Ольга и Слава
Астрид вертит в руках маленький флакон из стекла.
«Средство для чистки бриллиантов», — читает она. У Астрид (так она представляется) короткий фиолетово-бирюзовый ирокез и опыт жизни в заброшках. Сейчас она психолог в группе поддержки для бездомных женщин.
На группу поддержки в «Культурную прачечную» (проект благотворительной организации «Ночлежка», где бездомные могут бесплатно постирать и высушить свою одежду) я приехала с десятком коробок «Доширака» и шоколадными вафлями. Меня посадили рядом с электроплиткой, выдали турку и поручили варить кофе.
Кроме меня и Астрид, пришли еще четыре женщины. У каждой из них свои причины бездомности, стаж жизни на улице и история отношений с мужчинами. Поговорить со мной согласилась только Ольга.
У Ольги штаны в красных розах, прокуренный голос и подлокотный костыль (трость с опорой под локоть): когда она переходила дорогу на зеленый свет, ее сбила машина. Даже сделав скидку на двадцатилетний стаж бездомности, я не решаюсь дать ей меньше пятидесяти пяти лет. Оказалось, сорок три. Последние три года рядом с ней Славка.
В прошлом у обоих неудачные отношения. Славу бросила девушка, тоже бездомная. Он, как и Ольга, попал под машину. Пока лежал в больнице, девушка ушла к другому. «Ей не понравилось, что он не может нормально ходить, и она перешла к старому деду. Когда он ей звонил, трубку не брала или брал дед этот, говорил: “Еще раз позвонишь, я тебя от*** (побью)”», — рассказывает Оля.
Ольгу предал парень. В пятнадцать лет она родила от него ребенка. «Он хотел сына. На, получи. Получил. Выставил нас ночью на улицу, зимой, холода тогда были. Мы потом помирились. Жили несчастливо, просто жили. Второй сын родился через шесть лет, он даже близко к нам не подошел», — Ольга до сих пор не простила. Сейчас сыновья Ольге не помогают, а с отцом у обоих хорошие отношения.
Ольга и Слава жили в подвалах, на чердаках, в шалаше, который сами построили. Из-за травмы Ольга не может далеко ходить, поэтому Слава отправлялся на заработки один: собирал бутылки и банки. Сейчас он работает на стройке дома в Ленобласти, там и живет. По выходным приезжает к Оле в «Ночлежку». Привозит ее любимый кофе и отдает весь заработок, чтобы не пропить. «Бывает, бухает. Я его терпеть таким не могу, — говорит Ольга. — Не хочу, чтобы он пьянствовал, потому что зима на носу, нужно комнату подыскивать, чтобы он был под крышей». Так они заботятся друг о друге. Но это не любовь.
«После предательства я просто не понимаю эту любовь. Были связи, но искренних отношений не было. Никому я не говорила “люблю”, просто отвечала: “Не привыкайте ко мне”. Но почему-то все привыкают. Слава тоже привык. Зря».
Со Славкой отношения у Ольги исключительно дружеские: «Секса у нас нет. Даже не целуемся. Меня это раздражает — целоваться. Я просто ненавижу парней». На группе поддержки у Астрид можно взять презервативы. Правда, чаще всего из них надувают шарики. Ольга говорит: «Мне презервативы на фиг не нужны, я не сношаюсь».
Три месяца назад Слава сделал Оле предложение. На пальце у нее блестит кольцо с камушками. Но ни о семье, ни о любви она не мечтает. Мечтает об одном — жить, а не выживать.
Созданием семьи или ее видимости решается проблема не только безопасности, но и эмоциональной близости, которая психологически поддерживает обоих. Социолог и стажер-исследователь Центра молодежных исследований Евгения Кузинер говорит, что в условиях бездомности люди объединяются и сближаются, чтобы друг друга поддерживать: «Складываются пары, возникает не только любовь, но и дружба. Проще быть с кем-то, чем бороться одному. Это и безопасность, и поддержка, и забота друг о друге. Поэтому бездомные часто называют друг друга “муж” и “жена”. Для них это способ подчеркнуть степень близости, обозначить, что они пара, и держаться друг за друга». Астрид добавляет, что люди, между которыми нет секса и даже поцелуев, тоже могут называть друг друга мужем и женой. При этом вместе спят, например в заброшке, он ее защищает, она о нем заботится, с ним флиртует. И такую пару тоже все окружающие воспринимают всерьез.
