«Вам никто написать не даст, что происходит»
В прозрачной коробочке у ног Юлая копошатся опарыши. Юлай насаживает их на крючок, прилаживает удочки. Рядом с ним в ряд выстроились еще двое рыбаков. Это ерунда по сравнению с тем, что творится летом: «Как на Сабантуй, через каждый метр по человеку».
Юлай семь лет жил в Екатеринбурге. Когда началась эпидемия нового коронавируса, вернулся в родные Учалы. И заметил: вода из озера Ургун уходит.
«Вы же понимаете, вам никто нормально не даст написать, что происходит, — говорит он. — Озеро выкачивают. Все в комбинат уходит, это же всем понятно».
У Юлая, как и у других местных жителей, кожа покрыта броней загара. Эта неделя выдалась особенно жаркой, и даже вечер не дает передышки.
«Комбинат по крайней мере дает рабочие места, — подумав, продолжает он. — С одной стороны, правильно, что путч начался на Куштау и все забастовали, с другой — куда две с половиной тысячи человек уйдут? Завод закроется — и люди в близлежащих деревнях останутся без работы (Башкирская содовая компания нашла новые источники сырья минимум на сорок лет и закрываться не планирует. — Прим. ТД)».
В пригороде Учалов у Юлая есть дом, в котором он давно не живет. Дом стоит на одной из улиц, под которой находятся шахты. Когда начали взрывать на месторождении, его улица осталась без воды: колодцы обмелели, пересохли даже болота.
«Эти дома находятся в опасной зоне — над шахтами, комбинат обязали их выкупить, — говорит Юлай, — но с того года он начал искусственно снижать кадастровую стоимость: раньше земля у меня стоила миллион, а на июль прошлого года мой адрес стал стоить 600 тысяч. Они ходят и дома фотографируют — мне сосед сразу позвонил, как увидел. Мой дом ремонтируется, там много мусора, наверное, они решили, что в нем никто не живет.
Ходили по улицам люди от комбината, заставляли жителей подписать документ о том, что те не имеют никаких претензий к ГОКу (горно-обогатительный комбинат. — Прим. ТД), что он пользуется их землями (то есть тем, что под землей). Там люди пожилые, некоторые пьющие, они не глядя подписывают. Я ничего подписывать не стал, но мы сразу застраховали дом от поджога».
Сейчас Юлай собирается переезжать на новое место, до которого комбинат не дотянется, и выстроить дом там.
«Нет, комбинат и хорошее делает. В принципе, работать-то больше негде. Раньше, когда комбинат принадлежал Учалам, даже шахтеры больше получали, а когда УГМК выкупил, зарплаты сильно упали. На 2009 год шахтеры получали около сорока, так они и сейчас столько же получают. Плохого сказать нечего. Просто диалога нет с людьми. Вообще никакого».
Желтая, как лимонад, вода
Вместе с Эльвирой Галлямовой мы идем вдоль берега Ургуна. Это озеро тектонического происхождения — образовалось в месте разлома земной коры. Оно самое большое в Учалинском районе и одно из самых чистых. На озере водятся редкие виды уток, а в окрестностях — редкие виды растений. Официально уникальность и красоту Ургуна заключили в четыре слова: «памятник природы регионального значения». Это значит, что каждую его каплю нужно беречь и охранять.
Эльвира — руководитель учалинского отделения группы экоактивистов «Зеленый щит», образованной после отстаивания шихана Куштау. Она называет себя независимым экологом. Я едва успеваю за ней и ходом ее мыслей. Она разводит руками и показывает, на сколько метров от берега ушла вода за последние пять лет.
«Уже и местные увидели, что озеро погибает, — говорит Эльвира. — А в том году на озере появились цианобактерии. Это такие водоросли, первый признак того, что озеро превращается в болото. Получается, что поверхность озера уменьшается, водорослей внизу много, они оседают на дно и сами себе отравляют воду. Это вред и диким уткам, и домашним гусям, и даже человеку купаться уже вредно. Из озера стала исчезать рыба. А почему все это происходит? Потому что в течение десяти лет комбинат поглощал воду из озера и не подавал ее — министерство экологии республики уже признало этот факт».
