей деревни в городе. Непонятно, как мыть соски, и по вотсапу не позвонишь, не узнаешь. В этом плане, наверно, важно, что эти темы поднимались, не замалчивались. С точки зрения посыла — возникает вопрос: хорошо ли это, работает ли это? Такие вещи не должны настолько контролироваться, это очень личное пространство. К тому же тут налицо подмена понятий — не забота о женщине и младенце, о том, чтобы им было хорошо, а “давайте, рожайте нам побольше детей и кормите грудью, чтобы они не умирали, чтобы было много людей, и тогда все будет классно”».
От «Капли молока» до целых фабрик
Еще в 1890-х годах в Германии, Франции и России стали появляться пункты благотворительного общества «Капля молока» — прообразы знаменитых советских «молочных кухонь». К 1909 году в России было около 40 таких пунктов. Там выдавали молоко грудным детям, по какой-либо причине лишенным материнского молока, бесплатно работали врачи, велись консультации по уходу за детьми. Там же нуждающиеся получали пеленки, одеяла, детскую одежду. Большая медицинская энциклопедия, изданная в СССР в 1930 году, критикует первый опыт молочных кухонь — дескать, они стали «центром тяжести» в борьбе с детской смертностью, поскольку обеспечивали матерей стерилизованным молоком: грудное молоко считалось источником неправильной бактериальной флоры, которая приводила к поносу и высокой детской смертности. То есть женское молоко воспринималось не как живительный источник, а как источник смертельной опасности.
Со временем молочные кухни уступили первичную роль в борьбе с детской смертностью женским консультациям, которые подходили к проблеме более комплексно, — оказалось, что не только материнское молоко виновато в детских смертях. Но молочные кухни никуда не делись — напротив, их стало еще больше, и работали они еще активнее: там производили самые разные молочные, в том числе лечебные, смеси, витаминные смеси, питание для маленьких детей.
«Принимая на себя обязанность готовить пищу для здорового и больного ребенка, молочная кухня освобождает мать от всех связанных с этим делом забот и дает ей возможность посвятить свое время производственной и общественной работе», — сообщает советская медицинская энциклопедия.
Звучит так, словно кормление грудью — досадное бремя, которое мешает женщине заниматься по-настоящему важными делами.
О том, как решался вопрос с питанием для младенцев в войну, информации не много. В разных источниках можно прочитать лишь о том, как на помощь приходили все те же молочные кухни. Моя бабушка 1926 года рождения вспоминает одно из первых военных впечатлений: вместе с другими ленинградскими подростками в июле 1941 года она выполняла разные поручения: помогала расчищать дворы и крыши и дежурила в комнате матери и ребенка на московском вокзале. Многие матери с младенцами и маленькими детьми ждали там отправки в эвакуацию — отдыхали, кормили, баюкали детей. Задачей бабушки, тогда еще девочки-подростка, было приглядывать за малышами, если какой-то маме приходилось отлучиться. Бабушка провожала и знаменитый эшелон с детьми, который по дороге, в Новгородской области, разбомбили нацисты.
1 января 1943 года. Письмо с фронтаФото: Альперин Семен/Фотохроника ТАСС
После войны вновь большое распространение получили плакаты о пользе и нюансах грудного вскармливания: «Кормите ребенка грудью, прикорм давайте только с разрешения врача», «Молоко матери — лучшая пища для грудного ребенка». Главным источником питания для младенцев опять становилась материнская грудь.
Молочные сестры
В 1946 году, сразу после войны, у моей бабушки родилась дочь — моя мама. Бабушка вспоминает, как делилась своим молоком с соседкой по палате в роддоме. Говорит, что тогда это было делом обычным. Никто такую практику специально не пропагандировал и тем более к ней не принуждал — женщины руководствовались просто желанием помогать друг другу, если у кого-то случилось «несчастье» и молоко не пошло.
Интересно, что в исламе к «молочному» родству относятся как к кровному: мальчик и девочка, вскормленные молоком одной женщины, согласно шариату, не могут вступать в брак. В православии подобных ограничений нет, и в Советском Союзе к материнской взаимовыручке относились просто: она не порождала родственных связей. На практике это выглядело так: одна женщина сцеживалась и отдавала молоко другой. В послевоенные годы денег за это не давали и не брали, но считалось важным сделать помощнице какой-нибудь подарок.