Ольга говорит, что люди на улице друг друга не бросают, потому что они в одной ситуации. Они выживают, а вдвоем делать это легче: «Если бы я не встретила Славку, не знаю, что в данный момент со мной было бы. Может быть, повесилась, может быть, спилась. Жизнь — тяжелая штука. Но есть поддержка, есть крыло, есть кому поплакаться».
Брат Оли умер, отравившись дымом во время пожара дома. Сестра Манька пропала без вести, потом умерла мама. После этого Ольга ушла в запой — и ее лишили родительских прав на сыновей. В «Ночлежку» полгода назад ее привел Слава. Здесь ей помогают оформить инвалидность и вернуть бабушкин дом в Ленобласти.
«Я ненавидела папу за то, как он обращался с мамой, жену брата — за то, как она с ним поступила, и Манькиного жениха, который ее бил и заставлял, чтобы она на него работала. Любви у меня как таковой никогда и не было. Вот как объяснить, шо такое любовь? Вы мне объясните».
Татьяна и Сережа
Бездомные люди не обязательно живут прямо на улице. Они строят шалаш, как Ольга и Слава, или обустраивают подвал, а в заброшенных домах у семейных пар часто отдельные комнаты — им, как и любым другим парам, важно личное пространство. Любое из этих мест они будут называть домом.
«У меня в двадцать лет уже все было пройдено: и проституция, и наркомания. Мать работала на мясокомбинате, я — на конфетной фабрике. Воровали. Клиентов было — во-о-от. Денег хватало. Дочка полностью на материной шее была, я бухала», — рассказывает Татьяна.
С ней мы тоже общаемся в «Ночлежке», где Татьяна живет последние два года — в комнате более чем на десять женщин. Татьяне пятьдесят три, у нее вьющиеся волосы до плеч цвета соли с перцем, но соли больше. Поверх футболки с принтом в виде розовых эскимо надет темно-красный кардиган. Сначала Татьяна не хотела вспоминать прошлое, но в процессе разговора оказалась очень откровенной.
С квартирой у нее вышла классическая история. Хотели разменять с доплатой на Пискаревском проспекте — этим занимался знакомый сына маминой подруги. Но в течение одного месяца Татьяна осталась без квартиры, без мамы, без дочки и без доплаты.
«Что я подписывала, я ни одного документа не прочитала. Десятого мая первого года (2001 год. — Прим. ТД) нас привезли в новую квартиру, но не на Пискаревском проспекте, а в деревню Выскатку, это 101-й километр, бандиты. Мать умерла 1 мая. Естественно, я бухала каждый день. То паспорт заложу за бутылку [продавцу водки], то документы на квартиру. Деньгу получу — выкуплю».
Через год Татьяна и ее девятилетняя дочь Маша приехали обратно в Петербург, в район, где жили до переезда, — Выборгский. Татьяна сразу познакомилась «с девчонками», они пригласили ее жить с ними в подвале. Согласилась, так как жилья в Петербурге у нее не было, а в деревню возвращаться она ни за что не хотела. Почти тут же Маша пропала. Татьяна дочку не искала.
Продукты Татьяна и другие бездомные брали в универсамах «Перекресток» и «Пятерочка». Сотрудники выносили им просроченные на день-два-три товары, все в упаковках, поэтому в помойках она не рылась. Говорит, что питались они «дай бог каждому домашнему человеку». У нее даже были свои клиенты среди домашних — бабушки, женщины. Хватало и продать, и поесть.
Сережу она встретила на помойке за «Перекрестком». Ему было двадцать четыре, ей тридцать пять. Он сразу предложил жить вдвоем.
«У Сережи на примете уже был подвал, и мы стали обустраиваться. Не знаю, как сейчас бомжи живут, но мы жили шикарно. В подвале было электричество, горячая и холодная вода — без воды бы я не смогла жить. У нас был телевизор, плитка, я готовила. Постельное белье было, я стирала. Как в квартире, только что вот трубы».
Бездомным важна хотя бы иллюзия дома. Поэтому женщина создает в месте жительства атмосферу уюта. «В нашем патриархальном обществе считается, что женщина — мать, жена и хозяйка домашнего очага. Поэтому даже в ситуации бездомности ей важно показать свою роль — любимой женщины, — говорит Евгения Кузинер. — Когда мужчины ходят на заработки, например собирать железо, они женщин с собой не берут. Женщина должна сидеть дома, даже если дом — это палатка в городском парке».
Так бывает не всегда. Часто на женщину ложится несколько социальных ролей: она ходит на заработки наравне с мужчиной (а иногда вместо него) и ведет домашнее хозяйство. «Это патриархат в квадрате, потому что мужчина ценен сам по себе», — считает Астрид.
Чтобы дворник не выгонял из подвала, у него же и халтурили: Татьяна мыла лестницу, Сережа помогал убирать двор.
В семье Татьяны и Сергея оба не сидели без дела. Вместе собирали банки, металл. У Сергея была неофициальная работа (помощник начальника по ремонту промышленных холодильников), а еще наркозависимость. Он дышал бензином, клеем, лаком. В такие моменты ему «сносило башню», он бил сожительницу. Синяки не успевали заживать, даже зимой Татьяна ходила в черных очках. Уйти от него не думала: «А куда идти? К знакомым в другой подвал? Я его любила, Сережу. Как я бы одна была? Нет-нет».
С одной стороны, быть с мужчиной — это стратегия выживания на улицах: меньше шансов стать жертвой физического и сексуального насилия со стороны бездомных мужчин. С другой — наличие партнера не гарантирует женщине безопасности от него самого. «Женщина считает, что теперь у нее есть защитник, но часто сталкивается с абьюзером, —объясняет Астрид. — Тем более что из-за домашнего насилия на улице оказывается огромный процент женщин. Если у них есть непролеченные травмы от предыдущих отношений, расшатано ментальное и физическое здоровье, потеряно доверие к миру в целом, они снова попадают к абьюзерам. И цикл насилия повторяется».
Так же спокойно, как избиения гражданского мужа, Татьяна описывает сексуальные отношения: «С презиками я за свою жизнь только два раза трахалась. С Сережей мы когда спали, он в меня просто не это самое». Кажется, что улица — самое неподходящее место для секса, и, по словам Кузинер, многие вообще не верят, что у бездомных может быть секс. «Бездомных экзотизируют: они не могут заниматься сексом, не могут любить, ведь они живут на улице. Но в этом плане они такие же, как мы, тоже испытывают чувства и могут кого-то желать», — говорит Кузинер.
Секс — нормальная потребность, и, кто ищет, место для секса всегда найдет. Сексуальные отношения есть, даже если оба живут в заброшенном здании без окон и крыши, на вокзале или прямо на улице. «А когда есть деньги, пара снимает комнату за полторы тысячи рублей. Это частая практика», — говорит Астрид.
Когда партнерши или партнера нет, а деньги по-прежнему есть, обращаются к услугам секс-работниц. Бездомные мужчины, как и другие, тоже потребители коммерческого секса. «Еще год назад проститутка туалетная стоила полторы тысячи рублей. Туалетная — это которая делает минет в кабинке туалета, — поясняет Астрид. — А недавно мужчина на группе пожаловался, что проститутки подорожали — теперь пять тысяч в час».
Из-за постоянного употребления алкоголя Татьяна не заметила отсутствия месячных.
«Чувствую, низ живота тянет. Снимаю штаны, там — плюх. Я так испугалась. Сереже говорю: давай скорее тряпку. Надавила на живот. Готовый мальчик был, — Татьяна разводит ладони сантиметров на двадцать. — Уже с писькой. С ручками, с ножками. Хорошо, я выдавила место (плаценту. — Прим. ТД), по интуиции давила на низ живота. Выкинула, значит, так богу было угодно. Даже если бы родился живой, куда бы я его оставила?»
Несколько лет назад Татьяна нашла свою дочь Машу. После того как она потерялась, какие-то люди помогли ей вернуться домой. Она окончила школу, выучилась на парикмахера, переехала к мужу. Муж принимает наркотики и бьет Марию. Татьяна видела старшего внука, когда ему было два года, сейчас столько же младшей внучке. С ней пока не виделись.
Татьяна и Сергей прожили вместе одиннадцать лет. Друг другу не изменяли. Пока не появилась Вика. Сергей назвал причины расставания: «Мне надоело, что ты бухаешь». Для бездомных мужчин вообще важно, чтобы женщина была непьющая, следила за собой, пользовалась косметикой, а главное, была чистой с точки зрения гигиены — это на улице особенно ценится. На самих себя требования «не пить» и «принимать душ» распространяют редко. Опять же, любой мужчина — ценность.
После этого Татьяна переехала к домашнему мужчине: «Колю я не любила. Бухали, да и все. Конечно, он так не распускал руки [как Сережа]. Бухал, но был работящим. Потом Коля стал плохо кушать, сохнуть не по дням, а по часам. В больнице он умер: рак. На похороны я не поехала, не люблю эти процедуры».
Татьяна прожила в подвалах пятнадцать лет. Постоянные побои от Сережи — только верхушка айсберга. «Правая рука не поднимается после инсульта. Вообще, я вся перебитая. Голова как решето. Машина три раза сбивала. Собьет, денег дадут, выпьешь — и ничего не болит. У меня своя анестезия была. К врачам никогда не обращалась».
После смерти Коли Татьяна переехала на «дачу». Так она называет огороженную территорию за «Перекрестком» — тем самым, где впервые встретилась с Сережей. У нее были матрас и одеяло, там она спала летом 2018 года. «Но матрас — это ни о чем, все равно тянет от земли. У меня отказали ноги. Я лежала, мне приносили пить, курить, поесть», — говорит она.
Кто-то вызвал скорую. Из Боткинской больницы женщина попала в Дом милосердия Матери Терезы, где прошла 12 шагов анонимных алкоголиков, после чего попала в «Ночлежку». Там же узнала о том, что ее Сережу депортировали на родину, в Одессу. Уже два года от него нет вестей. Татьяна беспокоится, чтобы его не посадили. Но снова сойтись не хочет: боится, что запьет и ноги откажут.
«Не хочу я никакого мужика. Хочу, чтобы у дочки было настоящее женское счастье. А для себя я об этом не думаю. Зубы надо вставлять».
Любовь и Александр
Притом что создать семью стремятся многие бездомные, оформить отношения официально они не спешат. Иногда дело в отсутствии паспорта, но чаще о таких формальностях просто не думают. Когда нет официального места жительства и работы, свидетельство о браке тоже кажется ненужной бумажкой.
Браки заключают в исключительных случаях. В доме трудолюбия «Ной» брак — одно из правил проживания. Это крупнейшая благотворительная организация помощи бездомным в Москве и Московской области, в домах «Ноя» живет больше тысячи человек.
Романтические отношения здесь разрешены, только если в это понятие входят совместные прогулки и любые другие бесконтактные способы коммуникации. Строгий запрет на секс объясняет основатель и руководитель «Ноя» Эмиль Сосинский: «Наши рабочие дома находятся под духовным руководством православного храма, и если люди официально не зарегистрировали брак, то это блудные отношения, ни к чему хорошему они не приведут. Если люди начинают сожительствовать без брака, мы объявляем им штрафные санкции — раскидываем по разным домам. Они не смогут жить у нас в одном доме, пока официально не распишутся».
Когда пара принимает решение пожениться, то сообщает о своем решении руководителю дома, в котором живет. «Брак обязателен, а венчание — нет. Оно вообще для неверующих людей вредно. Венчанных пар у нас мало», — говорит Сосинский.