В инициативную группу входит восемь человек от Учалинского района. Они собирали подписи у местных жителей за сохранение озера. Не подписались только два человека. Один мужчина сказал: «Я здесь не живу», а другой: «Моим гусям хватает и этого».
«Раньше воду из озера пили, но вода из наших скважин желтая, как лимонад: мы “сидим” на железной руде, — уверенно продолжает Эльвира. — А комбинат выкачивал из Ургуна воду и десять лет не закачивал! Они хитро сделали, тут такая махинация: берут воду из озера Большие Учалы, по документам — всего три процента, а на самом деле — все двадцать. Как я узнала? Это все знают! Эта схема была продумана в самом комбинате».
Эльвира раскрывает на экране мобильного схему, разработанную комбинатом вместе с «Водоканалом». На ней видно, что все местные озера — их четыре — соединены трубой. Официально Учалинский ГОК берет воду из озера Большие Учалы (документ, подтверждающий это, есть в распоряжении редакции), но так как оно соединено трубой с Ургуном, а Ургун на 500 метров выше Больших Учалов, вода уходит сама по принципу сообщающихся сосудов.
«Вода уходит из Учалов, но туда же сразу перетекает вода из Ургуна — комбинат это скрывает. Они говорят: “Мы не качаем”. Верно — вода идет самотеком!» — распаляется Эльвира.
По ее словам, в 2009 году из-за засухи в Магнитогорске было подписано межрегиональное соглашение: Башкирия на год отказалась от воды из Урала. Тем не менее, по словам экоактивистки, комбинат не подавал воду целых десять лет. Только в 2020 году инициативная группа местных жителей — Эльвира ее председатель — добилась, чтобы вода из Урала снова начала поступать. Из трубы у берега вода действительно вытекает, пенится и падает в озеро. Желтая, как лимонад.
Эльвира показывает письма от министерства экологии Республики Башкортостан (далее РБ. — Прим. ТД), от администрации района. Рассказывает, что собирается писать в прокуратуру республики, в Роспотребнадзор и лично президенту, она готова дойти до любых инстанций, которые помогут сохранить озеро. По ее словам, администрация города уже год обещает создать рабочую группу из-за проблем «засухи и обмеления». В засуху она не верит.
«По специальности я промышленный эколог, — говорит Эльвира, — я в этом плане зверь: всегда защищала предприятия от экологии и экологию от предприятий. Я куда ни приеду, везде стараюсь жить! Сейчас устроилась на работу, мне там мужики говорят: “Эльвира, у тебя, наверное, такая защита мощная, тебя ФСБ поддерживает”. Я им говорю: “Вы чо? Меня бог поддерживает!”»
«Ты что, дурак? Мы тут два года не купаемся»
«Жаль, что мы на закат не успели, такой потрясающий закат был. Я ехал, смотрел — и сердце разрывалось», — проникновенно говорит Радик Акмурзин, депутат совета Учалов.
Он приехал за нами на потрепанном мерседесе, чтобы поделиться своей болью: Радик переживает, что кит проглотит землю, на которой жили его родители. Воду уже проглотил: после экологической катастрофы исчезло озеро Малые Учалы — теперь вместо него на несколько километров простирается карьер.
Поселение Учалы-2 образовалось вокруг мощного кита — горно-обогатительного комбината, который строили, чтобы разрабатывать медно-колчеданное месторождение. Так появился Учалинский рудник, а следом и город Учалы.
Мы проезжаем вдоль карьера. Его шершавые отвалы сопровождают нас некоторое время пути. В сумеречном небе вырастают глыбы — трубы комбината.
«Когда-то здесь было великолепное озеро — Малые Учалы, — говорит Радик. — У меня есть родительская фотография, где они стоят, прислонившись к березе, а за ними — вода, краев не видно, лебеди плавают».
