Дороги нет, одно направление
Плохие дороги — бесконечная российская проблема. Актуальна она для любого региона страны: от Сочи до Калининграда и от Норильска до Чукотки. Самая плачевная ситуация — в Архангельской области. По данным Росстата, 74,2% трасс не отвечают нормативным требованиям. При этом дорожный фонд огромной территории почти в 590 тысяч километров в 2022 году составил всего 15,7 миллиарда рублей. Для сравнения, в Воронежской области, которая меньше в 11 раз, на дороги было выделено 21,5 миллиарда рублей. Больше всего страдают жители деревень и поселков. Любой дождь — весной, летом или осенью — превращает дороги в глиняное месиво, преодолеть которое не всегда под силу даже самой мощной технике. «Такие дела» отправились в Архангельскую область, чтобы рассказать, как в XXI веке жители поселка Осяткино и деревни Окуловской живут в условиях бездорожья
На дорогу до Осяткина из Москвы нужно закладывать около двух дней. Точнее сказать нельзя. Сутки в поезде до города Котласа, плюс три часа на автобусе до Северной Двины, потом паромом до окружного райцентра — села Верхняя Тойма. А вот дальше — как карта ляжет. Оставшиеся 150 километров — расстояние от райцентра до Осяткина — большую часть года непредсказуемы.
С 2017 года в эту сторону не ходит даже рейсовый автобус: обанкротилось местное муниципальное предприятие, и жители остались без общественного транспорта.
Единственная «ниточка», связывающая поселок с внешним миром, — пенсионер Владимир Калинин и его автопарк: видавшая виды «буханка», такая же «Нива» и крошечный вездеход «Каракат». Такой автопарк тут не роскошь, а необходимость — иначе трудный путь бездорожья не преодолеть.
Вместе с нами в Осяткино Владимир берет еще одного пассажира — Ивана, который приехал навестить мать. И, как мы понимаем позже, нам крупно повезло, что он оказался рядом. В день нашей встречи Владимиру стало плохо, и его из райцентра срочно увезли на скорой в Котлас. Ключи от своего транспорта он успел передать Ивану, и он стал нашим водителем.
Добираться нужно на трех перекладных. 124 километра до поселка Кода мы преодолеваем за два с половиной часа по грунтовой дороге на «Ниве», Иван мчит и торопится. Из-за быстрой езды по неровному полотну машина дребезжит так, будто мы едем по взлетно-посадочной полосе на «кукурузнике». «Это еще хорошая дорога, — кричит во все легкие Иван. — Вот дальше начнется веселье».
В Коде мы пересаживаемся на вездеход. Выглядит он колоритно: между передними метровыми колесами двигатель и сиденье для водителя на открытом воздухе, а на задних колесах обшитая стальными листами небольшая кабинка для перевозки пассажиров.
Иван весел и постоянно шутит, но через пару километров и ему становится не до смеха. После недавних небольших дождей дорога превратилась в глиняное склизкое месиво, изрезанное колеей, которая достигает метра в высоту. В канавах стоит вода. Первые восемь километров мы сумели преодолеть за час.
Машина постоянно вязнет в грязи и воде. Колеса ныряют в колею так, что переднюю часть вездехода бросает вправо, а заднюю, с пассажирами и вещами, — влево. Иван пытается объехать широкую лужу, но правые колеса падают в глубокую колею. Машина плавно ложится набок и окончательно вязнет. Из двигателя валит густой дым, и через пару минут «Каракат» глохнет.
Иван обходит вездеход, держась за его бока, чтобы не упасть в глубокие канавы. Пытается его снова завести, но безрезультатно. Вызвать подмогу по телефону невозможно: сотовой связи в этом районе уже нет. Единственный вариант — возвращаться за помощью в Коду, но как?
Мы остались втроем посреди глухой тайги. Гнетущую тишину периодически нарушают только редкие ругательства Ивана.
Нам везет и на этот раз. Через полчаса трудоемких усилий двигатель с надрывом все же издает рычание, и вязкая глина нехотя отпускает колеса машины.
Еще через пару километров такой же дороги мы пересаживаемся на «буханку», припаркованную на обочине. Поездка на «буханке» немного приятнее — напоминает режим стиральной машинки для деликатных тканей. УАЗ бодро подпрыгивает на неровной дороге, одновременно с нами подпрыгивают топор, лопата и канаты — непременные атрибуты каждого местного водителя, чтобы в случае чего нарубить веток, подложить их под колеса и вытащить машину из очередной ямы.
