1994 год. Чечня. Роза Музаева, зажмурившись, бежит через висячий мост на окраине Грозного. Рядом бегут ее дети. Вокруг грохочет: район регулярно обстреливают. Мост под прицелом у снайперов. Роза понимает, что их могут убить с обеих сторон. Но дочка так плакала и просила: «Мама, давай убежим!», что быстрая смерть на мосту уже не кажется страшнее медленной — в подвале. А за мостом Старая Сунжа. Там они спасутся, если добегут. И она решилась.
Роза бежит по мосту и молится.
Предпоследняя из восьмерых
Роза Музаева родилась в Казахстане в 1955 году, в период высылки ее семьи из Чечни. Родители смогли вернуться в Грозный, только когда ей исполнилось два года.
Семья бедствовала, родители выбивались из сил, чтобы прокормить восьмерых детей.
— Я была предпоследняя, мне доставались только обноски от старших сестер. Я даже не смогла пойти на выпускной в десятом классе из-за того, что у меня не было платья и обуви.
Помочь Розе с выпускным пыталась соседская девочка, предложив ей свадебное платье своей тети. Роза была маленькая, а взрослое платье — длинное. Резать было нельзя. Девочки его подшили, но получилось очень грубо, идти в таком на праздник было невозможно. Роза до сих пор не может забыть, как ее одноклассники гуляли, катались на лодках, а она сидела дома и плакала до утра.
В 22 года Розу выдали замуж в село Урус-Мартан. Мужа она не выбирала. После учебы в Махачкалинском автодорожном техникуме Роза проходила практику в автоколонне. Ее будущий муж Зайнди работал там водителем на тракторе, Роза выдавала ему путевые листы. Однажды она попала в больницу. Зайнди зашел ее проведать — и потом приходил почти каждый день.
— Как-то раз с ним была сестра, и она сказала: «Ты с больницы придешь — и вы, наверное, поженитесь?» Я удивленно ей ответила: «Нет, у нас об этом даже речи не было». Но когда я выписалась, на второй же вечер он пришел к нам домой со своими родными. Я вышла на крыльцо в чем была — в халате, в тапочках. И они меня забрали. Так я и вышла за него замуж.
Турецкие занавески
Сейчас на окраине Грозного у Розы Музаевой с мужем Зайнди большой дом. Красивая мебель, богатые шторы и люстры, уют.
— У нас так недавно совсем, — говорит Роза, накрывая на стол.
Ей 67 лет. Она худая, маленького роста. Ее детская ладошка умещается в моей руке.
— Мы с мужем переехали в Грозный из поселка вскоре после свадьбы. Жили в землянке и строили этот дом. 13 лет ушло на стройку — денег не было, вкладывали в дом помаленьку, во всем себе отказывали. Я за это время родила троих детей. И только мы въехали — началась война…
Роза молчит, смотрит в окно.
— Мы смотрим с мужем телевизор и плачем, — продолжает она. — Все всколыхнулось. Сейчас в Украине все повторяется, как было у нас. Только теперь весь мир может смотреть, что там происходит. Всю правду можно видеть. И рассказывать о ней можно. А у нас тогда (во время чеченской войны) журналистов не пускали. И интернета не было… Мало кто знал, что тут было.
Роза никогда не забудет день, когда она повесила в комнатах дорогие турецкие занавески. Когда последняя занавеска заняла свое место на карнизе, началась первая бомбежка.
Роза с детьми укрылась в подвале, в котором еще не просохли цементные стены. Зайнди остался наверху.
— Нас было там десять соседей плюс я и трое детей. Подвал маленький, три на три. Ни окон, ни удобств, — вспоминает Роза. — Сыро, нет воздуха. Сидишь и слушаешь, как проносятся самолеты. Если самолет летит, значит, сейчас будут бомбить. Кажется, что бомба упадет прямо на тебя. И все внутри сжимается от ужаса.
Женщины были в шоковом состоянии, только я соображала. Когда затихали самолеты, я выскакивала во двор, ставила два кирпича, разводила огонь и пекла лепешки. Воды наберу, лепешки схвачу и обратно бегом в подвал. В туалет мы ходили на ведро, запах стоял невыносимый. Это было самое ужасное. Выносила эти ведра тоже я.
Моя младшая дочь была в истерике. Все время плакала: «Мама, давай убежим, давай убежим!» А как мы убежим, куда?