В 1983 году Радик ушел в армию. Через два года вернулся и первым делом пошел искупаться. Сначала удивился, что вода стала желтая, а деревья и камыши рядом стояли сухие, хоть до осени было еще далеко. Радик разделся, нырнул, почувствовал странный запах. Вынырнул, а местные смеются: «Ты что, дурак? Мы не купаемся тут уже два года. Комбинат вылил в озеро медный купорос». Когда Радик вернулся из армии, озеро уже было мертвым.
Потом карьер стал расширяться — и комбинат начал озеро засыпать. Засыпал-засыпал, озеро уменьшалось. А потом исчезло совсем, превратившись частично в карьер, а частично в хвостохранилище — место, куда кит сбрасывает токсичные отходы.
Радик уехал в Москву. Несколько лет жил там, работал брокером. Не выдержал, вернулся к родной земле. А землю надкусывает кит.
«Ни ресурсов, ни возможностей»
В 2011 году Учалинский ГОК стал частью Уральской горно-металлургической компании, штаб-квартира которой находится в Верхней Пышме, городе — спутнике Екатеринбурга. УГМК год за годом увеличивала долю в Учалинском комбинате и на сегодняшний день владеет 97 процентами акций предприятия. То есть фактически руководство башкирского комбината находится в Свердловской области.
«Местный директор ничего не решает, — говорит Радик. — Если не скажут с Екатеринбурга — у него нет ни финансов, ни ресурсов, ни возможностей. Прежний родился тут же и не хотел, чтобы под рудником копали, он понимал: будет гибель микрорайона. А сейчас все приезжие, им на район наплевать. Они здесь всю природу уничтожат и уедут».
Подходим к Ургуну уже впотьмах. На противоположном берегу едва различимы квадраты домов села Ургуново. Вдруг из темноты выплывает мужская фигура — это Раис Хафизов, местный коммунист. Он идет вразвалочку, говорит очень громко и время от времени сплевывает на землю. Раис был одним из первых, кто заметил, что озеро в опасности.
«Началось с того, что Ургун зацвел в прошлом году. Мы сначала даже подумали, что это краска: какая-то цветная жижа на поверхности была», — говорит Раис.
«Комбинат — местный монстр, — снова вступает Радик. — Градообразующее предприятие, руководитель комбината — царь и бог. Но все социальные объекты комбинат на сегодняшний день отодвинул: отказался строить садики, школы, спортивные стадионы, недавно заявил, что в следующем году откажет в теплоснабжении городу и нам нужно будет самим заниматься котельной».
На сайте комбината указано, что ГОК «ежегодно помогает в ремонте школ, детских садов, домов культуры, библиотек, <…> оказывает безвозмездную помощь детским садам, Учалинскому детскому дому», восстанавливает мечети и церкви, а еще помогает «детям-сиротам, инвалидам, пенсионерам».
Радик уверен, что на сайте указана лживая информация: все делалось при прежнем руководстве, а сейчас ничего этого нет: «Десять-двенадцать лет назад, когда руководители были местные и власть на комбинате не была сконцентрирована в руках двух-трех олигархов. То, что указано на сайте, — смех и слезы, если не сказать бред. На социальную политику они выделяют, по данным городской администрации, 9 миллионов рублей в год. Они на бензин для автопарка больше тратят!»
На людей, конечно, очень повлияла победа на Куштау, когда местные жители после долгих протестов отстояли шихан и не дали Башкирской содовой компании начать его разрабатывать.
«Народ приучили, что они ничего не решают и ничего не могут, а на Куштау все увидели, что могут. Я все объясняю им: требуйте, требуйте свои права! Если бы у нас этому учили детей со школы, все было бы по-другому», — восклицает Раис.
Местные активисты отчаянно хотят, чтобы их выслушали, поэтому, увидев в нас «рупор», перебивая друг друга, рассказывают обо всех проблемах района. Диалога с комбинатом пока не выходит. Радик говорит, что созданная ГОКом рабочая группа не провела ни одного собрания за несколько месяцев.
