Антон говорит

С августа 2020 года Антон живет вместе с бабушкой. Правила изменились из-за пандемии. Прежде по закону он мог проводить дома лишь три месяца в году, потому что бабушка — его временный опекун. 

И еще у Антона временная прописка. Прописку пришлось сделать, чтобы пользоваться социальным такси. До того Антон был прописан в ПНИ, а на социальном такси к родственникам ездить нельзя. Пока Антон был зарегистрирован в ПНИ, Анна Ивановна возила его из пригорода на реабилитацию за свой счет. 

Анне Ивановне по хозяйству помогает сестра Ирина, она младше всего на пару лет. На ней готовка, уборка, домашние занятия с Антоном, иногда совместные прогулки. Антон ходит с опорой — ходунки, стена, руки сопровождающих. Всем остальным занимается Анна Ивановна — возит его на занятия, реабилитацию, сопровождает на прогулках и в поездках, бегает по поликлиникам и учреждениям соцобеспечения, ищет информацию, пытается договориться с санаториями и реабилитационными центрами. Платит за все, за что нельзя не платить. Папки с квитанциями пухнут. Компенсации минимальны. Пенсии едва хватает на жизнь, что уж говорить о реабилитации. В течение трех лет Антон не получал санаторного лечения, поскольку в очередном официальном документе было указано: не положено. Оказалось, что это не так. В санаторий Антона взяли.

«Я не знала, что можно, — говорит Анна Ивановна. — Написано, что не полагается».

В заключении психиатра двухлетней давности стоит диагноз «органическое заболевание головного мозга, психоорганический синдром». Это означает, что Антон не может запомнить самые простые вещи, ему тяжело удерживать внимание, его интеллект «снижен». В постановлении о признании недееспособным — «неспособность организовать повседневную деятельность в соответствии с потребностями практической жизни». Этой организацией занимается бабушка Анна Ивановна, которая не всегда может добыть нужную информацию, не знает, что искать или где искать. Но сегодня она дает Антону больше, чем он имел за всю жизнь.

«А он мечтал о поступлении v колледж? Да, он мечтал о поступлении в какой-нибудь колледж».

Пока мы беседуем, Антон на кухне пьет с бабушкой Ириной чай и выискивает ошибки в книге. Старательно исправляет букву «е» на «ё», вчитываясь в каждое слово и добавляя точки в словах вроде «веселый». Анна Ивановна показывает рисунки Антона — яркие, светлые, красочные. На каждом старательно выведено в углу «Антон». Перебираю тетради с его записками. Там — целый мир. Люди реальные и вымышленные, отчеты о событиях, воспоминания о том, как «Волга» сбила двойника Антона, и о том, как самого Антона спас МЧСник Денис: «А Денис у меня молодой академик спасатель. Он однажды спас меня. И я за это благодарен. Ему, он очень хороший человек. Прямо классный. Но он худой. И крутой спасатель. У него есть велосипед. Он классный», — пишет Антон.

Дениса не существует. «Ему (о себе Антон иногда пишет в третьем лице. — Прим. автора) было жаль своего двойника. Которого увы тогда не спас Денис».

В каждой тетради есть размышления о водителе, из-за которого случилось ДТП, в корне изменившее жизнь Антона. Часть заметок написана привычными буквами, часть — латиницей и кириллицей вперемешку. Анна Ивановна показывает детские фотографии Антона, еще до травмы. Там симпатичный мальчишка в подтянутых выше пупка колготках с улыбкой позирует в огромной шляпе. Она достает аттестат из коррекционной школы — в нем одни четверки.

«Математикой ленится заниматься, — жалуется Анна Ивановна. — Говорит, что хочет в колледже учиться, а сам математике внимание не уделяет. Я ему говорю: “Как же ты будешь поступать, если ты со счетом путаешься?” Правда, он в шахматы играет. Любит очень. Учитывая, какой он, — играет очень неплохо».

Сильнее всего меня в этом монологе поражает слово «говорит». Для нее, внимательной бабушки, он «говорит». Для меня, человека, видящего Антона впервые в жизни, разобрать хоть одно слово не представляется возможным, хотя я терпеливо жду, когда он превратит один звук в другой.

 «А я skuchal по дому. Сидя v этом обезьяннике»

 Антон часто пишет о том, как ему скучно в ПНИ. Как не хватает друзей — в эту категорию попадают все понравившиеся ему люди: медсестры, дальние родственники, вымышленные персонажи, случайные знакомые. 

— Там, в ПНИ, однажды так случилось, что он остался один в палате, — рассказывает бабушка. — И он звонил в МЧС, десятка три сообщений им написал. На уши всех поставил. Он не умеет себя занять, паникует сразу.

— Анна Ивановна, что Антон умеет без вашей помощи? Вдруг он останется дома один?

— Звонить будет всем подряд. Сообщения писать. Еду себе найдет. Он упрямый, ему надо — он холодильник открыл, сладкого себе достал. Кофе любит. С чайником не справится, но он кофе вообще может просто так ложкой взять и съесть. Переоденется, наверное, если обольется или испачкается. Но он один не остается. Антон и правда может полную сахарницу слопать, если за ним не следить. Я хочу его пристроить в ГАООРДИ или сопровождение при проживании ему организовать. У него за четыре месяца в ПНИ такой регресс был. Его нельзя бросать.

 «Меnyя мыli того же чиslа»

«У Антона был период, когда внезапно начался сильный энурез. Мы целый месяц ежедневно стирали, полоскали, мыли. Очень было тяжело. Потом, после курса массажа, прошло, он стал нормально спать ночью», — рассказывает Анна Ивановна. Я смотрю на довольно хрупкую пожилую женщину и пытаюсь представить, как они вдвоем с сестрой ночью будят крупного взрослого парня, перестилают мокрую постель, а на следующую ночь опять, снова и снова.

«У нас еще недавно соседи выдали. Она пожаловались куда-то там, что у нас грохот. Что Антон ночами кричит, падает. Приходили из опеки. Я им говорю: “Если бы он падал, у него бы травмы были, синяки хотя бы. Он не падает. И ночами спит”. Соседи жалуются, что, мол, мы тут мебель громко двигаем. А у нас стол вот складной, мы его раздвигаем, когда заниматься садимся. Эти, из опеки, говорят: “А вы стол раздвиньте и не складывайте”. Так у нас же еще ЛФК. Его нельзя не убирать, места в комнате не хватит. Но мы же не ночью стол двигаем. Главное, раньше им ничего не мешало. А теперь жалобы пишут. C опекой я ссориться тоже не хочу, потому что вдруг не продлят (временную опеку. — Прим. автора)».

«Он быl не chеlоvекоm»

«Он по матери скучает. Она его хоть раз в год видит, но ему все равно. Он ее любит. Она в таком шоке была, что и в суде после ДТП ничему не сопротивлялась, и на недееспособность согласилась. Уголовное дело же закрыли. Написали, что по согласию сторон».

В постановлении суда одновременно фигурируют две формулировки: «тяжкий вред здоровью» и «лицо, впервые совершившее преступление небольшой или средней тяжести».

«Он в свое время попал в психоневрологический диспансер по заявлению матери, — вспоминает Анна Ивановна. — Ей было тяжело, она с Антоном не справлялась. И его без медицинских показаний, без медкомиссии госпитализировали в психушку. Я их спросила, как так вышло, они сказали, что по требованию матери. Я его забрала оттуда. Он нормальный же. Мне его отец сделал доверенность, и я Антона забрала. Отец в другом городе живет, ушел из семьи еще до того, как Антона сбила машина».

 «Жизнь как zebra. Он пиsal это 2 раzа для vas».

Антон готовится к очередному курсу реабилитации в клинике МЧС. Он очень хочет продолжить реабилитацию, все время спрашивает, когда снова поедет в клинику. Врачи рекомендуют ему проходить курсы реабилитации каждые шесть месяцев, но государство его реабилитацию не оплачивает. Только от помощи фонда зависит, поедет Антон в клинику или нет. 

Представительница Фонда помощи пострадавшим в ДТП навещает подопечного, приносит ему печенье, следит за успехами. Напоминает, что нельзя лениться, просит покрутить педали на велотренажере, чтобы посмотреть, хорошо ли получается.

«Он у нашего фонда один с такой жизненной ситуацией. Он вроде и застрял на каком-то этапе развития, но с ним можно работать, ему нужно помогать. Антон много лет так живет. Если бы он попал в ту аварию сейчас, он бы мог лучше восстановиться. Меньше навыков бы потерял. И теперь ему можно изменить качество жизни. Мы стараемся. У нас в стране с оказанием экстренной помощи более-менее хорошо, как минимум в крупных городах. У нас с реабилитацией по ОМС очень сложно».

Мы еще задерживаемся — побыть с Антоном, поговорить с Ириной Ивановной. Анна Ивановна собирается в поликлинику — взять направление на ковид-тест для реабилитационного центра. Уходя, она строго просит Антона вести себя хорошо.

— Не лезь к девочкам обниматься! Они не просто в гости пришли, они работают, устали. Не утомляй их! — потом она снова обращается ко мне. — Он очень обниматься любит. Радуется всем. Иногда и нас так обнимает, что на ногах не устоять. Не понимает, что мы бабушки, что у нас сил уже нет.

— Может быть, Антону подарить какую-то огромную обнимательную игрушку? Знаете, вроде медведя в человеческий рост. 

— Хорошая идея, — улыбается Анна Ивановна.

Уходя, она говорит:

— Надо менять этот мир в лучшую сторону. Будем стараться.

Не всем так везет с близкими, как повезло Антону. Но его жизнь сейчас полностью зависит от пожилых бабушек и от поддержки Фонда помощи пострадавшим в ДТП, который оплачивает Антону реабилитацию. Без регулярных занятий Антон так и не научится ходить самостоятельно, не сможет внятно говорить и вновь окажется в ПНИ совершенно один. Ваши пожертвования позволят фонду регулярно помогать Антону и другим пострадавшим в ДТП.

В статье приведены цитаты из записок Антона. Орфография и пунктуация сохранены. Имена героев изменены.