Спустя неделю в подвале слушать плач детей стало невыносимо. Роза спросила мужа: «Что будем делать?» Зайнди ответил: «Как ты хочешь — так и решай». И Роза, пересилив страх, решила бежать из города в Старую Сунжу. Это была своего рода перевалочная база, оттуда можно было вернуться в родовое село мужа Урус-Мартан, где было спокойно.
— Чтобы туда добраться, нужно было перейти висячий мост через реку. С нашей стороны засели наемные федеральные войска, с другой — боевики, — вспоминает Роза. — Мы не знали, под какой обстрел попадем, когда пойдем через мост. Тогда люди никуда не выходили из подвалов. Все, кто мог, уже уехали. Мы бежали через мост и молились. И перебежали живые.
В Старой Сунже было много беженцев. Розу с семьей приняла у себя дома незнакомая женщина. Они прожили у нее неделю. Спали в одной комнате на расстеленном на полу одеяле.
— И когда дорога открылась, мы уехали со знакомыми на грузовике, — рассказывает Роза. — Из-за объездов горячих точек ехали трое суток. Наткнулись на разбомбленную машину — снаряд убил целую семью, трупы лежали посреди дороги. Это было так жутко… Я снова молилась, чтобы мы доехали живыми.
В Урус-Мартане у матери Зайнди уже жили беженцы. Там же и Роза с семьей провела первую чеченскую войну.
— В один из дней приехал наш сосед и рассказал, что в наш дом попала бомба. Говорит: «Роза, твои занавески порхают на улицу, все копченые. Крыши нету…» И так мне стало обидно, так больно. Я себе во всем отказывала, чтобы купить эти турецкие занавески. Мы ведь даже пожить в достроенном доме не успели…
Снова война
Когда война закончилась, семья Розы вернулась домой. Крыши не было, но остались стены.
— Мы жили в разбомбленном доме и восстанавливали его, — вспоминает Роза. — Зимой месили замерзшую глину, растапливали ее и мазали стены. Только перекрыли крышу — снова началась война.
На этот раз спасаться от бомб Роза с семьей уехала в Назрань. А Зайнди остался дома, потому что не мог бросить двух бычков, которыми они только-только обзавелись. С бычками в Назрань он отправился пешком.
В Назрани Роза с родными сняла подвальное помещение: бетонные стены, ни окон, ни пола, ни света, ни газа. Спали штабелями на сколоченных топчанах.
— Я переживала, что муж не дойдет до нас, погибнет по дороге. Но он дошел. Одного бычка мы продали, а другого зарезали и долго кушали. Если бы не бычки, не знаю, как бы мы выжили.
Из подвала Розину семью переселили в палаточный лагерь для беженцев. В десятиместной палатке их было 36 человек.
— Помощь нам давали на десять человек, и мы ее на всех делили. Добывала ее я: по полдня стояла в очереди, чтобы получить тушенку, горох… Это была невыносимая жизнь, поэтому, как только в 2000 году разрешили возвращаться в город, я поехала на разведку. Хотела узнать, цел ли наш дом, можно ли в нем жить. Обстановка была еще напряженная, то тут, то там стреляли. В Грозном людей практически не осталось — только старики. Но стены нашего дома уцелели — это была такая радость! Меня приняли наши русские соседи. Постелили постель, в которой я уже долгие годы не спала, накормили. На второй день дали на дорогу хлеб, соленые огурцы, варенье, проводили. И я уехала обратно в Карабулак за семьей.
Человек в беде
От Грозного ничего не осталось, город был в руинах. Но дом Розы с недоделанной крышей уцелел. Работы не было, восстанавливать дом было не на что.
До войны Роза была «квартальной» на своем участке — вроде старосты, связующей между жителями и администрацией района. Она собирала сведения о проблемах и доносила до чиновников, чтобы оказать помощь, делала важные объявления.
Когда в администрации узнали, что Роза вернулась, передали ее контакты чешской организации «Человек в беде» — иностранцы тогда приехали в Чечню помогать пострадавшим после войны. Розе предложили подработку: составить списки людей, которые остались в поселке (тогда так называли их окраину), чтобы им помочь.
Роза начала обходить дома и переписывать людей, раздавать от организации гуманитарную помощь. Несмотря на то что вокруг все отстраивались и налаживали жизнь, в городе было неспокойно. Блокпосты на каждом перекрестке, повсюду военные. Вечерами люди сидели дома тихо, как мыши: часто проходили зачистки.
— Однажды вечером к нам пришли люди в форме: «Есть дома мужчины?» Дома были муж и 19-летний сын. Они разбудили сына и увели, посадили в «Урал». Сказали, что подозревают в нем террориста. У нас тогда часто так увозили людей, и они пропадали без вести. Я сказала: «Раз мой сын террорист, то я тоже террористка! И запрыгнула на «Урал». Соседи видели, что нас увозят, и пошли следом. Они кричали, что нас надо отпустить, что мальчик не террорист. Мы доехали до КПП, и сына завели туда. Я и соседи (уже набралось человек двадцать) остались ждать снаружи. Только благодаря тому, что нас собралось так много, сына удалось спасти. Через полчаса его оттуда вывели. Мы с мужем сразу же отправили его обратно в Назрань, в палатки.
В 2002 году Роза с мужем привели дом в порядок, начали обживаться. И тут случилось наводнение, дом полностью затопило.
— Мы снова остались без крыши, — вспоминает Роза. — Выгребли из дома воду, тину и начали восстанавливать его в третий раз. И тут эта организация, «Человек в беде», мне предложила постоянную работу: помогать людям, которые живут в подвалах.
«Подвальщики»
После войны в подвалах разрушенных домов Грозного остались в основном русские старики, которым некуда и не на что было уехать. Многих бросили родственники. Этих людей в чешской организации называли «подвальщики».
— Мне нужно было обойти все подвалы в четырех районах города, отыскать людей, которые лишились дома. И взять их под опеку, — рассказывает Роза. — Люди жили в ужасных условиях. В сырых, грязных, закопченных помещениях. Без газа, света и воды. Пищу готовили на кострах. Я возила им гуманитарную помощь: еду, лекарства, мыло. Когда я приезжала, они все вылазили из подвалов. Черные, худые…
У многих не было элементарных вещей: одеяла, куртки, шапки, зубной щетки. Это была тяжелая работа — разгружать продукты, загружать. Целый день мотаться по подвалам. Но мне было так жалко этих людей.
Однажды на раздачу гуманитарной помощи пришла бабушка и рассказала Розе, что собирается поехать к своему зятю. Ее дочка умерла, а внучка и зять жили где-то под Ростовом. Роза посоветовала: «Прежде чем ехать, напиши им письмо, спроси, примут они тебя или нет». Роза уже сталкивалась с историей, когда одна бабушка поехала к сыну, а ее не приняли и отправили обратно в Чечню. Сын прямо так и сказал ей: «Мы тебя не ждали, лучше бы ты осталась дома». Она вернулась в свой подвал и каждый день плакала.
— Бабушка послушала меня и написала зятю письмо, — говорит Роза. — Получила ответ: «Не приезжай, ты для меня посторонняя. Живи, где жила». Она пришла ко мне в офис в слезах. Я представить не могла, какую боль она чувствует! Что думали все эти люди, брошенные собственными детьми… Я помогала ей и часто навещала просто так, чтобы поговорить.
Мне за работу платили 500 рублей в месяц и еще давали муку, масло и сахар. Это было очень мало, но мы радовались и этому. На эти деньги мы потихоньку восстанавливали наш дом.
Роза хранит дома фотографии со времен ее «подвальной» работы. На фоне развалин подопечные Розы и она сама — с продуктовыми пакетами и коробками.
За время работы с «подвальщиками» Музаева оказала помощь сотням людей. Многих она по сей день помнит по именам.
Например, хорошо помнит Александра Тихонова, дедушку, который 50 лет проработал на заводе «Красный молот». Станки и инструменты, которые там изготавливались, шли на экспорт по всему миру. А потом Александр вышел на пенсию, тяжело заболел и слег. В войну его сын уехал, оставив отца умирать в подвале.
— Когда я пришла к нему, он вначале испугался. Люди отвыкли видеть хорошее, боялись всех и всего. Он был очень плох, лежал без движения. Я ему начала возить продукты, он стал вставать, самостоятельно кушать. Нашел себе палку, потихоньку выходил на улицу. Его соседи были удивлены. Сказали: «Мы думали, он умрет, а ты его подняла на ноги! Это чудо». Но я не думаю, что это чудо. Просто брошенным людям было важно, чтобы о них кто-то заботился, говорил с ними. Они выговаривались мне, обиды свои рассказывали. «Доченька, не уезжай», — просили. И мне приходилось слушать… А водитель всегда психовал, что меня долго нет.
Роза вспоминает, что так привыкла по полдня проводить в подвалах, что не замечала ни грязи, ни вони. При этом находиться в одном подвале со стариками не могли даже врачи.
— Как-то со мной в подвал вызвалась поехать новенькая медсестра. Мы приехали к лежачей бабушке Зое, которая ходила в туалет под себя. Бабушку нужно было помыть и переодеть. Медсестра выскочила из подвала на улицу со словами: «Ты извини, я не могу находиться в такой вони». Но не бросать же ее! Я, если честно, и не замечала этого всего. Как-то сын со мной поехал в подвалы помогать, был в шоке от запаха. Мне одна бабушка дала пирожок, я его стала кушать. А когда мы вышли оттуда, он сказал: «Мама, как ты это ешь, ты видела ее руки?» А руки у нее черные, закопченные. А я привыкла просто…
Однажды Роза оставила заявку на помощь для Заводского района. Там «подвальщикам» нужны были обувь и постели. Ей передали войлочные ботинки, она погрузила их в машину и поехала развозить. Роза всегда развозила гуманитарную помощь с охраной, потому что то тут, то там в городе все еще вспыхивали конфликты, а на постах их досматривали военные.
В тот день перед машиной, в которой ехала Роза, взорвали БТР. Она была в шоковом состоянии, но все равно довезла обувь до адресатов.
— Помню, один дедушка, Медведчук Олег, сказал мне: «Доченька, зачем ты мне обувь привезла? Мне она не нужна. Ты бы лучше мне селедку привезла…» В городе тогда не было магазинов, только иногда собирался стихийный рынок. Я понятия не имела, где взять селедку, но мне так хотелось порадовать этого брошенного дедушку! Он в одиночестве жил в разрушенном доме, где уцелел только первый этаж.
Две недели я искала для него селедку. И наконец удалось заказать из Дагестана. Как я обрадовалась! Сразу повезла этому дедушке. Приехала, а жильцы из соседнего дома сказали, что он умер неделю назад. Мне было так больно, что он умер, не дождавшись… Когда я вижу селедку, всегда его вспоминаю.
Взрыв БТР прямо перед носом у Розы — не единственное опасное происшествие за годы работы. Роза постоянно рисковала жизнью и в прямом смысле развозила гуманитарку под пулями. Она со своей командой попадала под обстрелы, нарывалась на боевиков в заброшенных зданиях, пока искала нуждающихся в помощи.
Однажды Розе к виску приставили пистолет: «Ты помогаешь русским, а мы с ними воюем!» Этот человек был в маске, но водитель Розы по голосу узнал своего соседа. После коротких переговоров их отпустили. У Розы целый день тряслись руки от страха.
— Пристрелить нас могли на любом блокпосту. Что-то не понравится — и все. Как-то нашу машину на полном ходу остановили автоматчики. Меня грубо вытащили из машины, я вывихнула ногу. Они прицелились в упор, и я умоляла нас не убивать, говорила, что мы ничего плохого не делаем, только помогаем бедным. Нас отпустили.
Нога распухла, Роза с трудом добралась до дома. Муж спросил: «Что с тобой? Что случилось?» Она соврала: «Неудачно спрыгнула, когда загружали муку».
— Дня три я лежала, не могла прийти в себя от шока и боли, но так и не смогла рассказать мужу, что произошло на самом деле. Я боялась, что он запретит мне работать.
— Как вы не боялись?
— Меня поддерживали люди, которые радовались, когда я привозила им помощь. Многие мне были как родные. Как я могла их бросить?
Новые родственники
— Одна бабушка все время просила забрать ее к себе. Очень хотела жить со мной, а не в подвале, — рассказывает Роза. — «Я тебе всю пенсию отдам, только забери меня!» У меня разрывалось сердце, я даже однажды мужу сказала, что вот, просится бабушка к нам жить. А он сказал: «Ну давай же, приводи всех!» Мы жили в полуразрушенном доме. Трое детей, плохие условия… А я еще троих чужих детей тогда привела из палаточного лагеря в Назрани.
Девочек восьми и пяти лет и трехлетнего мальчика мать оставила в палаточном городке и пропала без вести. Дети жили в палатке больше трех месяцев, а потом их эмчеэсовцы привезли в Грозный, в детский сад для сирот. Но в то время весь детский сад вывезли на отдых, за детьми некому было смотреть. И Роза решила приютить их у себя.
— Они были такие худые, грязные, запуганные. Им в МЧС дали длинные футболки вместо платьев, они были налысо подстрижены. Привела их домой. Муж и дети на меня молча смотрят, мы — на них. Потом дети спросили: «Мама, это кто?» — «Это наши новые родственники». «Ну ты даешь! — сказал муж. — Ты еще бы всех своих стариков сюда привела!» Но выгонять не стал.
Роза и Зайнди заботились об этих детях пять месяцев: кормили, одевали, водили в садик и воспитывали наравне с родными. А потом удалось отыскать их родственников.
Муж не упрекал Розу за ее работу. Однажды он целый день искал свою куртку, пока жена не призналась, что отдала ее незнакомому мужчине.
— В Заводском районе в подвале жил человек, у которого была всего одна рубашка. Печку в подвале топили только по вечерам, мужчина сильно мерз. Я взяла куртку мужа и отвезла ему. Подумала, что ему она нужнее… Когда я призналась, Зайнди не ругался, он все понял. Да, нам с детьми в то время тоже жилось очень непросто. Лишних вещей и еды не было. Но когда мои дети жаловались на жизнь, я говорила им: «Вы просто не видите жизнь людей в подвалах. У нас хотя бы есть крыша над головой. У нас все хорошо».
Девочка из армейского одеяла
Однажды к Розе пришла 17-летняя чеченка, из «подвальщиков», которой Роза тоже помогала.
Девушка сообщила, что у нее будет ребенок, и попросила его кому-нибудь предложить, потому что сама она не сможет о нем заботиться. Живота не было видно: девушка затягивала его шарфом. Роза обещала подумать, что можно сделать.
Через две недели девушка пришла снова. «Я родила девочку. Мы можем ее кому-нибудь отдать?»
Взять ребенка согласилась соседка Розы Лариса, она училась с Розой в одной школе.
— Она сама приемная дочка, ее мама была русская, отец азербайджанец. Мать у нее умерла, когда только началась война, остался отец. Он был очень строгий, своенравный. И я побоялась: «Ты что… Сначала посоветуйся со своим отцом, узнай, что он скажет». На следующее утро она пришла ко мне и сказала: «Отец согласен. Если она здоровая, я ее беру».
В то время у нас в городе не было ни больницы, ни поликлиники. Только девятая больница принимала раненых. Рядом с нашим офисом открылся детский садик для сирот и полусирот. Там работала женщина-медик, я попросила ее осмотреть девочку, и мы поехали в подвал.
Надо было видеть, в каких ужасных условиях, в каком состоянии был этот ребенок! Там были сырость, копоть, они прямо в подвале готовили еду. Спали на полу, на досках. На этом вот деревянном подиуме лежала новорожденная, завернутая в солдатское одеяло.
Медсестра развернула девочку: голубоглазая, пухленькая, на вид совершенно здоровая. Лариса привезла ее домой и назвала Мадлен.
— Два месяца эта девочка лежала без движения, ни ручку, ни ножку не поднимала. Лариса, заподозрив нехорошее, пришла ко мне: «Роза, ты знаешь, эта девочка неподвижная. Не шевелится и не реагирует. Я не знаю, что делать».
В то время к нам в Грозный как раз приехали «Врачи без границ». Мы показали им Мадлен, и они сообщили, что у девочки ДЦП. Куда только Лариса ее не возила! Они месяцами лежали в больницах, но, конечно, вылечить не смогли. Сегодня этой девочке 20 лет, она в инвалидном кресле. Отец Ларисы, 98-летний дедушка, говорит, что, если бы не Мадлен, он давно бы умер. Несмотря на то что он был согласен взять только здорового ребенка, он ее очень полюбил. Ухаживал за ней все детство и ухаживает до сих пор.
Бесконечность помощи
В 2004 году «подвальную» программу организации «Человек в беде» закрыли. Роза временно осталась без зарплаты. Однажды вечером в дверь постучали. Роза открыла — на пороге стояла бабушка, которой она когда-то посоветовала написать письмо зятю.
— Она нашла мой адрес и пришла с ведром муки. Протянула ведро и 50 рублей. Я отказывалась брать у нее эти деньги, но она сказала: «Если не возьмешь, я обижусь. Ты меня поддерживала, теперь я поддержу. Я пенсию получаю, а ты ничего не получаешь».
В 2008 году я встретила ее в городе. Она уже тогда жила в своей квартире. У меня в то время сестра лежала в больнице, я торопилась к ней. Она сказала: «Роза, подожди, мне надо что-то тебе сказать очень важное!» Я ответила: «Извини, я сейчас не могу говорить, мне в больницу надо бежать. Давай в следующий раз. Я знаю, где ты живешь. Я приду — и поговорим».
Я пришла к ней на следующий день, а в ночь накануне была перестрелка. От испуга у нее случился разрыв сердца, и она погибла. От соседки я узнала, что она хотела завещать мне свою квартиру.
Вскоре после закрытия программы помощи «подвальщикам» «Человек в беде» открыл в Грозном организацию «Семья», которая проводила образовательные курсы для малоимущих. Компьютерные, швейные, медицинские и кондитерские. Курсы посещали люди разного возраста, от подростков до пожилых. Приходили и «подвальщики» — посидеть, поговорить, выпить чаю, получить гуманитарную помощь. Роза Музаева стала руководителем этого центра и преподавателем курсов кулинарии для девочек. Также она продолжила работать с «подвальщиками».
Центр просуществовал на Кавказе до 2011 года, а потом Розу пригласила на работу чеченская правозащитная организация «Нийсо». Роза и ее новые коллеги выезжали в отдаленные горные села и проводили кулинарные курсы для девочек.
— Мы ездили с продуктами и оборудованием в районы, откуда женщины не могли приехать в город. Жители давали нам помещение, посуду. Мы жили там по несколько месяцев, обучая девочек готовить сложные блюда — от национальной до европейской кухни. Параллельно с этими девочками я работала социальным психологом — помогала им в развитии, в понимании себя и своих потребностей.
Девочки и женщины, которые ходили ко мне на курсы, сейчас сами готовят манты, пироги, торты, сдают их в ларьки и в магазины. Некоторые накрывают столы на свадьбы. Это большое материальное подспорье, потому что в селах для женщин нет работы.
Недавно организацию «Нийсо» ликвидировали, как и многие на Северном Кавказе. У Розы Музаевой больше нет работы, но она продолжает помогать людям. И до сих пор занимается помощью нуждающимся — ей постоянно звонят и к ней приходят люди с самыми разными бытовыми запросами. Роза ищет поддержки у благотворительных организаций и обычных людей.
Она развозит лекарства, одежду и продукты (в основном овощи со своего огорода) одиноким старикам, подсказывает, к кому можно обратиться с тем или иным вопросом. Не получает за это деньги и не берет, если предлагают.
Роза до сих пор общается с Ларисой, которая удочерила Мадлен, и помогает им лекарствами, продуктами и одеждой.
Одна дочка Розы живет во Франции, вторая — в Грозном. У сына пятеро детей, они живут с Розой под одной крышей. И их крыша наконец-то не просто кусок шифера, а крепкая и красивая.
У Розы много друзей по предыдущим работам, ее чешские коллеги пишут книгу на основе ее воспоминаний.
«Черноты не осталось»
Муж Розы Зайнди переживает, что после рассказов Розы о войне я могу подумать, будто они не любят русских. Он говорит:
— Вы не думайте, у меня к русскому народу ненависти нету из-за того, что тут было, вся эта каша-маша. Я не могу обвинять весь российский народ в этом. Душевных, чистых, хороших людей там очень много найдешь.
Роза подхватывает:
— Черноты не осталось, злости не осталось. Но война — это очень плохо. Это самое страшное, что может быть с людьми.
Когда по телевизору или в интернете показывают, как сейчас в Украине люди живут в подвалах, Роза плачет.
— Я их очень хорошо понимаю, — говорит она. — Я бы очень хотела поехать туда помогать. Бедные люди, страдают ни за что.
Но Зайнди ни за что не отпустит Розу. Ее время прошло. И нужна она здесь.
Редактор — Инна Кравченко