«Мы ничего не имеем против комбината, никто не хочет, чтобы он закрылся, — вскидывает руки Раис. — Но раз они пользуются, пускай вкладывают. А сейчас у них тактика выжженной земли. Если бы комбинат начал озером заниматься, провел сход населения, сказал: “Ребят, мы начинаем шахту разрабатывать, но мы вам спортивные площадки построим, клуб восстановим, парк рекультивируем”, мы бы сказали: “Конечно, мы потерпим, вы же так много для города делаете”».
Никто не ожидал вопросов
«Комбинат хотел, чтобы администрация подписала им разрешение на увеличение добычи руды аж в четыре раза, а администрация говорит: “Нет, мы не имеем права, вы должны у местного населения спросить, согласны ли они” — вот как должно быть по закону», — говорит Игорь Борисов, бывший замглавы местной администрации.
Он родился там же, где и Радик, — близ Учалинского рудника. Многие оттуда сначала уехали, потому что комбинат давал жилье, а потом, когда ГОК заявил, что карьер выработан, стали возвращаться. Вернулся и Игорь Иванович — его дом находится почти у подножия карьера.
«Карьер выработали, людям сказали, что комбинат больше расширяться не будет и можно спокойно строиться. Прежнее руководство карьер действительно не трогало. Потом пришли “эффективные менеджеры” — и началось: от взрывов [на Ново-Учалинском месторождении] дрожат дома. На комбинате не ожидали, что люди начнут задавать вопросы, а мы начали: сделали официальный запрос на разрешительные документы — ни ответа, ни документов».
Машина Игоря Ивановича тяжело сопит, когда мы поднимаемся в гору. Наверху, едва не сбивая нас с ног, дует ветер. Перед нами раскинулась водная гладь озера Ургун, по берегам тянутся села. Все это так красиво, что мы какое-то время молчим. Игорь Иванович прерывает молчание — в потертой олимпийке, в очках желтого стекла, он почесывает усы. Проблемы, по его словам, начались около четырех лет назад.
«Я написал во все инстанции: они взрывами разрушают фундаменты домов, трещины уже у всех, дорогу испортили техникой! Люди думают, что мы хотим закрыть комбинат, но это не так! Просто нужно заставить хозяев относиться к району так, будто они родились здесь. Почему мы не имеем никаких прав на природные ресурсы, которые у нас добывает чужой человек?»
Когда комбинат начал активно работать, у местных жителей в скважинах и колодцах пропала вода, которой поили скотину и поливали огороды. Питьевая вода из колонок платная, рассаду такой водой не польешь.
Игорь Иванович рассказывает, что когда-то на этом месте был лес. Сейчас — промзона с пыхтящими самосвалами и техническими постройками.
Больше всего Игорь Иванович переживает, что комбинат собирается оптимизировать работу на этом месторождении и увеличить производительность: вместо миллиона тонн руды к 2024 году добывать 4 миллиона. Это же волнует всех местных активистов: люди не понимают, как это скажется на экологии, и уверены, что кит проглотит весь их район целиком. В феврале этого года комбинат уже оштрафовали на 150 тысяч рублей — за превышение добычи руды в 2019 году.
На сайте комбината пишут, что «все возможные риски по негативному воздействию на жилую застройку г. Учалы-2 при ведении горных работ тщательно изучены, <…> воздействие на здания проживающих вблизи отрабатываемого месторождения исключено».
«У меня есть документ Ростехнадзора. Там порядка трехсот замечаний, по которым комбинат не имел права проводить работы. Они должны были сначала все устранить и провести собрание, предупредить о взрывах, выяснить, кто согласен и не согласен», — но с местными жителями никто не стал советоваться.
