Из разговоров в магазине:
«Недавно была история. Приходит в магазин мужик: “Вера умерла!” А тут еще были люди, которые эту Веру знают. Одна давай звонить ее знакомой. Та плачет: “Как же так, Верочка!” Через несколько часов полдеревни уже знали про Верину смерть.
И вот вечер, мы стоим в магазине, разговариваем. Глядь в окно, а мимо идет Вера, как живая! Так тут все и попадали».
Галина Суворова — хозяйка и продавщица магазинчика «Хали Гали» в селе Ведлозеро. В ее точке нет простора и разнообразного ассортимента, как в «Пятерочках» и «Магнитах», зато есть преимущества. Можно поговорить по душам. Поделиться наболевшим, посплетничать, посмеяться или попросить продукты в долг.
«Я, если вижу незнакомого человека, расспрашиваю его: кто, откуда, зачем, — рассказывает Суворова. — В пандемию у нас тут зависли москвичи, муж и жена. Приезжали в мой магазин с таким удовольствием! Женщина говорила: “У нас давно такого нет, ты обезличен. А тут вы со мной поговорите, все покажете, посоветуете!” Я, действительно, всегда готова рассказать про продукты, подсказать что-то. Хлеб свежий — несвежий. Колбаса хорошая или не очень. Отрежу кусочек, дам на пробу».
«Хали Гали». Вступление
Галина выросла в Суоярвском районе. Закончила строительный факультет в Петрозаводске. В Ведлозеро ее привез муж Марат, здесь его родина.
«Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах, — улыбается Суворова. — Я училась в восьмом классе, мы уже ходили на танцы. Идем, грязь месим, туфли подмышкой. И я видела, как девочки немного старше нас сидели на кассе. Они не могли на танцы, у них работа. Жалея их, я говорила, что никогда не буду работать в магазине.
А в итоге что? Марат работал инженером в совхозе, я в магазине. Оба мы были наемные работники. В один прекрасный день остались за порогом. Марат возил пассажиров в Финку <Финляндию> около десяти лет. А я закончила институт туризма, поработала немножко в сельпо, а потом решилась на свое дело. Всегда мечтала быть хозяйкой, отвечать только перед собой. Хотела от жизни большего, думала посмотреть мир».
В 2005 году Галина Суворова купила старое здание, сделала в нем ремонт и открыла в Ведлозере пятый по счету магазин. Решила, что будет он подороже других, но зато товары — интереснее, качественнее.
«Оборудование и первые товары я взяла в долг. Сначала мы всей семьей стояли за прилавком. Я, муж, дети. Потом наняла продавцов. Дела первые годы шли хорошо. Людей в селе было больше, не было засилья этих “Пятерочек”. Сейчас они нам как кость в горле. До Пряжи отсюда 50 километров, там есть супермаркеты. Люди ездят за продуктами на машинах. Раньше предпраздничные дни были самыми торговыми, а теперь наоборот: люди закупаются там.
Помню, мы с Маратом ехали за товаром, а навстречу нам неслись фуры “Магнитов”. Он шутил: “Смотри, погибель наша несется”. Воевать с сетевиками бесполезно, надо это принять. Конечно, если бы здесь появился хотя бы один большой универсам, жителям было бы удобнее. Но, наверное, мы не дотягиваем по населению».
Галина говорит, что название «Хали Гали» — из песни Свиридовой «Шубиду хали-гали», которая долго стояла у нее на рингтоне. А еще это настроение. Суворова, действительно, очень музыкальная. Раньше пела в местном хоре «Селяночка» (пела бы и сейчас, но хор лишился руководителя и временно не собирается). Стоя за прилавком, Галина мурлычет себе под нос какие-то мелодии. И между делом с горящими глазами рассказывает, что недавно купила в Петербурге гитару, чтобы исполнить детскую мечту — научиться на ней играть.
Кажется, что у нее всегда хорошее настроение. Откуда — не очень понятно: в магазине холодно, если не сидеть спиной к единственному обогревателю, можно околеть. За целый день у прилавка Галина страшно устает. Да и проблем хватает.
«Работа в продуктовом нелегкая. Продукты дорогие, и не всегда получается сделать так, чтобы людям было хорошо и все честно и правильно. Высокие налоги, электроэнергия… Не жируют у нас предприниматели. Я каждый год говорю себе, что все, хватит, надо для себя жить, внуков нянчить. Но работаю».
Первые годы торговли Галина называет «золотым временем», с оговоркой, что спокойно не было никогда.
«Если покупательский спрос выше, то и надзорных органов больше. Пожарные и Роспотребнадзор просто не вылазили отсюда. Не бывает в торговле все идеально. Но мы часто ездили с детьми в Петербург, смогли увидеть Европу. Отдых ведь может быть бюджетным: отель две звезды, лоукостеры. Мы всегда эконом-классом из Финляндии летали в Европу. Свое дело позволило построить дом, о котором мы мечтали».
Муж помогал Галине с магазином семь лет, но ему не было это по-настоящему интересно.
«Я как рыба в воде, а мужа достали эти гнилые помидоры, оптовые базы… Поэтому я была рада, когда он устроился начальником котельных. Продавцы мои — кто уехал, кто занялся другим. Уменьшился оборот, стало невыгодно нанимать их. И вот уже два года я тут одна. По выходным из Петрозаводска приезжает сын, отпускает меня отдохнуть. И еще есть Ирина Унтовна, которая выходит иногда за меня, когда мне надо съездить в город или сходить в баню. И ей подработка, и мне хорошо».