«Казалось, что самолеты будут всегда»
На месте Осяткина когда-то был хутор, куда из соседних деревень летом пригоняли скот на пастбища. Строиться поселок стал в начале 50-х, когда в здешних лесах государство решило заготавливать древесину. Сюда на заработки семьи потянулись со всего СССР. Построили школу на 150 человек, садик — на 90, баню, Дом быта и столовую, которая своими искусными поварами «гремела» на весь район. Продукты и мебель завозили на баржах по Пинеге, горючее, стройматериалы, сахарный песок, бочки с треской и маслом хранились в складах на берегу реки.
Родители Зинаиды Александровны приехали в Осяткино в 1953 году. Все семейное «богатство» влезло в одни сани: сундук с вещами, коза, сено и девятимесячная девочка.
Чтобы не возиться с дорогами, но при этом связать поселок с большой землей, власти решили запустить авиасообщение. Зинаида Александровна вспоминает, как с одноклассниками на уроках труда ходила расчищать будущий аэродром от камней, веток и корней деревьев. Когда в начале 70-х в Осяткино прилетел первый самолет Ан-2, сбежался весь поселок. Добраться до райцентра стало легко — всего за 45 минут, билет стоил копейки. К тому времени поселок процветал, население неуклонно росло и в лучшие времена насчитывало около 800 человек.
«Аэродром построили, а на перспективу, на будущее не загадывали, — вздыхает Зинаида Александровна. — Тогда всем нам казалось, что самолеты будут летать всегда, поэтому дорога никого и не волновала».
Но в начале 90-х все изменилось: закрылся лесопункт, не стало работы, а через пару лет прекратилось и воздушное сообщение. Жизнь разделилась на до и после — с последним самолетом исчезла связь с большой землей, и для государства местные жители будто перестали существовать.
«Как придет дедушка Мороз»
Осяткино очень живописно. Деревянные дома на высоком берегу прячутся между высокими соснами и березами. Бор вокруг выстлан белым мхом, в котором горстями можно собирать чернику, бруснику и дорогие грибы — боровики. Холм с белоснежным песком омывает полноводная Пинега.
Сейчас в поселке по документам прописано более 120 человек, а постоянно проживает около 80. Есть три магазина, почта, пекарня, начальная школа и фельдшерский пункт.
О том, что еще 30 лет назад тут кипела жизнь, напоминает только одинокая табличка «Лесопункт» на одном из домов.
Когда стало известно, что в Осяткино едут журналисты, жители решили устроить встречу в клубе. Его отстроили своими руками на месте прежнего Дома быта: установили печку, поклеили новые обои, соорудили небольшую сцену и повесили кремовые занавески.
Местные жители сначала смотрели на нас с недоверием, но вскоре наперебой стали рассказывать о самом главном.
«После последнего самолета мы десятилетиями пользовались лесной дорогой, ее даже на карте нет, — рассказывает Зинаида Александровна. — На “Урале” доезжали до реки Илеши — она непокорная, если поднимется, то вброд не переедешь». Поэтому пересаживались на лодку, а дальше — на «буханке» до райцентра. Если нужно было добраться до Котласа или Архангельска, приходилось ездить в ночь, чтобы успеть в Верхнюю Тойму на утренний автобус. Каждая поездка могла обернуться чем угодно.
«Как-то раз поехали мы с дочкой, — вспоминает Зинаида Александровна. — Нас довезли до Илеши глубокой ночью, река сильно разлилась, и вода стояла прям вровень с краями самодельной лодки. Вокруг темень, фонариком только светим. Я говорю: “Давайте вместе сядем в лодку. Раз утонем, то хоть все вместе”».
Сейчас по той дороге стараются не ездить — слишком опасно. На некоторых участках установлены настилы из брусьев, которые со временем пришли в плачевное состояние. «Обычные машины проехать там в принципе не могут, — объясняет 40-летняя Марина Мельникова. — А на больших не ездят — боятся провалиться».
Дорогой, по которой мы добирались в Осяткино, раньше пользовались в основном зимой. Проехать по ней без проблем можно только после того, как «придет Дедушка Мороз» и дорожное полотно схватится. Но в остальную часть года — весной, летом и осенью — достаточно небольшого дождя, чтобы километры пути стали непроходимыми. Собственно, по документам дорога и числится зимником. Тем не менее она более безопасна, и сейчас местные пользуются ею круглый год, — конечно, если получается проехать.
