Омбудсмен по правам древностей

В прошлый раз мы встречались год назад — Олег работал над спасением флигеля одной из усадеб в центре Екатеринбурга. Тогда я обратила внимание на руки Олега с сухой обветренной кожей. Несмотря на морозный январь, он был без перчаток: в них неудобно исследовать дома и уцелевшие признаки времени — вековые ручки и замки, лепнину, резные двери. С тех пор ничего не изменилось: когда мы поедем в область, он будет в куртке нараспашку и без перчаток — страсть к спасению памятников архитектуры напрочь отбивают мысли о том, чтобы утеплиться. Своим пылом он изрядно раздражает государственные структуры и собственников. 

Дома под снос Олег в том числе ищет в муниципальных программах сноса жилья.  

«Программы сноса темные и коррупционные, — говорит он, — под еще не аварийный дом придумали понятие “ветхий”, чтобы инвестор снес его и застроил участок чем-то своим — например, офисным зданием». 

Защиту каждого здания Букин проводит в два этапа. Сначала памятник архитектуры нужно «выявить», то есть добавить в список выявленных объектов культурного наследия. После этого строение не имеют права сносить. Второй этап — историко-культурная экспертиза, после которой, в случае удачи, здание признают объектом культурного наследия. И тогда проводить работы в нем могут лишь аттестованные Министерством культуры организации, что исключает варварскую реставрацию. 

«Убедить государство взять здание под охрану сложно: оно ищет повод этого не делать, поэтому нужно тщательно готовиться. Я почти сросся с государственными архивами и делаю заключения, которые раскрывают весь историко-культурный потенциал объекта», — рассказывает он.

Всякий раз, лишившись здания, не сумев уберечь его от гибели, Олег тяжело переживает утрату: «Я не веду учет зданий, которые спас, но веду учет тех, что не спас, а не спас я много. Здания, которые я потерял, — это моя боль». 

«Есть работы, которые никогда не сделает общественник»

Организация «Уральский хронотоп» появилась в 2013 году. С тех пор на правах эксперта Олег включил в реестр восемь памятников, один из них — в реестр объектов федерального значения, это Дом-графин в Верх-Нейвинске, контора местного завода. Сейчас здание стоит на государственной охране. В Екатеринбурге Олег добился признания памятником архитектуры известного здания — Дома-улитки. Он был в числе тех, кто отстаивал знаменитый Институт охраны материнства и младенчества — роскошное конструктивистское строение. Пока готовился этот материал, по экспертизе Олега памятником признали уникальный терем — дом кузнеца С. И. Кириллова. 

Олег по образованию культуролог. В 2008 году он начал работать в учреждении по охране памятников, занимался общественной деятельностью в Свердловском отделении Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Спустя несколько лет уволился оттуда и создал «Уральский хронотоп». В конце 2018 года он прошел аттестацию и получил статус государственного экcперта по охране историко-культурного наследия.

«Уральский хронотоп» не приносит заработка, но время от времени Букин берет заказы на историческую экспертизу. Частная экспертиза дает небольшие деньги, которые Олег в основном тратит на свою общественную организацию. 

«Есть работы, которые никогда не сделает общественник, — например, геодезия, когда нужно установить границы территории памятника для постановки на государственную охрану. Это может сделать только человек со специальным образованием и оборудованием. Ему нужно платить».

По словам Олега, люди не хотят жертвовать на спасение домов. В Екатеринбурге организацию поддерживает Фонд Ройзмана: через фонд для организации собирают средства на поездки по области, заключения и копирование архивных материалов, но сбор движется медленно.   

В путь

Машина подскакивает на кочках: улочки в Билимбае, крошечном городе Свердловской области, погребены под залежами талого снега. Многие здания из спасенных Олегом Букиным находятся именно в области. В Екатеринбурге понемногу учатся ценить историческую архитектуру, но на периферии, по мнению Букина, с этим хуже: здания часто разрушают или лишают первоначального облика. Вместе мы едем к некоторым из них. 

«Иногда мы, эксперты, похожи на астрофизиков, — рассуждает Олег, вглядываясь в дорогу. — Астрофизики пытаются понять, как произошла Вселенная, а мы пытаемся понять, когда смотрим на здание, что с ним происходило, как оно возникло и менялось. Такую информацию дают не только историко-архивные изыскания, но и самый обычный осмотр». 

