— Так, говорите, вы ждали ареста? И какие у вас для этого были основания? — майор, сощурившись от дыма смолящей во рту папиросы, тихонько постучал кончиком пера о горлышко чернильницы. Он был готов поставить точку в деле этого попа.
— Я ожидал ареста и даже хотел этого, — отец Георгий смотрел куда-то мимо майора. Как будто ему было неинтересно, что и для чего тот царапает пером в деле. — Видите ли, мне как священнику было неудобно, что другие страдают за веру Христову и идут за Него в ссылку, а я не испытываю лишений. Я готов. Мне кажется, я уже готов пострадать за имя Христово. И даже умереть, наверное.
Майор с силой затушил окурок в пепельнице и разочарованно вздохнул.
— Ну что за народ такой, а? Умереть, пострадать, за Христа за вашего… Вы несете ответственность перед нашей советской родиной в первую очередь. И никто вас тут мучить не собирается. Но чтобы вы своими настроениями и религиозной пропагандой не смущали граждан, придется принять меры, — следователь вытянулся над столом в сторону священника и повторил: — Придется принять меры, Георгий Яковлевич. Вы понимаете?
— Я готов пострадать. И даже умереть.
— Тьфу! Поедешь на север у меня. А там делай что хочешь.
Родом из Калуги
Яков Извеков бы известным в Калуге человеком. В его фамилии сплелись мещанские и купеческие корни, но прославился он прежде всего своей добротой, щедростью и образованностью. В ту пору он служил в Георгиевской церкви и преподавал в семинарии. Брат его трудился в ревизском отделении казенной палаты. Будучи в сане, отец Иаков смог стать и одним из предводителей уездного дворянства. Жизнь в городе текла медленно, как мед по сдобной булке.
Конечно, ему очень хотелось, чтобы дети пошли по его стопам. Но Калуга потихоньку прозябала. Семья священника фактически держалась на прибылях от воскосвечного заводика. А к 1874 году, когда на свет появился второй сын Юрий, Ока совсем обмелела, до города дошла железная дорога, начался отток людей в Вязьму и дальше к столицам.
Вообще говоря, Калуга в силу своей летаргии еще с XVIII века стала ссыльным городом. Кого туда только не ссылали: от епископа Солтыка до чеченского имама Шамиля. Неудивительно, что сыновья Извекова недолго задержались дома.
Старший сын Сергей подался в Москву в консерваторию, а младший, Юра, в двадцать лет окончив Калужскую семинарию, затем отучился в Киевской духовной академии и с 1899 года служил псаломщиком в разных посольских храмах Европы.
В Праге Юрий понял, что его увлекает не только церковное пение, но и музыка в целом. На клиросе пражской церкви, где подвизался Извеков, пели хористы местного оперного театра, а настоятель храма и регент были постоянными слушателями пражской консерватории. Именно там молодой псаломщик написал и издал свои первые музыкальные произведения. К тому же в 1902 году он женился на дочери ректора Вифанской семинарии Софье Беляевой. Муза кружила ему голову!
Но церковные служки — люди подневольные. Извекова сперва перевели в Гаагу, а потом вернули в Россию. В 1906 году его рукоположили в сан священника и направили преподавать в петербургский Александровский женский институт.
Тучное время
Это было время, когда первая революция давала всходы. Декрет о веротерпимости, когда кроме православия в империи стали признавать и другие вероисповедания, обнаружил острый дефицит образованного, миссионерски заряженного духовенства у Российской православной церкви. Вчерашние угнетаемые сектанты превратились в вольных энергичных проповедников, на периферии страны ближе к югу целые села стали уходить от местных замшелых попов в другую веру. Поэтому отцу Георгию дел всегда хватало.
Уже будучи настоятелем в храме Александра Невского, отец Георгий постоянно преподавал и занимался музыкой. До войны даже успел съездить в несколько этнографических экспедиций в родную Калужскую губернию. Там он собрал немало русских народных песен, переосмыслил их и положил на ноты для хора.
Наверное, тогда можно было сказать, что это было тучное время. Все вокруг росло, жизнь дышала силой и энергией! Отец Георгий постоянно писал и издавал свои сочинения не только в русской столице, но и в Чехии.
В 1913 году его направили служить в посольском храме в Германии, ведь немецкий язык он неплохо выучил еще в академии. Но родина великих композиторов недолго принимала священника. С началом войны он перешел служить на санитарный поезд и позже — в госпиталь.