Из разговоров в магазине:
«На автобус нам тут два километра в горку идти. Света там нет, дорога не чищена. Вышла я однажды из маршрутки с тортом в руке. Вижу: смотрит на меня серый такой волк, хвост висит. Говорю: “Ты меня не ешь, возьми лучше тортик!” И иду медленно, сердце в пятках. А он рядом идет. Проводил меня до поворота, повернулся и ушел. Оказалось, он там часто людей провожает. Дружелюбный».
Финский кофе, вино и мандарины
Галина открывает магазин зимой в девять утра, закрывает в 22. Иногда уезжает домой на обед, иногда весь день пьет чай в подсобке. Тут у нее рабочий кабинет, полки с товаром и монитор с подключенной к нему камерой, — видно, что происходит в торговом зале. Если срабатывает сигнализация, Галина сама несется в магазин. «У нас тут нет вневедомственной охраны. Мы сами — быстрое реагирование», — говорит она и вспоминает, как у нее однажды украли товар.
«Прошлой зимой зашел молодой человек, не местный. Спросил пирожки, что-то еще, бутылку водки, пакетик сока. Я отвернулась за соком, слышу: топ-топ. Он все это взял и свалил. Я выбежала: “Эй, чувак!” А чувака уже и не видно. Сумма небольшая, до тысячи. Но противно. Муж говорит: “Если будешь участковому звонить, вся ночь уйдет на расспросы, акты и прочее”. Я думаю: “Не, не оставлю так”. Звоню в дежурку в Пряжу. Говорят: “Ждите”. А тут еще ДПСники ездили, я им вора описала. Не прошло и сорока минут: “Приезжайте на опознание”. Приехала: стоит машина ДПС, там сидят двое. На коленях недоеденные пирожки, недопитая водка. Они оказались более крупными воришками: воровали канализационные люки. В суд на возмещение ущерба я на них не стала подавать, но чувство удовлетворения у меня было».
Даже если людей мало, сидеть Галине особенно некогда. Приезжают поставщики — везут пиво, фрукты, хлеб. Сейчас возят все, что закажешь. Тем не менее раз в неделю она ездит на оптовые базы в Петрозаводск. Говорит, есть товары, которые надо самой посмотреть, выбрать. А еще ищет продукты поинтереснее, старается держать марку.
«Мы, конечно, основное все берем из одной лужи, — говорит Галина. — Но я ищу возможности».
На полках в «Хали Гали» можно найти хороший заварной кофе, даже финский. В доковидные времена Галина ездила за товарами в Финляндию. Здесь много разного чая, есть даже цикорий. Конфеты на любой кошелек, хороший шоколад (на «Бабаевский» она повесила ценник «Лучший в мире шоколад!»). Кошачий корм (Галина с расстройством говорит, что раньше в углу стояли мешки с комбикормом, а теперь она возит только корма для «собачек и кошечек», потому что скотину больше люди не держат). Овощи, фрукты, молочка, большой выбор спиртного. Детские игрушки, искусственные цветы для кладбища, бытовая химия…
Довольно странно видеть в сельском магазине мандарины с листочками. Но Суворова слишком любит мандарины, чтобы на них экономить, — это из детства.
«Во втором классе мне на елке от школы не подарили новогодний подарок, — вспоминает Суворова. — Называют фамилию, выходит ребенок, ему дают подарок. Там конфеты, мандарины. Всех уже назвали, а меня не зовут. Я ждала до последнего, но так и осталась без подарка. Пришла домой зареванная, было очень обидно. Выяснилось, что мой отец платил профсоюзные взносы много лет, но ни разу ничего не просил. А тут у него заболела спина, он попросил путевку, а ему в грубой форме отказали. И он сказал: “На какой хэ я тогда каждый год плачу взносы?” Дошел до столика, где билеты выдавали, и оставил там свой профсоюзный билет. Поэтому мне не дали подарок. И вот это чувство несправедливости я пронесла через всю жизнь».
По словам Галины, народ стал покупать меньше колбасных изделий. Разочаровались в качестве: человек лучше мяса купит и что-то из него приготовит. А еще хорошая колбаса подорожала. «Кило говядины — 500 рублей, сколько должна стоить колбаса из нее? Уж не 170 рублей, если она из мяса!»
Хлеба тоже покупают гораздо меньше. «Люди стали внимание уделять здоровью. Многие у нас тут с палками ходят. Белого хлеба стали меньше брать, соленого, жирного… Еще говорят, у меня дорого. Я ни с кем не спорю. У людей есть право выбора — мой магазин в Ведлозере не единственный. Точно так же человек имеет право видеть хорошие продукты. Да, многие товары берут в основном дачники и туристы, но местные тоже пробуют. Мне хочется, чтобы наши люди могли открыть для себя заварной кофе, качественный шоколад. Я знаю, кому рассказать об этих товарах. Человек послушает, сегодня не купит, но купит потом».
С точно такой же просветительской целью Галина возит разнообразное вино и по возможности качественный крепкий алкоголь.
«Греха таить нечего — продажи в нашем селе по-прежнему делает спиртное. Хотим мы этого или нет. К сожалению, выбирают дешевый алкоголь. Вино растет в цене, и хорошее вино для глубинки слишком дорого. Я читаю про коньяки, вина, чтобы разбираться в сортах и качестве. Голову ломаю, как бы так извернуться, чтобы и хорошее привезти, и цену не задирать.
Если человек приходит и говорит: “Дайте мне какое-нибудь вино”, я вижу сразу, что он не разбирается. Не дай бог ему посоветовать сухое. Это будет: “Кислятина, фу”. К сухому надо прийти. Но если я вижу, что человеку не все равно, помогу с выбором.
