За скромной табличкой «Сеп» скрываются три улицы и всего четыре сотни жителей — деревня расположена в 15 километрах от удмуртского райцентра Игры.
По центральной улице Труда на велосипеде стремглав мчит женщина. Это Татьяна Ксенофонтовна Мосова — директор сепского Дома культуры, где расположены Музей исчезнувших деревень и студия звукозаписи. Ксенофонтовна забыла дома пароль от сайта фонда президентских грантов, а теперь он срочно понадобился в офисе.
Еще полтора года назад, чтобы поймать GSM-связь в сепском ДК, надо было поставить на подоконник стол или стул, взобраться на конструкцию и несколько минут размахивать телефоном. Дома для этих целей годился чердак, но иногда приходилось взбираться на гору. 4G и нормальная сотовая связь появились в Сепе только в январе 2020 года.
Дом Ксенофонтовны стоит в 300 метрах от Дома культуры. Рядом строится сын — как и многие, он решил переехать из райцентра в деревню, поближе к родителям.
Рабочий день Ксенофонтовны начинается задолго до рассвета: 25 литров молока в день, которые дает корова Юлька, сами себя не надоят. Юльку зовут «общественницей»: творог и масло, которые подают всем гостям Сепа к табаням (удмуртским лепешкам), делают на ее молоке. Швейцарские гости соглашаются, что путь к культурному диалогу лежит, в том числе через желудок.
Продуктовых магазинов в Сепе два: сельмаг рядом с Домом культуры и частный магазинчик в маленькой деревянной избушке, утопающей в цветах. На полках — изобилие. Еще большее изобилие, по словам и гостей, и местных жителей, за пределами магазинов: грибы, ягоды и дары удмуртской природы.
В деревенском Доме культуры суета. В Сеп приехали швейцарские музыканты — провести мастер-классы и поработать с жителями в сельской студии звукозаписи. Уже неделю Илья и Трикса записывают новые треки с сепским хором ветеранов, извлекают звуки из лаптей и все вместе читают истории для радиопьесы.
Всякий, кто приезжает в Сеп, невольно сравнивает его с Широм из «Властелина Колец». Такие же зеленые холмы, уютные домики, дружные пиршества на всю деревню и добрые-добрые местные жители.
От «семок» к Sep Community
Ксенофонтовна руководит сепским Домом культуры 30 лет.
Мы стоим с ней в выставочном зале ДК, где сейчас экспонируется интерактивная выставка «Сепские былички». Гостям показывают короткие ролики-сказки по мотивам удмуртских легенд: их сняли сами жители. ЖК-экраны дополняют картонные инсталляции с глиняными фигурками внутри.
Раньше жители Сепа закатывали тут дискотеки, на которые съезжался весь район. Бывало, дрались: скорее, по традиции, чем по злому умыслу, объясняет Ксенофонтовна. Но и дисциплина в ДК была железной. Когда после дискотек молодежь оставалась «щелкать семки», Ксенофонтовна — тогда еще учитель физкультуры — запирала их до тех пор, пока не приведут помещение в порядок.
В 90-е ветшающее здание клуба культработники ремонтировали своими силами. Заготавливали зимой бревна для балок на крышу. Чтобы его привезти, со слезами вымаливали конторский трактор, один на всю деревню.
Но сейчас Дом культуры не узнать: в 2018 году Сеп выиграл грант Фонда Потанина с проектом Sep Community — 10 миллионов рублей — на создание центра инноваций. Районная администрация на условиях софинансирования должна была найти минимум 3 миллиона рублей, а нашла в итоге вдвое больше. На эти деньги жители три года подряд сами реконструировали старое здание сельского ДК.
Теперь тут просторный и светлый актовый зал со сценой, малый зал для творческих мастерских, костюмерная, кухня, коворкинг. С отдельной гордостью Ксенофонтовна показывает несколько туалетов, один из которых для людей с инвалидностью. Вишенка на торте — собственная, оборудованная по последнему слову техники студия звукозаписи.
Концепцию реновации пространства ДК разрабатывали самарские студенты, а курировала проект ижевская (позже нижегородская) автономная некоммерческая организация KAMA Records. Ее директора, Александра Юминова, в республике и за ее пределами называют «патриархом ижевской электронной музыки» и «культуртрегером». Юминов не против таких регалий.
