«Здравствуй, мама, меня зовут Ира»

«Я была болезненным ребенком: врожденное косоглазие, ужасный сколиоз и косолапость. Не могла взять кружку в руки. Бракованный ребенок кому нужен? — рассказывает Ира. — У нас был специфический детский дом: ребята с заболеваниями, каждое утро делали уколы. А я это дело не любила, любила поорать. Могли и шлепнуть».

Из дома малютки Ира помнит уколы, холодную воду в душе, йогурты на полдник — розоватые, выставленные пирамидкой, и старый диван, на который она прыгала с разбега. Позже кровная мать будет говорить, что навещала Иру в доме малютки и кормила молоком, но этого Ира не помнит, впрочем, как и ее воспитатели.

Навещала ее только приемная мама. Любого взрослого в досягаемости дети в доме малютки воспринимали как потенциального родителя.

«Мама приходила — все бросались с криками: “Мама!” А я подошла и сказала, что это — моя мама. И всех отлепила от нее».

В день, когда мама забрала Иру, воспитатель вывел ее на крыльцо, держа за запястье, указал на маму и сказал, что если Ира снова будет орать во время уколов, то в семью ее не отдадут. Чтобы не закричать, Ира сильно прикусила губу.

В доме малютки Ира была еще Анжелой, а после оформления опеки ее крестили — и она стала Ирой. Занялись здоровьем: дома был аппарат для гимнастики глаз — нужно было смотреть на две картинки и видеть их так, чтобы они сходились в одну. Мама крутила изображение в аппарате, а Ира смотрела внутрь и сводила нарисованных цыпленка и яйцо в одно. До шести лет, пока жили вдвоем, все было хорошо, за исключением нескольких «прецедентов» — однажды мать разбила Ирины любимые часы за то, что та опоздала с прогулки.

Со временем режим дома становился жестче и авторитарнее. Училась Ира средне, были годовые тройки, а для мамы это было важно.

«С оценками был пунктик — грозили сдать в детский дом из-за оценок. Я не знаю, хотела она или нет на самом деле, но я верила. Поэтому мне было страшно получить тройку или двойку. Мне нравилось танцевать, я танцевала в первых рядах всегда. Принесла двойку, еще что-то — звонила хореографу: “Ира не будет танцевать в концерте”. Как это “Ира не будет танцевать в концерте”? Это же моя жизнь, у меня же получается!»

Могло и «прилететь» в приступах злости. Говорить об этом Ира стала недавно. Год назад — к тому моменту у Иры было уже семь приемных братьев и сестер — телеканал «Спас» приезжал снимать сюжет про большую, набожную, хорошую семью. Ира, как и все, отвечала то, чего от нее и ждали: все «красиво, миленько». Теперь она старается говорить только честно.

«Мне многие говорят: «Она же тебя взяла в семью, она тебе поправила зрение, выправила спину. Возможно, ты стала такой, потому что она тебя такой сделала». Действительно, здоровьем я обязана приемной маме. Но такой, какой я себя сейчас ощущаю, сделал меня фонд и окружающие меня люди. Когда я пришла в фонд, я не разговаривала с людьми, меня ужасно травили в школе, мне было неуютно в кругу людей», — говорит Ира.

После Иры мама стала брать еще приемных детей. На пятом Ира подумала, что она больше не хочет: ей было шестнадцать, часть ответственности за младших ложилась и на нее. Она сказала маме, что надо остановиться, но та дала понять, что если Ира будет против — будет хуже. Ира съехала из дома, когда поступила в колледж.

«Дети — сложные, каждому нужно внимание, а когда их много, это невозможно. Если у меня будут дети, один будет свой, один приемный. Это будет ребенок, которому я действительно захочу помочь, чтобы он действительно встал на ноги, а не было рядом еще столько же травмированных детей, которые друг друга травмируют, и происходит какой-то ужас. Я все-таки боюсь, что она прочитает и будет меня ругать. Я просто себе в какой-то момент пообещала, что перестану врать. Подумала, что пора заканчивать все эти милые истории, весь этот “бордель”».

«Че делаешь, как дела?»

В 2005 году кровных родителей Иры лишили прав на оставшихся детей, братья и сестры отправились в детские дома. Трое из них оказались в той же семье, что и Ира. Как-то осенью в восьмом классе Ира нашла мобильный номер кровной матери и написала ей сообщение: «Здравствуй, меня зовут Ира. Я сейчас живу в приемной семье. Я знаю, что ты моя кровная мама, мне бы хотелось с тобой пообщаться».

