Нельзя остаться: что изменила пандемия в миграции россиян и какая от этого польза

Еще лет тридцать назад — в индустриальную эпоху — благосостояние городам и странам обеспечивали крупные производства. Но постепенно роль главного актива перешла к самому человеку, а именно — к его интеллектуальным возможностям. Речь о людях предприимчивых, способных генерировать идеи и смыслы. Именно они сейчас — самый ценный ресурс современного мира.

Айтишник, работающий в кофейне над заказом крупной компании, — типичный тому пример. В теории он мог бы жить в любом городе России, где есть приятная кофейня, развитая среда и современная инфраструктура. И тратить свои деньги там же на благо этого городка/среды/кофейни. Беда в том, что большинство российских регионов абсолютно непривлекательны для жизни молодых, активных, творческих людей, а часто и людей в принципе.

Александр Панин, директор центра геодемографии МГУ, объясняет, что именно это обстоятельство в основном формирует главный миграционный тренд внутри страны, — движение из малых городов в мегаполисы, из провинции в Москву, а оттуда за границу или, как это ни странно, обратно в регионы.

Город возможностей

«Если бы я не переехала в Москву, я бы умерла, — Ирина дает понять, что это не преувеличение, речь о вполне реальной смерти. — На моей могиле бы, возможно, написали: зачахла от неразделенной любви, потому что вряд ли у меня на родине были шансы понять, что со мной случилось на самом деле».

Ира выросла в селе, окончила вуз в областном центре. Начала работать еще во время учебы и уже к 24 годам сумела возглавить региональное представительство крупной торговой компании. «В то время у меня не было серьезных отношений, я жила одна с котом, поэтому работала очень много, в удовольствие», — она признает, что карьерный рост получился стремительный, но радовал недолго. В Ставрополе расти дальше было некуда, работа больше не вдохновляла, а деньги не приносили удовольствия. Нужно было что-то менять. В качестве перемен выступили замужество, переезд в Москву, полгода дуракаваляния и очередная работа. Завязнуть в новой рутине не дала беременность.

Когда родилась дочь, Ирина вспомнила о навыках швеи, полученных еще в техникуме, и села за машинку. Начала придумывать и шить мягкие развивающие игрушки. Сначала для своего ребенка, затем пошли продажи в интернете. А вскоре стало понятно, что нет никакого смысла возвращаться на работу. Сидя дома, она стала зарабатывать не меньше, при этом уделяя максимум внимания дочери.

В 32 года у нее диагностировали рак печени. Учитывая, что обнаруженный тип опухоли практически невозможно было разглядеть на снимках и определить с помощью анализов, это было сродни чуду. Она рассказывает о пожилом профессоре-гематологе из Первого меда, бесспорный авторитет которого подтверждался огромной пепельницей, заполненной окурками. «Я это преподаю, но вижу такое впервые, — сказал профессор. — Обычно такую опухоль находят в морге». Далее было неусыпное внимание со стороны светил онкологии, студентов-медиков и даже японских специалистов, представляющих производителя оборудования. Но главное — удачная и абсолютно бесплатная операция.

Ирина уверена, что в провинции тоже есть немало прекрасных врачей. Но возможностей у них куда меньше, как и опыта. А когда речь заходит о твоей жизни, эти нюансы становятся очень важными. «Москва — это именно возможности, — считает Ирина. — Не факт, что ты будешь пользоваться ими всеми, не факт, что часто, но они есть. Возможность устроить ребенка в детский сад без нервов и подношений, например. Или купить что угодно в любое время суток».

Однажды у нее сломалась швейная машинка в самый неподходящий момент: на дворе ночь, а нужно доделать срочный заказ. И он настолько важен, что выгоднее купить новую машинку, чем отказаться от него. «Было уже за полночь, когда я нашла подходящий вариант, купила машинку с рук и привезла ее домой. Представить, что такое возможно в любом другом городе России, я не могу».

Свобода, самореализация и отсутствие счастья

Шутка о том, что Москва — это западноевропейский город, со всех сторон граничащий с Россией, в последние годы стала совсем уж походить на правду. Поэтому и не удивительно, что рост населения столицы не прекращается и происходит в основном за счет миграции.

