«Родовое проклятие», или История страданий со счастливым концом

Ученые и врачи десятилетиями пытаются найти лечение от заикания, но безоговорочно работающего способа до сих пор нет. Нобелевская премия все еще ждет своего гения-первооткрывателя. В разные годы над заиками проводились десятки экспериментов (например, детей заставляли читать тексты, одновременно размахивая гантелями). Придумывались странные методики и лекарства, изобретались приборы, но люди продолжали заикаться. Эта особенность речи стала проблемой и для трех поколений семьи Панюшкиных. Вдоволь настрадавшись, они нашли решение, отличное от того, что годами предлагала медицина

Пролог. Молчание в Свеженькой

Вася Панюшкин родился в Москве в 1989 году. В полтора года он заговорил фразами. В два начал заикаться. Перепуганная бабушка предложила его родителям лечение необычным, но «проверенным» методом — речевым покоем.

Об этой методике ей рассказала коллега — психолог Елена Геринг, сын которой начал заикаться примерно в том же возрасте. Не зная, как помочь сыну, в 1976 году она обратилась к известному детскому психиатру, профессору и доктору медицинских наук Моисею Вроно.

«Никакой специальной методики лечения заикания не было, но, поскольку заикание — это невротическое расстройство, Вроно посоветовал лечить его (как и многие другие расстройства) снижением нагрузки, а именно шума, — рассказывает Елена Геринг. — Суть была в том, чтобы ребенок на несколько месяцев оказался вдали от людей, ни с кем не разговаривал, не слышал человеческую речь — только природные звуки».

Недолго думая, Геринг сняла дом в Кратове и переехала туда с сыном на два месяца. Предупредила соседей, чтобы никто к ним не заходил.

«Сын гулял, а я сидела у окна и за ним следила, — вспоминает Елена. — Он что-то спрашивает, я киваю. Тяжело было молчать два месяца, но они быстро пролетели. И сын действительно перестал заикаться. С тех пор я многим рекомендовала этот метод, он всегда работал. Вот и Светлане Панюшкиной его посоветовала».

Мать Васи, редактор «Таких дел» Инна Кравченко вспоминает, как бабушка договорилась со знакомой и та дала ей ключи от дома на границе Рязанской области с Мордовией — в глухой деревне Свеженькой. Туда не ходили даже электрички, лишь два раза в день на две минуты останавливался проходящий поезд Москва — Саранск.

«В Свеженькой было человек двести жителей. Один магазин с пустыми полками. Мужики все пили. Окраина села, через сто метров лес, — рассказывает Инна. — Изба с русской печью. Вода в колодце, туалет на улице. Когда моя свекровь с мужем, Панюшкиным-старшим, зашли в дом, там от мышей шевелились стены. Дед их выбрасывал из избы горстями».

Светлана разработала план. Они с мужем подготовят избу для жизни, в январе она возьмет отпуск на месяц и поедет в Свеженькую с Васей. Раз в неделю кто-нибудь из родных будет приезжать к ним с продуктами. Никаких разговоров, никакого радио и телевизора. Если внук задает бабушке вопрос, она может коротко ответить — и все. А на ночь — читать книжку нараспев, чтобы самой не заикаться.

Приключения начались незамедлительно. В первый же визит с продуктовым пайком (а на дворе, заметим, 1991 год, жрать нечего не только в Свеженькой, но и в Москве, продукты приходилось «добывать», и это были в основном замороженные овощные смеси для супа) Панюшкин-старший проспал нужную станцию. Проснулся, когда поезд уже отъезжал от деревни, — пришлось на ходу нырять головой в сугроб.

«Дети», приезжавшие по одному, молча обнимали и катали Васю на санках. А потом бабушка с внуком провожали их на поезд.

«Никогда не забуду, — говорит Инна. — Заснеженная станция, черное небо и под желтым фонарем две сиротливые фигуры: бабушка в пушистой шапке и Васечка, как маленькая молчаливая кукла, в шубе, подпоясанной дедушкиным ремнем, — руки в стороны».

Когда месячная вахта бабушки закончилась, на следующую заступили Васины мама и папа.

«Все силы и время уходили на поддержание жизни, — вспоминает Инна. — Принести воды, затопить печь, приготовить хоть какую-нибудь еду. Мылись мы в корыте на печке. Но сложнее всего было не разговаривать. Когда Вася что-то спрашивал, я кусала кулак, затыкая себе рот».

Однажды вечером, когда Вася уснул, молодые родители, намывшись в корыте, решили обтереться свежим снежком.

«Темно, звезды, забор из редких палок, за ним чернеет лес. Прыгаем в сугроб и вдруг чувствуем: кто-то смотрит в спину. Оборачиваемся, а на просеке между лесом и забором сидят трое волков и пристально нас рассматривают…»

«Мы в ужасе застыли, голые, а волки как будто решают между собой: тебе голяшку или заднюю часть? — вспоминает Валерий Панюшкин — младший. — И мы так бочком к дому, чтобы к ним спиной не поворачиваться. Я еще схватился мокрой рукой за железную дверную ручку и прилип».

* * *

Логопед и дефектолог, руководитель центра развития речи «АиБ» Ольга Азбукина называет методику речевого покоя эмоциональным насилием: «Режим молчания — это катастрофа, дикий стресс для маленького ребенка. У меня мурашки бегают, когда я об этом слышу. Такое лечение практикуется до сих пор. Некоторые центры рекомендуют забрать ребенка от родителей и отправить в санаторий, где покой, тишина и никто с ним не разговаривает. Это страшно. После такого “лечения” у детей возникают вторичные психологические трудности».

* * *

Два месяца молчания в Свеженькой помогли ненадолго. В городе Вася снова стал заикаться. Но Светланочка (так бабушку звали в семье) не сдавалась и продолжала искать способы вылечить внука. Возможно, это рвение объясняется тем, что и она, и ее муж Валерий-старший — тоже заики. И даже познакомились они в санатории для заик.

Первое поколение

Валерий Панюшкин — старший. Гипноз, каскад и любовь

Валерий Панюшкин — старший родился в 1939 году. Во время войны они с родителями ехали на поезде в эвакуацию и попали под бомбежку. Чтобы мальчик выжил, его выкинули из окна в сугроб. После этого он начал заикаться.

Из-за заикания Валерий в восьмом классе остался на второй год. Тогда класс мальчиков соединили с классом девочек, и ему было стыдно отвечать у доски.

«Все думали, что я двоечник. Но с мальчишками до восьмого класса ниже четверки у меня никогда не было. А тут я замкнулся. Письменно все решаю, а отвечать устно не могу. Пока начнешь мычать, тебе уже: “Садись, два”».

Валерий дважды лечил заикание в институте уха, горла, речи. Там была специальная методика, которая, по его словам, «заключалась в идиотстве».

«Приходишь туда, тебя сажают перед комиссией. Начинают расспрашивать и записывают на магнитофон. Естественно, начинаешь заикаться от волнения — люди-то чужие. Когда оттуда выходишь в конце курса лечения, тебе показывают запись, чтобы сравнить твою речь тогда и сейчас. Были какие-то дыхательные гимнастики, упражнения, всякая фигня… Когда я оттуда вышел, первым делом подошел к табачному киоску: “Дайте мне п-п-п-п-п-пачк-к-ку с-с-с-сигарет!”»

«Какие только профессора-светила меня не смотрели! Помню, один профессор говорит мне: “Падай!” Я: “Чего?” — “Падай, говорю тебе!” А я отказываюсь. И профессор рычит: “Он не дает ему помочь, он забирает у меня всю энергию!” То есть профессор гипнозом хотел вылечить мне заикание. Все эти методики лечения были глупыми. Меж тем заикание сильно мешало мне жить. Высшее образование я смог получить только в сорок лет, потому что с экзамена в институте просто сбежал».

Старшая сестра Валерия, страстно желавшая ему помочь, записала брата в группу, которая ездила на лечение от заикания в санаторий в Друскининкай.

Перед отъездом возле МИДа было собрание участников. Валерий отошел в табачный киоск и увидел в очереди Светлану. «Вижу, стоит девочка: волосы черные, длинные. И что-то у меня внутри екнуло. А потом, уже в Друскининкае, смотрю: она идет! Ее мама привезла на лечение. Проблем в общении с ней у меня не возникло, потому что она тоже заикалась».

В Друскининкае Валерия и Светлану тоже лечили дыхательными гимнастиками, водными каскадами и прочими процедурами. Ничего не помогло. Зато они убегали от всех гулять вдвоем. Много лет спустя ключ от калитки санатория, с помощью которого они выбирались наружу, Валерий-старший зальет эпоксидной смолой, и он станет семейной реликвией.

Валерий Панюшкин — младший вспоминает, что самый большой ужас отцу внушали телефон и магазин. «Сколько важных звонков не совершили в жизни мои мама и папа! — говорит он. — В магазине раньше надо было пробить чек в кассе, сказать: “Будьте добры 3 рубля 57 копеек в колбасный отдел”. И папа, сжимая мою руку до синевы, подходил к кассе и говорил: “К-м-м-ма-а-а в-в-в-в-в три рубля! М-м-м… п-п-п-п… семь!”»

Когда у Валерия-старшего появился внук Вася, он начал читать ему вслух и обнаружил, что не заикается (к слову, когда в юности он декламировал Есенина со сцены, тоже не заикался).

«Я читал, немного растягивая гласные, и речь была идеально гладкой. Когда чувствуешь, как из тебя идет незажатый звук, это так здорово! Но стоило мне отложить книгу и начать говорить, как я снова начинал заикаться. Тем не менее после этого открытия я перестал так сильно бояться телефонных звонков и кассиров».

* * *

Ольга Азбукина объясняет, что, когда человек читает текст, у него есть «зрительная опора». Ему не надо заранее продумывать, как строить фразу. Плюс он сразу видит, на какие слоги можно разбить текст — это легче, чем прокручивать его в голове.

«А с песней еще проще: в ней есть ритм, мелодия, которая ведет. Это тоже опора. А на сцене мы говорим выученный текст, с которым уже поработали. И поэтому его легко произносить».

Второе поколение

Валерий-младший. Заика Панюшкин

Что касается Светланы Панюшкиной, родные не могут сказать, испытывала ли она из-за заикания дискомфорт. Если и так, то она это хорошо скрывала.

Домашние помнят ее успешной, уверенной в себе, творческой и очень энергичной. Доктор медицинских наук, психиатр и нейрофизиолог, она всю жизнь была озабочена болезнями других людей, а о своих недугах, кажется, не думала. А на дачной кухне без запинки декламировала «Евгения Онегина» целыми главами или пела оперные арии.

«Мама беспокоилась по поводу того, что дети больны всем на свете, — рассказывает Валерий Панюшкин. — Например, у Васи в детстве было легкое косоглазие, и мама, рассуждая, откуда оно взялось, дошла до того, что “это точно ДЦП”. Когда Инна рожала Васю, в роддом не пускали. И мы все сидели в ожидании на кухне. За ужином мама стала рассказывать, какие бывают осложнения в родах. Закончила тем, что иногда плод застревает внутри и, чтобы спасти женщину, ребенку высверливают голову и ложкой вычерпывают мозг… Тут папа не выдержал и бросил в маму пепельницу. Короче говоря, маме была свойственна запредельная бдительность и всякие оригинальные методы лечения. Васино косоглазие, например, она вылечила музыкальной школой. Ей невролог сообщил, что, если развивать мелкую моторику, косоглазие уйдет. И она отдала Васю в музыкалку по классу баяна. Вася занимался только ради бабушки, но через пару лет косоглазие действительно исправилось».

Надо ли говорить, что заикание собственного сына Светлана лечила, не пренебрегая никакими методиками.

«Ничего, мы тебя вылечим»

Панюшкина-младшего отдали в логопедический детский сад. Там логоневроз выправляли, например, скороговорками. Сам Валера тогда еще не понимал, что заикается. Он был уверен, что ходит в логопедический садик, потому что не выговаривает букву «Р». Ездить от дома до садика было очень далеко. И когда маленький Валера научился говорить «Р», сказал маме: «Все, я выговариваю уже, давай пойдем в другой садик, поближе!» И тогда Светлана сказала сыну, что дело не в «Р», а в том, что он заика. «Но это ничего, мы тебя вылечим», — поспешила успокоить мать офигевшего ребенка.

Когда Валера стал постарше, его лечили гипнозом. Лечили аппаратом АОН, который надо вставлять в ухо, чтобы слышать собственную речь с небольшой задержкой. Собирались лечить микродозами ЛСД по какому-то методу Тимоти Лири, но это оказалось противозаконно. Лечили пением, наняв для этого специальную преподавательницу вокала. Лечили иглоукалыванием, электротоками, играми, психоаналитическими группами. И все это не давало никакого результата. Валерий чувствовал себя все более ущербным, замыкался и все сильнее заикался.

«Главным моим кошмаром, как и у папы, было купить булку, — вспоминает Валера. — Я часами стоял у прилавка, сжимая в руке мелочь, бесконечно прокручивая в голове фразу: “Дайте, пожалуйста, батон за тринадцать копеек”. Челюсти от мысленного напряжения болели у меня так, как будто я час жевал камни. Часто я уходил, так ничего и не купив».

В старших классах наступил период, когда заикание начало приносить Валере реальные страдания. Он не мог выговорить ни слова на экзамене и у доски. Не мог пофлиртовать с девушкой, спросить на улице, который час.

«Я много рефлексировал по поводу своего заикания, — говорит Панюшкин. — До сих пор помню тот кошмар, когда в школе нужно было читать вслух. Или как я боялся заговорить с девушкой. Если бы не заикание, моя половая жизнь определенно могла сложиться интереснее».

А потом Светлана нашла для сына психолога в Петербурге, который все изменил.

«Мы с ним просто разговаривали, совершенно не затрагивая тему заикания, — вспоминает Валерий. — Главный посыл его терапии заключался в том, что надо научиться находиться мыслями в настоящем времени. Помню, было лето, были открыты окна. Он меня спрашивал, что я сейчас слышу. Гул машин, ветер, цоканье каблуков по тротуару… Я вдруг стал понимать, что жизнь не сводится к заиканию. Есть много всего вокруг: тополиный пух, цветочки, птички, собачки, люди… В общем, я стал замечать существование в мире чего-то, кроме заикания. Мы позанимались буквально пару месяцев, и после этого я год не заикался. Начал думать, что, если меня не понимают, это не моя проблема. К тому же мы в школе принялись ставить спектакли, и я понял, что на сцене вообще не заикаюсь. Это придало мне уверенности».

Через год заикание к Панюшкину-младшему вернулось, но уже не в такой мере. Единственные ситуации, в которых он продолжал сильно заикаться, — экзамены и звонки незнакомым людям.

* * *

Ольга Азбукина рассказывает, что работа с психологом — один из «китов» методики лечения заикания. Но чтобы результат был явным, надо работать комплексно.

«В нашем центре мы используем комплексную методику Виктора Шкловского. База лечения заикания — медикаментозное лечение, работа с психологом и логопедом. Логопед работает над замедлением темпа речи (заикающиеся люди быстро говорят). Когда речь замедляется и каждое слово делится на слоги, говорить легче. Плюс надо настроить речевое дыхание (заикающиеся люди часто говорят на вдохе). И еще один важный момент в работе с детьми: не говорить ребенку-дошкольнику, что у него есть проблема, которую мы сейчас решим. Мы не говорим ребенку, что он заикается. Просто показываем, как надо говорить, дышать. А он повторяет наш темп, ритм и дыхание».

«Я могу быть интересным!»

В институте Валере помог справиться с заиканием экзамен по зарубежной литературе. «Наша преподавательница сказала: “Давайте не будем унижать друг друга тем, что вы станете тянуть билет и врать, что вы что-то прочли. А я не буду пытаться понять, врете вы или нет. Приходите и рассказывайте мне, о чем хотите. Вот просто берете любое произведение из курса и рассказываете, что вы думаете по этому поводу”».

Панюшкин выбрал «Вавилонскую библиотеку» Борхеса. Он рассказывал до тех пор, пока другие студенты не закричали с задних парт: «Анна Даниловна, вы уже сорок минут с Панюшкиным разговариваете, а мы тут сидим ждем!» И тогда преподавательница пригласила Валеру после экзамена выпить кофе и договорить, потому что ей было очень интересно.

«И тут я понял, что, несмотря на заикание, могу быть интересным, — смеется Панюшкин. — Плюс атмосфера, которую она создала на экзамене, была не унизительной, а спокойной. Так я преодолел страх заикания на экзамене. А страх звонка незнакомым людям не преодолел до сих пор, но у кого его нет? И слава богу, что теперь можно писать в ватсап».

Впрочем, заикание не всегда приносило только проблемы. Валерий пользовался этой особенностью, когда его вызывали к доске, а он не знал предмет: нарочно заикался еще сильнее. Заикание же помогло ему избежать службы в армии.

А однажды благодаря заиканию Панюшкин прошел на закрытую вечеринку Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. «Меня не было в списке приглашенных, поэтому, когда я попросил меня пустить, со мной даже не стали разговаривать. Тогда я сказал: “Вы не хотите со мной разговаривать, потому что я заикаюсь”. И это сработало — меня пустили. Так что этим можно иногда пользоваться».

В каком-то смысле заикание помогло и журналистской карьере Панюшкина: вместе с Юрием Сапрыкиным они вели на радио «Наше» передачу «Клиника 22». В эфире Сапрыкин называл себя Юрий Близорукий, а Валерий — Заика Панюшкин.

«Постепенно я понял, что заикание — это не проблема, а особенность. И стал довольно просто жить. Но тут у меня родился сын. И начал заикаться. Помню, как мама сказала гробовым голосом: “Ну все, Вася заикается…” А я подумал: “Это наше родовое проклятие!” И вроде бы мы уже понимали, что заикание — это особенность речи, что ничего страшного в нем нет. Но Вася, кровиночка же…»

Третье поколение

Вася. Форманта для летчиков

После неудавшегося эксперимента над внуком в деревне Свеженькой бабушка не сдалась. Она водила Васю по специалистам, которые тестировали на нем различные методики, но Вася продолжал заикаться. Однако смог выучить и без запинки произносить название бабушкиной диссертации: «Энцефалографические закономерности динамики нейромедиаторных процессов у больных с невротическими расстройствами».

А потом Светлана начала лечить Васю при помощи аудирования. И это сработало.

«Бабушка нашла методику высокой форманты, — рассказывает Василий Панюшкин (он, кстати, окончил Московский государственный университет, работает научным сотрудником Политеха и нередко, будучи популяризатором науки, читает публичные лекции). — В какой-то лаборатории люди разрабатывали систему радиокоммуникации для летчиков. И у них произошел рассинхрон микрофона с наушниками: пилоты слышали собственный голос на полсекунды позже собственных слов. А как только ты слышишь свой голос позже, чем говоришь, мгновенно начинаешь заикаться. И они придумали методику лечения.

Суть такая: на компьютер ставилась программа, которая специально рассинхронизирует речь и звук в наушниках. По полчаса в день ты медленно начитываешь в микрофон какой-то текст, чтобы речь успевала синхронизироваться. И делать это нужно на высокой форманте голоса, когда он резонирует в груди. Постепенно благодаря этим тренировкам я научился переключать режим голоса в такой, в котором не заикаюсь. Иногда у меня проскакивают двойные буквы, но в целом запинок нет. В итоге я говорю громче, чем обычно, но зато ровно».

Несмотря на то что Вася умеет контролировать заикание, иногда он намеренно «отключает» форманту. Например, делал это на экзаменах в МГУ, когда чего-то не знал. Преподаватели жалели студента и не задавали дополнительных вопросов.

Как и отцу, заикание помогло ему откосить от армии.

«Бабушка добыла мне справки по заиканию (логоневрозу). Из справки следовало, что, если меня поставить в строй, я не смогу ответить: “Так точно, товарищ сержант!” — или передать приказ. На комиссии я “отключил форманту” и старался заикаться больше, чем обычно, — это было нелегко. Но все получилось».

Сейчас, когда на дачу приезжают гости и Вася слишком громко и увлеченно начинает вещать им что-то из квантовой физики, мама его одергивает: «Вась, прибери форманту».

Варя. Заикание из солидарности

У Вари Панюшкиной с детства была слегка заторможенная речь. Девочка растягивала согласные, но не заикалась. Хором с мамой или бабушкой она без запинки рассказывала наизусть всю «Муху-цокотуху». А после пяти лет началось.

Мама Вари Инна Кравченко вспоминает, как они водили дочь к логопеду в Центр развития речи. «Логопед давал Варьку задание, и она там прекрасно все выполняла. Докторша была в восторге. Ей казалось, она исправляет проблему на глазах. Но как только хитрюга выходила за дверь кабинета, сразу начинала заикаться обратно. Я убеждена, что Варек заикается из солидарности с родней, со своим кланом, — говорит Инна. — Так она обозначает свою к нему принадлежность».

* * *

Речевое поведение Вари Ольга Азбукина объясняет «кабинетной речью». И это не только Варина особенность, так происходит с 90 процентами заикающихся детей.

«В кабинете в рамках занятий мы добиваемся хороших результатов, потому что вырабатываем у ребенка навыки правильной, медленной речи. Он к ней привыкает, и ему в кабинете безопасно. “Тут принимают мои проблемы, этим людям я могу доверять”. Это не где-то в школе или на улице. А когда ребенок выходит, он снова заикается, потому что возвращается в стрессовую среду».

Это не значит, что водить ребенка к логопеду и психологу бесполезно. Заикание, конечно, не пройдет, как насморк, но может возникнуть длительная ремиссия. Ребенка научат навыкам, которые облегчат его речь и помогут найти опоры.

* * *

Самым ужасным периодом собственного заикания Варя считает возраст от семи до четырнадцати лет. Она говорила с большими паузами. Перед каждым словом на согласную вставляла предлоги или вспомогательные звуки типа «э-э-э-э», «ну-у-у», «дэ-э-э-э»… Иначе она просто не могла его произнести. А потом появились слова-паразиты: «типа», «нет», «вроде».

«Самое обидное, когда ты знаешь, что нужно сказать, но не можешь, — рассказывает Варя Панюшкина. — Из-за заикания я до тринадцати лет не ходила сама в магазин. Меня постоянно передразнивали одноклассники. Я училась в дорогой частной школе, и там учительница литературы ставила меня читать стихи не у доски, а в конце класса, чтобы мне не смотрели в глаза. Она хотела помочь, но делала только хуже. Я начинала, например: “Мороз и солнце, день чуде-е-е-е-ез-з-з-з-з-з-з…” — и так могла зудеть долго. Написать стихотворение на доске я могла, не задумываясь, но мне не разрешали. Однажды меня зачем-то отправили на конкурс чтецов. Я до посинения учила рассказ про собачку Соню, но заикание меня, конечно, подвело. Было ужасно горько. Я даже не могла в школе на физкультуре на перекличке сказать: “Здесь” — и отвечала: “Тут”. Все детство я хотела участвовать в школьных постановках на сцене, но не могла. Я занималась английским театром и неплохо выступала, но мне никогда не давали ролей, кроме массовки, потому что я заикалась».

Варя постоянно искала методы, которые помогли бы ей разговаривать без запинок. Она анализировала, какие сочетания букв даются тяжелее всего, и пыталась их произносить чаще. В конце концов поняла, что лучше всего ей дается метод подбора синонимов.

«Я научилась подбирать синонимы в процессе. То есть когда я говорю, то заранее знаю, какое слово не смогу сказать, и в процессе его заменяю. Поэтому у меня большой словарный запас».

Словарный запас способствовал тому, что Варя сдала ЕГЭ по русскому на сто баллов. Но профессию выбрала максимально молчаливую: стала художником.

«Я убежден, что лечение только провоцирует заикание, — говорит Валерий Панюшкин — младший. — Когда Варю активно лечили, она стала еще больше заикаться. Потому что происходила фиксация сознания ребенка на том, что он заика. Я ее забрал от логопеда, и больше мы ее никуда не отдавали. И постепенно она как-то сама научилась справляться, даже стала выступать на публике».

Лечение толерантностью

Валерий Панюшкин — младший говорит, что если считать заикание болезнью, значит это единственная болезнь, которая лечится толерантностью. Важно перестать ее замечать, не считать чем-то достойным порицания, сожаления и помощи.

«Я думаю, что люди, лечащие заик, ничем не отличаются от людей, заставляющих гомосексуалов жениться на девушках, — говорит Валерий. — На мой взгляд, проблема заикания должна решаться не методом излечения заик, а методом воспитания общества. Пусть все поймут, что надо обращать внимание не на то, насколько складно человек говорит, а на мысли, которые он высказывает, пусть даже и заикаясь».

После Васи и Вари у Валеры родилось еще трое детей. Они тоже начинали заикаться в довольно раннем возрасте, но, слыша перебои в их речи, Панюшкин брал себя в руки и мысленно говорил: «Насрать, пусть заикается. Пусть делает, что хочет». И все прошло. Кажется, поколение заик на этом закончилось.

«Я продолжаю думать, что лучшее, что вы можете сделать для ребенка, который начал заикаться, — не заметить, что он заикается, — говорит Панюшкин-младший. — Я не утверждаю, что это уникальный способ, но это толерантность. Только надо, чтобы тебе правда было все равно. Тогда сработает».

Редактор — Инна Кравченко

• Теги:
• люди с особенностями
• психология