Название проекта — Sep Community, — уверяет он, никак не диссонирует с удмуртским: даже чисто фонетически «комьюнити» созвучно местным диалектам. Сами активисты не против названия, но им ближе слово «сообщество».
С Юминовым жители Сепа познакомились задолго до реновации в сельском Доме культуры, почти 15 лет назад. Тогда он приезжал с этнографической экспедицией вместе с лингвистами и фотографами от американского благотворительного Фонда Форда.
«Виден только лес»
«Живу хорошо. Скот перестала держать. Уже не могу. Наши Лужаны начинают исчезать. Улица стала такой унылой. Совсем уже не хочется жить. Деревню очень жалко. Приезжай летом, как начнет зреть малина. Смотрю в окно, а виден только лес. Людей совсем уже нет. Слезы бегут».
В центре экспозиции Музея исчезнувших деревень в Сепе — письмо Елизаветы Трониной, написанное в 1991 году соседу, переехавшему с семьей в город. Ее деревня исчезла, как продолжают исчезать тысячи других российских деревень. Но Сеп по-прежнему жив.
У музея нас с Александром Юминовым ждут несколько человек — туристы. Суббота и воскресенье в музее — выходные дни, но им повезло: Юминов все-таки проводит короткую экскурсию.
«Просто невозможно преодолеть», — сетует он, что сотрудники музея не хотят перестраивать график работы под туристов.
На месте музея раньше была сельская библиотека. Он начинался с фотоальбомов о семи исчезнувших деревнях вокруг Сепа в радиусе 10-15 километров. Жители Сепа показали эти альбомы Юминову в 2014 году, когда тот приехал к ним на местный праздник — День деревень.
Увидев уникальные фотографии, он предложил открыть музей. Но жители Сепа соглашались только на необычный музей: колесо от телеги и деревенский половик есть везде. Тогда-то Сеп и покорил его сердце, признается директор KAMA Records: «Редко бывает, чтобы локальная территория так говорила».
Грант на музей Юминов с жителями Сепа выиграли только с третьей попытки, через полтора года. Сеп получил 2 миллиона на Музей исчезнувших деревень. Но что выставлять, кто и как будет собирать уникальный материал из канувших в лету деревень, было непонятно. Так Сеп выиграл еще один грант — образовательный, на 1,3 миллиона рублей от фонда «Перспектива»: сельчан учили ходить в этноэкспедиции, записывать интервью, собирать и обрабатывать материалы и документы.
За проект взялись в основном культработники и активисты из Сепа, 10 — 12 человек. Многие интервью брались на удмуртском языке, и тогда уже подключалась вся деревня: интервьюеры звали деревенскую интеллигенцию, бывших школьных учителей и врачей.
На капремонт здания — гранты на это получить нельзя — деревня нашла почти 700 тысяч рублей: помогли местные власти и спонсоры. Жители так загорелись идеей, что их было не остановить.
«“Музей исчезнувших деревень”: создан по инициативе местных жителей», — написано на стенде у входа в музей. Помещение небольшое — 96 квадратных метров с колоннами посредине. Первое впечатление: это точно какой-то европейский музей. Но оно обманчиво, потому что в него очень аккуратно и бережно упакован удмуртский колорит.
Дизайн-проект для музея разрабатывали тоже самарские студенты. В центре музея италмас — желтый цветок, национальный символ удмуртской культуры. Это пространство в виде раскрывающегося бутона, в котором можно полистать те самые музейные альбомы или почитать библиотечные книжки. В центре цветка и хранится письмо жительницы исчезнувших Лужан.
На несколько шагов вперед
От соседних деревень Сеп отличался столько, сколько его хранит народная память.
Алевтина Мосова, которая сейчас в ДК ведет кукольный кружок и проводит мероприятия для детей, приехала в Сеп почти 40 лет назад по распределению — методистом в Дом культуры. С большим чемоданом и большим желанием жить и работать в Сепе: несколько лет она штудировала заметки про Сеп в районной прессе и знала, что там развитая художественная самодеятельность и сильный колхоз.
В Игру за ней послали единственный транспорт, который выезжал зимой из Сепа в район, — молоковоз.
«Зашла — никого нет, а [сельский] клуб открыт! Я так удивилась, помню. Какое-то всеобщее доверие. Посетители клуба играли в бильярд».
