Из огня да в полымя: истории западных иммигрантов в СССР

В наши дни Россия — не то чтобы редкое, но точно не самое популярное направление для эмиграции из Западной Европы и Северной Америки. Но так было не всегда. В межвоенный период в Советский Союз приезжало множество американцев: Москва в глазах многих из них была привлекательной альтернативой капитализму, расизму, империализму и западному миру в целом. О судьбах некоторых из этих мигрантов, а также о том, как массовая миграция в СССР стала сходить на нет, рассказывает Егор Сенников.

24 июля 1930 года на Сталинградском тракторном заводе произошло примечательное событие. Роберт Робинсон, чернокожий рабочий завода, прибывший на производство из США за два дня до того, был остановлен двумя другими, белыми американцами, трудившимися на предприятии. Их звали Лемюэл Льюис и Уильям Браун — их, как и самого Робинсона, пригласили на работу в СССР после визита советской делегации на завод Ford Motor Company в Детройте в 1930 году.

Льюис и Браун (которые, кстати, были нетрезвы к концу рабочего дня) заявили Робинсону, что он должен поскорее убраться с завода. Стоя у столовой, они кричали на Робинсона, требуя отвечать им вежливо — как черный белому. «Ты должен знать свое место! Не уедешь через три дня — утопим тебя в Волге!» Словесная перепалка вскоре переросла в драку, разнять их удалось лишь русским рабочим, прибежавшим на место конфликта. Белые американцы хохотали под одобрительные крики своих соотечественников и продолжали угрожать Робинсону.

В первые дни после инцидента ничего не происходило — с Льюисом и Брауном пообщались в отделении милиции и отпустили. Лишь после того как 9 августа во всесоюзной газете «Труд» написали статью о произошедшем, разразился скандал. Тему подхватили все крупные советские издания — американцев обвиняли в национальной ненависти, на передовицах публиковались письма рабочих, негодующих из-за проявления расизма. Особенно активно выступали рабочие московского Электрозавода — в те годы это было образцово-показательное коммунистическое предприятие. Там даже прошел митинг, рабочие позвали выступить на нем чернокожего американского коммуниста Джеймса Форда.

Инженер 1-го Государственного подшипникового завода Роберт Робинсон (второй справа) дает указания рабочимФото: Лев Носов/РИА Новости

В конце концов Льюиса и Брауна арестовали, против них возбудили уголовное дело за хулиганские действия. Вскоре состоялся и суд — он начал свою работу 22 августа, прямо на Сталинградском тракторном заводе. Состав судебной коллегии был подобран тщательно — советские и иностранные рабочие со всего СССР: Озеров из редколлегии издания «Труд»; Кириллов из ЦК профсоюза металлистов; сталинградский американец Беккер; Эраст, латыш с Харьковского электротехнического завода; Гаврилов из ЦК Международной организации помощи борцам революции; Кондратьев с Харьковского тракторного завода; Блайх из Сельмашстроя в Ростове-на-Дону; Родзинская, работница московского Электрозавода; Фердинанд Кнут, немецкий бетонщик из Ленинграда.

Все вместе они довольно быстро вынесли приговор американцам — обоих признали виновными, приговорили к двум годам тюрьмы, а после суда выслали из страны (запретив на 10 лет въезд в СССР). Роберт Робинсон стал героем советской прессы, его превозносили за отвагу перед лицом расистов. Через несколько лет Робинсон переехал из Сталинграда в Москву, а в 1934 году его даже избрали депутатом Моссовета. Он жил в СССР до 1974 года, когда смог добиться права на выезд в отпуск в Кампалу, столицу Уганды. В СССР он больше не возвращался и вскоре приехал в США, где опубликовал книгу о своей жизни в России. Там он ругался на отвратительный климат, нездоровую и несправедливую политическую систему, антирелигиозность и лицемерие.

Особенно, впрочем, Робинсона раздражал расизм. Он писал: «Я узнал о фанатической нетерпимости русских к своим же советским согражданам на второй год войны. К нам на завод прислали большую группу желтокожих мужчин из Узбекистана и Казахстана, чтобы заменить ушедших на фронт рабочих. В действующую армию азиатов старались не брать, а направляли их в строительные батальоны: считалось, что им можно доверить разве что лопаты и кирки, но не оружие. Они ворочали камни, валили лес, строили дороги, как американские каторжники. <…> Заводские относились к ним с брезгливостью; послушать их, так азиаты были и глупые, и ленивые, и злобные, и вероломные, да еще от них плохо пахло».