Посетительница у картины «Кормилица с ребенком» (1912 год) на выставке-ретроспективе работ Зинаиды Серебряковой в Государственной Третьяковской галерееФото: Елена Никитченко/ТАСС
Установки на то, что практически любой женщине можно наладить грудное вскармливание, тогда не было. Не было, конечно, и отдельных специалистов по этому вопросу. Главным экспертом считался врач, у которого женщина наблюдалась в консультации. Именно в консультациях висели знаменитые плакаты о кормлении грудью, материнстве и детстве. В прессе этот вопрос не поднимался. О том же говорит и исследовательница Анна Авдеева: «С одной стороны, государство в лице своих главных экспертов-медиков грудное вскармливание поддерживает и считает важным: об этом пишут в различных методических пособиях, женщинам рассказывают об этом в роддомах и женских консультациях, существуют технические перерывы для кормящих женщин. С другой стороны, об этом больше нигде не говорят. Я не видела статей, где бы анализировали, как это было за пределами женских консультаций и поликлиник».
Бабушка вспоминает, что со вторым ребенком была вынуждена обратиться за врачебной помощью: после пожара в доме у нее начались проблемы с молоком, ребенок кричал и, как посчитал доктор, не наедался. Кормление грудью пришлось быстро прекратить и перейти на смесь. Забирали смесь на молочной кухне. Моя мама, которой было тогда восемь лет, вспоминает, что ходила за молоком для младшего брата вместе с подругой. Это была обычная задача для старших детей в семье.
Осторожно, младенец
Советское законодательство предусматривало для кормящих матерей специальные перерывы в течение дня, но сам декретный отпуск был коротким, да и сохранить молоко в режиме кормления по часам сложнее. Тем не менее некоторые женщины старались не отлучать ребенка от груди как можно дольше: считалось, что, пока кормишь, не забеременеешь. Способ ненадежный, но распространенный, ведь аборты с 1936 по 1955 год были запрещены.
По словам бабушки, матери не ходили гулять с детьми, «когда по режиму положено было кормить». В крайнем случае женщина сцеживалась и давала ребенку бутылочку или одевалась соответственно (специальным образом сшитое платье или накидка), старалась максимально прикрыть себя и ребенка. О походе с младенцем в музей или еще в какое-то общественное место женщина «и мысли не могла иметь». «Я даже не помню такого случая, чтобы женщина в открытую сидела, кормила ребенка грудью», — говорит бабушка.
Красноярский роддом № 3. Роженицы в палате для кормленияФото: Л. Загайнова/ТАСС
«В СССР не было принято говорить о телесности в публичном пространстве, — поясняет Анна Авдеева. — Вернее, можно было говорить, но только о правильной советской телесности, например о физкультурниках. Поэтому не происходили обсуждения грудного вскармливания в публичном пространстве».
«Момент кормления делался чем-то очень особенным. Сейчас матери с детьми еще мало, но уже гораздо больше включены в повседневность, чем это было в советское время, — говорит психолог Ксения Шашунова. — Раньше считалось, что место для матери и ребенка, особенно такое, где происходит кормление, должно быть каким-то специальным. Теперь же такие места становятся все более будничными и повседневными — это и транспорт, и кафе, и музей, почти все места, где ребенку не опасно. В советское время происходила идеализация материнства. При этом все, что связано с репродуктивным здоровьем, сексом и родами, очень контролировалось. Жесткий контроль в роддомах был своего рода инициацией и контролем над репродуктивным здоровьем и социальной жизнью».
Дитя без сглазу
Любовь ГолубеваФото: Соня Пугачева
Антропологи, сотрудники АНО «Пропповский центр: гуманитарные исследования в области традиционной культуры» Любовь Голубева и Софья Куприянова занимаются исследованиями традиций русского Севера. Они много общались с жителями северных деревень. Там о беременности и рождении ребенка долгое время нельзя было говорить напрямую — только намеками.
Младенца клали в закрытую колыбель — зыбку. Родственники, которых звали посмотреть на ребенка, держали (и до сих пор иногда держат) в зубах спичку, чтобы не сказать лишнего. До тех пор, пока ребенок не начинал ходить, его старались не показывать посторонним, в том числе соседям. Старшие женщины, которых считали сведущими в вопросах материнства, призывали молодых матерей не привлекать к себе лишнее внимание — например, носить светлый платок, а не яркий. Считалось, что и ребенок, и сама женщина находятся в переходном состоянии, в котором их легко сглазить. Как говорили антропологам собеседники, молодая мать должна быть аккуратной в своих высказываниях и действиях, чтобы ни ее, ни ребенка «не испортили».
При этом женщину, особенно в первые шесть недель, не принято было оставлять наедине с ребенком — считалось, что она не в том состоянии, чтобы заботиться о нем в одиночку.
«Патронаж брала на себя женщина, чаще свекровь, которая знала, что делать. Она совершала магические действия, которые, с одной стороны, оберегали младенца от болезней и сглаза, с другой — были направлены на взаимодействие с психикой молодой мамы, которая находилась в особом, переходном состоянии», — говорит Любовь Голубева. Софья Куприянова поясняет, что к таким ритуалам относилось купание, то есть парение младенца в бане и печи, массаж (эти процедуры считались лечебными) и пение колыбельных: «Колыбельная вводит женщину в состояние успокоения, которое она может распространить на младенца».
А вот процесс кормления младенца грудью сакрализован не был, и у материнского молока тоже не было особого статуса: ребенка могла выкормить и другая женщина, у которой больше молока, — в этом не видели ничего страшного. Но, как и в городе, в деревне кормление грудью воспринималось как благо еще и потому, что считалось доступной и естественной формой контрацепции.
Вопрос о публичном кормлении грудью в деревне не возникал, потому что не было такой потребности, не было пространства, где мать могла бы кормить ребенка при посторонних, не в кругу семьи, вне дома. Днем мать работала, ребенка обычно кормила в перерывах между работой. Чаще всего забота о нем ложилась на бабушку (свекровь) или старших детей. Временем для материнской заботы становилась ночь.
Екатерина ЛокшинаФото: Марк Боярский
Интересен случай, описанный информанткой ученых из деревни Лампожня, женщиной 1939 года рождения. Она рассказала о том, как к ней вскоре после рождения ребенка неожиданно пришли соседки с подарком. Женщина стала накрывать на стол, но ее маленькая дочь заплакала: «И возьми ее на руки — грудь-то я и выняла ей, она грудь-то сосет, я эдак на руке, а сама бегаю — им тут наливаю стопки-то, тут угощаю. Всё: ночью у меня грудь-то вон какая — распухла, вся ствердела. И всё: и она грудь не берет, и у меня боли адские». Прямо среди ночи молодая мать отправилась к старшей женщине за советом. Та спросила, кто приходил в гости, а услышав, воскликнула: «С ума сошла?! Разве можно при людях робенка кормить грудью? Ни в коем случае нельзя!» Молодая мать удивилась: «Не подумала нисколько даже — все свои эти, бабы-то ведь все свои, дак как же…» Опасность кормления на людях объясняли вероятностью сглаза.
Консультантка по грудному вскармливанию IBCLC Екатерина Локшина делится своими наблюдениями и семейным опытом: «Были такие коляски с кружевной занавесочкой, чтобы никто не смотрел. Мой папа из белорусской деревни, и я помню, как он не любил, когда бабушки на прогулке заглядывали в коляску. Он потом всякие ритуальные действия совершал: плевал через левое плечо, поливал водой столовые приборы».
Смешивать, но не взбалтывать
На Западе в 1950-х годах уже активно производят смеси, они доступны если не всем, то многим, и показатели грудного вскармливания падают. О смесях говорят и пишут, что они сбалансированы и специально разработаны учеными, чтобы удовлетворить все потребности ребенка. Иногда звучат даже утверждения о том, что смеси лучше молока — оно якобы может быть чрезмерно или недостаточно жирным.
«В 1950-х годах происходит смена парадигмы, и материнство становится scientific — основанным на науке, — говорит Анна Авдеева. — Считается, что хорошо то, что дано и проверено наукой. Появляется дискурс о человеке, побеждающем природу и даже космос. Это отражается и на материнстве».