Как-то он обходил новеньких и увидел солдата с каким-то необычно красивым, но как будто мертвым лицом. Тот сидел на койке, подобрав к животу раненую руку, и смотрел в окно.
— Как дела, солдат? Как зовут тебя?
— Здравствуй, отец. Алексеем меня зовут, только ты на меня времени не трать. Я марксист, и ваши религиозные предрассудки мне чужды.
— Дорогой ты мой, может быть, тебе трудно будет в это поверить, но мне они тоже чужды. Меня беспокоят только вера во Христа и твоя израненная душа.
Алексей снова отвернулся к окну, помолчал некоторое время и сказал, не отрывая взгляда от чего-то по ту сторону стекла:
— Мы стояли в Кюири-ле-Шодард. В церкви было тихо. Лишь в сакристии слышались голоса. Там были наши сержанты. Нас так расквартировали. На сей раз помещение обратилось во что-то ужасное. На все люди наложили свою руку, и там, где они прошли, все было осквернено. За старыми готическими окнами завывал ветер. Издали слышалась перестрелка. В полночь нас подняли и сказали, что мы идем в Краонель. Я смотрю, прямо передо мной икона с тихим ликом спасителя, и вокруг… штыки амуниции. И для чего же тогда он умер, ваш Бог?
Отец Георгий посмотрел туда же, в окно, потом на солдата, положил ему руку на голову и сказал негромко:
— Если и умер, то ни для чего, а вот воскрес Он ради нас с тобой, Алеша.
Солдат повернулся, внимательно вгляделся в лицо священника, словно что-то пытался в нем разгадать, а потом снова отвернулся к окну и больше не произнес ни слова.
После этой беседы отец Георгий долго просидел у себя комнате, рассматривая фотографии жены и трех детей. Младшему, Игорю, было всего семь годков. Ростислав на два года постарше. А дочка Ксения уже много помогала матери в свои двенадцать лет.
Изъять и поделить
Революция вернула отца Георгия домой. Какое-то время он мыкался по Петербургу, но после кровавых дней октября, когда пьяные солдаты стали постреливать людей прямо на улицах за полицейскую форму, юнкерские шинели или священническую одежду, стал думать о переезде. Все решилось в день, когда жена Софья получила телеграмму от родни. Она прочитала бегло, побледнела и гулко как-то внутрь произнесла:
— Папенька умер…
Известный образованный священник, ректор семинарии, уже совсем пожилой отец Андрей Беляев скончался от голода в собственном доме. В неделю Извековы собрались и выехали в Перловку под Москвой. Сейчас там Мытищи, а тогда было разоренное дворянское гнездо.
Извеков стал служить в храме Донской Богородицы. Россию одолевал голод. Из публикации в «Известиях» священник узнал, что власть выпустила декрет об изъятии церковных ценностей.
«Предложить местным Советам в месячный срок со дня опубликования сего постановления изъять из церковных имуществ… все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Наркомфина со специальным назначением в фонд Центральной комиссии помощи голодающим».
— Ой-ой-ой… как же это! — захлопотал отец Георгий и побежал в храм.
Там он подготовил подробную опись всего, что было: церковное облачение (рясы, фелонь, епитрахиль, подризники и прочее) — ветошь, ценности не имеет; церковные книги — старые, ценности не представляют; и так далее. Священник прекрасно понимал, что заберут все, только начни отдавать.
Буквально через несколько дней к нему наведался представитель власти по фамилии Петухов, предъявил документ и потребовал подготовить церковное имущество к изъятию. Отец Георгий выдал ему опись, комиссар поглядел в нее и хмыкнул в усы:
— У, контра! У тебя ничего ценного нет. А это что стоит?
— Где?
— Вон, на столе!
— На святом престоле? Господи, помилуй! Так это священная чаша, дискос, звездица… Без нее как служить?
— Вот я служу с одним наганом, так и ты как-нибудь справишься без этих цацек. Давай быстренько опиши их и выдай согласно постановлению ЦК. Ясно?
Ссылка
В 1926 году в храме сменился настоятель. Отец Георгий остался при церкви, но приходилось постоянно думать о том, как прокормить семью. Неожиданно его спасла музыка.