Когда просят самую дешевую водку, не могу не продать, но иногда спрашиваю: “Может, уже харе?” По объемам реализации я вижу, что в селе в последние годы пьют меньше. Многие просто умерли от водки. Раньше портвейн летел, только шум стоял. А теперь так, поштучно пьют. Шняга такая, брр. К сожалению, дорогой портвейн сюда возить смысла нет».
Приемная закрыта
Если провести в «Хали Гали» целый день, можно услышать много высказываний жителей села о наболевшем. Кто-то делится личными проблемами («Бабушка упала, сломала ногу. Нужны лекарства, а аптеки нет. Нам что, помирать?»), кто-то — общественными («Сколько можно терпеть эту свалку? Там даже волки уже не ходят, стыдятся!»).
«Люди здесь как у себя на кухне высказываются, — усмехается Суворова. — Критикуют, предлагают, но в администрацию не идут. Или не хотят отношения портить, боятся идти на конфликт. И говорят мне: “Сходи, а потом мне перескажешь”. Карелы — очень терпеливые и миролюбивые. Долго могут молчать».
Неудивительно, что Галина знает о проблемах жителей больше, чем глава района.
«Когда началась пандемия, я пришла в администрацию и попросила их открыть страницу администрации во “ВКонтакте”. Чтобы люди могли узнавать новости, делиться проблемами, задавать вопросы. На что его <главы> специалист сказала, качаясь на стуле: “Еще чего, будут нам гадости писать!” Я говорю: “Ну это же часть вашей работы!” Ни в какую.
Потом страницу все-таки открыли. Но закрыли комментарии. И как народу общаться с администрацией? Это маразм! Чего вы боитесь? ХХI век! У Путина открыта приемная, у Парфенчикова <губернатор республики Карелия>, у всех населенных пунктов. А наша закрыта, хоть ты тресни! Объявления они вешают какие-то, но обратной связи нет».
«Здесь по вечерам у нас часто происходят маленькие собрания, — продолжает Галина. — Все с работы идут, заходят ко мне, и мы обсуждаем новости, решаем, что делать. Недавно мы объединились, десять женщин, и пошли на прием к главе администрации. Вывалили ему список проблем, рассказали, что хотим ему помогать их решать. Подумываем о создании общественной организации. Он был очень взволнован. Думаю, главе, депутатам проще живется, когда нет никакой волны, никто у них ничего не просит. Это же надо шевелиться, что-то делать. А чем тише, тем лучше».
Фильм про апокалипсис
В магазин заходит Марина Рыбникова, одна из местных активисток. У них с Галиной есть больная тема для разговоров.
«Наше озеро настолько стало токсичное, что с ним рядом нельзя находиться! — негодует Марина. — Там бактерии и ядовитые водоросли. Это главная наша проблема сейчас, это ведь здоровье людей!»
И объясняет: «У нас на одной улице есть благоустроенные дома. Оттуда раньше выкачивали гадости и вывозили за село на свалку. Но потом прямо в селе построили очистные сооружения. И не где-нибудь, а на берегу реки. А река впадает в озеро. И туда теперь сбрасывают это все. Машины едут одна за другой, и очистные не успевают все переработать. Озеро превращается в помойку. Цветет, зеленеет. Рыбаки говорят, уже есть “грязная рыба”. Мы стучались во все двери, приезжали журналисты… Активисты наши добились, чтобы правительство создало комиссию, на которой все это будет обсуждаться. Но информация как будто под семью замками!»
Рыбникова предлагает мне прогуляться с ней до КОСов.
В воздухе пахнет весной. На берегу озера аккуратный ряд пушистых елок, — высадила местная жительница Надежда Зайцева.
Навстречу идут женщины с палками для скандинавской ходьбы. Пожилые, накрашенные, румяные, в спортивных комбинезонах, они каждый день совершают променад вокруг села. Марина говорит, тут таких спортсменок много. «Как будто в Финляндии!» — восхищаюсь. «Да уж, Финляндия, — саркастически замечает она. — У нас можно кино про апокалипсис снимать. Вон, слева, смотрите!» Слева провалился в снег огромный аварийный дом. Пустой, без окон, выглядит жутко, но сносить его не торопятся. Таких в Ведлозере несколько. И эти «титаники» — еще одна проблема, с которой Марина и другие активисты села бьются не первый год.
Если бы не заброшки, Ведлозеро можно было бы назвать красивым. В селе чисто, просторно, есть симпатичные дома и достопримечательность — Дом карельского языка, построенный при финской поддержке.
Мы доходим до КОСов, топчемся на месте. Работают они или нет, не понятно. Я возвращаюсь в «Хали Гали».
Народ сказал: «Бар!»
Если обойти здание магазина, можно увидеть еще одно крыльцо. Это одноименный бар, который тоже принадлежит Суворовой. Барная стойка, столики, музыка, большой танцпол.
В пандемию он закрылся и пока что не работает. Но до коронавируса жил активной жизнью, потому что больше ходить в Ведлозере некуда.
«Когда мы ремонтировали это помещение, еще не определились, что здесь будет, — рассказывает Галина. — А люди стали говорить: “Че, бар будет?” Ну раз народ говорит, значит, надо. Столько проверок нужно было пройти, столько подписей получить, чтобы его открыть! Пожарные, санэпидемстанция… Я стояла между этажами, ревела белугой, потом вытирала сопли и шла дальше. Все-таки пробили эту стену».
Бар заработал перед Новым, 2007-м, годом. На открытие пришло 150 человек. Сначала работали всей семьей, потом Галина отдала управление сыновьям, Никите и Семену. Они учились в Петрозаводске и приезжали домой на выходные. Галина сделала им трудовые книжки, и это был для ребят отличный опыт и старт.