Разводы в «Ное» тоже есть, но их на порядок меньше, чем «в миру». Тут всеми силами стараются семью удержать. Семейным платят за работу на 10 процентов больше, чем одиночкам. Если пара «заслуженная» и нужная для приюта, например она повар, а он бригадир, тогда им, скорее всего, дадут отдельную комнату. Это возможно при наличии свободных мест, ведь каждая выделенная семье комната — минус пространство для других бездомных. Сейчас заслуженных пар в сети «Ной» порядка тридцати. Если один из пары или оба начинают пить или не ходят на работу, они теряют комнату. Чтобы вернуться в нее, нужно пройти реабилитацию. Сосинский отмечает, что большинство подопечных, вступивших в брак, что называется, остепеняются, то есть меньше пьют и со временем находят отдельное жилье.
Когда в брак вступают «незаслуженные» подопечные, им комнату не дают. Жена продолжает жить в общей женской комнате, муж — в мужской. Иногда им дают возможность закрываться в какой-то комнате, чтобы побыть наедине. Если после таких свиданий рождается ребенок, мать продолжает жить с женщинами или переезжает в отдельный дом, где живут только мамы с детьми. Эмиль Сосинский считает, что там им лучше.
Если беременность наступает вне брака, пару снова ждут штрафные санкции: женщину и мужчину расселяют по разным домам, пока они не поженятся. Если женщина не говорит, кто отец ее ребенка, штраф распространяется только на нее. Аборты в «Ное» запрещены. Сделавшую аборт женщину выгоняют на улицу.
Несмотря на «привилегированное» отношение, вступают в брак не все. Некоторые пары уходят из «Ноя» и живут в гражданском браке.
Причины, по которым Александр оказался на улице, он вспоминать не любит, упоминает только семейные дела, бывшую жену и вино. Дома он не был около четырех лет, но на улице провел только одно лето — настоящее везение с точки зрения бездомности. Жил в 90 километрах от Москвы, то один, то с компанией, ночевал «на трубах» (теплотрасса. — Прим. ТД). О женщинах не думал. «Понимаете, все эти мысли заливаются вином», — говорит он. Оказавшись в «Ное», Александр вылечился от алкогольной зависимости и встретил любовь — буквально. Его нынешнюю партнершу зовут Любовь.
Александр и Любовь познакомились, когда обоим было под пятьдесят. Люба к тому моменту около трех лет жила в «Ное», Саша немного дольше. «До этого у меня была плохая жизнь. Я убежала от мужа, побоев, скандалов, пьянок», — рассказывает Люба. В «Ное» она сначала была уборщицей, потом стала поваром на кухне.
Общались, вместе ходили по магазинам, Саша приносил Любе сигареты — у бездомных людей они ценятся больше, чем еда. «В доме все знали, что мы вместе гуляем, вместе ходим. Никакой другой мужчина уже ко мне не мог подойти, потому что знал, что у меня Саша есть, а у Саши есть я, — говорит Люба. — Дружба переросла в любовь». Через полгода Александр предложил Любе жить вместе.
Из «Ноя» они ушли год назад, снимают однокомнатную квартиру в Тульской области. Работают: Люба на фармацевтической фабрике, Саша охранником. «В квартире сначала была разруха, но я полностью ее обставила, купила холодильник, микроволновку, стиральную машину — все это нужно для совместной жизни. Сейчас у нас настоящая семья», — несмотря на отсутствие штампа на четырнадцатой странице паспорта, друг друга они называют «муж» и «жена».
«Я хотела создать семью, но не хотела оформлять отношения. Я несколько раз была замужем, Саша тоже был женат. Все у нас по-человечески. Поужинали сейчас. Саша сходил арбуз купил, телевизор смотрим — “Глухаря”. У нас все хорошо. Но даже если плохо будет, я все равно буду с ним».
Свадебную статистику в «Ное» не ведут. Сосинский перестал считать года три назад, когда свадеб среди подопечных дома трудолюбия (а их около тысячи) стало больше сотни. Чаще всего это браки между бездомными, но есть и другие варианты: «Бывает, что мужчина живет у нас, а женщина, что называется, “из мира”. Тогда либо она его забирает к себе, либо приходит жить к нему в “Ной”, такие случаи тоже были».
Чтобы женатым парам было комфортнее, Сосинский собирается открывать первый в сети «Ной» семейный дом. В нем те, кто расписался, сразу получат комнату: «Сейчас мы ищем подходящий дом. В нем должно быть 10—15 комнат, много санузлов и душей. Прибыль семейный дом приносить не будет, но надо, чтобы он хотя бы выходил в ноль».
«Среди бездомных примерно 15 процентов женщин. Поскольку женщин меньше, им легче выйти замуж и найти дом. Часто мамы с детьми выходят замуж за тех, кто их прилично старше. У нас выйдет замуж любая, вне зависимости от возраста и состояния», — уверен Сосинский.
Не все приюты обязывают вступать в брак, но и семейные комнаты, скорее, исключение. В «Ночлежку» семейные пары заселяются на общих основаниях, то есть в разные комнаты, а то и на разные этажи. Мужчины вместе с женщинами могут оказаться только в местах общего пользования: в библиотеке, во дворе или в прачечной. По этой причине многие не готовы идти в приют, а предпочитают остаться в подвале или другом временном месте проживания. Зато правила «Ночлежки» не предусматривают жестких наказаний за сексуальные отношения. Сексуальные вопросы — не важно, оформлен брак или нет — решаются вне стен проектов «Ночлежки». Жильцы не ограничены в передвижениях и, предупредив своего соцработника, могут не ночевать в приюте, а, например, снять комнату в хостеле.
Мария и Сати
Среди бездомных людей встречаются не только традиционные пары. Гомосексуальные отношения тоже есть, просто не все готовы их афишировать — впрочем, как и в обычной жизни. Но улица — среда более агрессивная еще и потому, что среди бездомных много бывших заключенных, которые к однополым отношениям относятся без понимания: за это могут убить.
Мария Власова — личность среди бездомных известная. Вместе с ней «Новая газета» снимала фильм про бездомных «Другая сторона улицы». Без жилья и прописки Мария осталась в 2018-м. Сама она с насилием на улице не сталкивалась, но подтверждает, что другие женщины часто подвергаются агрессии, изнасилованиям, побоям со стороны мужчин: «Я лежала в туберкулезной больнице в Москве, она для бомжей специально. Там соседки были, которые по двадцать, по тридцать лет на улице. Вот они рассказывали: одну “розочкой” порезали. Какую-то девчонку хотели изнасиловать, она за нее полезла вступаться — и ее порезали, до реанимации дело дошло».
До того как оказаться на улице, Маша жила во Владимирской области, работала то почтальоном, то ревизором наземного транспорта и пила водку. Без дома осталась в тридцать три года. Лежала в больнице, врачи поставили диагноз СПИД и посоветовали готовить себе место на кладбище.
«Когда тебе это говорит врач, ты реально начинаешь готовиться к смерти. Вопрос похорон стоял остро. Родственников у меня нет, и одна знакомая обещала ухаживать за мной, пока я не умру, а потом похоронить. И чтобы моя квартира во Владимирской области не досталась государству, я переписала квартиру на нее».
Мария не умерла, а пошла на поправку. Но осталась без жилья. «Человек, который в пятнадцать лет забил до смерти другого человека и отсидел десять лет в тюрьме, вряд ли может поступать порядочно, — говорит про ту знакомую Мария. — Ну нет и нет жилья, чего уж. Это ж не руку отрубили. Выходы надо искать, чтобы не жить на улице».
И она все время находила где жить, когда не в больнице. «У знакомых, в питерской “Ночлежке”, в Москве жила — в шелтере для ЛГБТ, — перечисляет Маша и делится главной новостью: в сентябре у нее наконец-то появилась прописка. — И все, больше не смогу называть себя бомжом официально».
В том же году Мария встретила Сати. Они лежали в одной палате в туберкулезной больнице. «Туберкулез объединяет людей, — смеется Маша. — У нас любовь. Трудно поверить, что так бывает, но есть такое».
Сати домашняя. После выписки у них были отношения на расстоянии: Сати жила дома, в Москве, а Маша — в Петербурге в «Ночлежке». По словам Маши, бездомные не только сильнее друг за друга цепляются, но и лучше заботятся. Недавно Сати купила квартиру в Москве. Теперь они живут втроем — завели собаку, йоркширского терьера Микки.
Пообщаться с «Такими делами» по телефону Сати отказалась, но отвечала на вопросы через Машу.
«А тебя не смутило, что я бездомная, когда мы стали встречаться? — кричит Маша куда-то вглубь квартиры и передает ответ: — Нет, ее не смутило, она же полюбила меня. А там уже не важно, живешь ты дома или нет».
Проведя на улице четыре года, Маша называет бездомных женщин невидимками. И говорит, что мужская иерархия среди бездомных имеет большое значение.
«Бабу на вокзале в толпе бездомных слушать никто не будет, а мужика будут. Когда я тусовалась с бомжами на Курском вокзале, женщины закуску к водке делали — разводили пюрешку. Еще денег стреляли на выпивку — по два, по три рубля. Банки собирали, на “алюмишке” сдавать. Если она ходячая, может ходить по улицам, собирать металлолом, сдавать, приносить деньги. Поесть что-то приготовить. Что делают мужчины? Бухают. Серьезно, бухают. Всё. Женщины тоже бухают. Очень трудно не пить на улице».
Сейчас Мария и Сати не работают. «Мы семья инвалидов по туберкулезу, просто в Москве пенсии побольше. На работу, конечно, устроюсь. Работать — это в порядке вещей. Опять хочу пойти ревизором, потому что я эту работу знаю и там тяжести не надо поднимать. Все на самом деле здорово. Главное — не опускаться на самое дно».
Дарен
Дарен сразу говорит: «У меня ужасная история про отношения — как с домом, так и с человеком».
Дом сейчас — это комната в коммуналке в центре Петербурга. В комнате два окна с видом на крышу, изразцовая печь с перекрытым дымоходом, стол с фанерной столешницей, вместо кровати — матрас с постельным бельем. И клопы, которых не удалось вытравить за четыре года. В борьбе с ними пол посыпан белым порошком. Здесь Дарен живет без ведома хозяйки комнаты.
«Мы со второй женой жили здесь шесть лет, до прошлого года. Дома и в браке мне все время было нервно, мучительно, одиноко, тревожно, страшно, неспокойно, злобно. Жена меня била, я ответил ей только раз — мне не понравилось. Я прятался от жены на кухне. Но все равно пытался построить в этой комнате дом, мне это было очень важно».
Бывшую жену Дарен все еще любит. Но сейчас с ним живет только канадский сфинкс Чит. Сидит у хозяина на коленях, вылизывает его щетину, уши и коротко стриженную голову с залысинами.
Дарен родился на Украине — в теле девочки. Уже года в четыре стал понимать, что это тело чужое. В 2006-м сделал двойную мастэктомию, через год — гистерэктомию. И получил новые документы — на имя, которое выбрал себе сам, Дарен.
До этого он учился в МГТУ им. Н. Э. Баумана на физика-ядерщика. На третьем курсе бросил, потому что не мог больше терпеть обращение в женском роде. Тогда он стал бездомным: съезжать из университетской общаги было некуда. Началось долгое путешествие по знакомым.
Дарен говорит, что нравится людям, поэтому всегда находит, у кого остаться, хотя такой способ жизни выматывает и психологически, и физически. Самый долгий период, который Дарен жил у чужих, — полтора года, самый короткий — неделя. Однажды ночевал в лесу, две ночи провел на вокзале — и те не подряд, бывало, просто ходил по городу ночью, то есть ночевал на ногах. Такое состояние называется «скрытой» бездомностью. «В том месте, где люди знают, что такое дом, у меня дырка. И я не знаю, чем ее закрыть», — в особо болезненных для обсуждения моментах Дарен заикается.
С постоянной работой у него не складывается. Делал украшения из проволоки с камнями, кожаные переплеты для книг, занимался переводами эзотерической литературы (так и заработал 17 тысяч на первую операцию). На преподавателя йоги недоучился, поскольку домашняя практика подразумевает дом, а дома у него нет. Сейчас работает на треть ставки в центре выдачи одежды малоимущим «Спасибо!», хотя уверен, что больше похож на того, кому раздают бесплатные вещи. Иногда деньги ему переводит мама, иногда сестра. Поскольку раньше Дарен жил в зоне, затронутой чернобыльской катастрофой, ему полагается ежемесячная социальная выплата в размере 772 рублей. На эти деньги он покупает ампулу препарата на основе тестостерона — трансгендерным мужчинам такие уколы нужно делать всю жизнь.
Дарен говорит, что транс-люди обычно не акцентируют внимание на том, что при рождении у них был другой пол. И на улице их задача не проявлять себя, а мимикрировать, выжить, поэтому трансгендерные люди скрывают свою идентичность. «В штаны к транс-мужчине проверять никто не полезет, потому что это будет признаком того, что лезущий в штаны сам более-менее гей. Что касается транс-женщин, я уверен, что это ад, потому что им редко удается добиться по-настоящему женственной внешности и голоса. Мне кажется, на улице они выживают недолго», — делится он своими соображениями.
Дарен выбирает девушек, которые «очень заморочены на секс». Жена знала, что он — трансгендерный мужчина, и принимала это. Но он избегал интимной близости: «У меня есть сексуальные желания, но нет возможности их реализовывать, потому что есть серьезное неприятие своего тела. Считаю его чрезмерно женским».
Дольше всего на одном месте Дарен жил в этой коммунальной комнате, с бывшей женой: «Бывшая жена обвиняла меня в том, что мне нужна не она, а эта комната. И это было обосновано. Я ее любил, но при этом хотел жить в доме».
Чтобы не сидеть у жены на шее, он стал добывать еду — любыми способами: «От голода люди умирают в Африке, а у нас голодают только бомжи без рук, без ног и социальных связей. А те, кто может подойти к помойке, голодать не будут».
В доказательство своих слов Дарен приглашает меня на общую кухню. Открывает холодильник. А дальше — как в сказке про скатерть-самобранку. Достает пластиковый бокс с обрезками жареного куриного мяса из шавермы. Сладости без сахара, которые выбрасывают в магазине «Нолькалорий» на Лиговском проспекте. Срезанные корочки пармезана, его выбрасывает пиццерия на углу улиц Восстания и Жуковского. Четыре десятка яиц — списание «Дикси» на 7-й Советской, и несколько бутылок молока оттуда же. Крупное и свежее соцветие брокколи выбросил Мальцевский рынок. В больших черных мешках «ВкусВилл» выбрасывает самые разные продукты, оставшиеся после акции «Минус 40 процентов». Начатая коробка масла «Президент», творог, колбаса, индейка — их выбросили люди.
Когда мы возвращаемся в комнату, на столе не хватает двух кусков шоколадного рулета, а в углу облизывается Чит.
Дарен признается, что странно заводить домашнее животное, когда у тебя нет дома. Он завидует бездомным, которые называют домом любую крышу над головой и считают себя домными. Но когда я спрашиваю его о целях и мечтах, в ответах нет ничего о доме: «Я сам с собой не могу ужиться. При чем тут дом?» И объясняет: «Это сначала кажется: что угодно лучше, чем улица. А потом можно даже гордиться — я не сдох, я выжил в том, что казалось адом. Навык выживания на улице или навык выживания без денег, который есть у меня, — это ценность. У меня это получается, я этому даже научить могу. И если у меня нет дома, но меня любят — мне теплее. А если не любят, то пропадай моя телега, можно и замерзать».
Через несколько дней Дарен присылает сообщение, что в конце недели переезжает в комнату дальней знакомой, куда его пустили жить за квартплату. С собой он забрал вещи в картонной коробке, тубус с рисунками, кота и любовь к бывшим — жене и комнате.