Когда кожа чувствует влагу, Сергей снова проваливается в бассейн. Чувствует, как его тело вдруг обмякает и перестает слушаться, а из легких выходит последний воздух. И наступает тьма.
Только сквозь нее еще несколько секунд слышен голос 13-летнего сына, кричащего на весь бассейн: «Па-па-а-а-а-а!»
Очнется Круглов лишь через несколько дней. В реанимации. Перелом позвоночника, частичный разрыв спинного мозга, полный паралич.
«После всего, что произошло в моей жизни еще до травмы, я стал фаталистом. Был готов ко всему, — говорит он. — Но раньше все было в моих руках, я мог предпринимать все, что нужно, чтобы выжить, а сейчас я ничего не контролирую…»
После перелома Сергей не мог сам даже дышать.
Его история о том, сколько может выдержать человек. И не сломаться.
Сергей говорит: «Я бы хотел, конечно, узнать, зачем мне все это… Но пока ответа нет».
Фаталист
Шесть лет назад Сергей с женой ждали второго ребенка. Шел седьмой месяц беременности, когда Лике стало плохо, поднялась температура. Вечером Сергей отвез ее в больницу. Утром на телефонный звонок врач сказал: «Лучше приезжай».
Лика умерла ночью, ребенок тоже.
«У нее уже вообще не было лейкоцитов в крови, понимаете, ни одного», — пытался объяснять Сергею врач. Рак крови. Cергей винил себя: проглядел, не спас. Винил врачей: не заметили, не спасли. Но перед сыном делал вид, что ничего не случилось, — мама долго болеет, но скоро вернется. Владику было тогда шесть лет. Сергей записал сына в кружок английского, школу программирования и на тхэквондо — отвлечь ребенка, чтобы не чувствовал пустоты дома. Он укладывал сына по вечерам спать, рассказывал сказки, а сам ворочал на сердце невыплаканное горе. Рассказал правду только спустя год.
«Была зима, поздний вечер, я укладывал Влада спать и начал говорить что-то про ангелочков… А сын на меня так серьезно посмотрел и сказал: “Папа, не переживай, все будет хорошо”».
Но той зимой Сергей узнал, что у него самого рак. Говорит: «Я просто сам себя съел после смерти жены…» Про свою болезнь он сыну тоже не сказал.
В питерском центре гематологии им. Горбачевой, куда Сергей приезжал каждые две недели из родной Астрахани, он был самым веселым пациентом в палате: «Там все лежали и умирали, а я входил такой на позитиве и юморил — всему назло. Хотел доказать, что может быть по-другому. Там проходили химию люди со всей страны, и я решил, что раз я приезжаю на машине, то буду показывать ребятам, которые со мной лечатся, город».
Каждые две недели, сразу после процедур, Круглов забивал свою легковушку бледными людьми с бинтами на локтевом сгибе и вез кататься по Петербургу. Парень из Хабаровска попросился вместо Петергофа и прочих достопримечательностей в питерскую «Икею», которой не было на Дальнем Востоке, — и Сергей помог ему выбрать шкаф.
Сам, несмотря на строгие запреты врачей, каждый день отжимался и бегал.
Всего было запланировано шесть курсов химиотерапии — Сергей вошел в ремиссию через четыре.
…И тогда, впервые после смерти жены, показалось, что жизнь берет свое. За сыном все это время присматривали бабушка и дедушка, карьера (газовик, он работал в «Новатэке») шла в гору, недавно ему исполнилось 33 года.
«Самое обидное, что все так глупо получилось! — говорит Сергей, а я приближаю свое лицо к его лицу, чтобы расслышать шепот, не отводя глаз от его губ и достраивая пропущенные звуки там, где ему на них не хватило дыхания. — Я прыгал с парашютом, гонял на мотоцикле, катался на сноуборде, служил в армии наконец. А сломался так глупо…»
На геленджикском курорте он, кандидат в мастера спорта по плаванию, врезался головой в бортик бассейна.
Нет, он не прыгал с разбегу рыбкой. Нет, не был пьян. С ним не произошло ничего из того, что часто предшествует несчастным случаям и страшному диагнозу: перелом позвоночника на уровне С1—С2 и частичный разрыв спинного мозга. Сергей просто плыл. Дельфином, своим любимым стилем, плыл как никогда быстро, хотел похвастаться перед сыном и братом. Но бассейн оказался сделан не по стандартам, короче, чем Сергей привык.
«Последнее, что помню: я понимаю, что не могу поднять голову от воды, воздух заканчивается и сейчас мне нужно будет вдохнуть воду… И я вдыхаю ее».
«Па-па-а-а-а-а!»
Брат Сергея, вытащив его из бассейна, два часа делал ему искусственное дыхание, до самого приезда скорой.
Потом врачи объяснят, что перелом на уровне позвонков С1—С2, отвечающих за дыхательный центр, и частичный разрыв спинного мозга приводят к гибели либо в первые часы после травмы, либо в первые пару лет от сопутствующих осложнений, пролежней и пневмоний, набрасывающихся на парализованное тело.
Всему назло
Здесь приходит пора сказать о еще одном Круглове. Об отце Сергея.
Петр Круглов, заслуженный строитель России, помнит все случившееся за прошедшие с момента травмы два года с точностью до часов и минут — помнит фамилии и инициалы всех встреченных за время борьбы за сына людей, погоду в дни встречи с ними и даже станции метро разных городов, на которых они встречались, и расписания самолетов, на которых летал за помощью в поиске специалистов и клиник. Это он преодолел это безапелляционное врачебное «Погибают в первое же время…», чтобы вытащить сына. Ему удалось перевезти Сергея в Москву, в одну из клиник.
Там же строитель Круглов узнал о существовании в природе диафрагмального стимулятора — вживляемого в тело прибора, который электрическими импульсами заставляет диафрагму сокращаться. С ним у Сергея мог появиться шанс «слезть» с аппарата искусственной вентиляции легких.
До Круглова этот дорогостоящий прибор, диафрагмальный стимулятор, ставили в России только детям — детям с риском внезапной остановки дыхания во сне. Было решено, что операцию проведут в случае, если Сергей так и не задышит сам. Шансы, как утверждает его отец, были: диафрагмальный нерв, который управляет дыханием, не был поврежден. Требовалась длительная реабилитация, которая могла бы восстановить работу нерва и функцию дыхания. Но врачи, по словам Сергея, «не занимались его дыханием», а готовили его к операции. Кругловы, отец и сын, утверждают, что в итоге операцию Сергею сделали без согласия самого пациента, который в тот ковидный год был совершенно беспомощен и изолирован от окружающего мира, сам он не мог даже позвонить отцу и был зависим от сотрудников клиники. «Сына не лечили от пролежней и не пытались снять с ИВЛ», — говорит Петр Круглов.
«Перед операцией рядом со мной сели два врача и предложили надиктовать письмо моему сыну Владу или записать видео», — вспоминает Сергей. Но он не хотел прощаться. Не хотел никаких писем. Он сипло произнес: «Нет». Он собирался пережить и это.
Имплант установили, но пользы он не принес: по неизвестной причине при подключении он вызывает невыносимую боль со стороны одного из электродов. А Сергей дышит — сам.
Без ИВЛ, без помощи стимулятора, который зашит внутри. Но одному в таком состоянии, даже с несгибаемой волей, не выплыть.
Человек на два часа
«Я не верил, что Сережа задышит сам, я знал это».
Реабилитолог Владимир Качесов приходит на съемную квартиру Кругловых в Москве и пробует отключить аппарат ИВЛ с тем расчетом, что, если Сергей «продержится» 15 минут без аппарата, значит, и дальше сможет сам. Сергей дышит. Пять минут. Десять. В голове начинает немного гудеть и устает грудная клетка, но дышит. Он впервые дышит сам почти за два года, проведенные под аппаратом, из них в основном в одиночестве палаты, в которую из-за ковидных ограничений не пускали даже отца. Он дышит. Час, два, 13 часов. С самостоятельным дыханием его наконец принимают в реабилитационный центр — и прогресс идет каждый день: разрабатывается голосовой аппарат, появляется чувствительность в конечностях — покалывает, жжет, болит. Чувствительность возвращается по миллиметру, и каждый — как отвоеванная территория. «Эти два часа каждый день, пока идут занятия, я чувствую себя человеком — я двигаюсь!» — говорит Сергей.
Но как только наступает ночь и приходит пора ложиться спать, он перестает дышать.
Ночь приносит кошмары, в которых он задыхается во тьме, и запаса воздуха хватает еще на три секунды, две, одну — а потом он вдыхает тяжелую плотную воду. Страх задохнуться парализует. И Сергей тихим голосом подзывает сиделку, чтобы она подключила ИВЛ. Так он дышит до утра.
«Такого никогда со мной не было — ни такого страха, ни тупика, — говорит Сергей, подставляя лицо небу. — Даже когда я болел раком, все было в моих руках, а сейчас я не могу ими даже пошевелить…» Он полулежит в коляске в зеленом дворике реабилитационного центра. С неба на Сергея летят березовые «вертолетики». Он не может снять их с век сам — но ощущает прикосновение моей руки. «Сейчас нет ни одной клеточки в теле, которую я бы не чувствовал!» — с силой выдыхает он.
Маршрут помощи
У папы Сергея иногда опускаются руки. Он искал чуда, стучал кулаком по столу, был готов звезду добыть с неба — Петр Круглов неудобный, неуемный человек, который сделал для сына больше, чем, кажется, было возможно. Но и у таких гигантов духа силы заканчиваются — как воздух под водой.
«Сейчас заканчиваются средства, которые выделяли на Сережино лечение спонсоры, и моей зарплаты не хватает: оплачивать съемную квартиру, сиделку и реабилитацию», — говорит он.
Фонд «АиФ.Доброе сердце», который помогал Кругловым собрать деньги на оплату операции, не оставил их и после того, как его финансовая поддержка была исчерпана, — и Сергея взяли на программу «Сопровождение».
«С 2021 года фонд реализует программу “Сопровождение семей “Маршрут помощи” — это весь тот объем помощи, который мы можем оказать, помимо финансовой, — рассказывает врио директора фонда “АиФ. Доброе сердце” Светлана Горбачева. — Дело в том, что не по каждому пациентскому запросу мы можем дать положительный ответ: часто приходят обращения, которые попадают мимо наших приоритетных направлений помощи, но и в этом случае мы стараемся не отпускать человека с пустыми руками и сопровождаем каждый кейс информационной поддержкой, психологической и юридической, таким образом не отказывая никому».
…Нам с Сергеем остается только попрощаться, и я знаю, что он чувствует тепло моей руки на своей. Но я еще не задала главный вопрос, без которого не могу уйти. И не знаю, как об этом спросить.
Тогда Круглов отвечает на незаданный вопрос сам — потому что чувствует пространство каждой клеточкой. Он говорит своим едва слышным голосом — таким, каким разговаривают словно из-под толщи воды. Но по тому, с каким чувством он это говорит, кажется, что он кричит.
«Я не сдамся. Я буду ходить».
Сергей Круглов — уникальный пациент, но у фонда «АиФ. Доброе сердце» есть и другие подопечные, по чьим заболеваниям или трудным жизненным ситуациям фонд оказывает не адресную медицинскую помощь, а подхватывает их в программе «Сопровождение»: это и медицинская маршрутизация, и юридические услуги (выбивание положенных по закону лекарств и средств реабилитации, сложная логистика выплат на детей или получения квот, путевок и так далее), и психологические консультации. С весны 2022 года в программу «Сопровождение семей “Маршрут помощи”» попадают и все обращения от беженцев из Украины. Если пользоваться примером Сергея Круглова, то, пожалуй, «Сопровождение» — это про чувствовать другого каждой клеточкой. То, что позволяет сейчас держаться нам всем на плаву. Поддержать эту программу своим участием можно прямо на портале «Такие дела».