После взрыва

Казалось бы, какая абсурдная ситуация: в Сталинграде в 1930 году два американца дерутся с третьим, чернокожим, из-за того, что им неприятно работать с ним в одном цеху. Однако для СССР конца 1920-х — начала 1930-х годов в этом было не так много удивительного. Иностранцы в целом массово приезжали в Россию. Говорили, что каждую неделю в Москву прибывало около тысячи американцев. В СССР они ехали по разным причинам: кто-то из-за идей и политики, кто-то ехал за работой, которой в США из-за Великой депрессии стало мало. У иных был авантюрный склад личности, и путешествие в Россию для них было настоящим приключением.

Но когда этот поток только начинался, обстоятельства переезда в Россию у многих были совсем другими. Далеко не все отправлялись в Москву по своей воле. Конечно, были и исключения, как, например, знаменитый американский левый журналист Джон Рид, оказавшийся в Петрограде как раз во время прихода большевиков к власти — осенью 1917 года. В столице России он был не один: с ним была его любовница — социалистка и журналистка Луиза Брайант, публицист Альберт Рис Вильямс, журналистка Элизабет Битти. Все они были свидетелями революции, восприняли ее идеалы и оставили труды и книги, в которых описывали свой опыт (самой известной, конечно, стала работа Рида «Десять дней, которые потрясли мир»). Некоторые — как, собственно, Джон Рид — стали активными сторонниками советской власти, работали в разных партийных и государственных органах (Рид, например, помогал наркомату иностранных дел) и занимались пропагандой за рубежом.

Баку, 1920 год. Съезд народов Востока. Во втором ряду Джон Рид — американский писатель и журналист, автор книги «Десять дней, которые потрясли мир»Фото: Еремин//РИА Новости

Иные ехали в Россию с благотворительными целями. Так, во время голода в Поволжье, когда миллионы человек в России были на грани гибели, помощь зарубежных организаций оказалась критически важной.

Среди тех, кто тогда отправился в Россию, были люди с самыми удивительными судьбами. Например, Анна Луиза Стронг, дочь протестантского священника из Небраски, сменившая христианство на социализм и получившая степень доктора в Чикагском университете. Она приехала в Россию в 1921 году и с тех пор связала свою жизнь со страной и коммунизмом, создавая сельскохозяйственные общины, руководя англоязычной советской газетой Moscow News и путешествуя по всему СССР.

И это был еще не самый экзотичный персонаж из тех, кто в начале 1920-х отправились в СССР. Очень яркой личностью был Владимир Шатов (известный также как Билл Шатов или Большой Бык Билл). Родившийся в Киеве в 1887 году в рабочей еврейской семье, Владимир довольно рано увлекся радикальной политикой и стал социалистом. В 1907 году он уехал из Российской империи в США — там он работал типографским наборщиком и анархистским агитатором. В США его много раз арестовывали, но это не останавливало его, а лишь больше распаляло. Летом он путешествовал по США с агитационными выступлениями, будучи практически бродягой; зимой сосредотачивался на работе в Чикаго.

В Россию Шатов возвращается вскоре после Февральской революции. Уже весной он встречается в Петрограде с Лениным и принимает активное участие в организаторской деятельности партии большевиков. После революции он участвует в гражданской войне, а в Советской России делает головокружительную карьеру. Он руководил ленинградской милицией (непродолжительное время), банками, фабриками… С 1922 года он стоял во главе компании «Нафта экспорт» — монопольного экспортера нефти из Советской России. Тогда Шатов в интервью американским журналистам шутливо сравнивал себя с крупнейшим нефтяным магнатом эпохи Джоном Рокфеллером.

Члены радикального профсоюза ИРМ (индустриальные рабочие мира) и представители американских коммунистов (слева направо): Вильям (Владимир) Шатов, Билл Хэйвуд, Георгий Андрейчин. СССР, 1922 годФото: Bettmann/Getty Images/Getty Images.ru

Деятельность Шатова в 1920-х охватывает огромное количество сфер — он занимался железными дорогами (и руководил всеми путями сообщения в Восточной Сибири), был членом правления Северо-Кавказского округа путей сообщения, председательствовал в Промбанке и Главметалле. Но главный его советский проект — Турксиб. Шатов руководил строительством колоссального проекта: железной дороги, соединившей Сибирь и Среднюю Азию. Когда новость об этом докатилась до американских знакомых Шатова — бродяг и бедняков, — они восхищались, вспоминая, как Билл много раз ездил с ними в грузовых составах по Америке, спасаясь бегством от полицейских.

За руководство строительством Шатова наградили орденом Трудового Красного Знамени. Впрочем, ни эти заслуги, ни последующая работа в 1930-х не спасли его от трагического финала. В 1937 году он был арестован — и то ли расстрелян в том же году, то ли умер в лагере в 1943 году.

Жизнь в СССР тогда была большим приключением — и исход его мог быть самым неожиданным.

