Тридцатикилометровая автомобильная пробка на трассе, ведущей из России, начиналась практически на выезде из Владикавказа. Люди шли к границе пешком, ехали на велосипедах и самокатах, голодали, мерзли и охреневали от происходящего.
29 сентября ситуацию вроде как удалось стабилизировать: на следующее утро пробка сократилась вдвое. А сутки спустя у КПП не было ни одной легковой машины. Помог так называемый режим повышенной готовности — всех желающих выехать в Грузию отсекли еще на въезде в Северную Осетию.
Теперь, по всей видимости, легковой автотранспорт в республику будут пускать ограниченными партиями. Но лучший способ пересечь границу — добраться до Северной Осетии самолетом или поездом и воспользоваться услугами местных водителей. Судя по последним сообщениям в чатах, случаи, чтобы кого-то разворачивали на КПП, очень редки, а дорога до Тбилиси занимает всего несколько часов.
Кризис закончился. Многие предпочтут забыть его, как страшный сон. А кто-то запомнит навсегда.
Эмпатичные люди в меньшинстве
Вечер 29 сентября. На парковке у Дома печати во Владикавказе многолюдно, как и в предыдущие несколько дней. Здесь точка сбора волонтеров и место, куда неравнодушные горожане приносят гуманитарную помощь. На газоне много ящиков и пакетов. В них осетинские пироги, супы, салаты, курица, шашлык, средства гигиены, очень много бутилированной воды. Каждые два-три часа отсюда в сторону «Верхнего Ларса» выезжает по несколько машин.
Для журналиста у волонтеров нет фамилий. Только имена. Некоторые скрывают, чем они занимаются, даже от родных и не уверены, одобрят ли подобное их работодатели. Рассказывают, что недавно подъезжали агрессивно настроенные парни с вопросами: «Что вы тут делаете? Вы понимаете, кому помогаете?» Чудом удалось избежать серьезного конфликта.
«Сергей Меняйло [глава Северной Осетии] не преувеличивает, когда говорит о том, что местные жители в большей степени негативно относятся к пересекающим границу, — считает Алик, один из тех, кто пришел этим вечером к Дому печати. — У многих в республике есть, скажем мягко, пренебрежение к московской тусовке. Мол, это богатые валят за границу, а мы тут застряли, так почему бы на них не подзаработать. Но там же дети, там женщины, там старики, нуждающиеся в помощи. Когда ты понимаешь это, то не можешь сидеть сложа руки».
Алик рассказывает, что среди волонтеров абсолютно разные люди: от простых парней «с района» до депутатов, от хипстеров до домохозяек. С абсолютно разным отношением к тому, что сейчас происходит в стране и за ее пределами. Если можно провести какое-то различие между этими людьми и теми, кто злорадствует, зарабатывает или просто равнодушен к чужому горю, то это будет грань между двумя мирами — сугубо рациональным и эмпатичным.
Эмпатичные люди, очевидно, в меньшинстве. Но именно они наиболее активны и готовы бескорыстно делать то, что считают правильным.
«26 сентября мне кто-то переслал сообщение из большой группы “Верхнего Ларса” о том, что заболели дети и им нужны лекарства, — рассказывает Лена, координатор волонтеров. — Я зашла в саму группу и просто открыла портал в ад: очень много просьб о помощи и какие-то неадекватные ценники за ее оказание. Например, цена на бензин доходила до тысячи рублей за литр, а за сто тысяч предлагали объехать очередь на мотоцикле. Я очень расстроилась. Надо было что-то делать».
Руслан, муж Лены, создал чат «SOS Ларс» ночью 26 сентября, а уже утром в нем было около пятисот участников. Самые активные включились сразу и начали развозить лекарства, детское питание, еду, бензин адресно нуждающимся. Потом определили точку сбора, куда народ начал массово приносить еду, воду, подгузники, влажные салфетки, туалетную бумагу, корм для животных. А волонтеры стали доставлять все это на место.
«Люди, которые оказались заперты в пробке, по большей части были готовы провести какое-то время в очереди, — объясняет Руслан. — Первые два-три дня ты еще держишься. У тебя есть бензин, еда, вода. Жесть начинается на третий-четвертый день, когда все это заканчивается. Мы попали в пик, начали работать именно в этот момент».
Среди тех, кто помогал застрявшим в пробке, — семья из Липецка. Андрей, Светлана и семилетняя Ева сами ехали в Грузию, планировали поближе познакомиться со страной, понять, как там относятся к русским и можно ли вести там бизнес. Изучив обстановку по чатам, решили пока не соваться на границу. Остановились во Владикавказе. Второй день приносят полные пакеты с едой к Дому печати.
«Судя по тому, что мы слышим, на границе какая-то дичь творится, — говорит Андрей. — А там такие же люди, как и мы. Если бы вовремя не сориентировались, были бы сейчас на их месте. Так что даже не возникает вопросов — помогаем чем можем».
Амурхан с первого дня работы «SOS Ларс» развозит гуманитарную помощь на мотоцикле. Он в числе немногих, кому удавалось пробиться сквозь заторы к самому верху (волонтеры для простоты используют понятия «верх» и «низ»: наверху — значит у КПП, внизу — у начала пробки).
«Это картина не для впечатлительных. Настоящая гуманитарная катастрофа. Там дети, старики. Женщины мерзнут, плачут, некоторые с грудными детьми. Нам разницы нет, кто они и откуда, — они заложники ситуации, помогать им — это правильно, — Амурхан подчеркивает, что на мотоцикле у него российская символика, а на пакетах с едой изображены российский и осетинский флаги. — Я никакой не оппозиционер, я искренне за Россию, за Осетию. Просто людей жалко. Я уверен, что все они обязательно вернутся».
«Никакие они не волонтеры»
В сторону «Верхнего Ларса» мы выдвигаемся на трех машинах, к лобовому стеклу каждой приклеен лист с надписью «SOS Ларс». Часов девять вечера. Уже давно стемнело. Сначала проезжаем огромную колонну большегрузов, растянувшуюся по обочине. Пока до них никому нет дела.
Скопление красных габаритных огней задает гнетущую атмосферу: легковые машины и автобусы стоят в один ряд, где позволяет ширина дороги — в два. Объезжаем их по встречной полосе.
Периодически цветовую палитру ночи разбавляют всполохи красного и синего — патрульные машины встречаются примерно через километр, останавливаемся перед каждой. Сотрудники ДПС делают свою работу, которой так не хватало в предыдущие несколько дней. Разворачивают пытающихся проехать без очереди, регулируют движение встречных фур.
Со мной в машине Ясмина, она волонтер-медик. На ее лице маска, на руках перчатки — все как положено. В рюкзаке куча таблеток, шприцы, ампулы для инъекций, даже набор скальпелей и шовный материал. Рассказывает, что за эти дни случилось несколько серьезных инцидентов: перелом, открытые раны, ножевые ранения. К счастью, в этих случаях к пострадавшим оперативно добиралась скорая.
«У меня тут каждый третий-четвертый ребенок с кашлем. Люди стараются экономить бензин, отапливают машины плохо, а по ночам температура падает ниже десяти градусов. Сегодня четверых детей прослушала — у всех бронхит».
Третий день с людьми из очереди работают двое волонтеров-медиков. Ирина приезжает после работы. У Ясмины отпуск, поэтому все свое свободное время она проводит у «Верхнего Ларса». Сегодня она была там с утра до пяти вечера, приехала в город, чтобы покормить кошку, и снова вернулась в ущелье.
«Сегодня три упаковки “Кеторола” улетело, по 20 ампул в упаковке. У людей от постоянного сидения невероятные мышечные и суставные боли. Нарасхват мочегонное — отекают ноги, особенно у сердечников. Большая проблема с диабетиками, не хватает инсулина».
Очередная остановка. Слышна брань в наш адрес. Кто-то обращается к полицейским: «Никакие это не волонтеры, они просто так повесили листы, нет у них никакой помощи». Агрессию можно понять: тут, внизу, самая большая проблема — желающие проехать без очереди.
Ясмина рассказывает про девушку на тридцать седьмой неделе беременности: «Ей вот-вот рожать. Мы с ней совершенно случайно столкнулись, когда ей стало плохо. Вот курирую ее вторые сутки, пока все в порядке. Была девушка, у которой случился выкидыш. На нервной почве. Ей остановили кровотечение, рекомендовали вернуться во Владикавказ, но она отказалась — они с мужем были уже наверху. Насколько я знаю, они уже пересекли границу».
В ущелье работают две бригады скорой помощи. Но на десять тысяч человек это капля в море. К тому же у скорой строгий протокол: она не останавливается, когда едет на вызов, даже если люди тормозят ее и просят о помощи. Наверху есть стационарный медпункт, но толку от него немного: медики сидят на месте, а люди в очереди предпочитают не покидать свои машины. Так что волонтеры-медики нарасхват.
«Был случай нервного срыва, — продолжает Ясмина. — Мужчина не мог прийти в себя, у него были панические атаки, суицидальные мысли, он уже ничего не хотел. Они с женой в итоге не смогли поехать дальше, развернулись. Несколько раз мне приходилось делать инъекции прямо на ходу. Человек был за рулем, а очередь двигалась. Просила приспустить штаны и делала укол в бедро».
На этот раз останавливаемся надолго. На дороге заграждения. Чтобы проехать, приходится вести переговоры. Оказывается, сегодня в очередной раз изменили правила пересечения границы. Теперь сделать это нельзя ни пешком, ни на велосипеде. На небольшой площадке толпа людей, которых это новость застала уже в ущелье. Дальше их не пропускают. Что-то разглядеть позволяет только свет фар проезжающих машин. Много молодежи. Чемоданы, переноски с животными, сваленные в кучу бесполезные велосипеды. В коляске маленький ребенок, заваленный одеждой. Его стараются согреть. Остальные уже мерзнут.
Спрашиваю у Ясмины:
— Что будет с этими людьми, если они вот так проведут тут всю ночь?
— В лучшем случае их просто продует. В худшем — воспаление легких.
Правило чрезвычайных ситуаций
Наконец окончательно останавливаемся. До верха еще километров восемь. Дальше проехать не разрешают. Где-то там впереди у Ясмины пациент — пожилая женщина с инвалидностью второй группы, после химиотерапии. Надо проверить ее состояние. По геометке в телеграме до нужной машины пятьсот метров. Я беру с собой немного воды и еды, и мы идем пешком.
В свете редких фонарей застывшая вереница машин, выстроившихся в два ряда, выглядит мрачно и обреченно. На боковых стеклах много одежды: где-то она сушится после стирки в горной реке, где-то просто выполняет роль занавесок. На зеркалах — пакеты: с едой, которая может пропасть в прогретом салоне, и другие, с мусором. Мусора много и на обочине. По большей части он уже слился с пейзажем, бросаются в глаза только отдельные кучи с характерным запахом.
Время — около полуночи. Продвигаемся медленно.
«Я врач, все в порядке у вас? — Ясмина подходит к каждой машине, где видит приоткрытое водительское окно. — Дети есть? У них все хорошо?»
Кто-то жалуется на давление. Кто-то — на боль в горле. Я предлагаю еду. Многие отказываются. Видно, что им неудобно.
Подходим к автобусу Москва — Ереван. У дверей небольшая группа мужчин. Рассказывают, что внутри женщина, которая чем-то отравилась. Ясмина поднимается в салон. В этот момент пробка начинает двигаться. Пассажиры быстро заходят внутрь, но успевают не все: перед последним закрывается дверь. Тот начинает тарабанить в стекло, сначала робко, затем все настойчивее. Водитель смотрит в его сторону, но как будто сквозь него. Потом отворачивается и отпускает сцепление. Автобус трогается и вскоре исчезает за ближайшим поворотом.
«Ну и дела, — произносит Арсен, мой новый знакомый. Он слегка шокирован, но не злится. — Если бы автобус сейчас до самого КПП доехал, я бы даже порадовался. Но это нереально».
Дальше вверх я иду уже с ним.
Арсен рассказывает, что они выехали из Москвы 24 сентября. До Осетии добрались часов за двадцать. Остальное время здесь, в пробке, — пятые сутки. У кого есть деньги — тратят. Но у многих их вообще не осталось: пассажиры автобусов в принципе не особо состоятельные люди. Его главная эмоция — разочарование. «Зарабатывать на бедах других людей — это не по-человечески. Такие деньги счастья не принесут, другой бедой отольются — закон жизни. Я такого беспредела нигде не встречал. Видел, как велосипед продавали. Маленький совсем, моему сыну восемь лет — у него такой же. За тридцать тысяч рублей. Ну что за суки? Стакан растворимого кофе — двести рублей, сосиска в тесте — триста. Даже в Москве таких цен нет».
Тем временем сверху прибегает Ясмина, освободившись из краткосрочного автобусного плена. Продолжаем искать ее пациентку, но быстро понимаем, что геометка была привязана к местности и после того, как очередь продвинулась, задача серьезно усложнилась.
«Возвращаемся, — командует она. — Если мы будем так тратить свой ресурс ради одного человека, то не сможем помочь другим. Правило чрезвычайных ситуаций».
Унизительный квест
Пограничный пункт пропуска «Верхний Ларс» никогда не считался удобным местом пересечения границы. Особенно в пик туристического сезона. Зажатая между скал Дарьяльского ущелья Военно-Грузинская дорога здесь периодически теряет всякое очарование, превращаясь в площадку для унизительного квеста.
Таксисты и ВИП-персоны, объезжающие многокилометровую очередь по встречке. Сотрудники ДПС, наверняка не бескорыстно закрывающие на это глаза. Нерасторопные работники таможни. Антисанитария, обусловленная отсутствием элементарной инфраструктуры. Постоянные скандалы и даже потасовки в очереди, на преодоление которой можно потратить десятки часов. Водители автобусов, внаглую собирающие себе в карман деньги с измученных ожиданием пассажиров под предлогом «я сейчас договорюсь с пограничниками, чтобы нас быстрее пропустили». Все это происходит здесь постоянно. Но с объявлением мобилизации и началом массового исхода проблема масштабировалась многократно.
В какой-то момент платежеспособный спрос на внеочередное пересечение границы резко превысил предложение. Это и положило начало хаосу. К трем рядам машин, ждущих своей очереди на правой полосе, добавились еще три на встречке (здесь цена за место доходила до восьмидесяти тысяч рублей). Впереди весь этот поток ждало однополосное бутылочное горлышко въезда на КПП, где обстановка накалилась до предела. Непрекращающиеся склоки то и дело перерастали в потасовки, а однажды дело дошло даже до поножовщины.
«Было время, когда работники таможни, чтобы добраться на пересменку, шли пешком, — объясняет Инга, координатор волонтеров. — Соответственно, пока у них была пересменка, все полосы стояли. Это длилось полтора-два часа. И так два раза в сутки. Спрашиваешь: “Что происходит?” — “ДПС не работает”, — отвечают».
Впрочем, в каком-то смысле ДПС все-таки работала и даже неплохо зарабатывала.
28 сентября появилась информация о том, что после многочисленных сообщений о поборах на границе ФСБ задержала нескольких сотрудников ДПС. Позже в республиканском МВД подтвердили, что пятеро сотрудников действительно отстранены от работы на время доследственной проверки. Их подозревают в получении взяток — от пяти до десяти тысяч рублей. Глава пресс-службы МВД по Северной Осетии Зарина Кочиева перенаправила «Такие дела» с запросом о ходе дела в СК. На момент публикации ответа из СК редакция не получила.
«Я слышала, как люди хвастались, что за ночь смогли заработать миллион, — рассказывает Инга. — Народ по дешевке продавал машины перекупщикам — за двести — триста тысяч. Кто-то просто бросал машины и уходил пешком, чтобы успеть пересечь границу, пока еще можно».
Нарастающие опасения, что в любой момент для мужчин призывного возраста могут закрыть границу, подогревали панические настроения. Добавил масла в огонь и приезд к КПП мобильного военкомата. Правда, вскоре стало понятно, что большинству бегущих от мобилизации он ничем не угрожает. Глава республики заявил, что там будут вручать повестки исключительно жителям Северной Осетии, которые пытаются выехать за пределы страны. Судя по всему, это действительно так. По крайней мере, никаких случаев массовых вручений повесток пока не наблюдалось.
«Одна женщина попросила просто посидеть в ее машине часок, чтобы она смогла хоть немного вздремнуть, — вспоминает Руслан. — Не воду, не еду просила, а чтобы кто-то подменил ее ненадолго за рулем. Ее муж пошел через границу пешком. А одной в машине не уснешь — пробка постоянно двигается. Она не спала трое суток».
На несколько дней государство просто отстранилось от выполнения своих функций близ границы, пустив все на самотек. Будто в назидание уезжающим. Работали только законы дикого рынка и принципы выживания. Первыми проезжали те, кто платил деньги. Предпочитавшие стоять в очереди по правилам проводили в ожидании по четверо-пятеро суток. И тоже платили. За бензин, еду, жизненно необходимые лекарства.
Местные жители, которые решили воспользоваться случаем и заработать, не могли не видеть, что в очереди много туристов, семей с детьми, жителей Армении, возвращающихся домой, беженцев из Украины. Но проще было представить всех, кто стоял в пробке, безликой массой, не достойной жалости, — богатыми мажорами, трусами, предателями Родины, чтобы не испытывать сомнений и угрызений совести.
Те, кто покинул страну, надолго запомнят эти истории о стремительном обогащении продавцов велосипедов, о беспринципных таксистах с их безумными тарифами. О том, как полицейские вымогали взятки задолго до подъезда к границе, об угрозах и шантаже в адрес тех, кто шел пешком.
«Мне безумно жалко всех»
Сейчас ситуация другая. И истории другие.
О людях, которые приспособились готовить еду в котле на горелке, собирая по соседям ингредиенты, а потом делили ее с окружающими. О парне, который, не желая менять привычный образ жизни, каждое утро совершал пробежки вдоль очереди. О коте, который сбежал из переноски и благодаря мощной кампании по его поиску в сети через сутки обнаружился в Элисте.
Мы пересказываем эти истории в час ночи, ежась от холода на небольшой освещенной фонарями площадке, куда продолжают приходить люди. Подходят дальнобойщики, робко спрашивая, можно ли им тоже взять немного еды, приходят люди издалека с пакетами, чтобы набрать провизии на несколько машин. Кто-то, пряча глаза, приходит второй, третий раз подряд, набирая каждый раз сколько может унести.
Девочки-волонтерки помогают найти необходимые продукты, разливают горячий чай.
«Сегодня людей не так много, — говорит одна из них. — А вчера тут было не протолкнуться. В полчетвертого ночи я еще здесь была. Остались только влажные салфетки. Люди все равно подходили — многим просто нужно было общение. Приходили поговорить. А вначале было очень много агрессии. Мы только подъехали, люди сразу обступили нашу машину — думали, мы без очереди хотим прорваться, кричали, возмущались. Когда поняли, что мы волонтеры, извинялись и благодарили».
Эльмира приезжает сюда уже третий день подряд. «В первый день здесь было особенно страшно, — рассказывает она. — Застали жуткую драку, машины стояли по три ряда в каждой полосе, гул от криков, женщины в обморок падали. Километров шесть мы шли вверх пешком, раздавали сэндвичи. Люди даже по отношению к нам были негативно настроены, пугались, отказывались. Когда мы видели детей, говорили: “Не хотите брать себе — возьмите детям”.
Мне всех безумно жалко: и тех, кто бежит из страны, и тех, кто не бежит. Некоторые просто домой едут. Парень здесь был один, в Армению возвращался, по-русски совсем не говорил. А у него бензин закончился. Остановился, а помощи попросить не может… Больше всего детей жаль, я столько грудничков видела. Домой вернулась — заснуть не могла: все это в голове крутилось».
Подходит девушка в каком-то пограничном состоянии. Розовый спортивный костюм порядком измят и несвеж. Улыбается, но это, скорее, нервное. Долго пытается сообразить, что взять детям, чтобы покормить их, когда проснутся. Останавливается на бананах. Просит чая. «Пять дней не пили ничего горячего, — ее улыбка становится еще шире. — Младшему — пять. Хорошо, что не плачет. Для него это все как приключение: вокруг горы, можно камушки в реку покидать…»
«Свобода — это все, что у нас есть»
Два часа ночи. Мы с волонтерами возвращаемся к той точке, откуда закрыт проход для пешеходов. Люди, обреченные провести ночь под открытым небом, где-то нашли старые палеты, развели огонь. Из портативной колонки звучит бодрый и очень уместный речитатив ОксимиронаФизическое лицо включено в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента : «К черту старый дом. Пересоберем».
«Наверное, это лучшее, что я видела за последний год», — говорит девушка у костра. Утверждение, конечно, спорное, но ей виднее. В любом случае, эту ночь она запомнит навсегда. Под скалой, у огня, без представления, что тебя ждет дальше, но в окружении близких по духу людей. В двух шагах от свободы.
Выгружаем здесь оставшуюся еду и воду. Подходим к костру погреться.
«Некоторым людям сложно сделать первый шаг, — говорит Юля из Питера. Это она о своем парне, который долго не решался уехать. — Мы выходили на митинги, боролись. Но в какой-то момент просто перестали верить, что в этом есть смысл: автоматически выходишь, получаешь палкой по голове и сидишь. Наступила какая-то дурацкая стабильность, когда страшно вообще что-то делать, а любой шаг вправо-влево — неизвестность.
Когда случилась мобилизация, я говорю: “Все, это последняя капля”. Он: “А вдруг мне не пришлют повестку?” Я: “Да какая уже разница”. За один день собрались. Сидели, мониторили чаты, сходили к нотариусу, подтвердили документы. Парень уволился с работы, купили билеты, сели на поезд. Мы поняли, что свобода — это все, что у нас есть».
Уже в поезде они узнали, что лучше всего пересекать границу на велике. В Прохладном была часовая остановка, успели на такси съездить в спортивный магазин, купили велосипеды, а на перроне во Владикавказе выяснилось, что они уже бесполезны.
Юля — преподаватель английского. В свое время ей удалось выпустить настолку по Достоевскому, собрав деньги на проект с помощью краудфандинга. Надеется, что в Грузии эти навыки пригодятся.
«Думала, гори оно все огнем, поеду с одним чемоданом. Но когда сидела в последний день, смотрела на комнату, думала: а как же мои растения? И очень стало грустно. Надеюсь, что соседи разберут».
Квартира у Юли ипотечная. Брошено абсолютно все. Остался только чемодан с вещами и воспоминания.
«Я сейчас на антидепрессантах, мне нельзя пить. Но первым делом, когда приеду, выпью бокал гранатового вина и съем хачапури по-аджарски. Деньги есть. Но мы принципиально не хотим тратить их здесь. Мы хотим тратить их там. На новую жизнь».