Мама не отвечала, поэтому Ира позвонила. Она ждала какую-то историю в духе «мы не справлялись» или «отец меня бил, я сдала тебя, потому что так было безопаснее». Ничего такого не последовало: мама ответила на звонок, а когда поняла, кто звонит, просто спросила: «Че делаешь, как дела?»

Мать отвечала, что никого не сдавала [в детдом], что разбила в «ментовке» — это было ее слово, а не Ирино — все окна во время процедуры лишения прав. Когда Ира возражала и говорила, что все это ложь, мать выходила из себя, начинала кричать матом. Мама жила в глухой деревне под Тверью и много пила. Ира дважды договаривалась о встрече, но оба раза мама просто не приезжала. Потом она попала в больницу, ей ампутировали сначала одну ногу, а потом вторую. Потом мама умерла — на похороны Ира не поехала. Ответа на вопрос, почему она оказалась негодной, она так и не добилась.

Голос подростка

«“Арифметика” — это мать, отец, не знаю, как выразить. Мы их нашли в нужный момент. Тема высшего образования тоже была очень заряжена. Было некомфортно, пока не поступила в вуз, казалось, что я низкий слой общества», — рассказывает Ира. Такое отношение к высшему образованию досталось ей от приемной мамы.

Ира оканчивала школу в 2018-м, о программе «Шанс», где сирот готовили к сдаче ЕГЭ, узнала за два месяца до экзаменов. Загорелась, подумала, что сможет выучиться на возрастного психолога — чтобы помогать таким, как она. С семнадцати лет Ира была помощницей ведущей группы для детей от семи до четырнадцати, которую устраивал фонд.

С первого раза поступить не вышло, не хватило буквально балла. Но Ира не сдалась и стала готовиться на следующий год — русский язык, обществознание и биология. На следующий год она улучшила результаты по русскому, но два остальных предмета завалила. Встала в четыре утра в Выхино, к девяти приехала в Тверь. Достался билет, который она учила, но от волнения и долгой дороги Ира перепутала ответы в бланке и каждый сдвинула на одну позицию — вышло ноль баллов. Думала, что учителя из «Арифметики» будут ругать за плохой результат, боялась звонить. Привыкла: приносишь двойку — получаешь так, что мало не покажется.

«Я всегда жду, что я какая-то плохая, негодная. У меня тяжелые взаимоотношения с биологией. В школе был преподаватель — она не верила, что я могу сдать биологию. И в конце концов я столкнулась с тем, что не могу отвечать. Меня спрашивают, я понимаю, что я могу знать ответ, но боюсь реакции. В “Шансе” была Надежда Витальевна, она показалась мне сначала очень строгой. Звоню в слезах, в соплях. “Надежда Витальевна, я не сдала экзамен”. А она: “Да чего ты? Все хорошо, подготовимся еще”. Меня еще и пожалели», — вспоминает Ира.

Не поступив во второй раз, Ира начала готовиться заново. Учителя не стали ругать ее и не сочли негодной. Сдать на минимально возможный для подачи документов балл удалось только с четвертого — на третий раз ей попался неудачный вариант ЕГЭ, Ира разволновалась и ушла с экзамена, сославшись на волнение и возможность панической атаки. А на пересдаче взяла наконец 38 баллов — и поступила.

Теперь она учится на возрастного психолога и уже помогает в «Арифметике добра», когда нужно занять чем-то детей. С несколькими преподавателями из «Шанса» Ира поддерживает связь и сейчас, ездит к ним в гости в Калининград и Чебоксары. Ей важно знать, что есть люди, которым с ней просто интересно общаться, что она может быть «годной». В планах — создание ютьюб-канала о проблемах приемных детей, создание команды, которая будет работать над всем этим, поиск места, где подростки могли бы собираться и без опасений обсуждать вопросы, которые их волнуют. По ее мнению, существует дефицит информации, исходящий от самих детей. Есть позиция специалиста-психолога, есть позиция родителя — они как-то между собой обсуждают детей, пытаются их понять и сделать им лучше. Самих детей могут вообще при этом не спрашивать.

«Хочу, чтобы голос подростка стал слышим, чтобы на него обращали внимание. Есть идея создать безопасную платформу для приемных подростков, чтобы они могли свободно выражать свое мнение. Мне кажется, что не все приемные родители готовы слышать правду. Допустим, когда ребенок приемный, который уже в семье, не хочет нового приемного ребенка, но его желание не учитывается, потому что — “кто ты такой?” Но ведь ты тоже член этой семьи», — рассуждает Ира.