С самого рождения я оправдывала чьи-то надежды. У мамы долго не было детей, и я появилась на свет вопреки прогнозам медиков. Надо ли говорить о том, насколько с меня сдували пылинки. Я в ответ, сколько себя помню, стремилась во всем быть лучшей — в детском саду, в школе, в институте. Не помню, чтобы меня наказывали, но страх не выполнить обещания или не сделать так, как хотят родители, я помню.
Муж не считал меня умной и красивой. Он сразу сказал, что все в семье будет определять он. Я готовила то, что любил он, и воспитывала детей, как определил он. Я даже любила детей, как сейчас понимаю, с какой-то оглядкой на него, тайком.
Все это привело к внутренним трансформациям, очень болезненным для меня. Я не умела и до сих пор с трудом говорю нет, боясь обидеть собеседника своим отказом, и потом, порой мучительно, выполняю чьи-то чуждые мне желания. Я совершенно не сексуальна, стесняюсь себя, своего лица и тела, мне кажется, что многие тыкают в меня пальцем, смеются исподтишка.
Фотоколлаж из автопортрета и лопнувшего граната. Красные капли — разводы (сок, кровь). Гранат — надорванное сердце, символикаФото: Светлана Шерстюкова
Автопортрет — отражение в разбитом пыльном зеркале как олицетворение разбитой жизни
Фото: Светлана Шерстюкова
Слева: коллаж из фотографий автора в 5, 12, 20 и 55 лет. В центре: коллаж из кусочков фотоавтопортретов, символизирует растерянность, разорванность, неприятие себя. Справа: коллаж из фотографий автора в 3, 5, 12 и 20 лет
Фото: Светлана Шерстюкова
Аритмия появилась у меня давно, более десяти лет назад. В 2020 году пришлось прибегнуть к операции посредством радиочастотной абляции для устранения ее проявлений. Операция перевернула мою жизнь, показала ее хрупкость, заставила многое переосмыслить.
Исправляется аритмия довольно грубо: область сердца, которая выдает «неправильный» сигнал, просто прижигается (при неэффективности терапии аритмии с высокой частотой пульса показано выполнение радиочастотной абляции — лазерное прижигание. — Прим. ТД). На сердце остается рубец. Страшно еще то, что аритмия, если не изменить образ жизни, может вернуться. А это снова операция и снова рубец.
Портрет автора в естественном виде, с ветками укропаФото: Светлана Шерстюкова
Цветки лаванды, раздавленные тяжелым утюгом. Фотоассоциация с тяжестью, подавленностью
Фото: Светлана Шерстюкова
Телесный автопортрет с тыквой как переосмысление сказки про ЗолушкуФото: Светлана Шерстюкова
Слева: кардиограмма сердечного ритма как жизнь, перемолотая мясорубкой. Часы — время. Образ жизни. Справа: коллаж из телесного автопортрета с руками, пальцами, впившимися в тело, и абстрактного рисунка, символизирующего боль и кровь
Фото: Светлана Шерстюкова
Надо было что-то менять. На помощь пришли статьи по психосоматике. В них я нашла гипотезу, что якобы возникновение аритмии связано с тем, что человек лишен возможности быть самим собой, так как вынужден исполнять требования других людей, а страх стать виноватым и не выполнить то, что требует окружение, становится созидающей энергией для зарождения аритмии. Анализируя прочитанное, я находила подтверждения в своей жизни.
Невозможно поменять жизнь в один миг. Даже смерть людей, [косвенно] повлиявших на возникновение у меня аритмии, не может повлиять на привычки, сформированные годами. Уже много лет нет мужа, а я до сих пор не могу выстроить близкие, доверительные отношения с сыновьями. И, возвращаясь домой поздним вечером, по привычке думаю, что скажет мама. Хотя родителей нет уже год. Но я меняюсь.
Ровный ритм сердца задает и ровный ритм жизни. Я увлеклась фотографией и в компании молодых фотографов совершенно не чувствую себя ущербной. Я ношу яркие платья, не боюсь примерять на себя экстравагантные образы, сменила работу и не оставляю мечты погонять на мотоцикле. Когда фотографируюсь с сигаретой — по-прежнему думаю: «Мама бы не одобрила!», но сигарету не бросаю. Потому что хочу поменять старую жизнь на новую — свободную, яркую, интересную жизнь без аритмии.
Коллаж из фото облупленной двери, на которой угадывается облик человека, и части автопортрета, размытого, нечеткого
Фото: Светлана Шерстюкова
Слева: автопортрет со связанными ногами. Скованность, невозможность и нежелание двигаться и развиваться. В центре: дверь из больничной палаты в светлый коридор. Надежда, свет в конце тоннеля и свет, который видит умирающий. Справа: автопортрет с четками, потухший взгляд, обращение к вере
Фото: Светлана Шерстюкова
Портрет автора в красном тюрбане на черном фонеФото: Светлана Шерстюкова
Натюрморт. Красный листок в ряду красных яблок — лишний или выдающийся?
Фото: Светлана Шерстюкова
Слева: автопортрет с сигаретой и в очках, фриковый образ. Справа: больничный коллаж на старом черном свитере, который используется как фон для коллажа и дополнительно олицетворяет прожитую жизнь