Первые годы бар «Хали Гали» себя окупал, но без проблем, конечно, не обошлось. Например, Галине очень хотелось, чтобы все было прилично, а это целое дело.
«Мы все думали, как же так сделать, чтобы там не было пьяного угара. Не продавали дешевого портвейна, дешевой водки. Только коньяк, ром, ликеры. Разные вина. Пиво было, но хорошее, не дешевое. К нам приходили люди и спрашивали: “А че, у вас полторашек пива нет, что ли?” Для меня это дико. Ну какие полторашки?
Мы сделали платный вход, чтобы отвадить портвейнщиков. Если у человека есть только сто рублей на портвейн, то он не пойдет их тратить на вход. Какое-то время так проработали, но, когда людей в селе стало меньше, плату пришлось отменить.
Бар открывался через полчаса после закрытия магазина. Чтобы не было такого: тут купили и пошли. Тех, кто с сумкой приходит, просили по-хорошему: поставьте сумку, будете уходить, заберете. Я миролюбивая, но, если меня вывести, могу и вышвырнуть».
Галина сейчас подумывает открыть летнее кафе, поставить террасу. А потом, смеясь, добавляет, что в первый же вечер террасу оккупируют и завалят алкаши.
Из разговоров в магазине:
— Как дела у К.?
— Каждое утро по-разному. Старые, больные люди. Что сделаешь? Таблетки дала ему. Кривится: «Ты мне сердечную дала?» — «Да». — «Это не та сердечная! Ты меня хочешь отравить!» — «Да если б я хотела, сразу бы отравила и уже отсидела бы!»
— Это как Путин говорит: «Хотели б отравить, отравили бы!»
Долговые списки
Ирина Нифантьева, которая иногда замещает Суворову в магазине, просыпается в пять утра, чтобы испечь пироги: творог, ягоды, капуста. Иногда калитки. Пироги приносит в «Хали Гали» на реализацию. Отдает по 18 рублей, Суворова продает по 25. 33 пирожка — 600 рублей заработок. Вычесть муку, начинку и электроэнергию — примерно триста рублей чистой прибыли. Немного, но на дороге не валяется. Еще пироги у Ирины заказывают на праздники и поминки. 500 рублей пирог, 250 рублей чистой прибыли. Два-три раза в неделю испечь для магазина, несколько частных заказов, — вот уже пара тысяч заработка.
Суворова не против реализовывать продукцию односельчан. Было время, жительница Ведлозера продавала у нее свои огурцы, — разбирали подчистую. Летом один мужик приносит связки вяленых окушков к пиву. Но на этом инициативы заканчиваются.
Сегодня Галина уехала за товаром, так что магазин открываем мы с Ириной Унтовной. Она только успевает встать за кассу, как в магазин начинает тянуться народ.
Мужчина, покупая хлеб, протягивает триста рублей. Ирина Унтовна берет деньги и что-то чиркает на листочке, который лежит возле кассы. Там фамилии и цифры напротив каждой — долги.
Пожалуй, самое весомое отличие сельского магазина от сетевого — здесь можно взять в долг продукты, если нет денег. Прошу Ирину Унтовну рассказать про тех, кто в списке.
«Вот женщина на пенсии, водочку берет в долг. Лена — в лес все бегала, ягоды собирала. А тут пришла утром, три бутылки водки взяла. И потом днем пришла. Я говорю: “Лен, много что-то ты водки берешь, пить что ли начала?” Она молчит. Но приносит всегда с пенсии.
Вот у этого прошлый раз тысячу у него выманила. А в этот месяц он не принес, все пропил. Это Ваня. Старше меня на два года, а уже старик. Волосы седые, еле ходит. Все от водки. Вот тут постоянно берет водку тоже… А это Иван, в совхозе работает, он непьющий. Зарплату там не дают, пришел за продуктами. Работящий мужик, еще и дороги на тракторе чистит».
На следующий день за прилавком снова Галина Суворова. Утро начинается с визита пожилой женщины.
— Во-первых, извините меня, пожалуйста, я была не в адеквате, — начинает та, обращаясь к Галине.
— А сейчас в адеквате?
— Да. Че я говорила, я помню.
— Прощаю, Тамара, и Бог простит.
— Я пришла домой, Кольке плачу: «Наговорила Гальке всякого, она меня вытолкала из магазина…» Вот такая дура я бываю… Деньги я тебе принесу с пенсии в апреле.
— Ну я это слышала уже…
— Деньги я за дрова отдала, за свет…
— Ты берешь что-то?
— Дай покурить. Тонких и толстых. Желтые эти, как их. И все. А деньги принесу в следующий месяц тебе. Никуда я не денусь! Ты меня, главное, прости. Совесть заела меня, я аж спать не могла.
— Хлеба не надо?
— Нет, спасибо. Ой, б… ь, дура я, прости господи. Какая я дура еб… ая!
Когда Тамара уходит, Суворова объясняет: «Это одна из должников. Должна давно. С одной пенсии даст немножко, с другой не даст… Когда ее мужик, Васька, был жив, они регулярно брали и отдавали. А как он умер, так и тянется этот долг».
За 16 лет в магазине на глазах у Галины произошло многое. По тому, как меняется спрос на товары, что говорят и как себя ведут люди, она может рассказать, как изменился уровень жизни в селе.
«Если сравнивать с тем, что было десять лет назад, — все ухудшилось. Людей стало меньше, покупательская способность ниже. Уровень жизни сильно упал, когда людям без разбора начали давать кредиты, кредитные карты, люди попали в эту кабалу. Все время говорят: “У меня высчитывают в счет долга!” Стало больше безработных. И не только потому, что работы в селе мало. Народ стал более безответственный. Если зарплата невысокая, не хотят работать! Раньше многие ягоды собирали, чуть ли не все село в лес ломилось, потом сдавали. А теперь это делают единицы».
Я беру листочек и прохожусь по списку должников за март. Кто-то должен тысячу, кто-то пять, самый большой долг у Лиды — 13 тысяч.
«Это многодетная мама, четверо детей, — говорит про нее Галина. — Она не водку брала, а еду. Хлеб, сахар, макароны… В других магазинах ей в долг не дают, потому что там продавцы работают, им потом со своих докладывать. Я — единственная хозяйка за прилавком. Со мной всегда можно договориться. Если человеку 10 рублей не хватает, я скажу: “Ну, считай, тебе скидка, ты сегодня счастливчик!” Я и угостить могу. И поторговаться со мной можно… А она приходит с детьми, и как ей не дать?
15-го числа у нее детские выплаты — не принесла деньги. Она уже мимо не ходит даже. У меня от нее расписка лежит, но толку? Не буду я, конечно, на многодетную мать в суд подавать.
Или пришел Витя восьмого марта. “Галина Семеновна, цветы надо жене!” Взял в долг тюльпаны за 200 рублей, пока не отдал.
Валька вот, должница тоже. Пьет. С мужем жили, тот ни хрена не делал. Она картошку садит, грядки. А он просто ходит следом. А она, даже если выпьет, все по хозяйству делает.
Кристинка с Ванькой пьют, но работают. Брали бутылку портвейна вместе с едой, отдавали деньги. А тут пропали прошлой осенью и не отдают.
Очень обидно, когда такие трудяги спиваются. Тут еще живет тетка, которая с 1990-х годов спиртом торгует, паленкой. С утра уже тащатся к ней мужики. Все знают о ее делах: участковый, все! Но никто ее не проверяет, ничего. Что должно случиться, чтобы она перестала торговать? Атомная бомба?»
Когда смотришь на долговые списки и слушаешь Галину, появляется ощущение, что она держит в руках свидетельства чужих судеб. Рандомно выбираю несколько человек из ее тетрадки и иду к ним домой, чтобы узнать, что скрывается за цифрами долга.
Лида, долг 13 608 рублей
Лида с мужем и четырьмя детьми живет в благоустроенной съемной квартире. Старшей дочке Александре 14 лет, сыну 12, Агате 4 и Аделине 10 месяцев.
«Выкарабкиваюсь, — отвечает Лида на мой вопрос о том, как она живет. — Живу на детские пособия, садик оплачивается с регионального материнского капитала. Дедушка получает пенсию, приходит с подарками, памперсами… Как-то с голоду не помираем. Больница дает смеси, соцзащита — каши. В магазине можно взять продукты в долг».
Лидиному мужу 56 лет, он на двадцать лет старше. Мужчина халтурит, валит лес, но недавно лес завалил его.
«С эстакады скатились бревна, ногу ему сломали в двух местах, руку в двух местах и четыре ребра. Теперь лежит дома. Мы его с детьми выхаживаем. Но, как только оклемается, снова на работу погоню, потому что на одних коровах нам не выжить.
Одевать детей тяжело, на 1 Сентября тоже много денег уходит. Отправить в прошлом году двоих школу и одного в садик, — около 50 тысяч ушло. Там заняли, там заняли… Не хотелось ударить в грязь лицом, хотелось, чтобы у детей все было. Лыжи купи, ботинки купи… Сложно».
Работа на селе есть, но в основном мужская, женщине, по словам Лиды, приткнуться некуда. По выходным она подрабатывает на ферме дояркой, оставляя Аделину со старшими детьми.
«Встаю в 3.30, убегаю на работу. В час дня прихожу домой. Дойное стадо у нас тут — 200 голов. Я с семи лет коров дою: мама работала дояркой, мы в детстве ходили с ней на ферму, там и научились труду и обороне. Как закончила школу, пошла работать в полеводство, комбикорма грузить, картошку таскать. Работы я не боюсь, просто нет работы. Летом мы ягоды, грибы собираем. В прошлом году я беременная ходила с мужем на нерест. Вытаскивала рыбу».
Лида выглядит бодрой и несломленной, но, когда я спрашиваю, что бы она сделала в жизни по-другому, если бы было возможно, вдруг начинает плакать.
«Хотелось бы вернуть молодость, пожить немножко для себя. Я выскочила замуж в 19 лет, не нагулявшись. И так все мимолетно пролетело… Встретились на берегу озера. Я была красивая тогда. Муж сделал все, чтобы никто на меня не заглядывался. Вояка был. Кавалеров колотил, потом меня начал. Бил сильно. Я как-то не выдержала, выгнала его. Дочь плакала, говорила: “Мы без папы не можем”. Вернулся. Потом он как-то выпивал с друзьями, а я с племянницей пошла в бар. Вернулась через час, а он с ноги меня сшиб у дверей и набросился… Выбил мне зубы, губу порвал, голову пробил. Меня скорая увезла без сознания, а когда я очнулась, решила, что этого больше не повторится. И подала на развод, на условку его посадила. Теперь участковый ходит к нам каждый месяц, берут расписку, что все хорошо, что он меня не трогает. Разъехаться не можем, мы с детьми пропадем».
Лида симпатичная, стройная и молодая. От комплиментов в свой адрес расстраивается еще больше. И не верит в другую жизнь.
«Мужиков у нас тут нет, не на кого заглянуться. Да мне как зубы выбили, так их и нет. Надо вставить, но это деньги, плюс три дня в Петрозаводске где-то жить. Как собраться, я не знаю. Видимо, когда дети вырастут, тогда и вставлю. Я привыкла, что нет мужского внимания. У меня теперь внимание домашнего режима».
Лида зовет меня на ферму. Говорит, покажет свою любимую корову Делянку. «Я люблю коров, переживаю за них. Прихожу на работу и говорю: “Деля, мамочка пришла!” И она мычит сразу! Она такая бурая, красивая. Хорошая моя».
Познакомиться с коровой Делей у меня не получается, на следующий день Лида не берет трубку.
Из разговоров в магазине:
«Путинская программа по расселению жилья хорошая, но с оговорками. Есть люди действительно неимущие, а есть те, кто просто бухают и работать не хотят. Они получают квартиры. Их переселяют, а они продолжают бухать. Квартиры превратили в черт те что, им скоро надо будет новое переселение делать… А люди, которые не ждали ни от кого ничего, они работали, строили дома себе потихоньку».
«В администрации все время говорят, что ни на что нет денег. А вот я бы хотела задать вопрос главе про трактор. Почему бы им не зарабатывать деньги? Прикрепил к нему телегу, и пошло! Кому-то песок привезти, кому-то дрова, у кого-то мусор вывезти. Это ведь делают частники за деньги, так почему бы администрации не заняться?»
Кристина и Иван, долг 4200 рублей
Кристина и Иван живут на отшибе Ведлозера. Они — те самые «трудяги», о которых рассказывала Суворова.
В доме не прибрано, Кристина, смущаясь, говорит, что вчера они что-то отмечали.
«Выпить, мы выпиваем, это да, — говорит Иван. — Но работаем».
В Ведлозере они живут четыре года, до этого жили в Пухте, в доме Кристины. А потом он сгорел. «Соседка пьяная сожгла нам дом, — рассказывает Кристина. — Три часа ночи, зима. Надели, что успели, и выскочили. Из имущества только кота успела схватить».
Дом в Ведлозере остался Ивану от покойного отца. По его словам, тут был «полный развал», ни потолка, ни окон. Из мебели — только диван и стол. И вот тебе надо обживаться, ремонтировать дом, а у тебя ни работы, ни накоплений, ни друзей.
«Первое время было очень тяжело, — рассказывает Иван. — Идешь по селу, у всех работу просишь. Сидят мужики с пилами. “Мужики, нужна работа!” — “А что умеешь?” — “Пилить, рубить умею”. Как-то так».
Какое-то время Иван работал в совхозе, но потом, по его словам, они «перестали видеть деньги». Плюнул и ушел на вольные хлеба. Они с Кристиной научились зарабатывать на всех и на всем.
Сейчас в плане заработка у Кристины и Ивана мертвый период. В прямом смысле: они копают могилы.
«Самые убогие в плане заработка месяцы — январь, февраль и полмарта, — рассуждает Иван. — Почти нет халтуры. Но в этом году коронавирус помог: могилы копаем. За период короны мы выкопали столько могил, что не сосчитать. Недавно вот пятерых закопали сразу. Четыре тыщи с могилы, считайте, двадцатка в кармане. Очень денежное занятие.
Помогаем пенсионерам: кому дрова порубить и сложить, кому сарай разобрать, кому печку подлатать. Берусь за все. Вот у нас тут бабулька живет 90-летняя. Позвонила: надо помочь, печка дымит. Я все сделал, а брать у нее деньги неудобно… Дачников не жалко, у них есть деньги, а у нее 15 тысяч пенсия, жалко. Я сказал: “Сколько дашь, бабушка, столько и возьму, не обижусь”.
Сейчас одна семья попросила распилить машину дров, 11 тысяч с Кристиной вместе заработаем. Она тоже и пилит, и колет».
«Я привыкшая, — говорит Кристина. — Как-то 12 кубов осины в одиночку сколола за три дня. Палец порубила себе. В город увезли, зашили, да и все… Тут негде женщине особенно работать. Коров если только доить, но я их боюсь. Еще у нас два поля. Своя картошка, свекла, морковка. Летом мы ягоды собираем, ловим рыбу. Пять литров черники —рублей 500-700, морошки — под 3 тысячи».
Спрашиваю, почему тогда они в списке должников. Иван говорит, что бывает так, что денег нет совсем. Тогда идут к соседям, занимают, а потом отдают работой.
«Дядька иногда деньги мне посылает. Мать живет на погосте, тоже может помочь. А всегда хорошо у нас только нашим котам живется. Вот они, два дурака (треплет ласково), не худенькие совсем».
Из разговоров в магазине:
«Давно уже у нас убили мента. Привязали к дереву, закидали камнями, а потом утопили. Убийцу нашли, он отсидел, вышел и теперь заведует тут одним предприятием. И недавно нашли в озере мертвым парня, который на этом предприятии работает. Они пили вместе с тем убийцей, их видели. Но пока ничего, как работал, так и работает».
«Экстрасенсам я не верю. Вот у одной женщины пропал сын. Искала, искала, потом пошла к гадалке. Та сказала ей, что он живой. Она обрадовалась, а потом нашла его мертвым в своем сарае».
Валентина, долг 6362 рубля
Валентина живет прямо за магазином. Она подшофе и не в настроении, но пообщаться соглашается. Спотыкаясь о высокий порог, говорит, что в молодости была похожа на Аллу Пугачеву.
«В 1977 году я вышла замуж. Мы жили в городе, а потом муж меня привез в эту долбаную деревню, — на повышенных тонах рассказывает Валентина. — Не нравится мне тут, зачем он меня сюда загнал? Я детдомовская. Мама у меня была глухонемая, нас было у нее пятеро. Ее вынудили нас отдать в детдом. Она как-то пошла полоскать белье и упала в воду. Был сплав, и ее задавило бревнами. А папу моего убил отчим. Вот такая судьба у меня жестокая. Инкубатор <интернат> меня отправил в Питкяранту. Там я закончила школу, меня отправили в Сортавалу. Там закончила училище на штукатура-маляра. Потом отправили в Петрозаводск. А там жених.
Пять лет назад у Мишеньки моего ночью случился сердечный приступ. Я просыпаюсь утром, наливаю ему кофэ. Говорю: “Палыч, иди кофэ пить!” А он не отвечает. Лежит на диване молча, одна нога свесилась на пол. Я подхожу, ничего не понимаю, боюсь его трогать. Пришла его сестра, я говорю: “Миша не встает, я боюсь подходить к нему!” Она говорит: “Так он мертвый!” Вызвали полицию, скорую. Я к нему так и не прикоснулась, чтобы знали, что не я его удавила, а он сам”».
С тех пор Валентина живет одна. Иногда к ней поесть и выпить приходит безработная подруга. А мужиков Валентина не привечает, говорит, однолюбка.
«Ко мне многие приходили: “Бабуль, давай вместе жить!” Да на хрен они мне уписались! Вот у меня котик под боком лежит, есть собака, и хватит. Я назвала его Боссом, чтобы вам было страшно всем!»
Валентина отхлебывает из бутылки портвейн, закрывает лицо руками и воет. А потом рассказывает: «У меня была дочка, царствие небесное. Она вышла замуж, родила внучку. И уехала в Лахденпохью. А потом какие-то парни к ней пристали и повесили ее на дереве. И вот после смерти дочки я запила уже по-страшному».
Валентина заводится, когда я спрашиваю про долги в магазине.
«У меня крыша течет! Сто лет этому дому, сколько денег надо на него! Рубероид купила, дрова купила. А еще поесть надо. Дрова восемь тысяч! Но я отдаю, я всегда отдаю».
Триста тысяч под списание
Вечером в магазине Галина Суворова говорит:
«Этот листочек, который вы смотрели, — текущие долги, недавние. А у меня еще есть тетрадка… Там тысяч на 300 долга. Я ее уже закрыла года три назад и отпустила. Я ни за кем не бегаю. Ну могу сказать, когда человек приходит: “Думаешь ли долг отдавать?” Для себя я решила, что все мы свои долги будем платить когда-нибудь».
В серой потрепанной толстой тетради много фамилий. Есть и те, кто уже умер.
«Вот мужик — 37 100 рублей долга. Работал вахтой, лес заготавливал. Им не сразу платили зарплату. Он гулял тут, брал выпивку, продукты. Зарплата приходит, он расплачивается. В очередной раз приехал, так же загулял, а потом начал пить и спился. Долг так и висит.
Вот Клавка, 6 тысяч рублей должна. Она не пьяница, просто не захотела отдавать.
Рая. Продукты брала. И как ушла последний раз, так и все. Лариса мне должна аж с 16-го года.
Вот сварщик в совхозе, он с Савинова <соседнее село>. Приезжал, брал продукты, отдавал. А в очередной раз взял и просто уехал отсюда совсем.
Вот Витя, брал продукты и отдавал с пенсии. А потом сгорел у себя дома. И все. Когда человек отдавал все время, а потом резко перестал, вполне вероятно, что что-то случилось нехорошее.
Вот эта женщина отдавала всегда долги. Потом связалась с молодым. Перестала на работу ходить, ее уволили с совхоза. Говорю; “Светка, когда долг-то отдашь?” — “Все, Галя, буду работать и отдам!” Устроилась в сельсовет, слетела с катушек, ее уволили. Потом она снова себя в порядок привела. Я ей предложила поработать у меня. А она аж не поверила, что ей работу предлагают. Отработала в магазине две недели, а потом звонит: “Не выйду, у меня давление”. Один раз давление, два давление. Ну все понятно».
Несмотря на то, что Галина часто сталкивается с обманом, все равно продолжает выручать жителей. По-другому она просто не может. И радуется, когда все хорошо заканчивается.
«Приехал сюда как-то мужик с Украины работать. Пил страшно. Потом поженился, но они пили. Ребенок родился, вроде как отряхнулись. Он решил получить гражданство. Для этого ему надо было, чтобы на счету было 27 тысяч. Пришел ко мне, попросил в долг. Я дала. Он все сделал, снял деньги и вернул. Потом я ему еще раз одалживала деньги на учебу. Тоже вернул сразу, как заработал. И работает с тех пор, все хорошо».
Протягивай ноги по длине одеяла
Заходит активистка Надежда Зайцева (которая посадила елки напротив магазина) с новостями: вечером будет «танцевальное» собрание в ДК.
«Аэробика, наконец-то!» — радуется Суворова. И объясняет мне: «Будет вести Лена, которую мы продавили на эту должность: в администрации не хотели ее брать».
«Я пойду танцевать! — восклицает Зайцева. — Мне непременно надо ходить куда-то. Как это — дома сиднем сидеть?»
Зайцева — очень заметный член еще не названной активистской ячейки. Направление ее деятельности — экология. Недалеко от администрации к фасаду заколоченного дома прибиты мешки. А над ними — от руки нарисованные плакаты с надписью: «пластик», «стекло», «металл». Рядом два мусорных контейнера, метла и лопата. Все это ее рук дело.
