Идея проекта выросла из фотографии, которую я сделала в подмосковной деревушке: выброшенный кем-то белый гигантский медведь сидел на помойке рядом с кладбищем. Тогда я поняла, что у меня не осталось никаких игрушек из детства, хотя свои игры я помню очень хорошо — многодневные серьезные инсценировки прочитанных книг, главными героями которых были… небольшие резиновые собачки. Где они теперь?
Я подумала, что кто-то наверняка до сих пор хранит свои игрушки, дает их детям и даже, может быть, сам играет тайком.
Ануш и лошадка
«Это все, что осталось у меня от детства»
Я родилась в Армении в 1982 году, в городе, который тогда назывался Ленинакан. Сейчас это Гюмри. Когда мне было шесть лет, в Армении произошло землетрясение. Наш город был разрушен.
Мы жили в пятиэтажке в центре. Было утро, мама ушла на работу в музыкальную школу. Мы с младшим братом остались с тетей. Вдруг земля затряслась. В комнатах посыпался хрусталь, падали шкафы. Пока мы собирались, мама успела влететь в подъезд — она работала рядом. Времени сбегать по ступенькам уже не было, и брата тетя кидала сверху между лестничными пролетами, а мама ловила внизу. Детство я помню плохо, но этот день отчетливо остался в памяти. Нам просто повезло. Мы смогли выйти. Но жить в доме, конечно, было уже нельзя. Через три дня мы улетели в Москву, где нас приютил мамин брат.
Лошадку эту спустя несколько месяцев достали из-под завалов — уж я не знаю как — и передали мне в Москву. Нам, конечно, помогли с одеждой — выдали гуманитарную помощь, но игрушек не было. А лошадка была. И во все мои переезды она оставалась со мной. Не могу с ней расстаться: это все, что осталось у меня от детства.
Дима и собака Авва
«Не собираюсь с ней расставаться»
Авва со мной всю жизнь. Она многое видела и пережила. До школы везде ездили вместе — как-то в больницу попал, ногу сломал, она со мной лежала. Я всегда с ней разговаривал, рассказывал все свои беды. Приходил из школы и играл с ней.
Когда мне было лет двенадцать, папа завел настоящую собаку, и у моей Аввы случился конфликт с ней. Я, помню, заболел: лежу на диване, играю в приставку. Приходит собака, видит Авву и начинает лезть к ней. Тогда я посадил Авву на спинку дивана и отвлекся от них обеих. Заигрался. Через некоторое время оборачиваюсь и вижу, что пес поедает мою Авву. Съел ей глаза!
Я плакал ужасно, папа пришел и чуть не выкинул ее — живую собаку, в смысле. Тогда она маленькая была, а сейчас уже лет шесть прошло. Собака живет с папой, не с нами. Но урок помнит — Авву, когда приходит, не трогает.
Глаза обратно пришили, уже другие. Я не знаю, где такую собаку найти можно было, ни разу не видел ничего похожего. До сих пор сплю с Аввой в обнимку и не собираюсь расставаться.
Татьяна Владимировна и чайный сервиз
Эта история — из письма Татьяны Владимировны ее дочери Маше. ТД публикуют отрывок с их разрешения
Здравствуй, доченька моя родная!
Хочу поделиться с тобой своими детскими печалями. Наконец я привезла свой роскошный кукольный чайный сервиз с розочками. Вернее, то, что от него осталось: три блюдечка, две чашечки (одна с отбитой ручкой), треснутый молочник и крышечка от чайника или сахарницы. Привезла и вдруг очень ярко вспомнила все детали, связанные с сервизом.
Моя тамбовская детская подружка Лена в куклы особенно не играла, а кукольная посуда у нее была. Правда, сейчас я помню только фарфоровые тарелочки от столового сервиза. Мне они очень нравились, так нравились, что я две тарелочки у нее украла. Правда, потом почти сразу вернула. По-моему, Лена даже не заметила исчезновения посуды.
Для меня было полной неожиданностью, когда вскоре на мое семилетие родители Лены мне подарили новый роскошный чайный фарфоровый кукольный сервиз с красивыми розочками. Такой посуды даже у Лены не было… А тетя Шура подарила мне свою старинную куклу с очень красивой фарфоровой головкой.
И сервиз, и куклу мне отдали, когда я уезжала в Костино. Но я даже не успела внести в дом свои сокровища. Около дома меня встретил мой четырехлетний брат Коля. Он вырвал из рук сначала куклу и разбил ее прекрасную фарфоровую голову, потом выхватил и коробку с сервизом. Разбились о дорожку чайничек, сахарница, две чашечки и блюдце. На молочнике появилась трещина. Горю моему не было границ. Коля действовал, как вихрь. А я даже не смогла защитить свои сокровища. С тех пор я остатки сервиза прячу ото всех.
Индира и кукла Оля
«Теперь это моя кукла»
В моем детстве мама завела традицию праздновать мой день рождения обязательно день в день. Это был целый ритуал. И когда мне исполнилось шесть лет, мама — она тогда лежала на сохранении — сбежала из роддома на праздник. В этот же день у нее начались преждевременные роды. Сестра Аурика появилась на свет на месяц раньше времени и не очень здоровой. Родные относились к ней трепетно, и я тоже, несмотря на свои шесть лет. Я будто отвечала за ее жизнь и одновременно испытывала чувство вины: вроде как из-за меня так все получилось.
Когда мне было девять лет, тетя взяла нас с сестрой в магазин и купила дорогую немецкую куклу. Купить она могла только одну и отдала ее сестре. Назвали куклу Оля. Она мне казалась такой прекрасной, просто волшебной — но в нее почти никто не играл! Сестре это было неинтересно, она любила собак. А я не могла играть, потому что это была не моя игрушка. Так мы и жили: сестра куклу раздевала, отстригала ей волосы, я одевала, шила ей одежку. Затем мы переехали из Нальчика в Москву, и Оля куда-то исчезла.
В 35 лет я начала собирать кукол — видимо, тут сработал закон компенсации, — и сейчас их у меня больше 300. А ту первую сестра нашла на антресолях и отдала мне. Теперь она моя, и в той самой одежде, которую я сшила ей 45 лет назад.
Гершон и машинка
«Старые вещи — они же теплые, настоящие, с душой»
Это цирковая машинка из моего детства. Мне подарил ее друг семьи, Иегуда Хаимович. Или Дмитрий Ефимович, как звали его тогда, в советское время. Я мало о нем помню. Помню блестящую лысую голову, большие очки и рычащий голос. Как-то раз, разговаривая со мной, он сказал: «Мы ведь с тобой старинные друзья!», на что я возмутился: «Я не старый!»
А вот машинка осталась, и я ею очень дорожу. Это память о нем и о моем детстве. Как-то мой сын Яша ею очень заинтересовался и несколько раз чуть не сломал окончательно. Я ее убрал. Я хочу, чтобы дети радовались моим игрушкам, но не такой ценой.
Мой друг недавно починил ее, и она теперь на полном ходу и в рабочем состоянии. Я люблю, чтобы вещи работали. Люблю оберегать прошлое: для меня важна история, важно беречь старинные вещи — и свои, и вообще. Старые вещи — они же теплые, настоящие, с душой.
Галя и медведь Миша
«Мне все эти зазубринки и шовчики бесконечно дороги»
Он весь покоцанный, облезлый… вот голову ему оторвали и пришили потом. Рот, глаза… Миша был весь убитый. Его дважды спасли, и теперь он всегда со мной.
Это игрушка моего отца. Она когда-то попала в руки его дальних родственников, и они его буквально расчленили. Когда папа увидел это, забрал Мишу, починил и отдал мне. Мне было года три. Миша всегда был самой главной игрушкой. Я наряжала его, ходила с ним везде, красила ему ногти. Он такой страшненький, но я не помню, чтобы он мне казался каким-то неправильным. Мне все эти зазубринки и шовчики бесконечно дороги.
Во время переезда из Саранска в Москву Мишу спасли второй раз. Я была в отъезде, и мама приготовила его на выброс. Спасла медведя моя бабуля: она знала, что я все детство его за лапу протаскала, и не разрешила его выбрасывать.
Сейчас я лишний раз его не трогаю: он старенький и разваливается. Я просто знаю, что он со мной.
Катя и щенок Мопсик
«Мопсик — мое альтер эго»
Мопсик — это имя, не порода. Мне было приятно думать, что это сенбернар. И еще я придумала ему национальность — он англичанин. Помню, как я клеила ему цилиндр: была уверена, что англичане всегда ходят в цилиндрах.
В детстве я придумала, что, когда я сплю, мои игрушки оживают. И если очень аккуратно проснуться, то я наверняка что-то увижу. Поэтому я была уверена, что с Мопсиком можно разговаривать, что я мысленно всегда и делала. Я брала его во все поездки, вязала ему одежду. У него было оранжевое пальто и берет с кисточкой. У моей подружки тоже была своя собака-игрушка, и это была его компания. У них были свадьбы, путешествия, семейная жизнь и благоустройство дома.
Мопсик меня сопровождает всю мою жизнь. Он — мое альтер эго. Два раза со мной переезжал, и, если я снова куда-то поеду, возьму его с собой.
Филипп и лягушка
«Все мои дети в свое время наигрались в лягушку»
Кто принес лягушку, никто не знает, даже родители. А я ее помню с первого класса. И когда мы переезжали с места на место, она всегда ездила с нами. Жила в ванной и сидела на кране — у нее такие длинные ноги, очень удобно. От детства больше ничего не осталось, никаких игрушек. Я вообще очень плохо помню детство.
Я родился в Комсомольске-на-Амуре. Мама была архитектором, папа — конструктором-прочнистом, рассчитывал прочность конструкций. Оба из Астрахани, а познакомились на Дальнем Востоке. Поженились, через два года развелись. Мы с мамой уехали в Самару, а он — в Ульяновск, делал там самый большой самолет в мире, АН-225 «Мрия». Потом приехал к нам в Самару, поселился недалеко. Хотел, чтобы я жил с ним, они поэтому постоянно ругались, он за меня боролся.
Мама уже умерла, а отец жив — все так же приходит к нам и ругается, уже на меня. У нас с женой четверо детей. Все они в свое время наигрались в лягушку в ванной. Сейчас очередь младшего. Не знаю уж, как они к ней относятся.
Андрей и книга бабушки
«Виртуальная реальность»
Эта книжка — не совсем книжка. Это подшивка журналов конца XIX — начала XX века. У моей бабули — мы жили все тогда в Санкт-Петербурге — в квартире было очень много книг. Их, наверное, было жалко давать мне, ребенку. И когда я приезжал к ней, чтобы я не орал, не бегал и не трогал ценные вещи, она давала мне читать вот эту книжку. Выбрала дешевый вариант. Я ее раскрасил, еще не понимая букв. А когда начал понимать буквы, все прочел.
Для меня она была как виртуальная реальность для нынешней молодежи, такая же невероятная. Все вещи, которые есть в книге, я знаю с самого детства и очень хорошо помню. Тут есть прикольные рассказы, но больше всего я любил комиксы про Плика и Пляка.
В девяностые годы бабулю обокрали, не взяли только то, что особо не ценилось, в том числе и книжку. Я попросил маму забрать ее и передать мне. Я помню ее с самых ранних лет. У кого-то была лошадка или медведь, а у меня — книжка. Она вся старая, зарисованная, убитая. Но для меня это память о детстве.
Наташа и медведица Бураня
«Потерять ее было невозможно»
Бураню подарил мне дед на мое рождение. Он был летчиком, генерал-полковником авиации, прошел войну. Живого участия в жизни детей и внуков не принимал, подарков не дарил. Я стала его последней любимой внучкой. Об этом мне всегда рассказывали с придыханием.
Это не игрушка. Бураня была моим ребенком. У нее нос уже давно с одной такой торчащей ниточкой. Но мне в голову не придет починить ее: я же на буду колоть Бураню иголкой! Точно так же я никогда ее не стирала. И спать я с ней не спала — за исключением случаев, когда она заболевала. Потерять ее было невозможно — это как потерять ребенка.
Я сейчас разбираю вещи после смерти мамы и мучительно думаю над каждой — выбрасывать или нет. От нас остается много вещей, которые никому, в общем-то, не нужны. Я для себя решила, что в свое время сама выброшу все, что смогу, чтобы не нагружать моих детей подобными раздумьями. Но боюсь, что Бураню им все же оставлю.