«Руководство комбината должно было собрать сход людей и все им объяснить, — говорит бывший чиновник. — Сказать, что сделают дорогу, подадут воду, а дома тех, кто попадает в санитарно-защитную зону (специальная территория перед предприятиями, которые влияют на окружающую среду и здоровье людей) выкупить. Вместо этого они просто гребут руду».
Игорь Иванович говорит, что в Учалах-2 живут в основном пожилые люди, которых легко обмануть. По его словам, к ним приходит кто-то от комбината и обходными путями заставляет подписать разрешение на проведение взрывных работ: мол, люди сами не знают, за что расписываются, потому что шапка документа и основные положения появляются после подписи.
Мы останавливаемся около отвалов Учалинского карьера. Между голых камней и насыпью пробиваются деревья. По закону комбинат обязан восстановить эти земли и превратить отвалы в цветущие холмы. Создать плодородную почву на месте голой породы, населить ее кустарниками и деревьями. Пока этого не происходит.
Посмотреть киту в лицо
Задача активистов — привлечь внимание к проблеме. А комбинат они видят как все еще по-прежнему неповоротливого кита, который слышит только хруст собственных челюстей, когда откусывает и отпивает их ресурсы. Возможно, если бы кит повернулся к людям лицом, оказалось, что оно может быть человеческим.
Мы пытались рассмотреть это лицо, но встретиться с представителями комбината не смогли. После звонка в пресс-службу Учалинского ГОКа корреспонденту ТД сразу перезвонил пресс-секретарь УГМК из Екатеринбурга и дал понять, что поговорить получится только с тем, кого он одобрит.
Пытались попасть на прием к директору Учалинского комбината, но он принимал только по записи, а по указанному телефону мы не дозвонились. 19 мая мы с фотографом пришли на комбинат, но после нескольких телефонных звонков охранник сказал, что встретиться с кем-либо мы сможем лишь после официального запроса. В тот же день этот запрос был составлен и лег на полку с корреспонденцией. На момент публикации материала с журналистом никто не связался.
Единственный представитель действующей власти в районе, с которым мы смогли поговорить, — Алмас Рахматуллин, заместитель главы администрации и начальник отдела сельского хозяйства. Попасть к нему оказалось легче, чем мы предполагали. После череды расспросов о том, кто мы, зачем приехали и что снимаем в Учалинском районе, оказываемся в его кабинете. На столе чиновника лежит журнал «Сельские узоры», на доске слева от стола написано несколько ключевых проблем района. В том числе и озеро.
«По поводу обмеления Ургуна: точку в этом вопросе поставят эксперты, которые комплексно оценят, что произошло, — начинает он. — Сейчас многие озера в районе мелеют. Калкан — еще одно наше озеро, на которое все ездят отдыхать. Им не пользуется ни одно предприятие, но оно все равно мелеет. Экологи объясняют, что это такой маловодный период, который может длиться десятилетие. Я не говорю, что на комбинате сидят святые люди, но если мы будем голословно его обвинять, это будет неправильно».
«К вам за последние шесть лет кто-то из федеральных экспертов приезжал?» — спрашиваю.
Рахматуллин кашляет. Не приезжали.
При этом решение вынести могут только федеральные власти, так как Ургун — памятник природы. Чиновник признается: администрация в этом деле «маленькие люди», которые едва ли могут самостоятельно что-то сдвинуть с места.
«Только федералы могут организовать какие-то мероприятия. Хоть мы и являемся первой инстанцией, куда обращаются люди, но де-юре ничего не можем решить».
Администрация района писала в минэкологии РБ, которые ответили коротко: ресурс федеральный, нести за него ответственность они не могут. Потом все-таки приехали, но после этого ровным счетом ничего не поменялось.
«Памятник природы нельзя трогать, по этой причине не получится искусственно его зарыблять: новая рыба может сломать всю экосистему озера, — приводит Рахматуллин обрывки разговора с минэкологии. — То есть они говорят: “Сидите, ребята, смотрите на памятник”».
Сейчас, по словам чиновника, они пытаются привлечь профильные организации, которые разберутся, куда и почему утекает вода.