Про Зайцеву говорят, что она «святая», ходит по селу и убирает мусор. И что они с сестрой немного «чокнутые». «Расчистили памятное место на горочке у Карельского дома. И люди стали крутить пальцем у виска, мол, делать им, что ли, нечего».
Зайцеву такие разговоры мало волнуют.
63-летняя Надежда живет в бывшей амбулатории. Когда-то им с мужем повезло купить огромное здание с высоким потолком. «Поделили с сыном напополам. Я осталась в “аптеке”, а вторая часть амбулатории ушла детям».
«Хочется, чтобы село было образцово-показательным, — говорит Надежда. — Я часто беседую с детьми, объясняю им, что это наша родина, надо беречь ее, не мусорить. Я по договору работаю уборщицей в сельской администрации. И как-то администрация меня попросила убирать мусор в селе. И я, после того как снег сходил, ходила с мешком, собирала. Мы со знакомой, которая мне помогала, на эти деньги как-то купили подарки для наших пенсионеров. У нас много одиноких пожилых тут, я к ним хожу, помогаю. Есть вот бабушка, у которой сын пропал без вести. Я с ней иногда просто разговариваю, чтобы не было так одиноко.
Как-то по проекту “Карелия без мусора” к нам приехало экотакси. Я заранее взяла мешки в администрации, прибила к заброшенному зданию. Подписала, что куда складывать. И с тех пор люди кидают мусор. Как наполнится мешок, несу его в общественный сарай. Потом такси приедет снова, я сдам. Потихоньку доношу до наших людей, что такое раздельный сбор, почему это важно. Тропинку чищу зимой к этим мешкам, вы только приходите, Христа ради, складывайте! У нас и в Доме карельского языка теперь стоят коробки для раздельного сбора.
Мне это все не в тягость, нравится. Мне надо что-то постоянно делать, или на общество, или кому-то помочь, или пошить. Если я что-то не сделала, значит, день прожит зря».
Сейчас мусор за деньги Надежда уже не собирает, но все равно не может пройти мимо бумажки или бутылки. Собаки выгребут мусор на землю, или ветер разворошит, она подметает.
«Я как-то съездила в Финляндию, увидела, как там красиво и чисто, и захотела, чтобы так же было и у нас. Но надо с себя начинать, вот я и начала. Высадила елки вдоль озера… Я их, правда, сначала у себя в огороде посадила. А когда муж умер, мне сказали, что елки в огороде — плохая примета, они забирают из дома мужчин. Выкопала, посадила вдоль озера. Теперь хожу и любуюсь».
Зайцева тоже говорит мне про общественный совет. «Село должно быть под присмотром, должно быть пригодным для жизни, красивым. Чтобы было все хорошо, нужно работать с людьми. Надо просить, созывать, разговаривать, объяснять. Вот мы, как только создадим свою организацию, будем все это делать».
Фамилия Надежды никогда не появлялась в списке должников Суворовой: она никогда не брала в долг, потому что руководствуется пословицей «протягивай ноги по длине одеяла».
«Я знаю, какой у меня лимит на месяц, и не захожу за него. Получила пенсию и сразу взвешиваю: куда? На питание распределила, на свет распределила, туда, сюда. И если мне чего-то хочется, но лимит не позволяет, я просто не покупаю. Поэтому у меня всегда есть деньги».
Так зарождался С.С.С.Р.
Вечером в «Хали Гали» происходит стихийное собрание активных ведлозерских женщин. Говорят, больше собираться просто негде.
Приходит Наталья Полевая, пенсионерка, мать пятерых детей. Ее муж был пожарным и сгорел на работе, а потом трагически погиб сын. Но Полевая не опустила руки и много делает для улучшения жизни в селе. Подтягивается Марина Рыбникова, с которой мы ходили на КОСы. За ней — директор школы Екатерина Евсеева.
Едва начавшийся разговор перебивает пьяный мужик, который о чем-то кричит в магазине.
«Ваня, иди домой, пока женщины не разозлились на тебя!» — строго говорит ему Рыбникова.
Ваня буянит, но Суворова быстро его выводит на улицу.
Активистки рассказывают про дом культуры, которого в селе нет. Здание разобрали на дрова еще в девяностых, а ДК перенесли в бывший детский сад 1948 года постройки. Строительство нового годами на уровне обещаний.
«Столько лет у нас культура без кинозала и концертов, там нет сцены. Деревенским женщинам некуда прогулять наряд и туфельки!»
Женщины переживают, что вместе с ДК потихоньку разваливается все.
«Село — как болото, — вздыхает Марина Рыбникова. — Засасывает. А мы не хотим жить в болоте! Мы хотим, чтобы жизнь кипела».
***
Пока я работала над этим материалом, ведлозерские активистки официально создали актив села и придумали название С. С. С. Р., которое расшифровывается как «Сохраним Село Своими Руками». Председательницей актива стала сотрудница Дома карельского языка Наталья Антонова. Секретарем — директор школы Екатерина Евсеева.
Актив уже провел в Доме карельского языка несколько собраний, на последнем было 22 человека. Помимо жителей, во встречах участвовали глава поселения и несколько депутатов. Впереди — субботники, установка скамеек, флешмоб «На завалинке» с военными песнями, серьезный разговор с собственниками придомовых территорий о скоплении мусора, борьба с загрязнением озера и много всего еще. Кажется, С. С. С. Р. уже не остановить.
«Мы объединились, потому что один прутик легко поломать, а веник уже не сломаешь», — сказала Галина Суворова.
Никто из должников за прошедший месяц так с Суворовой и не расплатился.
Редактор — Инна Кравченко