«Красный пароход» отправляется в Россию

Советский Союз представлял себя страной, свободной от предрассудков и иерархий, открытой для всех — невзирая на происхождение и положение в обществе. Но, конечно, среди иммигрантов в СССР была своя иерархия: политические активисты могли рассчитывать на большее, чем простые рабочие, отправлявшиеся в СССР. Не все активисты, впрочем, были довольны тем, что увидели в молодой социалистической стране.

Осенью 1922 года из Советской России на двух германских пароходах выслали десятки интеллигентов, среди них были Питирим Сорокин и Николай Бердяев, Иван Ильин и Владимир Зворыкин, Сергей Трубецкой и Сергей Булгаков… Решение об этом принял Ленин — уничтожение такого большого количества ученых, философов и интеллектуалов было бы слишком заметным на Западе жестом. Но важно понимать, что идею о том, что неугодных можно просто выслать из страны, Ленину подали американцы.

Весной 1919 года, в преддверии Первомая, в США некие неизвестные террористы разослали тридцати шести политикам бомбы. Среди тех, кто получил смертельные посылки, были сенаторы, мэры городов, представители правоохранительных органов, судьи и издатели. США тогда были охвачены страхом перед красной угрозой, поэтому очевидными первыми подозреваемыми были анархисты и коммунисты. Большинство адресатов, впрочем, не пострадали: они либо не вскрывали коробки, либо этим занимались их секретари и служащие. Взрывами были убиты двое, ранены еще двое человек.

Подобные террористические кампании были нередки для США времен Первой мировой: в 1914 году левые радикалы из «Анархического черного креста» подорвались на собственной бомбе — взрыв потряс Лексингтон-авеню в Нью-Йорке. В 1916 году взрывы прогремели в Сан-Франциско во время парада Движения мобилизационной готовности (его представители агитировали за вступление Америки в Первую мировую войну). Теракт подготовили два профсоюзных лидера — Томас Муни и Уоррен Биллингс. В результате взрыва погибли десять человек, организаторы теракта провели в тюрьме двадцать два года и были помилованы в 1939 году. В ноябре 1917 года непойманные анархисты подорвали полицейский участок, погибли девять полицейских и один гражданский.

Бостонские полицейские с изъятой во время рейда подрывной литературойФото: Hulton Archive/Topical Press Agency/Getty Images/GettyImages.ru

Но 1919-й побил все рекорды внутреннего американского политического терроризма. Помимо рассылки бомб, год запомнился масштабными беспорядками на 1 Мая — в Кливленде, Бостоне и Нью-Йорке прошли серьезные столкновения между протестующими и полицейскими (в Кливленде погибли двое человек, еще сорок были ранены). Весь год Америка бастовала. Все началось с январской забастовки докеров из Сиэтла (бастовало больше 35 тысяч человек), продолжилось множеством погромов на расовой почве (эпицентр в Чикаго), забастовкой полиции в Бостоне и сталелитейных рабочих по всей Америке.

Власть решила энергично бороться с бунтарями. В сентябре 1918 года заработала сенатская комиссия Овермэна, которая занималась расследованием антиамериканской, коммунистической и большевистской деятельности, угрожавшей безопасности США. В ноябре под руководством генпрокурора США Александра Палмера и будущего многолетнего главы ФБР Эдгара Гувера по всей стране прошли так называемые рейды Палмера — американские силовики обыскивали и задерживали огромное количество людей, подозреваемых в коммунистической деятельности. У большинства обысканных и задержанных обнаруживались красные флаги, коммунистические листовки, оружие — этого было достаточно.

Следом начались депортации. В декабре 1919 года социалистов и коммунистов, содержавшихся в тюрьме на острове Эллис, загрузили на пароход и выслали из США в Финляндию — оттуда коммунисты должны были отправиться в Россию. Им повезло благополучно преодолеть океан, высадиться на полуострове Ханко и через Териоки (теперь Зеленогорск, город в черте Санкт-Петербурга) и Белоостров попасть в Петроград.

Пламенная Эмма

На борту было больше двух сотен человек — и самыми известными пассажирами корабля были Эмма Гольдман, Александр Беркман, Петр Бианки и Этель Бернштейн. Каждый из них заслуживает большого и отдельного рассказа, но самым показательным примером может служить судьба Эммы Гольдман.

Эмма Гольдман родилась в Ковно (сейчас Каунас) в 1869 году. После недолгой жизни в Кенигсберге семья Гольдман переезжает в Петербург. Дела у них шли не очень: бизнес отца едва оставался на плаву, а радикальные взгляды дочерей (Эммы и Лены) выводили отца из себя. Он мечтал поскорее выдать Эмму замуж, что никак не входило в ее планы: она, прочитав «Что делать?» Чернышевского, стала анархисткой и захотела основать свой швейный кооператив.

В 1885 году Эмма и Лена уехали в США, уговорив отца оплатить их переезд. В США Гольдман работает швеей, страдает от неприятных мужчин и сбегает от проблем в Нью-Йорк. Там она знакомится с другим социалистом еврейского происхождения — Александром Беркманом, уроженцем Вильны и выходцем из семьи богатого петербургского банкира. Они оба молоды, совпадают по политическим взглядам (тяготеют к анархизму) и отношению к жизни. Гольдман и Беркман становятся заметными фигурами среди американских анархистов.

Торговый корабль «Буфорд» («Советский ковчег»), на котором 249 уроженцев бывшей Российской империи были депортированы из США за политические взгляды в Советскую Россию, что стало крупнейшей депортацией из Америки по политическим мотивамФото: George Grantham Bain Collection (Library of Congress)

Они участвуют в стачках и протестах и пытаются перенести опыт революционного террора на американскую почву. В 1892 году в ответ на жестокое подавление стачки на заводе в Хоумстеде (пригород Питтсбурга) Гольдман и Беркман организуют покушение на владельца предприятия — крупного американского бизнесмена Генри Клэя Флика, известного своей безжалостностью к забастовщикам. Исполнителем покушения стал Беркман — он пришел в офис, вооруженный револьвером и заточенным напильником. Он успел выстрелить во Флика дважды: попал в левое ухо, череп, прострелил шею. Однако помощник Флика скрутил Беркмана, предотвратив третий выстрел. Сам Флик пережил покушение, суд приговорил Беркмана к двадцати двум годам тюрьмы.

Причастность Гольдман к покушению суду доказать не удалось, и она осталась на свободе. Впрочем, неудачная попытка убийства сыграла злую шутку с бастующими рабочими на заводе Флика: покушение было плохо принято и общественностью, и рабочими. Забастовка сошла на нет. Гольдман, впрочем, это не остановило, и она отправилась по стране с агитационными турами, добиваясь освобождения Беркмана; один из митингов привел ее саму за решетку. Год, проведенный в тюрьме, не остудил ее пыл. В 1901 году Эмму вновь арестовали — в этот раз по подозрению в причастности к убийству президента США Уильяма МакКинли. Убийца президента, сын польских мигрантов Леон Чолгош, встречался с Гольдман на ее публичной лекции за неделю до убийства. Но связать Гольдман с ним не удалось.

Александр Беркман вышел на свободу через четырнадцать лет после покушения, в 1906 году. До 1917 года они вместе с Гольдман активно продвигали идеи анархизма и феминизма, издавали журналы, выступали на митингах и сыграли важную роль в организации «бомбистских» терактов времен Первой мировой. Их высылка казалась логичным исходом этой многолетней борьбы с американским государством и социальным строем — власть победила.

В Россию Гольдман и Беркман отправлялись полные надежд. В своей книге Гольдман писала о своем возвращении в страну так: «Наконец я направлялась в Россию, все остальное осталось позади. Я бы собственными глазами должна была увидеть матушку Россию, землю, освобожденную от политических и экономических хозяев; русская дубинушка, как называли русских мужиков, воспряла; русский рабочий, современный Самсон, взмахом своей могучей руки разрушил столпы разлагающегося общества. Двадцать восемь дней в нашей плавучей тюрьме прошли в каком-то трансе. <…> Когда я добралась до Белоострова, первый восторженный прием беженцев закончился, но мы все еще были переполнены чувствами. Я ощущала трепет и смирение нашей группы, с которой в Соединенных Штатах обращались как с преступниками, — здесь нас принимали как дорогих гостей наши братья и товарищи и приветствовали красные солдаты, освободители России».

Однако первое очарование довольно быстро прошло. Голодный и опустошенный Петроград смутил Эмму; еще больше ее удивило засилье чекистов и военных в Москве, а также то, что большевики не ценили свободу как идею, считая ее буржуазным пережитком. Ленин, услышав их недоумение по поводу жестокости в Советской России, объяснил им, что в революционной ситуации власть не может действовать по-другому. Это не убедило Гольдман: она своими глазами видела, что чекисты часто используют насилие просто для того, чтобы извлекать прибыль из черного рынка и нелегальной коммерческой деятельности.

Эмма Гольдман и Александр Беркман, около 1917 годаФото: Wikimedia Commons

Гольдман и Беркман получили небольшую работу от Луначарского — они должны были проехаться по России и собрать материалы о революции. Гольдман, конечно, прежде всего интересовали анархисты — она встречалась с Петром Кропоткиным, посетила Нестора Махно в Гуляйполе. Чем дальше, тем сильнее было отторжение, которое вызывали у пары порядки, заведенные большевиками: они видели, что находятся в тирании, где люди лишены права голоса, где нет истинной свободы и справедливости, где власть действует невероятно жестокими методами.

Финальной точкой для Гольдман и Беркман стало жестокое подавление Кронштадтского восстания в 1921 году. Полностью разочаровавшись в Советской России, в декабре они покинули страну. Уже через несколько лет свет увидела новая книга Гольдман «Мое разочарование в России». Она писала, что настоящая революция в России проиграла.

Гольдман и Беркман затем долго скитались по Европе. В 1936 году Беркман покончил с собой, не в силах вынести мучительную болезнь. Гольдман же жила в Сен-Тропе (деньги на дом ей дала Пегги Гуггенхайм, дочь миллиардера Гуггенхайма). Она пережила Беркмана на четыре года и умерла в мае 1940-го, получая новости о новой войне, которая раздирала Европу.

Впрочем, Гольдман и Беркман хотя бы смогли уехать из СССР. Далеко не все из тех, кого в 1919 году отправили из США, смогли сделать то же самое. Анархист Петр Бианки погиб во время «добытинского» антисоветского восстания в Бийске (лидером восставших был сотрудник ОГПУ Фрол Добытин, бесследно исчезнувший после подавления восставших). Хайман Перкус был расстрелян в 1930-х, Этель Бернштейн отправили в лагерь на десять лет, а ее мужа Самуила Липмана расстреляли.

Рабочие идут на Восток

Впрочем, политические активисты и эмигранты не составляли большинство переезжавших в СССР. Да и судьба активистов не всегда была печальной: один из лидеров американских социалистов — Билл Хэйвуд сбежал в СССР в 1921 году из тюрьмы и безбедно дожил здесь до 1928 года, увлеченно занимаясь работой в Коминтерне и попутно уничтожая свое здоровье алкоголем. Захоронили его с большими почестями в Кремлевской стене.

Нет, в основной массе в СССР переселялись крестьяне и рабочие, инженеры и ученые, желавшие найти свое место в стране рабочих и крестьян, стремящиеся убежать от гнета авторитарных правительств в своих странах или не желающие мириться с жестокостями капитализма.

В период с 1917 по 1939 год в СССР переехало от 70 до 80 тысяч иностранных рабочих. Сначала их было немного — переезжавшие в начале 1920-х чаще всего были и рабочими, и активистами, как, например, итальянец Данте Корнели — в 1922 году он застрелил секретаря Фашистской партии и бежал в Петроград. В СССР он со временем примкнул к троцкистам. Корнели арестовали в 1936 году, и до 1956-го он был в лагерях на Воркуте. Переехать на Украину он смог лишь в 1960 году, а покинуть СССР — в 1970-м. В Италии он прожил еще двадцать лет, став последовательным левым антисталинистом.

Уже с середины 1920-х иностранных рабочих становится все больше, и далеко не все из них на родине были энергичными активистами. В 1922 году при Совете труда и обороны создается постоянная комиссия по иностранной иммиграции. Ею руководил Симанис Бергис, покинувший Россию после 1905 года и вернувшийся после Октябрьской революции. В декабре 1926 года комиссия опубликовала данные, согласно которым с января 1923 по декабрь 1926 года комиссия согласовала расселение 26 сельскохозяйственных и девяти производственных коллективов, насчитывающих 4400 и 1223 членов соответственно. Кроме того, в страну в индивидуальном порядке впустили около 5,5 тысячи человек, которые изъявили желание работать в сельском хозяйстве.

К середине 1920-х годов в СССР жило примерно 22 тысячи иностранных рабочих, большинство из которых было занято на различных сельскохозяйственных предприятиях. Впрочем, и промышленных рабочих было немало. Многие трудились на Московском автомобильном заводе, основанном в 1916 году при поддержке специалистов из итальянской компании Fiat. С 1923 года завод носил имя итальянского анархиста Пьетро Ферреро, убитого фашистами в 1922 году, в 1931 году его переименовали в честь Сталина.

Значительная иностранная колония была и в Автономной индустриальной колонии Кузбасс (АИК Кузбасс). Кузбасскую промышленную колонию советское правительство создало совместно с международными левыми организациями: Советская Россия страдала от нехватки топлива — и Ленин написал письмо американским рабочим, прося их о помощи товарищам по борьбе. В нем, в частности, были такие слова: «История новейшей, цивилизованной Америки открывается одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн, вызванных, подобно теперешней империалистской войне, дракой между королями, помещиками, капиталистами из-за дележа захваченных земель или награбленных прибылей. Это была война американского народа против разбойников англичан, угнетавших и державших в колониальном рабстве Америку, как угнетают, как держат в колониальном рабстве еще теперь эти “цивилизованные” кровопийцы сотни миллионов людей в Индии, в Египте и во всех концах мира».

На призыв Ленина откликнулось более 500 американцев, которым, впрочем, вскоре пришлось вернуться в США, так как условия, в которых им предлагалось работать, оказались совершенно невыносимыми. В 1926 году АИК распустили — большая часть американцев, остававшихся здесь, вернулась в США, единицы решили остаться в СССР. Так поступил, например, Джон Тучельский — он перевелся на Горьковский автозавод. Он женился, завел семью — и был арестован в 1938 году по обвинению в шпионаже. Под страшными пытками он признался в том, в чем его обвиняли, и умер в тюремной больнице в Горьком.