Продукция Истринского молочно-консервного комбината детских продуктов, 1976 годФото: Сергей Лидов/РИА Новости
В СССР в конце 1950-х появляются плакаты, рекомендующие давать детям, особенно ослабленным и недоношенным, опять-таки, по совету врача, белковые препараты каззоль и плазмон. Тогда же стали появляться и первые искусственные смеси, но по-настоящему широкое хождение они получили в более позднее время — в 1970—1980-х годах. Мой муж, чье детство пришлось на начало 1970-х и протекало в Курске, вспоминает, что, хотя мама кормила его грудью до двух с лишним лет, его вместе с сестрами подкармливали молочной смесью. Покупали ее в обычном магазине и добавляли даже в каши. Смеси набирали обороты: недорогие, сухие, высококалорийные, долго хранятся. Они были чрезвычайно популярны среди позднесоветских бодибилдеров (качков) и просто спортсменов. Студенты тоже часто их покупали.
Другая мать
«Появление грудного вскармливания в публичном пространстве происходит в начале 2000-х, — говорит Анна Авдеева. — Как раз в это время появляются идеи естественного родительства, attachment parenting: ребенок становится центром семьи, утверждается, что материнство — самое главное в жизни женщины. И здесь начинается самое интересное: женщины коллективно идут в “ИКЕА” и кормят детей там, устраивают разные флешмобы, начинается обсуждение, где женщины могут кормить, а где не могут. С начала 2000-х мама становится экспертом в воспитании детей. Есть врачи, педагоги и прочие, мама должна их прочитать и выработать свою позицию. В это же время появляется много западных статей, материалов, исследований, которые показывают пользу грудного вскармливания, говорят, что оно должно быть не по часам. Те, кто считает, что главным экспертом нужно считать маму, более либеральны в отношении публичного грудного вскармливания. И они же чаще устраивают веселые флешмобы с кормлением».
Участницы во время массовой акции, пропагандирующей грудное вскармливание, под лозунгом «Говори со мной! Кормление грудью — опыт 3D». 3D здесь — это кормление грудью в трех измерениях: во времени, в пространстве и в коммуникацияхФото: Александр Паниотов/РИА Новости
В России с веселым и легким восприятием кормящих матерей дела обстоят пока не очень, да и с пространствами, где они могут чувствовать себя комфортно, тоже. Как отмечает психолог Ксения Шашунова, большинство общественных пространств в России приспособлено под очень узкий сегмент молодых людей, имеющих некоторый достаток, — именно на них рассчитано 90% общественных мест. И туда не попадают не только люди старшего возраста или люди с инвалидностью, но и кормящие матери.
«У нас нет общественного консенсуса, общественной договоренности относительно того, что приемлемо, а что нет, — говорит Ксения Шашунова. — Относительно женщин вообще много двойных стандартов и сигналов. С одной стороны, кормить очень полезно и важно, “женщина” равно “мать”, с другой — кормить надо так, чтобы никто никогда не видел, не понял, не заметил».
«Не кормил, но осуждаю»
«Нас всегда пугает незнакомое, непривычное всегда кажется страшным. “Господи, я никогда раньше такого не видел, куда катится наш мир!” — это первое, — объясняет консультантка по грудному вскармливанию Екатерина Локшина зачастую резкую реакцию на «публичное кормление». — Второе — это сексуализация грудного вскармливания. В первую очередь грудь рассматривается как тело для секса, для получения удовольствия. Но молочная железа называется молочной железой не просто так, а потому что создана для производства молока и кормления молоком. Однако, когда люди видят грудь, они начинают думать, что происходит что-то неприличное. Иногда кормление сравнивают с походом в туалет — видимо, проводя аналогию с половыми органами. Отношение к кормлению, как и к сексу, такое, словно это что-то грязное».
«Телесные жидкости — кровь, слюна и даже грудное молоко — размывают границы тела. А все, что размывает эти границы, считается грязным, и процессы, с телесными жидкостями связанные, тоже. Грудное вскармливание из той же области. Оно размывает границу материнского и детского тела, а если это еще и происходит в публичном поле, реакция может быть особенно острой», — предполагает Анна Авдеева.