Так, в 2018 году в столицу переехало порядка 98 тысяч человек. В 2019 году — 48 тысяч (общий прирост населения за эти годы составил 109 и 63 тысячи соответственно). Исключением, по понятным причинам, стал 2020 год: впервые со времен Великой Отечественной население столицы сократилось на 47 тысяч человек.

Александр Панин объясняет, что цифры миграционной статистики — штука хитрая. Для их получения есть разные методики расчетов, но абсолютно точными они быть не могут. Как нельзя четко учесть и систематизировать все причины переездов. Но составить о них представление вполне возможно.

Студенты едут сюда за качеством образования и большей академической свободой. Специалисты разных сфер — навстречу карьерному росту. Люди творческие — в надежде на самореализацию. Кто-то и вовсе едет не куда-то, а от чего-то: от неустроенности, безработицы, безденежья.

Александр и сам из тех, кто сменил провинцию на столицу. Он родился и вырос на Ставрополье. «Когда меня позвали работать в МГУ, я точно знал, куда я еду, чем я буду заниматься. И то процесс адаптации занял довольно много времени, я не уверен, что он закончился спустя много лет. Что говорить о тех, кто едет в Москву буквально наудачу».

Панин рассказывает о результатах наблюдений, согласно которым 70% из тех, кто чувствуют себя несчастными в Москве, несчастны, потому что ошиблись с выбором места жительства либо не смогли себе позволить выбрать комфортные локации столицы, и объясняет, при чем тут обманутые ожидания.

«Настоящая Москва — в культурном, репутационном и инфраструктурном смысле — это очень немного по площади: Бульварное кольцо, Садовое кольцо, отдельные локации в границах Третьего транспортного. Остальные 90% — это густо заселенные районы, часто мало чем отличающиеся от “спальников” какого-нибудь регионального центра, а по сути, отдельные города со своими ярко выраженными центрами, перифериями и даже четкими границами. Их тут около ста.

И вот молодой человек едет в Москву, а оседает где-нибудь на окраине и оказывается совершенно не в том месте, где хотел бы жить: в чужой, часто абсолютно враждебной среде. Там нет столичного шарма — театров, хороших ресторанов, сверкающих витрин, нет друзей и единомышленников. Он понимает, что лучше было бы вернуться. Но остается навсегда. Потому что Москва — это его репутационный адрес. Жить в Москве (даже если на самом деле ты живешь в Подольске или Королеве) — значит подчеркивать, что у тебя все сложилось и ты счастлив».

Существует стойкий миф о заоблачных московских зарплатах. Ирина не сомневается, что он в первую очередь подогревает интерес к столице. Она шутит, что обычно переезд в Москву связан с мечтой сделать то, что еще никому не удавалось: найти уникальный баланс высокой зарплаты, низкой стоимости аренды жилья и не слишком долгой дороги до работы. «В итоге ты начинаешь зарабатывать действительно намного больше, чем в провинции, но и тратишь гораздо больше. Да, здесь удобно и интересно жить, но Москва не делает тебя богатым. А вот что она действительно делает: открывает для тебя мир».

Иллюстрация: Света Муллари для ТД

По ее словам, Москва — это, возможно, единственное место на карте России, где страна соприкасается с остальным миром и становится его частью. Отсюда гораздо проще попасть в Рим, Париж или Лондон, чем в Архангельск или Ставрополь. Когда к этому привыкаешь, несложно решиться уехать насовсем. Ирина рассказывает, что после пятнадцати лет жизни в Москве у нее появилось огромное количество друзей за границей, в разных частях мира. Все они — бывшие москвичи, решившие сменить страну обитания.

«Напитавшись и пресытившись Москвой, многие уезжают за рубеж, чаще всего в Европу, — говорит Александр. — Это часть естественного процесса ступенчатой миграции. Если ты востребован как специалист, если ты хочешь расти и развиваться дальше или просто есть желание и возможность уехать, почему бы не сделать этого? Проблема — для тех, кто остается, для страны в целом. Потому что, как правило, уезжают самые умные, талантливые, активные».

Он приводит цифры уезжающих из России ежегодно. 10-15 тысяч человек, по официальным данным. И 100-150 тысяч, по данным специалистов, методикам расчета которых можно доверять.

Покупка молодости

«Отношения с городами часто похожи на любовные романы, — уверен Михаил Калужский. — Сначала город тебя очаровывает, ты влюбляешься, теряешь голову. Но со временем чувства остывают, и ты понимаешь: тебе нужна дистанция и перемены».

Сейчас Михаил с семьей живет в Берлине. А первый раз он сменил место жительства, переехав из Новосибирска в Москву. Это было в 2000 году.

«У нас с Москвой был очень бурный роман, — рассказывает Михаил. — Столица смогла в себя влюбить, и первые лет семь мы с ней прожили душа в душу». Он вспоминает интересную и стремительно меняющуюся среду, профессиональную и человеческую, прогулки по Замоскворечью, которое в то время было еще слегка неряшливым и очень милым. «Например, осенью ты вдруг ловишь себя на том, что как завороженный ходишь по бульварам и загребаешь ногами желтые и красные кленовые листья. Это может показаться смешным, но я специально расспрашивал многих знакомых, переехавших из Сибири, и каждый из них делал то же самое в свою первую московскую осень. А все потому что там у нас нет широколиственных деревьев, ни кленов, ни дубов, ни каштанов».

Михаил — филолог по образованию. Начинал в журналистике, возглавлял программы поддержки СМИ, а попав в документальный театр, открыл себя уже в качестве драматурга и ведущего интерактивных спектаклей. В 2008 году в его жизни появился Театр имени Йозефа Бойса и Театр. doc. А спустя пару лет Калужский уже курировал театральную программу в Сахаровском центре.

Многое изменил 2014 год. Михаил рассказывает, как в Центр стали наведываться гопники, срывая выставки и спектакли под религиозными или политическими предлогами. Работать становилось все труднее, атмосфера была тяжелой. Да и сама Москва к тому времени уже растеряла шарм. Отъезд стал самым очевидным решением.

«Это совершенно не та эмиграция, что была еще лет тридцать назад. Когда моя мама уезжала в 1991 году в Израиль, вообще было непонятно, увидимся ли мы еще или получится только созваниваться. Звонки были дорогими, а расстояния казались чудовищными. Сейчас все гораздо проще. Сам переезд, конечно, занятие муторное, но ты не делаешь радикальный выбор “или-или”, не хлопаешь на прощанье дверью. Ты оставляешь дверь приоткрытой. Просто в мире для тебя становится одним родным местом больше».

По работе Михаил Калужский по-прежнему тесно связан с Россией. С Берлином у него сложились неплохие отношения, но Михаил не исключает переезда. «Я не уверен, что на свете есть идеальное место для меня. Но это не означает, что не стоит его искать. Ну или, по крайней мере, не стоит отвергать саму возможность пожить в другом месте, пока еще в теле и уме есть подвижность. Несмотря на все сложности, эмоциональные и финансовые затраты, это своего рода покупка молодости. Ты снова что-то начинаешь сначала. С каждым разом делать это становится все тяжелее. Но, пока ты можешь, старость тебе не грозит».

Города сдаются без боя

Пока Москва вчистую выигрывает битву с регионами России за главный ресурс — человека, немногие города пытаются что-то противопоставить этому процессу. А большинство и вовсе способствует ему.

Александр приводит в пример региональные вузы, которые могли бы стать ключевыми опорными точками формирования креативного класса и городской среды. Для этого они должны быть насыщены инфраструктурой и качественной событийной повесткой. Там должна кипеть творческая жизнь, рождаться идеи, создаваться стартапы, реализовываться амбициозные проекты. Но на деле все иначе. Вузы изолированы от города и горожан. В самом прямом смысле: заборами и охраной. А креативными пространствами, коворкингами, галереями, концертными площадками, ресторанами могут похвастать считанные вузы в России.

Еще один пример — огромные жилые комплексы на окраинах крупных городов, где аккумулируется значительный демографический потенциал. Там же строят торговые центры, которые затягивают всю платежеспособную массу населения на небольшие квадратные метры. И даже если в среднем благосостояние людей не очень велико, за счет такой концентрации ТЦ приносят неплохую прибыль. Александр видит и другую сторону у этой вполне эффективной бизнес-модели. Она убивает городскую среду и, по сути, высасывает жизненную энергию у населения.

«Совсем другое дело, например, когда стрит-ритэйл, заведения общепита и места развлечений грамотно расположены в исторических кварталах центра. Тогда ты не просто расстаешься с деньгами, но и получаешь кое-что взамен. Через неспешные прогулки, знакомство и общение с другими людьми, наслаждение архитектурой ты напитываешься энергией города, расслабляешься и отдыхаешь.

Это то, за что мы любим старые города Европы, — за возможность прочувствовать дух истории и выпить кофе со свежей выпечкой на открытой веранде. Это то, что делает город городом. Но в большинстве российских городов нас этого планомерно лишают. Вместо того, чтобы создавать креативные пространства, открывать людям возможности для развития, общения, творчества, их загоняют в гетто и перемалывают там».

Интересно, что многие горожане не видят ничего плохого в микрорайонной застройке. А для тех, кто переезжает в города из сельской местности, она и вовсе соответствует представлению об идеальном городе. Так что большинству вполне хватает для счастья лавочек, фонарей, тротуаров и торговых центров. А остальных, как говорится, никто не держит.

Чудо было возможно

Год назад, с приходом пандемии и воцарением локдауна, в России наблюдалось уникальное, с точки зрения демографии, явление. Впервые за 50 лет миграционный маятник качнулся в сторону регионов. Только из Москвы уехало около трех миллионов человек. Кто-то на дачи в ближайшее Подмосковье, а кто-то в регионы. Значительно просели и другие крупные города.

А это означало, что несколько миллионов активного населения, которое знает, что такое городской образ жизни, электрический самокат или доставка еды, разъехались по регионам из мегаполисов. Значительная часть из них — с возможностью продолжать работать дистанционно. То есть люди вернулись на свою малую родину со свежим взглядом, богатым разносторонним опытом и, что особо важно, с московскими заработками.

Александр Панин сам оказался в числе таких москвичей, мигрировавших в провинцию. Вместе с семьей он на несколько месяцев приехал на Ставрополье к своим родителям.

«Официально в нашем районе прописано около 38 тысяч человек. Но де-факто процентов 15 активного населения в возрасте 18-35 лет здесь не живет. И вот почти все они разом приехали из Ставрополя, Краснодара, Ростова-на-Дону, Москвы, в хорошем смысле увеличив нагрузку на местные торговые сети и резко формируя новые запросы к среде. Я смотрел на это и представлял, какие глобальные позитивные изменения могут происходить дальше: от значительного роста региональных доходов до небывалого расцвета местных инициатив».

По его оценке, весной прошлого года на Ставрополье приехало больше 120 тысяч человек. Такого колоссального одномоментного прироста в регионе не было никогда, даже в середине 90-х, в пик стрессовой миграции из Закавказья и республик Северного Кавказа.

Но чуда не произошло. Собственно, не произошло вообще ничего. Приезжающих встречали с недоверием и настороженностью. Как переносчиков заразы, опасных чужаков, которых лучше бы вообще не пускать. А если пустить, то надолго изолировать и так, чтобы с максимально возможными неудобствами, потому что слишком хорошо в Москве своей жили, отдыхали за границей, постили красивые фото в инстаграме. Такие отношения доминировали на бытовом уровне.

Для руководителей на местах эти люди были, скорее, головной болью, а не ресурсом. Никто не имел представления, как их можно встроить в местную экономику, а всерьез погружаться в эту тему было недосуг: на дворе пандемия и борьба с кризисом.

Панин уверен, что многие могли бы остаться надолго, а то и навсегда. На его взгляд, значительную часть людей держит в Москве психология: нежелание признать поражение. Они не смогли там добиться того, что планировали, но возвращение им представляется унизительным. Так что простое внимание к таким людям, выраженная словами заинтересованность могли бы привести к настоящему перелому. Но этого не случилось. К концу лета все просто вернулись в крупные города.

Иллюстрация: Света Муллари для ТД

Привезли город с собой

Андрей Калих с семьей переехал в деревню из Питера в 2013 году. Он рассказывает, что это никак не связано ни с дауншифтингом, ни со страстью к сельскому хозяйству. Дело в жилищном вопросе. В городе денег хватало лишь на коммуналку, а здесь, в ста километрах от Санкт-Петербурга, они смогли позволить себе просторный дом в живописном месте на опушке леса.

«Покупая дом в деревне, мы твердо решили, что не будет никаких компромиссов, касающихся качества жизни. И в каком-то смысле привезли город с собой, — Андрей объясняет, что это касается не только бытовых удобств и скоростного интернета, но и городского взгляда на вещи, общественных практик и стандартов. — Не сказать, что мы планировали стать местными активистами. Но нам пришлось стать ими».

Началось все с мусора. В деревне он был повсюду. Особенно ужасное зрелище открывалось по весне, когда снег сходил и обнажал горы мусора, скопившегося за зиму. Местным это было привычно, а новых жильцов никак не устраивало. «В первые годы мы с детьми просто брали большие мешки и шли чистить улицы. Постепенно местное население перестало смотреть на нас с изумлением, и мусорить стали значительно меньше».

Со временем деревня серьезно продвинулась в деле раздельного сбора мусора: удалось добиться установки контейнера для пластика. Не прошли даром совместные усилия небезразличных людей из окрестных населенных пунктов: был закрыт мусорный полигон неподалеку.

Еще одним важным достижением стало сохранение местной библиотеки и по совместительству досугового центра. Андрей рассказывает про бывшего астронома Пулковской обсерватории. Он тоже из городских, но немало времени проводит в деревне. По четвергам читает в библиотеке лекции для детей и взрослых. А если небо звездное, выносит на улицу свой телескоп, чтобы можно было подкрепить теорию практикой.

Андрей Калих — журналист, его жена — художник и педагог. Оба работают на удаленке и весьма довольны таким положением дел. Довольны и трое их детей: в деревне им раздолье. Домашнее обучение и онлайн-занятия стали основой образования, а музыкальная школа в соседнем городке — элементом социализации. И вроде все отлично, но Андрей скучает по питерской среде: в город получается ездить не так часто, как хотелось бы.

В деревне живет не больше 400 человек, но с каждым годом эта цифра понемногу прирастает бывшими горожанами, а в летний сезон увеличивается почти в два раза за счет дачников. Здесь строятся современные дома, сюда приходят технологии, отступает архаика. «Деревенские чему-то учатся у городских и наоборот, — говорит Андрей. — Постепенно между нами стирается грань, по крайней мере, хотелось бы так думать».

«Признать человека главной ценностью»

Если не брать в расчет приятные исключения из вполне определенных трендов, картина российской миграционной действительности вырисовывается малоприятная. Это по большей части депрессивная провинция; средние города, привлекательные для сельских жителей, но выталкивающие активную молодежь отсутствием среды; Москва как воронка, затягивающая в себя все ресурсы и отдающая избытки за границу. Александр Панин уверен, что такая модель никак не способствует устойчивому развитию страны.

Но есть и поводы для оптимизма. Он приводит в пример такие города, как Казань, Иркутск, Ульяновск, Белгород, которые далеко продвинулись в плане развития городской среды. К тому же после того, как ООН объявила 2021 год годом креативных индустрий, о росте региональных экономик за счет интеллектуального потенциала стали всерьез думать и в России.

Александр демонстрирует довольно объемный документ — проект «Концепции развития творческих (креативных) индустрий и механизмов осуществления их государственной поддержки в крупных и крупнейших городских агломерациях до 2030 года». По его мнению, несмотря на объективные трудности, к реализации этой концепции должны подойти очень серьезно, особенно на региональном уровне: «Что-то обязательно должно меняться. Потому что эту человеческую энергию, эту силу, которая набирает обороты, больше невозможно не замечать. Для нее нужно создавать среду, институциональную основу, разбираться в социальных лифтах. Но, в первую очередь, государству необходимо признать человека главной ценностью».

Трудно сказать, насколько оправдан такой оптимизм. Действительно, растущий человеческий потенциал невозможно не замечать. Правда, молодых, активных, творческих людей власть сейчас воспринимает, скорее, как угрозу, нежели как ресурс. Так что не удивительно, если она предпочтет оставить все как есть и не мешать таким людям уезжать, сначала из регионов, а затем и из страны.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!