На рабочей доске в кабинете Алмаса Рахматуллина написано: «Ургун 2021». Объясняет, что в этом году вопрос с озером для него в приоритете. Спрашиваем, почему администрация района не может так же подробно ответить на вопросы местных жителей, как он сейчас отвечает нам.
«Общение будет результативным, когда будут факты. Нам, по-хорошему, пока даже сказать нечего, — признается он, — потому что мы ждем ответа и не можем определить последнюю инстанцию, которая сможет нам помочь в этом вопросе. Сегодня муниципалитеты и администрации находятся в плотном контроле всех возможных надзорных органов, мы не можем принять самовольное решение, пусть оно и будет во благо. Любое решение нужно согласовывать с прокуратурой республики».
Мертворожденная контрольная система
Эколог Салават Курбангалеев проработал на комбинате двадцать семь лет. Он говорит, что сейчас озеро Большие Учалы находится на минимальной границе уровня, а Ургун уже опустилось ниже, как во время страшной засухи 1976 года. Сейчас, по его словам, весомую роль играют климатические условия.
«Позиция у комбината неправильная: нужно открыто говорить, берут ли они воду, если берут, то сколько, а сколько при этом пополняют. Не воевать и не искать виноватого, а решать, что делать с озером, иначе оно погибнет. Тем более в нынешних климатических условиях», — считает специалист.
Салават Шавкатович говорит, что схема, которую показывала Эльвира Галлямова, где вода из Ургуна уходит в Большие Учалы, совершенно законна и принята на комбинате еще в шестидесятые. Важно не замалчивать это и выполнять обязательства: поддерживать водоем на определенном уровне. «Сейчас читать, что минэкологии республики говорит про договор только на забор воды из озера Большие Учалы, — это просто нонсенс (речь о письме минэкологии РБ, в котором говорится, что комбинат не берет воду из Ургуна, а пользуется исключительно ресурсами Больших Учалов, документ есть в распоряжении редакции. — Прим. ТД)».
В мае 2000 года президент России Владимир Путин ликвидировал Государственный комитет по охране окружающей среды и Рослесхоз, вместо них появилось Министерство природных ресурсов. Вместе с тем стал расти уровень загрязнения окружающей среды. Салават Шавкатович вспоминает, как раньше в Учалы приезжали экологи от Госкомприроды, с которыми он, как эколог от предприятия, работал сообща.
«Раньше были государственные органы, которые несли ответственность за охрану окружающей среды и рациональное использование природных ресурсов, — говорит он, — а сейчас нет государственной системы, которая бы занималась вопросами экологии. Президент ликвидировал систему Госкомприроды и создал абсолютно мертворожденную контрольно-надзорную систему, которая ничего не может решать.
Для меня, специалиста в этой области, это боль. Со стороны государства никто экологией не занимается, на комбинате сейчас нет профильных специалистов. Я в шоке. Слава богу, что я сейчас там не работаю, иначе у меня был бы разрыв сердца».
* * *
Рассвет над Ургуном призрачный и туманный. Вершина горы Ирендык скрыта за белой пеленой. Дома, мостки — все укутано. Вытянешь руку, глянешь на несколько метров вперед — а дальше уже ничего не видно. Линия горизонта сливается с линией воды и становится неразличима. Только изредка в небе появляется силуэт цапли или кряквы, а на другом берегу из дымки выплывает пара диких лебедей.
С первыми лучами солнца туман расходится, в несколько голосов затренькали птицы. Гариф Шарифуллович проходит мимо нас и ступает в воду. У него загорелое высушенное лицо и белые волосы. Он идет по воде все дальше и тоже превращается в дымку. Возвращается с полной сетью рыбы.
«Огород маленький есть — для себя, — говорит он. — Сейчас для меня озеро — это жизнь, без него никак нельзя».
Раньше он разводил коров и овец, занимался выделкой кожи — ничего не осталось. Кормит Гарифа вода.
Что останется, если кит молча ее выпьет?