В те годы в Ленинграде и Москве образовалось общество драматических и музыкальных писателей — Драмсоюз. В его составе была хоровая секция, к которой прибились потерявшие работу церковные регенты и композиторы. Весной, когда с едой уже совсем было худо, Извеков отнес туда заявление и список своих произведений. Его приняли, это худо-бедно помогло поправить ситуацию с деньгами. В 1930 году секция закрылась, но отец Георгий, которого на работе звали теперь Юрий Яковлевич, поступил на службу во Всесоюзное управление охраны авторских прав — брат похлопотал.
Тем временем недалеко от Перловки, в селе Тайнинском, разошелся местный агитатор Сергеев. Он значился председателем «Союза безбожников», который заседал в клубе «Пролетарий». С января Сергеев начал подбивать местных жителей, чтобы забрать у попов в Перловке храм под спортивное учреждение или школу ликбеза. Под обращением к власти, где значится требование «церковь закрыть, <…> попа и дьякона Перловской церкви… выселить из Мытищинского района», стояли подписи десятков первоклассников школы № 5. Их фамилии были написаны ровным учительским почерком, а напротив один написал букву, другой крестик — кто что умел.
В апреле 1931 года по доносу соседки Извекова арестовали. Особым совещанием при Коллегии ОГПУ за «систематическую антисоветскую агитацию, активную а/с деятельность, выражающуюся в организации нелегальных “сестричеств” и “братств”, оказание помощи ссыльному духовенству» по статье 58-10 его приговорили к ссылке в Северный край.
Перед советской властью тогда разворачивались задачи покорения деревни. Крестьяне никак не хотели идти в колхозы, по стране там и тут поднимались восстания. Сестричества и братства были угрозой для коммунистов. В отличие от новых форм народного хозяйства в братства люди объединялись свободно. Они хотели защитить святыни, помочь другу другу в голодные времена, они же собирали посылки для арестантов и ссыльных.
Нередко именно такие братства давали отпор чекистской обновленческой церкви, не давали захватывать храмы. А если их духовника все-таки забирали и храм передавали под склад, то они встречались и молились подпольно. Естественно, машина террора не могла остаться в стороне от подобных явлений.
Ни в каких известных документах не говорится, какие братства организовывал Извеков, но доказательства для чекистов вещь условная. Те, кто вырос в органах на принципах революционной целесообразности, не чураются никаких методов в своей работе. Три года отец Георгий отбывал в Котласе и Великом Устюге.
Мятежники восторжествуют, испанских большевиков разобьют
Что с ним было после возвращения, никто уже и не скажет. Жил как-то. Про него вспомнили в 1937-м, когда под пытками его оговорил протоиерей Александр Лебедев, секретарь Московского митрополита Сергия Страгородского. Также в деле фигурируют показания клирика Знаменской церкви у Крестовской Заставы Толузакова, дескать, Извеков вел антисоветскую агитацию и распространял слухи о массовых арестах в СССР.
Допрашивали отца Георгия всего один раз. В протоколе значится, что Извеков никого не агитировал, но открыто заявлял, что «в СССР существует притеснение верующих, церкви закрывают, священников арестовывают и ссылают, нам приходится терпеть всевозможные лишения — все это нам послано в наказание за наши грехи».
17 ноября 1937 года майор госбезопасности Якубович утвердил обвинительное заключение, в котором не содержалось ни слова правды: «Произведенным по делу следствием установлено, что Извеков Георгий Яковлевич — поп, среди окружающих систематически проводит контрреволюционную агитацию и распространяет вымышленные контрреволюционные слухи. Извеков Г. Я. был связан с расстрелянным в 1937 году за контрреволюционную деятельность попом-террористом Лебедевым Александром Васильевичем, с которым неоднократно встречался. В своей контрреволюционной агитации Извеков высказывает сочувствие испанским мятежникам, то есть фашистам, заявляя: “В Испании делается то же, что и в Абиссинии. Мятежники восторжествуют, испанских большевиков разобьют, а потом возьмутся за наших”. Извеков Г. Я. заявил, что голосовать ходить не нужно за выставленных кандидатов в Верховный Совет Союза».
Через два дня постановили, что Извекова нужно расстрелять. Якубович ознакомился с документом, провел пальцем вдоль последней строчки и вслух произнес:
— С этим всё. Шлепнуть композитора.
27 ноября 1937 года на Бутовском полигоне приговор был приведен в исполнение.
Что стало с родными отца Георгия, никто не знает. Известно только, что младший сын погиб во время Второй мировой войны. В 2004 году церковь причислила протоиерея Георгия Извекова к лику священномучеников. День памяти святого — 27 ноября. Его духовную музыку переиздают до сих пор.