Перед отъездом из района ее стращали: «Даже до лета не доживешь». Весной поняла почему: как-то Алевтина шла и увязла в болоте, ее тащили коромыслом. Деревню размывало так, что нельзя было перейти улицу, — деревянные тротуары, и «куры застревали». В райцентр тоже не выехать, дороги не было. Режим самоизоляции в отрезанной от мира деревне.
Бытовые трудности Алевтину не пугали: печку топить умела, жила «на квартире у бабушки». Второй большой бедой для молодой специалистки после отсутствия дорог стал язык: в Сепе все говорили на удмуртском. Алевтина понимала, но не говорила на нем, из-за языкового барьера перед сельчанами «было неудобно».
Сценарии и мероприятия писала коряво, но на удмуртском, как слышала и как понимала. Мыслить на русском, а писать на удмуртском было тяжело. В какой-то момент руководство клуба сжалилось: Алевтина стала писать сценарии на русском.
Промучилась так лет пять, а потом стало легче. В Сепе строился и расцветал колхоз, бурлила культурная жизнь, подрастали дети. Ее деревня ощутимо была на несколько шагов вперед, хоть и стояла не вдоль трассы, а это крайне редко для таких маленьких населенных пунктов. В 90-е сепский ДК стал единственным сельским клубом, у которого был свой трактор, — выиграли в районном конкурсе благоустройства.
«Опять по-английски начали говорить?»
«Мы почему-то всегда первые все начинаем», — говорит Ксенофонтовна. Она первой в Сепе освоила фототехнику и не расстается с фотоаппаратом уже 15 лет, у нее скопился многотысячный архив жизни деревни.
Районный конкурс благоустройства территорий тоже когда-то начался с Сепа: 30 лет назад Ксенофонтовна, придя на пост директора ДК, начала высаживать цветы. Сельчане недоумевали: «Зачем клумбы? Все равно будут рвать». Но никто не рвал, сейчас Дом культуры и прилегающие территории утопают в цветах и зелени.
Поэтому, когда Юминов семь лет назад предложил открыть музей, а Бобья-Уча из соседнего Малопургинского района отказалась, жители Сепа уже ничему не удивлялись: они снова будут первыми.
С тех пор, как Алевтина приехала в деревню, много воды утекло: даже сама речка Сеп пересохла. Зато вместо одного телефона на всю деревню, который стоял в бригадной конторе, теперь в центре Сепа — вышка МТС. «Романтика» в лесу зимой тоже закончилась: не надо пилить в морозы бревна, есть мотоблок — его закупили в «столярку» Дома культуры вместе с другим инструментом на средства гранта.
На удмуртском Алевтина давно говорит лучше, чем на русском, и не жалеет, что однажды приехала и осталась в Сепе. Но удмуртской речи стало заметно меньше: нынешние дети, когда слышат удмуртский, подкалывают бабушек: «Опять по-английски начали говорить? Переведи!».
Любопытство рождает панк
Сейчас из Сепа в райцентр ходит шесть-семь автобусных рейсов в день, и с некоторыми в Сеп приезжают иностранцы. Раньше — редко. А теперь все чаще, местным уже не в диковинку. Тут побывали музыканты, культурологи, фотографы и журналисты из Франции, Польши, Эстонии, Германии, Финляндии и Японии. Жители Сепа осознают, насколько важна разница: не они едут за границу, а заграница приезжает к ним.
Швейцарских музыкантов — Триксу Арнольд и Илью Комарова — награждают высшей похвалой: «простые деревенские» и «чем- то похожи на сепских».
Швейцарцы о местных отзываются тоже тепло:
«Такого [у нас] нет», — выговаривает по-русски Трикса. Она в восторге от Сепа и очень много улыбается. В 90-е и начале нулевых она была в деревнях под Курском и Петербургом: там совсем не было дорог, в воздухе висела депрессивная атмосфера и люди много пили.
Трикса тоже родилась в деревне, но швейцарской, — в 60-х. Сейчас швейцарские деревни, как и русские села, постепенно вымирают из-за урбанизации. Лишь некоторые становятся «точками притяжения», в них открывают в основном локальные театральные студии. Но разница, подчеркивает Трикса, большая: чаще это инициатива «сверху», а не идеи местных жителей, как в Сепе.
Что отличает жителей Сепа, так это их любопытство: русское слово «любопытно» Триксе особенно нравится, она повторяет его несколько раз. Поэтому, по ее мнению, местные так легко откликаются на любые эксперименты. Пока швейцарцы гостили в Сепе, они с сепским хором пенсионеров извлекли из старой деревенской утвари полсотни новых звуков для своей радиопьесы. Скоро мир узнает, как звучат сепские лапти, деревянные чесалки и керосиновый генератор электрического тока.
«В каком-то смысле эти бабушки — панки, — соглашается с Триксой Илья Комаров. — Они свободно берут эти предметы и музицируют с ними. С этими инструментами каждый становится так или иначе панком и каждый способен творить великую музыку. Когда им откроешь дорогу, они идут по ней. Поэтому так важен их attitude [англ. “мироощущение”. — Прим. ТД] — желание и открытость».
Когда в сепской студии появились электросинтезатор и новая звуковая консоль, похожая на пульт управления самолетом, местный худрук Дмитрий Перевощиков схватился за голову: на английском-то он «не бельмекает». Потихоньку освоил сложные мануалы методом тыка: теперь, говорит: «Нажал кнопку и сиди балдей». Такой техники нет даже в райцентре — многие интершумы, фонограммы и песни для мероприятий в Игре записывают в Сепе.
Многоголосый сепский хор пользуется популярностью. Петь на два голоса вокалистам уже неинтересно, говорят: «На четыре голоса пойдем». Кроме саундтреков для радиопьесы они вместе со швейцарскими музыкантами записали еще три песни, которые специально для Сепа написал Илья Комаров.
Как не перегреть деревню
Здание сепской администрации нисколько не выбивается из экстерьера деревни. Одноэтажная деревянная избушка и три окна с резными наличниками. Над крылечком пришпандорен российский триколор, а покатая входная дверь не выше полутора метров: чтобы войти, придется пригнуться.
«В Сепе очень гибкая и демократичная администрация, с этим жителям всегда везло, — говорит автор сепских проектов Юминов. — Вся уникальность сепской истории в этом: они не просто говорят людям “да” и хлопают по плечу, а бьются за них и вместе с ними».
Так было, когда сначала у библиотеки пришлось «экспроприировать» здание для музея, потом — когда пришлось срочно искать деньги на капремонт сельского ДК. И еще много-много раз.
Музей — как первый проект — вообще дался Сепу непросто.
«Библиотекарем тогда была бабулечка, которая вцепилась в свое детище буквально когтями, — вспоминает Юминов. — Последней каплей для меня было, когда я приехал и увидел: новые музейные экспонаты подвинуты, на подоконничке поставлена рассада… А там же новые окна вставлены, новое отопление, тепло, хорошо, это же идеальная история для выращивания рассады!»
Кураторы музея очень боялись, что местные быстро обживут музей и превратят в застывшее пространство: «Навесят занавесок, наставят горшки с геранью и залепят все, что можно, файлами А4». Но музею уже четыре года — не навесили, не наставили, не облепили.
Сейчас район открывает единый музейно-туристический центр, и Музей исчезнувших деревень станет его филиалом. Пока экскурсии приносят деревне небольшие, но ощутимые 10-20 тысяч рублей в месяц. Они, как и другие источники скромного дохода от сельского туризма, остаются в Сепе.
После открытия музея у Юминова был другой страх: что он со своей командой уедет и все затухнет.
«Мы вовремя поняли, что нельзя выступать на территории с позиции патернализма, — продолжает Александр Юминов. — Потому что люди все начинают воспринимать как шапито. Максимум, какую роль нам отведут, — “достаточно денег или не достаточно”, “хорошо развлекли или не хорошо”. А надо, чтобы местные жители не привыкали: они сами признаются, что после открытия музея их снова нужно было “потрясти” и что теперь постоянно “нужен какой-то взрыв”. А я честно отвечаю: “Мы вам сделали инструменты. Взрывайте”».
Были и прямо противоположные страхи: кураторы боялись «перегреть» деревню, когда люди скажут: «Горшочек, не вари». И многие действительно устали чисто физически разрываться между непрерывной творческой работой и таким же непрерывным домашним хозяйством. Пандемия в этом смысле дала Сепу передышку.
Сейчас жители Сепа только-только открыли выставку «Сепские былички», она продлится в выставочном фойе ДК до осени. Ей предшествовали очередные десанты и экспедиции по селам и деревням, творческие мастерские, изготовление театральных декораций, потом запись и озвучка видеосказок, монтаж и подготовка экспозиции.
На очереди десятки идей и проектов: аудиогид по деревне, выставка фронтовых писем жителей Сепа, уже началась съемка сериала «Исчезающие практики повседневности». В нем жители будут рассказывать про традиционные удмуртские занятия, которые стали экзотическими: от выпекания хлеба и вязания веников до мытья полов дресвой (камень, измельченный в песок, работает как абразив). Раньше вязать веники в березовый лес ездили всей деревней — колхоз выделял автобус.
«Ни на что не променяю Сеп»
Мы сидим с активистами за круглым столом коворкинга в Доме культуры.
Главных вопросов два: почему они остаются в Сепе и что помогает деревне выживать? Ответ на первый вопрос тесно связан со вторым.
В 2010 году отставной оперуполномоченный игринского ОВД и житель деревни Пежвай Василий Лекомцев вышел на пенсию и решил восстанавливать колхоз, который развалили в 90-е. Так появилась частное предприятие «Родина».
Сейчас в совхозе трудятся 77 человек. В хозяйстве — 400 дойных коров и 380 крупнорогатых (телята, быки и недойные коровы). 18 тракторов, 5 легковушек, 1 грузовик, 3 зерноуборочных и 2 кормоуборочных комбайна.
Выручка растет, а вот чистая прибыль падает — за 2020 год упала почти вдвое, с 9 до 5 миллионов рублей.
По образованию Василий Лекомцев — стоматолог. Помимо должности директора и совладельца совхоза, он еще депутат сельсовета, живет в Игре. В селе его любят и уважают. Без Лекомцева, уверены местные, не было бы никакого Сепа: «Кто бы еще с нами так нянчился, с каждым работником».
В летнее время зарплаты в колхозе бывают выше районных: доярки получают от 30 тысяч рублей, механизаторы — больше 50.
Но, кроме совхоза, — в Сепе многие называют его «фермой» — работать больше негде. В школе девять классов — по одному на каждый год обучения, один детский сад. Многие из-за этого уезжают. Многие живут в Сепе и работают в районе или вахтами. А многие — как сын Ксенофонтовны и других жителей — переезжают в Сеп. Поэтому в итоге деревня выходит «в ноль».
Удивительно, но несмотря на бескрайние поля и просторы, купить участок в Сепе — проблема. «Земли много, а участков нет», — разводят руками жители. Аукционы и межевания стоят денег, не все готовы платить. Многие «держат» участки, но не продают: «Думают, крымские цены будут и они поднимутся», говорят активисты ДК.
Стандартные 15 соток в Сепе стоят до 100 тысяч рублей (у многих старожилов, правда, огромные участки — по 50 соток).
Руководитель ветеранского хора Алексей Лекомцев вернулся в Сеп из другой деревни несколько лет назад. Он считает, что купил 40 соток с деревянным срубом 60-х годов очень выгодно — за 180 тысяч. Участок с двухэтажным кирпичным домом стоит в районе миллиона.
Газа в деревне пока нет, подключить обещают, но когда — непонятно. Заготовка дров не пугает, сепские зимы — тоже. С холодами начинается подготовка к Новому году — «игринские» тоже приезжают сюда на корпоративы.
***
Кажется, что в Сепе нет случайных людей. Даже те, кто уезжал и повидал столицы, говорят, что не могли дождаться: скорей бы домой.
Те, кто остался, говорят примерно одно и то же:
«В городе и солнца не увидишь. Одни дома перед тобой».
«Я патриот. Где родился, там пригодился».
«Это место, которое притягивает и тормозит тебя».
«Я свой Сеп ни на что не променяю!»
Помимо растущего «функционала» деревни, Сеп — еще и просто вдохновляющая территория для художников, поэтов и музыкантов. Место, где хочется творить.
«Леша [руководитель хора] почему, думаете, приехал? — спрашивает Ксенофонтовна. — Он в нас верит. Представляете, взял и приехал?»
Алексею чуть за 30. После долгой паузы он говорит, что приехал в Сеп раз и навсегда: «Кто такой поэт, если нет композитора, кто такой композитор, если нет исполнителя, кто такой исполнитель, если нет слушателя? Тут все есть. Это ли не счастье?»
Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов