«Дедушка сказал, что хочет лежать у реки, а бабушка сказала: нет, меня там зальет. Ее положили на гору», — рассказывает Николай, единственный житель деревни Березово на реке Колве в Пермском крае. Эта водная артерия — единственный способ связаться с другими людьми. Выбраться из необитаемого на десятки километров места иначе не получится.
Березово расположилось на склоне холма, возле торчащего у реки камня высотой с пятиэтажный дом. Раньше деревня была по обе стороны реки, теперь на другом берегу чернеет только несколько домов, в которые никто не заглядывал с прошлого века.
Дом Николая на самом берегу. Около него припаркованы две лодки, рядом с домом — российский флаг. Над крытым крыльцом висит вырезанная из дерева голова джинна — мужчины с бородой и в чалме. Рядом подписано: «Не лезь, ******», прибита пачка сигарет.
Николай Оносов родился в Березове. Дом, в котором он теперь живет, принадлежит его предкам, его стенам около двухсот лет. Николай вернулся на родину, когда вышел на пенсию, и стал единственным жителем деревни, чтобы поддерживать жизнь этого дома, сохранить его.
Пристань для несогласных
Березово — деревня-пристань, вдоль реки их были десятки. Рядом с пристанями строили спецпоселки. В нескольких километрах от Березова, например, была Ошья.
Спецпоселки — деревни особого рода, уехать из них было нельзя и некуда. Они вырастали на склонах среди камней и горных останцев, в глухой тайге, выбраться из которой в одиночку невозможно.
Спецпоселки ГУЛАГа стали местом ссылки для разных категорий крестьян. В них попадали кулаки, работяги с некоторым достатком и те, кто просто не поддерживал политику советской власти в деревне. Массовая высылка крестьян тогда разъединила многие семьи и разрушила сотни тысяч крестьянских хозяйств.
Пристань служила временным или постоянным пунктом размещения для высланных крестьян, спецпереселенцев. Живя на ней, они строили дома для себя — прямо у реки или глубже, в тайге. Иногда раскулаченных присылали в уже существующие деревни и поселки и подселяли к местным жителям.
Бывших кулаков и несогласных власть стремилась изолировать. Их везли сюда через всю страну — из Украины, Белоруссии, с юга России — в вагонах, предназначенных для скота. Первые высланные на Урал в 1930—1934 годах и оказавшиеся в лесу и строили спецпоселки.
Память в зарослях иван-чая
Крестьян довозили до места ссылки на лошадях или по рекам — на баржах, катерах. Вокруг оставался только лес, который кормил их и был ограждением, условным забором.
В первые недели спецпереселенцы строили землянки. Затем они обживались и обрабатывали землю вокруг, вырубая деревья и выкорчевывая пни. Выдерживать такие условия могли не все, поэтому в группах первых высланных кого-то хоронили каждый день.
После землянок бывшие кулаки строили бараки, школы, детские сады и клубы. В лесных дебрях, на заброшенных и необжитых территориях вырастали деревни.
Жители рубили лес и сплавляли его по реке, выполняя план, который ставило государство. От этого зависело количество еды, которую получали высланные. Паек помогал им дожить до следующего рабочего дня.
Кулаков отправляли в бессрочную ссылку. У них забирали документы. Им нужно было просить справку у коменданта, чтобы доехать до соседней деревни. В крупные города было не попасть.
С собой высланным разрешали взять немного одежды — ту, которую можно было надеть на себя, — и продукты на первое время. Некоторым удалось привезти инструменты: пилы, топоры.
Побеги жестоко наказывались, восстания подавлялись. В каждом поселке был свой управляющий, подчиняющийся НКВД, — комендант, который следил за высланными, у него были охрана и осведомители среди спецпереселенцев. Они рассказывали коменданту, о чем говорят, как думают и чего хотят высланные. Комендант был их управляющим, а они кормили его.
На берегах рек облаками растут фиолетовые цветы иван-чая. Кто-то говорил, что по ним можно определить место, где жили люди, где находились их дома. Тысячи цветов теперь закрывают собой поля вокруг реки.
В этих лесах похоронены истории десятков тысяч крестьян. Случается, исследователи находят воспоминания о высланных в Пермский край в архиве и в записях родственников высланных. Их уже давно нет, как и тех, кто свидетельствовал об их жизни. Нет даже того, кто эти воспоминания записал. Но память осталась.
«Кто плакал навзрыд, кто смеялся, кто ругал»
История высылки семьи по воспоминаниям Марии Бычковой
Мой дед Егор Петрович Бычков жил очень бедно. У него было много детей — шесть сыновей и дочь. Один сын помер в восемнадцать лет, еще осталось пять сыновей и дочь. И вот он ходил в лаптях, в холщовом платье, но был очень трудолюбив.
И когда подросли первые сыновья, он их поженил и стал разрабатывать землю. И потом увидел, что дело пошло в гору. Он подумал: для того чтобы детей женатых отделить, надо им дать пай. А это значит, надо для них построить дом и дать корову, лошадь, свиней, кур, овечек и поля. Это называлось пай.
И вот надо было работать день и ночь. И так они и делали. И мой дед отделил [от семьи] двух сынов. Еще осталось в семье три сына, и их поженил.
И когда стала большая семья, надо было думать, как жить. И мой дед познакомился в Усть-Уролке с Сандраковым Михаилом Амосовичем. И тот предложил деду нашему мельницу, но у деда тогда не было денег. Сандраков сказал: я половину плачу, а ты, когда будут деньги, мне отдашь.
Так у нас появилась мельница. А сейчас этой мельницы нет. И где она стояла, даже непонятно. Все разорили колхозы, как рассказывал мой отец.
В 1930 годы те [крестьяне], которые были бедными, то есть мало имели хлеба, скота и построек, совещались, как наших мужиков выслать из домов. Их, которые трудились день и ночь, не зная праздников, работали, думали, как прокормить большую семью.
Наша семья была пятнадцать человек: взрослых восемь, а остальные — дети. Спать было некогда, день и ночь крутились-вертелись.
Стали завидовать нашей семье, и стали писать на них [доносы], а потом говорили: выселим вас. Так и сделали. Арестовали мужиков, всех трех братьев.
Одному, моему отцу, дали три года и отправили в Тобол, где он и отбывал всю ссылку. А другому брату дали два года, и он отбыл ее и потом уехал в ссылку к своей жене и сыну [уже высланным].
А третьему брату дали один год, но его к жене домой не пускали [после], все его преследовали. И он был вынужден жениться на другой, с которой жил в городе Сарапуле.
Жена его дома жила у своих родителей, имела трех детей и вышла замуж за бедняка — фронтовика безногого.
И вот когда мужиков арестовали, начали вывозить у нас хлеб. В первый раз было 25 подвод (повозок. — Прим. ТД), и во второй раз тоже. И нам почти ничего не оставили.
В марте 1930 года нас выслали. Пришли ночью, разбудили мою маму и в другом доме разбудили наших тетей.
«Собирайтесь и убирайтесь», — сказали. Подводы были запряжены в сани. И даже никого из родни не пускали, ворота [во двор] все были закрыты.
Около дома собралась вся деревня. Что там было: кто плакал навзрыд, кто смеялся, кто ругал. Даже своим не дали подойти и попрощаться.
Повезли нас в Ныробский район (Пермский край. — Прим. ТД). Привезли в деревню Усть-Еловку, свалили в нетопленом бараке на нары, где раньше жили заключенные. А потом увезли в поселок Новый Путь, а потом на Чусовской поселок.
А оттуда нас перевезли на Ванькинский поселок, затем опять на Чусовской, а потом на Лесоруб. И оттуда уже стали посылать на сплав в поселок Керчевский, где и работал наш отец Бычков Ефим Егорович.
Керчево — спецпоселение на территории Чердынского района Пермского края на реке Каме. Жители работали на Керчевском сплавном рейде. Основан в 1938 году для рабочих рейда. На начало 1941 года в поселке проживали 609 человек. Когда закрыли поселок, неизвестно. На его месте теперь находится поселок Керчевский.
Он нас и перевез в поселок Керчевский, где мы жили после.
Я всех своих родителей и брата младшего похоронила. Все время жила с ними. А старший брат погиб на фронте.
«Обыскивали по ночам. Забрали летом»
История высылки семьи по воспоминаниям Марии Прасовой-Шабалиной и Ефросиньи Прасовой
Раскулачивали нас [люди] из сельсовета с подключением местных жителей. Приехали неожиданно, обыскивали по ночам. Вещи взять не разрешили, мы надевали на себя много одежды.
Семья вся — двенадцать человек. Глава семьи — Прасов Даниил Андреевич. Его брат, Прасов Тимофей Андреевич, был взят под стражу, и никаких известий от него больше не было. Дети: дочь пяти лет и двух. Жена — Прасова Ефросинья Тихоновна. Мать 60 лет, дед 90 лет, и братья Григорий и Пантелей.
Питание до раскулачивания было все свое. Покупали только сахар, соль, чай, спички. Мыло варили сами, и остальное было все свое.
Готовила еду в семье сноха, остальные работали. Дети начинали работать с семи — десяти лет. Мы справляли все православные праздники — и тогда не работали.
Забрали нас ночью, летом, до станции везли на быках, а потом погрузили [в вагоны] и везли до Молотова (город Пермь), а затем до Бесфадья (поселок в Пермском крае. — Прим. ТД) пароходом. Дети ехали в трюмах, взрослые — наверху, под дождем.
Лето жили в бараке в Бесфадье. Потом привезли на Вижаиху (поселок на реке Колве в Пермском крае. — Прим. ТД) через год. Там строили дома, а год жили в «балаганах». Кормили с выработки. Лесоповальщикам давали хлеба по 500 граммов в день. Сучкорубам и сборщикам сучьев — меньше, по 200 граммов. Рацион: хлеб, ложка крупы, одна чайная ложка сахара.
Во внерабочее время вечером работали на своей работе: лес валили, корчевали, разрабатывали землю [под огород]. Приходилось все делать вручную. Бревна носили на плечах и так далее. В жилье пол вначале был земляной, пока не было пилорамы.
Люди работали и валились с ног, помирали с голода. Идет, сядет под елку — и умрет. Хоронили без гробов.
Дети были с родителями — терпели все лишения. Более крепкие выжили, слабые умирали. У нас в семье также все умерли — остались я и моя дочь Мария Тимофеевна, которой было четыре года до ссылки. Позднее отдавали детей в ясли.
Когда построили дома, на работу ходили за десять километров. Рубили лес и сплавляли по речке Вижаихе вниз, затем [они шли] в Колву. Сплавляли и в плотах.
Начальник один был, немощных людей избивал — тех, кто не мог идти на работу. Комендант жил на Вижаихе с 1931 по 1947 год, наблюдал за нами.
В 1945—1946 годах я занималась отправкой леса, пиломатериала на баржах. Потом трудовую ссылку и спецпоселение сняли — нам дали паспорта.
В поселок Вижаиха после этого привезли лошадей — образовалась промартель «Вперед». Лес стали возить на лошадях. [Дочь] Мария с пятидесятых годов начала трудовую жизнь. Вначале в промартели, затем в школе № 30. В сорок лет выучилась на бухгалтера.
Жили в Ныробе (город в Пермском крае. — Прим. ТД), в хорошей квартире.
После того как с крестьян начали снимать статус спецпереселенцев (в 1946 году), а спецпоселки закрывались, их жители стали разъезжаться по ближайшим городам, деревням.
Одна из дочерей высланных крестьян, которая родилась в спецпоселке, рассказывала, что семью перевезли в соседний поселок, там дали «недоделанную» квартиру и «землю с пнями», которую нужно было снова обрабатывать.
На месте большинства изолированных насильно созданных деревень теперь растет лес, который был здесь до появления высланных.
Но есть уникальные поселки, которые выросли на месте расселения ссыльных крестьян или рядом с ними, были случаи, когда уже существующие населенные пункты развились за счет притока рабочей силы. В них сохранились дома того времени, предприятия стали гражданскими. Работали или работают на них местные жители, а также приезжающие на заработки из других районов. Вольные люди.
За помощь в подготовке материала автор благодарит архивный отдел администрации Чердынского района и пермское краевое общество «Мемориал».