Кормление ребенкаФото: Михаил Дмитриев/Интерпресс/PhotoXPress
И Екатерина Локшина, и Ксения Шашунова, консультантка по грудному вскармливанию и психолог, сходятся во мнении о том, что женщина с маленьким ребенком уязвима, а потому становится удобной мишенью: она не уверена в себе, наверняка нервничает, потому что ребенок кричит, требуя молока, скована в движениях ребенком, а возможно, еще и коляской и сумками. Кто именно целится в нее недоброжелательными репликами? Судя по громким историям, вылившимся в публичное пространство, это могут быть как мужчины, так и женщины самого разного возраста.
«В последнее время много говорится о травме некормления — очень много женщин, у которых по какой-то причине не сложилось грудное вскармливание, хотя они хотели его наладить, оставляют негативные комментарии.
Есть ощущение, что в них говорит обида.
Может, женщины старшего возраста жалеют, что у них не было возможности спокойно насладиться материнством», — размышляет Екатерина Локшина.
А как же сотрудники культурной сферы, например смотрительницы Эрмитажа, недавно пытавшиеся изгнать из музея женщину, которая хотела покормить ребенка? «Искусство для смотрительниц в Эрмитаже — это что-то далекое и неприкосновенное: к нему нельзя близко подходить, рядом с ним нельзя бегать, — размышляет Ксения Шашунова. — Они любят всех строить: с какой стороны как смотреть, на сантиметр ближе нельзя. Искусство не для людей, это какая-то отдельная космическая категория».
Млекопитательницы и запретители
Софья БагдасароваФото: Wikipedia/Shakko
Но неужели образы мадонн с картин и икон ничего не значат и ничему никого не научили? С вопросами о картинах, иконах и российских реалиях я обратилась к искусствоведу Софье Багдасаровой. Софья отметила, что если об образе кормящей матери в западном искусстве может рассказать легко и сразу, то образ кормящей матери в искусстве российском и советском заставляет призадуматься. И, как бы ни раздвинулись сейчас рамки визуальной культуры, благодаря православию и «национальному характеру» отечественное изобразительное искусство склонно к большему визуальному целомудрию.
«В западном искусстве Мадонна, кормящая грудью, причем грудь, нежная и мягкая, отливающая светом, будто Луна, — один из излюбленных образов художников на протяжении веков. У нас такого нет, хотя религиозный канон вроде бы это разрешает. Икона Божией Матери “Млекопитательница” пришла в русскую иконопись через Византию, это очень древняя иконография Madonna lactans, которую считают вообще архетипичной и ищут ее корни в дохристианских восточных религиях. Но, несмотря на такое “законное” происхождение, этот тип изображения совершенно не стал популярным по сравнению с другими вариантами иконографии Богоматери. Если не знать, что Богоматерь на этих иконах — кормящая мать, то при первом взгляде можно и не догадаться об этой детали.
Более того, обнаженная грудь у православных Богородиц на иконах, особенно примитивных, очень часто находится в любом месте, кроме положенного: торчит над ее локтем, растет прямо из-под ключицы или расположена практически по центру грудной клетки. На анатомически правильном месте она появляется только в XIX веке, когда иконы начинают писать мастера, бравшие уроки анатомического рисунка.
Икона Божией Матери «Млекопитательница»Фото: Soborby/commons.wikimedia.org
Малое распространение икон “Млекопитательница” в России и обыкновение их писать, максимально стирая телесность, человечность у самой известной кормящей грудью в мировой живописи, — весьма показательный симптом всего отношения русской культуры к этому занятию. И это не цензура. В подкорку вшито: не показывать свои эмоции, свою человечность, свою интимную жизнь, свои слабости, не раскрывать свой внутренний мир. Изображение обнаженного тела, процесса секса или дефекаций табуируется по этой же причине. Не припомню я знаменитых кормящих матерей и в живописи XIX века, когда академические принципы рисования, казалось бы, должны были вытеснить православную “застенчивость”. Консервативность России так велика, что обычных голых натурщиц в натурных классах Академии художеств поставили только после реформ 1893—1894 годов! Для нас это такое общее место “художник рисует обнаженную натурщицу”, а оказывается, в систему образования эта идея пришла крайне поздно.
Кстати, раз уж мы подошли к ХХ веку, посмотрите на “Петроградскую мадонну” 1918 года Петрова-Водкина — она полностью продолжает линию “Млекопитательниц”. Нам не показано, как ребенок ест, его голова отвернута. Нам не показан сосок, грудь — только узкая полоса голой кожи в разрезе одежды. Если говорить о советских плакатах, то в данной теме, думаю, должны были бороться два принципа.