Составляя экспертизу по зданию, Олег должен подробно описать объект: дату его постройки, все подлинные элементы, которые имеют ценность. Олег фиксирует, была ли перестройка. Новые комнаты или кладка — это важный показатель хода истории. Все это нужно видеть своими глазами, поэтому иногда Букин ездит к одному и тому же объекту по несколько раз.

Оба здания, к которым мы едем, находятся в перечне выявленных памятников. По результатам экспертизы они должны оказаться в реестре объектов культурного наследия и только потом, как говорит Олег, «станут памятником навсегда».

Сначала Олег покажет билимбаевскую заводскую контору, построенную в 1811 году, одно из первых каменных зданий в Билимбае. Есть данные, что в эту контору даже захаживал Александр I.

«Урал ценен городами-заводами. Одно из главных заводских строений — это контора, которая соединяла поселение и заводскую часть, такой портал одного в другое. Это важнейший маркер идентичности горнозаводских поселений, исторический ген — это должно быть сохранено», — рассказывает Олег.

Второй объект — дом Тунева, управляющего Билимбаевским заводом, построен в начале прошлого века. 

«В доме Тунева сейчас почтовое отделение. Там сотрудницы жалуются, что у них ужасные условия, нет даже туалета», — говорит Олег. По его словам, управляющая этим почтовым отделением просила, чтобы город выделил им другое место для работы.

«Мы ставим на госохрану, а потом памятником никто не занимается»

В спасении объектов культурного наследия не обходится без войн. Воюет Олег с чиновниками из управления государственной охраны объектов культурного наследия и с собственниками зданий, которые собирается отстаивать. Тем и другим он мешает по разным причинам. 

«Управление не хочет переходить дорогу крупным девелоперам, которые собираются что-то строить на месте снесенных зданий, — рассказывает Олег, — потому что они связаны с властью. Кроме того, перечень выявленных объектов разбух, у государства нет денег для всех этих экспертиз, поэтому я провожу их за символическую сумму, чтобы разгружать этот перечень».

Олег Букин считает, что управление не заинтересовано в том, чтобы ставить здание на госохрану. С собственниками история другая: часто они не против, просто у них нет средств для восстановления исторического облика здания, а ответственность за это государство полностью возлагает на них по закону. Олег считает, что государство должно помогать им и брать на себя часть расходов по ремонту и реставрации.

«Я понимаю, почему собственники не пускают меня в здание и противятся постановке на охрану. Потому что никто им не помогает. Это большие расходы для них. Один реставратор рассказывал мне, что на Западе собственник обязан содержать здание в нормальном состоянии, но если он этого не делает, государство его не наказывает, а выделяет деньги для того, чтобы здание восстановить. Мне хочется, чтобы у нас было так же. Чтобы цель была не наказать, а поддержать и помочь». 

Одно из зданий, спасением которого Олег особенно гордится, — Дом-графин. Ему присвоили статус объекта федерального значения. Но у муниципалитета небольшого провинциального города не хватает средств для его восстановления. 

«В идеале должно быть направленное финансирование каждого памятника, чтобы его содержание было делом и государства, и муниципалитета, и собственника, и благотворителей. Собственники, имеющие невысокие доходы, вообще не должны оставаться один на один с проблемой содержания памятника. Также нужно удешевлять мелкие ремонты, стоимость которых сильно возрастает из-за проектных работ. В наш адрес часто справедливо говорят, что мы ставим на госохрану, а потом памятником никто не занимается, — продолжает он. — Для этого нужны деньги. Но сама постановка на госохрану — это вынужденная мера, потому что, если этого не делать, здание снесут или видоизменят». 

Дом господ и зубной кабинет 

Мы подъезжаем к деревянной усадьбе, выкрашенной в зеленый цвет с синими резными наличниками на окнах. К одному из окон пришпилена красная табличка с надписью: «Почта банк». 

Внутри неожиданно просторно. Стены некогда богатого дома сейчас истресканы и облуплены, а потолок в грязных подтеках. Старинная печь с белым орнаментом и колоннами, внутри которой выложены пакетики с семенами для посадки цветов и овощей. 

Сотрудников почты от посетителей отделяет решетка. За решеткой стоит женщина с усталым видом, а за ее спиной — консервы и крупы, журналы со сканвордами и разного рода «мыльные принадлежности».

— Хоть бы этот дом уже скорее снесли! — в сердцах она обращается к нам, очевидно, видя здесь Олега не в первый раз.

— Да ты что, оно еще сто лет простоит, — возражает ей пожилая женщина в белом берете.

— Так хоть бы отремонтировали! 

— Лет двадцать назад, — говорит мне женщина в берете, — сюда приезжали дальние родственники Тунева. Они показывали старые-старые фотографии: тут такая красота была! Но это было очень давно, меня еще на свете не было. 

Усадьба пережила несколько эпох. Сначала здесь жил управляющий со своей женой и прислугой, потом времена изменились: тут была и сберкасса, и зубной кабинет, и даже детский сад. Но здание рассыпается, и никто не заботится о нем.

Букин заглядывает в каждую комнату, ощупывает стены, все фотографирует. Сразу говорит, где была перепланировка, где появились новые проемы и двери. В одной комнате груда сваленного хлама: обломки мебели, спецодежда, какой-то мусор. 

В другой маленькой комнатке запах антисанитарии. Рукомойник, которым давно никто не пользовался. Над рукомойником стоит, покосившись, растрескавшаяся картина — пасторальный пейзаж.

«Там была кухня, там был склад».

Олег ходит по комнатам и показывает, где жили слуги, где в вазах стояли цветы, а на стенах висели гобелены, где пили чай и встречали гостей, где была гостиная. Когда-то это был изящный дом, который сейчас находится в руинах. 

«Мы хотим отсюда переехать, — говорит Екатерина, сотрудница почты, женщина с уставшим взглядом. — Вы сами поработайте в таких условиях: тут нет ни воды, ни туалета — бегаем в соседний магазин. В прошлом году не было отопления. Мы просили создать нам хотя бы минимальные условия. Год назад приезжала новая начальница местного почтамта, она все это видела и фиксировала. И тишина». 

Андеграунд

Мы надеваем пыльные спецовки и спускаемся в подвал усадьбы. Перед этим Олег отодвигает тяжелую дверь, которая лежит, скрывая дыру в полу. Эта дверь через несколько минут рухнет на лаз в подвал, но мы еще об этом не знаем и спускаемся вниз по груде кирпичей.

Олег предполагает, что здесь в начале прошлого века был погреб-ледник, где жильцы хранили провизию. Внутри действительно очень холодно. Букин рассматривает и измеряет линейкой кирпичи, по прожилкам определяет их возраст, записывает измерения. Когда мы выбираемся на поверхность, он еще некоторое время продолжает исследовать комнаты, где раньше жили состоятельные люди, а теперь разруха и неухоженность. И когда мы собираемся уходить, Екатерина негромко говорит мне: «Мы уже устали просить, чтобы нам создали условия для нормальной работы. Поэтому и говорим, чтобы здание снесли, если это единственный вариант их получить. Я все понимаю, понимаю, что это памятник, сносить его нельзя, но что еще делать?»

Выйдя из усадьбы, Олег показывает нам место, где должен быть козырек. Его убрали, и это плохо, потому что он был исторической ценностью, а его могут сдать на металлолом. Он намерен его отыскать.

По дороге обратно мы заезжаем на железнодорожную станцию Билимбаевская — это ансамбль из нескольких объектов, которые Олегу удалось отстоять: после его экспертизы станцию признали памятником. Правда, Олег сокрушается, что перед этим ее недобросовестно отреставрировали: обшили сайдингом и перекрасили — она утратила свой исторический облик. Но, по его словам, постановка на госохрану убережет здание от еще более варварских переделок.

Олег считает, что идеальная судьба для памятника историко-культурного наследия — превращение его в музей или подобное использование в культурных целях. К нему обращаются из других областей и регионов, где нет своих экспертов. Например, недавно обратились из Кургана и из Удмуртии с просьбами выявить памятники. 

«У меня родилась мысль, — говорит Олег, когда мы подъезжаем к Екатеринбургу, — что я не просто спасением зданий занимаюсь, я — омбудсмен по правам древностей, потому что я спасаю не только здания, но и все значимое, что есть в них». После этого он с возбуждением рассказывает, как пристраивал из снесенных домов велосипед начала прошлого века, старинные утюги и рояль.

Спустя неделю после поездки я получила от Олега сообщение: «Привет, Марина. Козырек найден! Его снял человек, чтобы почта его не грохнула. Молодец!»  

Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов