Поймать память

Я всегда завидовал людям, выросшим рядом с лесом. До сих пор не понимаю, как люди отличают одну птицу от другой, как понимают, чем отличается липа от ольхи или белый гриб от подосиновика. Зато мне хорошо знакомы разновидности ветра, оттенки запахов пыли и структура песка, который временами залетает в города на юге. Я вырос там, где нет ничего, что мешало бы горизонту быть недостижимым, где плоскость и пустота — это главные характеристики пространства. Я вырос в городе, где все зеленые насаждения — дело рук людей, там поселившихся. Я вырос в степи на Нижней Волге, и единственный лес, который я видел, назывался пойма.

Память — это не сплошная ткань, а, скорее, дыры в ней, через которые видно мир. Мне три года, синий запорожец, желтая брезентовая палатка, папина борода, мама кормит меня ухой из обгорелого котелка, много друзей. Мне шесть лет, рыжий 412-й москвич, папина борода, странное слово «кошелки», много рыбы и раков, воды и камыша. Мне восемь, мой день рождения, мы выбираемся «на природу» закрывать сезон. Мы делали так каждый год: открывали его 2 мая, в день рождения старшего сына друзей родителей, закрывали в мой день рождения — 4 октября. Синий 41-й москвич, родители и их друзья, пасмурно, еще больше рыбы и раков.

Ерик Царевочка

Фото: Сергей Карпов для ТД

Пойма всегда была для меня местом не только отдыха, но и перезагрузки. Здесь нет и не было больше никакой «природы», кроме поймы. Единственный лес на долгие 500 километров степного нижневолжского блюдца.

Орнитолог Волго-Ахтубинского природного заповедника Елена Гугуева говорит, что пойма — это важное место для перелетных птиц. Именно здесь они, преодолевая сотни километров с севера на юг, решают остановиться на отдых. Здесь они видят возможность подкормиться и зарядиться, чтобы лететь дальше. Чем не люди, которые уходили сюда: инакомыслящие раскольники, пещерники и субботники, здесь царствует Стенька Разин и его струги, а спустя 100 лет его бунтарский наследник Емельян Пугачев. Сюда уходят беглые ссыльно-каторжные крестьяне, чтобы спастись от государственных властей, здесь живут остатки вольных степных народов.

Коллаж создан с использованием архивных видеозаписей семьи автора, на которых задокументирован отдых в Волго-Ахтубинской поймеФото: Сергей Карпов для ТД

Биологи говорят, что пойма существует в своем собственном ритме, который они называют половодным пульсом: заливается Волгой, наполняя себя как губку, сохраняя воду для того, чтобы растения и рыбы смогли оставить потомство. А после — выпуская эту воду в Каспий, отправляя с ней часть икры и пойменного наследия.

Кстати, Волго-Ахтубинская пойма является самой южной территорией, где растут дубы. Ниже по течению их больше не будет. Именно за них сейчас обострена борьба между застройщиками новой дороги и активистами, пытающимися остановить стройку. Наверное, во многом благодаря им Волго-Ахтубинская пойма носит статус биосферного резервата ЮНЕСКО.

Заливной луг в Волго-Ахтубинской пойме

Фото: Сергей Карпов для ТД

Для жителей региона пойма всегда обладала сакральностью. Наверное, поэтому инок Свято-Духова монастыря отец Василиск, с детства любивший птиц, но ставший православным служителем, спустя много лет проживания в монастыре решил уйти в пойму. Он основал здесь Покровский скит, а на его территории — центр по спасению диких животных. Там он выхаживает раненых птиц, которых приносят горожане и люди из окрестностей.

Любое изменение реальности в местах нашего детства меняет нас и наше прошлое. У каждого из нас куча скелетов в шкафу, обещаний и обманов, но есть место покоя и безопасности, к которому мы обращаемся, когда теряем ориентиры в реальности. Моя безопасная зона — пойма.