Репродукция картины художника Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина (1878—1939) «1918 год в Петрограде» («Петроградская мадонна»)Фото: commons.wikimedia.org
Первый — гигиенический, медицинский: плакаты СССР были эффективным и распространенным инструментом образования, и тогда в них не было “стыда” (см. плакат “Позаботилась ли ты о грудях?”). Но и интимного, нежного “материнского мира” тоже не было. С другой стороны, цензура, стремление избежать малейшей фривольности в СССР бывали еще более параноидальными, таких тем избегали».
Что делать? И что будет?
Не вредно ли кормить ребенка в общественном месте? Как сказывается напряженная обстановка на процессе кормления? «Физиологически для женщины нет препятствия, но, если она испытывает очень сильный стресс либо оттого, что ей делают замечания, либо оттого, что ей неловко кормить в присутствии других людей, у нее может тяжелее выходить молоко из груди. Вырабатывается оно так же хорошо, но ребенку будет тяжелее его высасывать, — поясняет консультантка по грудному вскармливанию Екатерина Локшина. — К тому же с определенного возраста ребенок начинает больше отвлекаться во время кормления, он больше крутится и вертится».
Можно ли как-то заранее подготовиться к атаке? И как реагировать на негатив? «Хорошо придумать небольшой план, что в таких случаях говорить, например: “Я ваши права не нарушаю, хочу — кормлю ребенка именно здесь”, — советует Ксения Шашунова. — Я бы в длинные дискуссии не вступала. Для них нужен ресурс. Если ребенок плачет, важно его успокоить, сосредоточиться на нем, а не пытаться что-то доказать. Если у женщины в конкретный момент недостаточно ресурса, лучше спор отложить, пока ситуация не станет более стабильной, например ребенок перестанет есть грудь. Тогда будет проще высказываться из отстраненной точки. Если это происходит в общественном месте и такая ситуация становится известной, мне кажется, это хорошо — так поднимается вопрос комфорта женщины в тех или иных пространствах, например в музеях, кафе и так далее. Было бы классно ссылаться на конкретный закон, но у нас ситуация такая: что не запрещено, то разрешено, можно говорить, что это ваше личное дело и вам так комфортнее».
Антрополог Любовь Голубева отмечает, что в последнее время все же стали появляться комфортная для матерей с младенцами среда и специальная одежда для удобного кормления. И тут же — специальные платки, которыми можно прикрыться. Эта двойственность говорит о том, что мы живем в период несформированности новых практик, все еще переживаем конфликт между поколениями. До сих пор даже в платных палатах роддомов висят устаревшие графики кормления — пережиток уходящей в прошлое установки на «кормление по часам».
«На отношении к грудному вскармливанию сказываются развитие феминизма, перемены в отношении к материнству и телу. С 2000-х годов меняется представление о нормативной женственности. Сейчас развиваются движения за боди-позитив, меняется ценность материнства, — размышляет Анна Авдеева. — Государство постепенно срезает различные формы поддержки. При этом декларируется: “Все срочно рожайте, материнство — это очень важно, это самое главное в жизни женщины”. А женщины говорят: “Стойте! Если у нас происходит индивидуализация жизни, я буду кормить там, где мне удобно!” Но общество все равно противится, считается неприличным выносить свое тело в публичное пространство. Кто может оголяться? Красивая стройная женщина 90-60-90, а если ты толстая и страшная — прикройся и уползай».
Екатерина Локшина говорит: «Я слышала много претензий к кормящим о том, что они кормят демонстративно: “Вот я кормлю, прикрывшись, а она вывалила грудь”. Если женщина надевает платье с открытой грудью, это сознательный выбор, она желает продемонстрировать эту часть тела. Когда грудь обнажается у женщины, которая пытается накормить ребенка, я не видела ни одной женщины, которая бы в этот момент думала: “Сейчас я покажу свою грудь!” Процентов 90 недовольны своей фигурой и грудью после родов. И, когда ты в общественном месте с ребенком, твои мысли поглощены ребенком. За 15 лет не встретила ни одной женщины, которая считала бы, что кормление — хороший повод продемонстрировать миру свою грудь».