Женсовет
Старая автобусная остановка одиноко стоит между клубом и почтой в центре деревни. Внутри виднеется игральный стол, который притащили подростки. Снаружи синяя краска выцвела и облупилась, яркий цвет сохранился только на небольшой полосе под шифером.
«Мы в 2010 году ее красили, — говорит Марина. — Надо бы, наверное, и сейчас ее в нормальный вид привести. Но зачем? Автобус же больше не ездит».
Десятилетиями жители пишут жалобы чиновникам на бездорожье. Но власти справиться с ним не могут до сих пор: «недостаток финансирования», говорят.
«Мы и в газеты писали, и главе района, и губернатору, и дорожникам, — перечисляет Марина. — “У вас зимник”, — отвечают они».
«Зимник, зимник… Вот прицепились, — в сердцах перекрикивает ее другая женщина. — А нам же надо и летник!»
Последние несколько лет зимник все же пытаются ремонтировать. Сейчас это делает Архангельскавтодор: на некоторых участках проводит водоотвод, оканавливает и отсыпает песком. «Много отремонтировали, отсыпали все хорошо, — признает Марина Мельникова. — Только как пройдут дожди, даже легковушки превращают этот ремонт в непроходимое месиво, как пару месяцев назад, в июне».
Поэтому УАЗы и старые ЗИЛы тут в безоговорочном почете. Но такую роскошь себе могут позволить единицы. После прекращения редкого, но все же регулярного автобусного сообщения стало совсем худо. Впрочем, и раньше было нелегко. До отдаленных деревень ходил один автобус, вспоминает дочь Зинаиды Александровны, Татьяна: «Все набивались, как селедки в бочку, да еще с сумками. Вообще не сядешь, а ехать ведь несколько часов. Мы делали так: я садилась в автобус у нас в поселке и ехала до конечной, чтобы на обратном пути выйти и уступить место маме. Ей нужно было добираться на работу».
Когда прекратил ходить автобус, у жителей Осяткина осталась одна надежда — Владимир Калинин. Летом, когда в поселок приезжает молодежь навестить родных, попасть к Владимиру «на рейс» невозможно: запись начинается за несколько месяцев и уже весной его телефон разрывается от звонков. Калинин аккуратно вносит фамилии пассажиров в специальную тетрадь. Один рейс — восемь тысяч, эту сумму делят на пассажиров, которые заполняют «буханку», — максимум девять человек. В любом случае для местных это большая сумма.
Большую же часть года Владимир ездит «по заполняемости». «Если срочно надо ехать, то оплачиваешь все места в машине, — поясняет Зинаида Александровна. — Но нет загрузки — он и не едет. Ему же невыгодно».
«Конечно, шикарно, что дорогу пытаются ремонтировать. Раньше она почти вся была непроезжая, — говорит Марина Мельникова. — Но надо ее довести до ума, чтобы в любое время года мы могли выехать в район. А этого все не происходит. Мы-то здесь хотим жить, хотим, чтобы жизнь продолжалась в деревнях наших. Чтобы дети наши и внуки могли жить здесь и не уезжали, чтобы все работало и ничего не закрывалось».
«Мы живем как аборигены тут, — вторит ей голос из зала. — Даже мобильной сети у нас нет».
Единственная связь в поселке — тоже «пережиток» советских времен — стационарные телефоны. Есть они почти у каждого, номера друг друга и даже жителей из соседних деревень помнят наизусть. В школе и на почте работает спутниковый интернет. Некоторые жители даже установили тарелки у себя на домах, но для большинства это непозволительная роскошь.
Чтобы сделать свою жизнь хоть чуточку веселее, в поселке организовали женсовет. Его председатель, тоже Марина Мельникова, загибает пальцы: «Поздравляем с юбилеями жителей, акции проводим 9 мая, 22 июня. 4 ноября — День скандинавской ходьбы. Еще субботники на кладбище. Раньше поселок весь прибирали, но это неблагодарный труд — все вон валится, рушится».
Помимо общественной деятельности, Марина работает начальником местного почтового отделения: «На мне тут всё. Если я уйду, то, наверное, почту в поселке закроют. Никто не хочет идти — зарплата маленькая, 15 тысяч».
Трудится она три дня в неделю — чаще тут и не нужно. Раньше письма и посылки привозили на рейсовом автобусе дважды в неделю, а сейчас расписание почтовых завозов зависит от состояния дороги.
«Все надо пробивать и выпрашивать»
С этого года в Осяткине работает только младшая школа, в ней остались четыре ученика и один учитель. Средние и старшие классы учить некому. Поэтому дети начиная с шестого класса отправляются за 50 километров в деревню Окуловскую, где живут неделю в пришкольном интернате. Каждый понедельник ребята просыпаются в пять утра, чистят зубы, собирают вещи, завтракают, а в шесть за ними заезжает автобус.
Мы проделали этот путь вместе с ними. Поездка проходит в тишине, сонные подростки молча смотрят в окно. Каждые пять минут вместе с автобусом мы подпрыгиваем вверх на полметра. Не отводя взгляда от соснового бора за окном, дети привычными движениями придерживают рюкзаки и упираются в спинку переднего кресла на каждой выбоине.
Путь лежит через две реки: небольшую Выю и полноводную Пинегу. Обычно их пересекают вброд. Но в период половодья — а оно здесь бывает не только весной, но и осенью — через Пинегу приходится переправляться на маленькой лодке директора школы. Путешествие это всегда непредсказуемо и может быть опасным.
«Машина довозит детей до реки, они садятся в лодку, а с другой стороны их ждет автобус и довозит до нас, — рассказывает директор школы 55-летний Сергей Малеев. — Осенью, во время ледостава, по рекам идет много ледяной шуги, забереги появляются. А весной, во время ледохода, вода несет много осколков треснувшего льда. В это время перевозить по реке опасно. Поэтому две-три недели ребятам приходится пережидать в интернате. Иногда меньше, иногда больше — зависит от погодных условий».
В деревне Окуловской раньше был совхоз, который закрылся после распада СССР. Сейчас тут живет не более 100 человек. В местной школе учатся 25 детей, поэтому обучение практически индивидуальное: в пятом, шестом и девятом классах по два ученика, а в седьмом и десятом — по три. Праздничного выпускного в этом году не будет: в 11-м классе нет ни одного ученика.
За десять минут до начала занятий дети сбегаются в коридор. Разнарядку от федерального Минпросвещения по патриотическим линейкам выполняют тут неукоснительно. Каждый понедельник дети, маршируя по скрипящим половицам, выносят российский флаг и под магнитофонную запись поют гимн вместе с учителями. Слова знает каждый. После этого учебную неделю можно считать открытой.
Перед линейкой жена директора Лариса Малеева проводит нам небольшую экскурсию. «Вот кабинет немецкого языка, а вот — истории, а тут у нас физика, — быстро пробегается по классам бойкая женщина невысокого роста. — А тут у нас информатика, компьютеры, электронная доска, которую мы пока не вполне освоили».
Школа — деревянное длинное здание, стены внутри выкрашены белой и зеленой краской, которая облупилась в некоторых местах. Вдоль стен на скамейках лежат шахматы и несколько коробок с бумажными флагами разных стран мира. На стенах закреплены доски. На одной — поименные списки выпускников школы с 1981 года. На другой — черно-белые фотографии из первых училищ Верхнетоемского района: учителя в валенках и пальто на уличной скамейке, девочки в классе с большими бантами и в белых передниках. Складывается ощущение, что прошлое тут застыло.
«Все надо выбивать, пробивать и выпрашивать, — показывает следы от дождевых подтеков на потолке Сергей Малеев. — Просто так ничего не получишь. В 2010-х годах была модернизация системы образования, и нам удалось получить новые шкафы, парты и компьютеры. Сейчас пишем ходатайства о финансировании, присылаем сметы на ремонт. Но денег не дают».
Учителей в школе не хватает. «Мы ищем, приглашаем к нам на работу. Но молодые отказываются. А кто к нам захочет ехать, если проехать нельзя — дороги-то у нас нет? Нам же деваться некуда — машины гнутся, рвутся, ремонтировать их очень дорого, приходится самим», — вздыхает Малеев, и в его голосе звучит печаль.
За несколько дней перед нашим приездом случилось очередное ЧП: сломался школьный автобус. Повез школьников домой в Осяткино, а на обратном пути — всё. Водитель с сопровождающим (по одиночке тут не ездят) шли несколько километров в деревню за помощью. Повезло, что автобус был без детей.
Помимо сломанной техники, возникают проблемы и посерьезнее. Продукты в магазины из райцентра доставляют по этой же дороге. Осенью и весной из-за распутицы сообщения нет месяцами, поэтому сельчане уже привыкли заранее запасаться необходимым: крупами, мукой, маслом, чаем, солью и сахаром. «Но детей же не будешь кормить только сухпайком и грибами из леса — нужно меню, которое согласовал Роспотребнадзор, — разводит руками Малеев. — На этот период магазин держит специально для нас в заморозке мясо, рыбу и куру. Но те же фрукты, овощи кончаются быстро, и на какое-то время ребята остаются без них».
«Мы не люди?»
На полке в кабинете у Малеева стоит отдельная толстая папка. В ней — десятки обращений и жалоб чиновникам на состояние, а точнее, отсутствие дороги. Сначала обращения были формальными, но в последние годы сдерживать эмоции Сергею все сложнее. «Мы не являемся жителями района или мы не люди? — пишет он в очередной жалобе районному прокурору. — К нам дороги нет, одно направление. И вообще-то мы живем здесь, и мы такие же граждане России и имеем все права, как другие жители Российской Федерации».
Бездорожье обернулось для Сергея личной бедой. Два года назад умер его родной брат — не успели довезти до больницы.
Медицина тут отдельная тема. Машины скорой помощи сюда не ездят — слишком сложно добираться. В обоих поселках есть фельдшерские пункты, но нет оборудования. Прием сводится к обычному осмотру. Фельдшер может сделать кардиограмму, поставить капельницу и выписать таблетки. Еще перед сезоном гриппа поставить прививку. Все остальные проблемы нужно решать самим. В экстренных случаях надо вызывать санавиацию из Архангельска. По данным областного министерства здравоохранения, с начала 2023 года санрейсы прилетали сюда шесть раз. «Учитель физики попал в ДТП на мотоцикле, — говорит Сергей Малеев. — Лежал тут сутки под капельницей, а санрейс прилетел только на следующий день». Учителю повезло. Его удалось спасти.
Полноценное медицинское обследование — роскошь. Местным приходится самостоятельно ездить в Верхнюю Тойму. Нужно не только подстраиваться под расписание врачей в райцентре, но и учитывать состояние дороги и закладывать деньги на машину туда и обратно. «Проснулась утром — и не вижу ничего одним глазом, — рассказывает 69-летняя Любовь Докунина из Осяткина. — Стало страшно. Пришлось отдать восемь тысяч за дорогу. Прошла врачей, мне выдали направление на операцию в Архангельск. Потом еще одна поездка — для анализов. И только потом — операция. А это еще одна поездка».
Заведующей фельдшерским пунктом в Окуловской Лине Чебуриной 63 года, 42 из них она лечит земляков. Раньше тут была двухэтажная участковая больница, но десять лет назад закрылась. С тех пор Лина осталась за главную и единственную, ей в помощь — только водитель и уборщица. Чтобы описать свою работу, Лина рассказывает обычный случай из практики: «Пришел пациент с острой болью в животе. Я приняла решение везти его в ближайшую больницу, до нее 215 километров и еще река на пути. Мы попытались форсировать реку вброд. На середине “буханка” заглохла и всплыла, в салон хлынула вода и заполнила его наполовину. Пациент сидит на стульчике согнувшись, дрожит. Удалось поймать сотовый сигнал и дозвониться до соседнего поселка, через 20 минут приехала помощь на тракторе. Водителю пришлось вылезать из залитой машины в ледяную реку, чтобы зацепить трос. Машину вытащили, всех согрели, напоили чаем, а пациента довезли до больницы. Через восемь дней мужчина скончался. Я так и не знаю почему. Нам не сообщают».
Лина и хотела бы уйти на пенсию, но не может. Кандидатур для замены нет, а если уйдет она, то не только фельдшерский пункт, но и аптеку при нем закроют — «даже анальгин купить будет негде».
«Почему молодые не едут сюда? — спрашивает Лина и сама отвечает: — Не каждый готов взять на себя столько ответственности. В городе врач не поставит диагноз, пока пациент не пройдет обследование, а тут придет ко мне пациент и скажет, что у него живот болит. Вот сиди и гадай, что у него там в животе. И, конечно, дорога к нам их страшит».
А для местных жителей это не просто дорога — это уже путь.
«Главное — быть оптимистом в нашей деревне»
Молодые кадры ехать сюда не хотят, а местная молодежь уезжает. Людей до 40 лет в поселках можно пересчитать по пальцам. После школы юноши и девушки поступают в городские вузы, обратно возвращаются единицы. Работы практически нет, а та, что есть, не из легких. Но жители постарше уезжать из этих мест не хотят.
Любовь Докунина практически всю жизнь провела в этих краях. После школы отучилась в агротехникуме, затем работала агрономом в Окуловской. Потом вышла замуж и переехала в Осяткино. «Я когда приезжаю в гости к дочке в город, считаю дни до отъезда обратно, — говорит она. — Дочка, конечно, обижается. Но в городе так громко, а у нас тишина. И такая природа красивая. Мы поэтому и уезжать не хотим». Потом после небольшой паузы добавляет: «Красиво. Очень красиво. Но на природе одной не выживешь».
Приспособиться к природе пришлось и школьному бухгалтеру Людмиле. В свое время она отучилась в Окуловской, а за высшим образованием поехала в Архангельск, где осталась жить. Год назад после трагедии в семье она с мужем и сыном вернулась в деревню «на реабилитацию». «Я привыкла к городу, — признается Людмила. — Мне нужен комфортный туалет и душ. Мне нужно сходить в строймаркет, чтобы купить для окна какую-нибудь штучку. И желательно прямо здесь и сейчас. В деревне этого всего нет».
Впрочем, между городской жизнью и деревенской больше общего, чем может показаться на первый взгляд, говорит она: «Дом — работа — дом. В городе раз в квартал выйдешь с ребенком в театр кукол, кино какое-то. Так тут то же самое, получается, только ехать сложнее и дольше. Вот мы в июне ездили в город, ходили в кафешку, детский парк. Я себе галочку поставила, и можно дальше спокойно жить у нас. Главное — быть оптимистом в нашей деревне».
Людмила любит рассказывать историю, которая с ней приключилась много лет назад во время отдыха на Майорке. «Мы отдыхали на другой стороне острова, в 60 километрах от аэропорта, — вспоминает она. — Таксист всю дорогу ворчал: “Господи, в какую даль вы забрались, а если пожилой повезет” — и дальше всё «бу-бу-бу» да «бу-бу-бу». И ведь едет же по дороге отличной и асфальту нормальному. Я уж сидела и молчала. Представляете, для кого-то 60 километров по асфальту в удобной машине — проблема. В таком случае нам памятники нужно ставить, получается».
«Проектирование и реализация проекта не предусмотрены»
Перед командировкой я пыталась договориться о встрече с главой Верхнетоемского муниципального округа Сергеем Гуцало, чтобы из первых рук узнать, почему власти годами не могут решить проблему с дорогой. Он сухо мне ответил в соцсетях, что уже в курсе нашей поездки, и добавил: «Проблемой мы занимаемся совместно с Архангельскавтодором. Не совсем понимаю суть вашей поездки! Если создать резонанс, то его и так хватает! Писать надо было раньше, когда дорога отсутствовала от слова “совсем”». Но все же встретиться согласился, а потом перестал отвечать на сообщения.
Уже после поездки «Такие дела» отправили в администрацию официальный запрос. Через пару дней Сергей Гуцало перезвонил: «Мы бы с радостью возобновили рейсовый автобус, но нет водителей. Вот я лично возить не буду. Если водитель будет жить в Верхней Тойме, машина в два раза больше будет кататься, а это все деньги. Водитель должен быть там, на месте, а там их нет».
На вопрос о состоянии дороги глава округа ответил, что основные работы ведутся уже пять лет. «Если сейчас вы ездили и там был участок в километр непроезжий, то в прошлом году таких было 12 километров. На этот непроезжий участок у нас есть договоренность с Архангельскавтодором, чтобы его довести до ума. В следующем году будет лучше дорога. То, что я уже трачу три часа летом на дорогу от Верхней Тоймы до поселков, — это очень хороший результат. Раньше было шесть-семь часов… Стоимость километра дороги — порядка трех — пяти миллионов. Ну умножьте вы стоимость километра на 200 километров этой дороги».
Дорога в деревни — регионального значения, и отвечает за нее Архангельскавтодор. «Такие дела» также направили запрос агентству, там ответили, что переводить зимник в дорогу круглогодичного действия пока не планируют. Для этого потребуется построить новую дорогу стоимостью более 1,5 миллиарда рублей: «Предусмотреть все необходимые мероприятия для устойчивой и бесперебойной работы автодороги возможно только после проведения изыскательских работ, разработки проектно-сметной документации и ее реализации. Из-за недостаточности финансирования проектирование и реализация проекта не предусмотрены».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