Чешское эсперанто в Киргизии: кооператив «Интергельпо»

В 1920-х годах в Киргизии заработал кооператив «Интергельпо», организованный рабочими чехами, словаками и венграми, — название организации было взято из искусственного языка идо и переводилось как «взаимопомощь». «Интергельпо» появилось в результате сложения всей собственности людей, желавших получить членство в кооперативе.

Кооператив развил бурную деятельность, в одно время его признавали лучшим в СССР. Его участники построили в Киргизии электростанцию, текстильную фабрику, плавильный цех и множество предприятий легкой промышленности. Члены кооператива были настоящими энтузиастами-романтиками, убежденными, что языком, на котором будут говорить все члены «Интергельпо», будет эсперанто.

Житель Фрунзе, бывший член «Интергельпо» Иозеф Томаш (справа) в Парке имени Юлиуса Фучика во Фрунзе (ныне Бишкек). 1968 годФото: Э. Вильчинский/РИА Новости

Жизнь, конечно, внесла свои коррективы, но на протяжении 1920—1930-х годов кооператив был очень важной частью экономики Киргизии, давая до 20 процентов ее ВВП (интересно, кстати, что среди тех, кто жил в те годы в Киргизии, был Александр Дубчек, будущий лидер чехословацкой Пражской весны).

В конце 1930-х часть членов кооператива была репрессирована, а в 1943 году его ликвидировали и всю собственность членов кооператива национализировали, механические цеха стали заводом имени Фрунзе. Кто-то из бывших членов кооператива смог занять административные должности в Киргизии, но большинство расселилось в других частях СССР — в основном в Средней Азии. Особенно целеустремленные присоединились к чехословацкой воинской части под руководством Людвика Свободы (будущего многолетнего руководителя армии Чехословакии), воевавшей за СССР, — и смогли вернуться на родину.

Советской индустрии нужны люди

В 1930 году в Москве прошел XVI съезд ВКП(б) — это был первый съезд после начала массовой коллективизации деревни. На нем Сталин объявил о необходимости скорейшей индустриализации СССР и строительства новой промышленности с нуля.

В последние десятилетия роль иностранных фирм в советской индустриализации интенсивно исследуется. Так, по проектам американского архитектурного бюро Альберта Кана построено более пятисот объектов: тракторные заводы в Сталинграде (том самом, где в 1930 году американцы-расисты атаковали чернокожего рабочего Робинсона), Челябинске и Харькове, множество сталелитейных заводов, автопромышленные предприятия в Москве и Горьком, подшипниковые заводы и другие предприятия.

Иностранное проектирование дополнялось постоянным притоком иностранных рабочих, которых советские эмиссары активно приглашали из-за рубежа. Причины для переезда могли быть разные.

Важной фигурой среди американских инженеров был Хью Линкольн Купер — очень опытный американский строитель гидросооружений, создававший электростанцию в Торонто и консультировавший строителей Асуанской плотины в Египте. В Россию он приехал в 1926 году и стал ключевым консультантом в проектировании Днепрогэса: давал подробные советы, придумал подковообразную форму плотины и бился за повышенную оплату для участников строительства. Купер при этом был суровым антикоммунистом. Все, что интересовало его в СССР, — это возможность заработать денег.

Первая большая волна эмиграции из Финляндии началась еще во время Гражданской войны в Финляндии — после поражения коммунистов не менее 6 тысяч красных финнов и сочувствующих им сбежали в Петроград от белого террора. Сначала беженцев отправили в специальный лагерь под Буем (город в Костромской губернии), а затем распределили по всей стране — в Муром и Москву, Петроград и Вологду, Петрозаводск и Нижний Новгород, на Урал и в Сибирь. Уже к концу лета 1918 года многие финны нашли работу или записались добровольцами в Красную Армию — там из них сформировали финские боевые отряды. Судьбы переселенцев той волны сложились по-разному. Юрье Сирола и Александр Нуортева сделали успешную партийную карьеру в Москве и Петрозаводске; Оскари Токой, основавший финское поселение под Семипалатинском, перебрался в США в 1921 году; Лаури Леттонмяки, активно строивший партийную карьеру в советской Карелии, покончил с собой в 1935 году в Петрозаводске; Тойво Алвирта, помогавший руководить лагерем беженцев под Буем, был арестован в 1937 году и умер в лагере спустя три года.

В начале 1930-х, когда по миру ударила волна Великой депрессии, многие финны стремились спастись от голода и безработицы, убегая из Финляндии в Россию, нелегально переходя границу. Советские коммунисты начали большую пропагандистскую кампанию, привлекая граждан Финляндии, — и она возымела эффект: между 1930 и 1934 годами в СССР переехало от 12 до 15 тысяч финнов. Часть из них почти сразу попадали в систему ГУЛАГа из-за незаконного перехода границы, но вскоре многим разрешили работать в разных частях советской Карелии. Там они жили в специальных поселениях под постоянным надзором ОГПУ.

Также большой поток финнов шел в СССР из США — оттуда уезжали финны, эмигрировавшие в Америку в начале XX века, надеясь, что при советской власти они смогут жить в Карелии свободно, не сталкиваясь с недостатками фермерской жизни при капитализме.

В начале 1931 года количество иностранцев в советской промышленности приблизилось к 10 тысячам человек, а уже через год на советских заводах работало больше 42 тысяч иностранцев. Иностранцы занимали важные посты: американской общиной на Харьковском заводе руководил Фред Бил, бывший лидер стачечного комитета в американской Гастонии, немец Людвиг Росальский был старшим мастером мартеновского цеха на Сталинском металлургическом заводе.

Жизнь в Советской России шокировала многих иммигрантов. Они знали, что едут в разоренную войной страну, но не ожидали оказаться в столь плачевном положении. Иностранцы видели голодающих рабочих, которые лишь притворялись занятыми в производстве, а на деле занимались изготовлением зажигалок и ключей, чтобы заработать денег на пропитание. Многие отмечали, что таких ужасных жизненных и рабочих условий, как в СССР, они не видели в капиталистической системе.

Иностранные рабочие «Ростсельмаша» на первомайской демонстрации. Ростов-на-Дону, 1933 годФото: РИА Новости

Да, после начала массовой индустриализации квалифицированные рабочие оказались привилегированным классом: они не только получали большую зарплату и разные почести от государства, они могли обучать новых рабочих и создавать с нуля целые специальности. Иностранные рабочие могли рассчитывать на хорошее жилье, а еще пользовались большой популярностью у русских женщин — почти все иностранцы женились на русских. Однако общее положение иностранцев было смутным, непредрешенным — советская власть относилась ко многим из них крайне настороженно, задержки зарплаты были обычным делом, американские финны страдали от качества советских продуктов, а французские рабочие отмечали, что даже некоторые бездомные во Франции одеваются лучше, чем большинство советских граждан.

Массовые репрессии, начавшиеся во второй половине 1930-х годов, сначала затронули иностранцев лишь по касательной. Конечно, отдельные аресты происходили еще в 1920-е: чаще всего такая судьба ожидала рабочих, примкнувших к «неправильной» оппозиции во времена партийной борьбы за власть. Но массовый террор, начавшийся в СССР вскоре после убийства Кирова, не мог обойти иностранцев стороной.

Печальная судьба ждала, например, многих итальянцев — всего в СССР их в 1930-х было около шестисот человек. Значительная часть бежала от фашистского режима, надеясь найти спасение в Советской России. Такой была история Надзарено Скариоли. В 1925 году он застрелил в Италии фашиста, сбежал из тюрьмы в СССР, вступил в компартию и долгие годы работал на макаронной фабрике в Москве, пока не был арестован в 1937 году. Почти двадцать лет он провел на Колыме и смог вернуться в родную Италию лишь в 1960 году.

Не избежал заключения итальянский коммунист Эдмундо Пелозо, регулярно приезжавший в СССР в 1920-е годы и постоянно живший в Москве с 1927 года: в 1938 году он был арестован, осужден, а в 1942-м расстрелян. Итальянский анархист Отелло Гаджи, бежавший от фашистов в Россию, был арестован еще в начале 1930-х и провел следующие двенадцать лет в лагерях в Средней Азии, где и скончался в мае 1945 года. Из заключения он, как и многие другие итальянцы, регулярно писал обращения к лидеру итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти, проживавшему в Москве. Но тот предпочитал игнорировать эти обращения.

Аресты шли кучно. Репрессировали множество немцев — в том числе и антифашистов, бежавших из Австрии и Германии: многих из них, как коммунистку Маргарет Бубер-Нейман, выдали из советских концлагерей в нацистскую Германию в 1940 году (следующие пять лет она провела в концлагере Равенсбрюк), иные так и погибли на Колыме и в Воркуте — например, австрийская актриса Карола Неер. Карельские финны старались спастись бегством через границу — и некоторым повезло. Кому-то из иностранцев везло, но в целом после чисток 1930-х годов на свободе остались десятки, в лучшем случае сотни иностранных рабочих.

К концу 1930-х иностранная община была почти уничтожена — те, кто успел уехать до начала массового террора, смогли найти себя на родине, став активными участниками рабочего движения. Но так повезло далеко не всем.

Чернокожие в красной стране

Для большевиков доброжелательность по отношению к чернокожим (прежде всего афроамериканцам и выходцам с Карибских островов) стала важной частью внешнеполитической идентичности. СССР стремился показать западным странам свое моральное и этическое превосходство во всем, в том числе и в расовом вопросе. Чернокожие активисты, приезжавшие в Петроград и Москву, все время сталкивались с подчеркнуто позитивным отношением со стороны советских властей и граждан. Афроамериканцев, с рождения привыкших жить в ограничениях расовой сегрегации, поражало, что советские граждане уступают им места в автобусе и называют товарищами.

Клод Маккей, писатель с Ямайки, коммунист, один из лидеров гарлемского ренессанса, приехал в Россию в 1922 году — и сразу же был принят на самом высоком уровне. Спустя годы он писал: «Двигаясь от Москвы до Петрограда и от Петрограда до Москвы, я с триумфом сталкивался со все новыми сюрпризами. Меня несли на гребне сладкого возбуждения. Я был подобен черной иконе во плоти. Голод закончился, нэп процветал, люди вокруг были просто счастливы. Я был первым негром, приехавшим в Россию после революции, и, возможно, меня вообще считали предзнаменованием удачи! Да, именно так».

Маккей отмечал, что никогда и нигде он не чувствовал столько гордости за то, что он чернокожий, как в России. Только прибыв в Москву на съезд Коминтерна, не познакомившись еще ни с кем в советской столице, Маккей был окружен на Тверской ликующей толпой, которая подняла его на руки и начала радостно подкидывать в воздух. Подобные встречи повторялись и потом: люди приглашали Маккея к себе домой, угощали чаем и водкой, а Корней Чуковский в Петрограде представил Маккея творческой интеллигенции и познакомил его со всеми важными поэтами и писателями.

Слева направо: Григорий Зиновьев, Клод Маккей, Николай Бухарин. Москва, 1923 годФото: Wikimedia Commons

По следам Маккея в Советский Союз отправились десятки, если не сотни чернокожих американцев. Они приезжали в Петроград и Москву, где их, вчерашних жителей гетто и лачуг, селили в замечательных гостиницах или давали комфортабельные квартиры — словом, принимали как дорогих гостей.

Советский Союз давал своим афроамериканским гостям колоссальные политические возможности. Отто Холл, сын сторожа из Небраски, приехал в Москву, занял важный пост в Коминтерне и давал Сталину советы о расовых взаимоотношениях в США. Американский чернокожий коммунист Ловетт Форт-Уайтмен переехал в СССР, выступал на конгрессе Коминтерна и учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока, регулярно споря на тему о том, что в США вовсе не нужна автономная «негритянская республика» в южных штатах: он, как убежденный коммунист, не видел пользы в создании государства на расовых основаниях — верным ему казалось лишь социальное разделение. В 1935 году Форт-Уайтмен был арестован (по доносу своего чернокожего коллеги из Коминтерна Уильяма Паттерсона), выслан в Семипалатинск, а затем отправлен в лагеря на Колыме, где и скончался в начале 1939 года. Гарри Хэйвуд, еще один чернокожий коминтерновец, сформулировал тезис о необходимости создания «негритянской республики», а также активно продвигал позицию афроамериканцев в Коминтерне.

Активное развитие отношений с афроамериканскими активистами продолжалось до 1939 года: подписание Советским Союзом пакта Молотова — Риббентропа было воспринято многими как предательство интернациональной позиции, отстаивавшейся ранее. После этого многие чернокожие покинули Советский Союз и эпоха первой большой советской дружбы с чернокожими подошла к концу. В 1950—1960-х начинается ренессанс таких отношений — прежде всего с представителями африканских государств, получивших независимость от колониальных европейских империй.

* * *

Советский Союз начинался как грандиозный интернациональный проект, декларировавший свою приверженность межнациональному сотрудничеству и отказу от дискриминации на почве происхождения. Сюда ехало огромное количество самых разных людей — мечтателей и романтиков, циников и строгих прагматиков. Судьбы этих странников сложились по-разному — они переплелись с историей страны и идеологии, стали ее частью и прошли через те же изломы и повороты. А потом на долгие годы Советский Союз стал очень и очень закрытой страной и о былом гостеприимстве будто бы почти ничего не напоминало. Но лишь до поры до времени.

Участники VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. 1957 годФото: В. Гаспарянц/РИА Новости

В 1957 году в Москву приехали десятки тысяч иностранцев на Всемирный фестиваль молодежи. Французы и англичане, колумбийцы и американцы, японцы и новозеландцы — все они ходили по московским улицам (тем же самым, по которым двумя-тремя десятилетиями ранее ходили деятели гарлемского ренессанса, финские рабочие и немецкие бетонщики), знакомились со своими сверстниками из СССР и открывали для себя новую культуру. Начиналась новая эпоха в отношениях СССР с иностранцами — совершенно другая, но не менее интересная.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!