Одними из первых проектов, которые правозащитники запустили для россиян в Грузии после февраля 2022 года, были шелтеры — временные убежища для людей, спасающихся от преследования. Сюда селили тех, кто попал в трудную ситуацию — уехал одним днем, успев захватить только документы и смену белья. Эти люди вынужденно оставили на родине все: привычную жизнь, родню, друзей и работу — а значит, источник финансовой стабильности.
Прошлой осенью, после начала мобилизации в России, шелтеров в Грузии было больше пяти — часть по разным причинам закрылась. Сейчас работают три: два в Тбилиси и один в Батуми.
Много-много обуви
Саша, администратор одного из них, встречает меня у метро и ведет куда-то вглубь старого Тбилиси. Он родом из Поволжья, в Грузии уже пять лет — уехал из-за политического преследования. «Тогда тут не было столько русских и столько разных комьюнити», — говорит Саша. Полтора года после переезда он жил в хостеле, работал продавцом-консультантом, охранником и всем, кем придется. Сейчас Саша администрирует шелтер и благодаря этому бесплатно живет в нем.
Двухэтажный дом, сад с мебелью из палет, вокруг карликовые пальмы. В дальней части двора — гамак, длинный стол и место для барбекю. По четвергам тут общий ужин для постояльцев.
Сегодня четверг, и в костре дымятся поленья. Жильцы потихоньку стягиваются домой после работы: мужчины чаще всего со стройки, женщины — с клининга.
В кругу своих шелтер известен как «Дом 207/3» — по номеру уголовной статьи за распространение ложной информации о Вооруженных силах РФ. Через две недели после начала военных действий его запустила журналистка и правозащитница Катя Нерозникова вместе со своим партнером.
В шелтер селят не всех, а только журналистов, правозащитников или ЛГБТ-активистов, которые были вынуждены уехать из-за давления и преследования.
Здесь постояльцы могут перевести дух и месяц пожить бесплатно, пока не найдут постоянное жилье и работу. Шелтер рассчитан на 27 человек — девять комнат по трое.
Белье, как водится в Грузии, развешано повсюду: на сушилке, на улице, на перилах лестницы и даже на дверях комнат. На общем балконе — потертый коврик для йоги, старое автосиденье и перевернутый офисный стул без спинки. «На него удобно садиться как на табуретку», — объясняет Саша.
Из других общественных зон — кухня и гостиная на цокольном этаже, они же — столовая и коворкинг. Тут нет уборщиц, все делают сами постояльцы. Каждую неделю они скидываются в «общак» по десять лари (примерно 350 рублей) — на них покупают бытовую химию и самую необходимую бакалею на кухню.
Все выдает налаженный и продуманный быт. На кухонных шкафах — шпаргалки с грузинским алфавитом, чтобы можно было прочитать надписи на упаковках с продуктами. В коридоре — контейнеры для раздельного сбора мусора и стенды с правилами жизни в шелтере.
И много-много пар обуви в тамбуре, хранящей истории странствий своих владельцев.
«Лучше под мостом, чем в тюрьме»
Мы с жильцами шелтера пьем чай за столом в саду под мушмулой. Спорим о том, что такое правозащита «в чистом виде» и можно ли считать таковой ту помощь, которую они здесь получают.
Общественник из Липецка, филолог по образованию и политический активист Александр Григорьев говорит, что нет. Он, в фуфайке и с радужным термостаканом в руках, кусает гранат — в начале октября они уже созревают в местных садах. Правозащитники в современной России, по его мнению, — это «те, кто добивается соблюдения Конституции, а не только защищает от режима». Но помощь шелтера он считает жизненно важной.
Александру шестьдесят два, в Грузии он с августа. Дома его оштрафовали на 30 тысяч рублей по административной статье о дискредитации армии РФ и завели уголовное дело о «фейках» — по той самой статье 207.3 УК РФ, в честь которой назван шелтер. Еще у Александра в анамнезе 319-я статья УК РФ (оскорбление представителя власти) — он хихикает: назвал следователя «драным сучонком». Ему доходчиво объяснили, что за эти слова теперь «сядет года на три», — он решил не испытывать судьбу и уехал.
«Если бы я сюда приехал с одним рюкзачком в никуда, я бы, наверное, уже через неделю назад подался. Если тебя тут никто не встречает, лучше сидеть в тюрьме на шконке, с чистой простыней и на пайке. Потому что, когда я ехал в Тбилиси, прикидывал, под каким мостом буду спать».
«Благо тут мостов много», — откликаются другие постояльцы за столом, которые слушают наш разговор. Большинство с Александром не согласны: «Лучше под мостом, чем в тюрьме».
В сентябре Григорьева объявили в межгосударственный розыск стран СНГ (Грузия в него не входит). В России у него остались сын и внуки.
По приезде Александр месяц жил в шелтере, сейчас работает и живет на стройке. Сюда приходит только мыться, разогревать еду и «ловить вайфай». Зарабатывает 50 лари в день (около двух тысяч рублей) — «плюс шабашки».
«Получается, вроде нет никакой третьей волны эмиграции. Но люди продолжают уезжать?» — спрашиваю.
Вместо ответа Александр рассказывает бородатый анекдот в тему — о том, как в Советском Союзе разрешили свободно выезжать за границу:
«Брежнев просыпается, смотрит на Красную площадь — пусто. Раздается телефонный звонок — это председатель Совмина Николай Рыжков.
— Че это я людей не вижу? — спрашивает его Брежнев.
— Так, Ильич, ты же подписал указ, что все могут ехать за границу, — отвечает тот.
— Это что же, мы с тобой на весь Союз остались вдвоем?
— Ну почему вдвоем? Я тебе из Парижа звоню».
Все смеются, но быстро перестают и задумчиво смотрят в одну точку. Повисает тишина, — кажется, ее не нарушает даже лай соседских собак.
«Всю жизнь тут жить не хочу»
Александр Коломиец заговаривает первым: он родом из Харькова, до начала военных действий в Украине жил в Москве. И проводил антивоенные акции. Осенью 2022-го в соцсетях его попросили фотографировать военные объекты за деньги, якобы от имени украинской стороны. Он отказался и, несмотря на угрозы расправы в случае отказа, заблокировал авторов сообщений и улетел в Мурманск. То, что это провокация силовиков, Александр понял уже в СИЗО. Первого января 2023 года десять человек повалили его лицом в снег, в форме были только четверо из них. Его обвинили в публичном оправдании терроризма (статья 205.2 УК РФ), в апреле суд выписал штраф — «всего на 400 тысяч рублей».
«Повезло, — считает Александр. — Прокурор вышла вся красная, недовольная, требовала пять лет [лишения свободы]».
Домой Александра не пустили родители: у них разные позиции по поводу СВО. Его мать работает в воинской части — переживала, что уволят.
Первую ночь он спал в подъезде: хостелы не принимали без документов, которые он не успел забрать у следовательницы. В кармане спортивного костюма — пачка сигарет и десять тысяч рублей, которыми откупились родители. Потом Александр перебрался на дачу к другу и стал думать, как уехать из страны. Билеты помогла купить американка, с которой он познакомился во «ВКонтакте».
«Тебе надо — иначе тебе крышка», — написала она и перевела Александру тысячу долларов.
В шелтере он живет уже пятый месяц: если есть места и другие жильцы не против, можно остаться жить за символическую плату — примерно 160 лари в месяц (около пяти с половиной тысяч рублей).
«Тут помощь не на бумаге, а на деле», — говорит Коломиец. У него был негативный опыт взаимодействия с правозащитниками из регионов, которые оказались мошенниками. Сейчас он работает на стройке и собирает деньги на билеты — в Мексику, Испанию или США. Долг американке, признается Александр, пока не отдал, но обязательно отдаст.
«Да забудь про долг, — шутят другие постояльцы. — Приедешь к ней, и появится русско-американская семья».
Большинство постояльцев шелтера не скрывают имен и лиц. Говорят: «Чего уже бояться». Главная тема, которая волнует всех, — гуманитарные визы.
«Всю жизнь тут жить не хочу, надо хоть как-то, хоть куда-то [двигаться], — объясняют те, кто не собирается оставаться в Грузии надолго. — Шансов получить ВНЖ тут почти нет, плюс надо “визараниться” — раз в год пересекать границу, чтобы “обнулить” срок пребывания, — а обратно могут и не пустить. Политическая ситуация в Грузии тоже может измениться, и нас могут выслать [в Россию] — выборы пройдут, и нам всем ******».
В 2024 году в Грузии должны пройти президентские и парламентские выборы, какой политический расклад будет после них — предсказать пока не берется никто.
«Вся твоя жизнь в чемодане»
Среди подопечных шелтера есть и правозащитники, которым самим понадобилась помощь.
Правозащитница из Ростова-на-Дону Татьяна Спорышева спешно уехала в Грузию в начале июля. У себя дома она была активисткой и координатором «ОВД-Инфо». В том числе защищала и местного активиста Анатолия Березикова, погибшего в июне в спецприемнике. Сотрудники учреждения заявили, что он покончил с собой, но адвокаты уверены: не обошлось без давления и пыток. Силовики сочли, что, поддерживая его, Спорышева «призывала к экстремизму», и пришли к ней с обысками.
«Эфэсбэшники были вежливы и сказали: “Надеемся, мы вас больше не увидим”», — вспоминает Татьяна.
Двое брюк, четыре футболки, четыре часа проверки на выезде из России — и правозащитница оказалась в Грузии.
«Из России кажется, что тут легко жить и вести быт, — говорит Татьяна спустя три месяца эмиграции. — А на самом деле куча релокантов, поиск работы, жилья и бытовуха. Все заняты только одной проблемой — выживанием. Вся твоя жизнь в чемодане. Решать самые простые задачи — зашить джинсы или найти клейкую ленту в магазине — иногда приходится очень и очень долго».
Татьяна устроилась работать клинером и благодаря этому может покрывать ежемесячную плату за жилье в шелтере, откуда пока уезжать не хочет. Дома она работала аудитором и зарабатывала больше. «Зато теперь я такой специалист в клининге!» — смеется правозащитница. Она по-прежнему старается консультировать тех, кто остается в России, и удаленно помогать им.
Личной «трагедией» Татьяна считает тот факт, что прошлой осенью в первый раз за 25 лет ей пришлось пропустить выборы на родине.
* * *
Лилия Донская из Улан-Удэ — активистка, работала парикмахером — в Грузии с сентября. Она считает себя немного правозащитницей, потому что помогала защищать права землякам и продолжает помогать сейчас онлайн.
Саму Лилию в 2022 году оштрафовали на 150 тысяч рублей за организацию митингов Навального — мол, дискредитировала армию, точнее «стояла рядом и соглашалась».
Когда Лилия узнала, что готовится «уголовка» по экстремизму, решила уехать. «Я готова была в СИЗО посидеть, — рассуждает она. — Но не семь лет в тюрьме».
Свои небольшие сбережения пришлось потратить на билеты в Стамбул: там знакомые обещали встретить и помочь. Но не встретили и не помогли.
Из Стамбула Лилия ехала в никуда. Про шелтер подсказали уже по приезде в Тбилиси. Она, как и Татьяна, работает клинером: «Есть работа — выходишь, нет — сидишь».
Когда мы говорим с Лилией, до выселения из шелтера у нее остается неделя. Мест, чтобы остаться за плату, пока нет, и ей придется перебираться в хостел.
* * *
Есть в шелтере и те, кто бежит не от государства. Н. из Петербурга просит не называть его настоящее имя: в России его преследует за сексуальную ориентацию собственная семья.
Ему двадцать девять, психолог по образованию, работал торгпредом. Когда отец узнал о том, что сын — гомосексуал, срочно увез его в Саудовскую Аравию — «лечить». Он повторял: «Лучше ты будешь мертвым сыном, чем живым геем».
Потом семья нашла Н. невесту, и он должен был лететь на малую родину и играть свадьбу. Выручила подруга: отправила деньги на билет и до сих пор помогает оплачивать жилье в шелтере. Устроиться на работу в Тбилиси пока не получается: «К неславянской внешности относятся настороженно».
«К счастью, это место [шелтер] не просто приютило, но и позволяет быть публичным среди тех, кто тут живет, — на выдохе говорит Н. — В Москве было по-другому. В Грузии я почувствовал свободу, и страх ушел».
«Ждали проблем от ФСБ. Но проблемой стали коммунальщики»
Основательница шелтера Катя Нерозникова несет пакеты с пеленками и таблетками для щенка, которого подобрала несколько дней назад, — теперь он тоже живет в шелтере.
«Недавно он сделал первый “гав”!» — Катя изображает как. У нее получается очень правдоподобно, и компания грузин на перекрестке оглядывается на нас, улыбаясь.
«Вообще, гораздо охотнее донатят на собак, чем на людей», — говорит она спустя полтора года с момента запуска «Дома 207/3».
В шелтере 16 квот на бесплатное размещение и десять — на платное (только для тех, кто не смог найти никакого жилья).
Аренда дома обходится в полторы тысячи долларов в месяц. Примерно 70% оплачивают из европейского гранта, 30% — за счет тех, кто арендует комнаты за деньги.
«Кстати, какое сегодня число?!» — Катя бросает взгляд на часы, вспомнив о ежемесячных платежах.
Бывает, что шелтеру перечисляют и частные донаты: самый крупный — от мецената, который пожертвовал две тысячи долларов. На них в доме сделали ремонт и оплатили часть аренды на несколько месяцев. В «кубышке» шелтера есть совсем небольшой резерв на форс-мажор: например, если понадобится срочно купить медикаменты.
«Недавно у нас сильно заболел чувак, а потом его еще и обокрали в больнице — типичная жесть, типичная судьба эмигранта, — рассказывает Нерозникова. — Мы искали деньги на медикаменты. И тут рандомный человек скинул сумму на все лечение — порядка 300 лари. На деньги, которые остались после покупки лекарств, мы сделали ему анализы и рентген».
Самый сложный период за полтора года работы шелтера — прошлая зима. Тогда в «Дом» пришли инспекторы ЖКХ и пересчитали тариф за газ с некоммерческого на коммерческий. Он оказался выше в десять раз.
«Газ тут азербайджанский — ну или российский через Азербайджан, — поэтому супердорогой, — говорит Нерозникова. — Мы ждали проблем от ментов и преследований от ФСБ, но самой большой проблемой стали коммунальщики. Они пришли с барсетками и в кожаных в туфлях, и наши [жильцы] подумали: “Ну точно силовики”. Начали снимать их на телефоны, а те — фоткать обувь в прихожей».
Так у шелтера «вылез» долг в тысячу долларов, взять которые было неоткуда. Собственник дома тоже не смог ничем помочь.
«А судиться с коммунальщиками тут самая жесть, какая существует в природе, — объясняет основательница “Дома”. — Сначала мы поплакали, потом я написала пост в соцсети, нам быстро помогли собрать деньги и закрыть долг».
В следующие зимние месяцы деньги на газ тоже собирали «всем миром». Жить без отопления или хотя бы экономить на нем было невозможно: «Одну комнату выключили — все остыло». Открывать НКО, чтобы получать льготы в Грузии, по словам Нерозниковой, стало проблемно — даже банковский счет. «Больше рисков — потратить время и деньги непонятно на что. Для въезда в страну это тоже чаще не плюс, а минус. В общем, не выиграли мы эту борьбу», — говорит она.
От мысли о том, как шелтер будет отапливаться этой зимой и где снова искать деньги на газ, Катю заранее бросает в дрожь. «И так каждый раз: с горящей жопой думаешь, что делать, — говорит она. — Тому, что шелтер существует, я рада — не все проекты выживают, — но героем себя не чувствую, это обычное дело. Я не переживаю, что, если меня не будет, шелтер накроется. Он накроется, если не будет денег».
«Для людей с Кавказа — отдельный кабинетик»
В последние три года Катя Нерозникова еще и участвует как правозащитница в северо-кавказском проекте «Марем» для женщин, переживших семейное насилие.
Она переехала в Грузию вместе с коллегами еще до 24 февраля 2022 года — когда проекту пришлось покинуть Россию.
«Иногда я рассказываю людям с Кавказа о том, что происходит на Кавказе, и они такие: “Да-а-а?”» — говорит Нерозникова.
10 июня 2021 года полиция пришла с обыском в кризисную квартиру «Марем» и насильно увезла оттуда их подопечную Халимат Тарамову, которую преследовал отец. Допросы трех правозащитниц проекта в полиции длились больше суток: по их словам, из дома их доставили туда с синяками. В суде их обвинили в неповиновении полицейским, потом обвинения сняли, но правозащитницы все равно уехали из России. Позже юристы «Команды против пыток» обратились в Европейский суд по правам человека в интересах «Марем», и в сентябре 2023 года тот присудил трем правозащитницам по 26 тысяч евро компенсации. По мнению европейских судей, российские силовики нарушили статью 3 Конвенции о защите прав человека — о запрете пыток.
«Марем» — волонтерская инициативная группа, в 2020 году ее основала дагестанская правозащитница Светлана Анохина. Проект носит имя Марем Алиевой, которую систематически избивал муж, а потом она пропала без вести. И уже восемь лет о судьбе девушки ничего неизвестно. «Марем» помогает женщинам из республик Северного Кавказа, пережившим домашнее насилие: организует эвакуацию, ищет жилье, оказывает юридическую и психологическую поддержку.
«Прекрасную жесткую руку государства на своих нежных девичьих шейках мы почувствовали еще до военных действий в Украине, — вспоминает Светлана Анохина. — Но мы были совершенно деморализованы тем, что пришлось так быстро уехать».
Их домом — и на время домом «Марем» — стала Грузия. Фактически проект был оторван от земли и вынужден еще больше уйти в тень. Четыре правозащитницы продолжали из Тбилиси помогать женщинам в России: координировали эвакуацию, но размещали их в других шелтерах. Однажды, вспоминает Анохина, ей пришлось поселить женщину с ребенком у себя в грузинской квартире.
Свой дом — прежнюю кризисную квартиру с чайным грибом, кошкой и котенком — пришлось закрыть. Работать «на земле» в России было некому: раньше в проекте было втрое больше людей, но многие ушли из-за травли и угроз силовиков. В 2022 году Светлана хотела вернуться в Россию — с подопечными она привыкла говорить лично и часто ездила к ним сама. Но выяснилось, что на нее завели уголовное дело о дискредитации армии из-за ее антивоенных постов в социальных сетях. Полицейские стали наведываться домой даже к 93-летней матери Светланы. И мысли о том, чтобы вернуться в Россию, она пока оставила.
Прожив в Грузии почти два года, Светлана Анохина уехала в другую страну, чтобы легализоваться.
Но возможность жить и работать в Грузии в непростое для организации время, а иногда вместе с грузинами, очень выручила. Например, им удалось помочь девушке с Кавказа, сбежавшей от домашнего насилия. Анохина обратилась в грузинскую правозащитную организацию «Сапари» — там девушке дали адвоката, а в полиции ее отцу выписали запрет на приближение к ней — аналог охранного ордера, которого до сих пор нет в России.
Но, по словам правозащитницы, ситуация за последний год сильно изменилась: стало намного сложнее получить ВНЖ и участились случаи, когда в Грузию не впускают активистов, журналистов и правозащитников.
В прошлом году пограничники не впускали и Катю Нерозникову, и ей несколько месяцев пришлось жить в другой стране.
«Стало тревожно и небезопасно. Каждый раз сидишь и думаешь: впустят или нет? — говорит Анохина. — Тем более у нас, людей с кавказским местом рождения или пропиской, всегда были проблемы при пересечении границы, нас уводили в отдельный кабинетик для беседы».
Из-за этого некоторые правозащитницы «Марем» покинули Грузию, сейчас организация продолжает работать в том числе и из Европы.
«Не пускали каждого второго мужчину с Северного Кавказа»
Кризисная правозащитная группа «Северный Кавказ SOS» (СК SOS) помогает ЛГБТК+ людям и членам их семей, столкнувшимся с преследованиями или угрозами на Северном Кавказе.
Правозащитники работали в Грузии примерно полтора года — с осени 2021 года до весны 2023-го. В Тбилиси у них была кризисная квартира, где жили эвакуированные с Кавказа подопечные.
«В то время это казалось достаточно перспективным направлением: человек может находиться в стране целый год, может работать. Но главное — в то время россиян пускали в Грузию без проблем», — рассказала «Таким делам» пресс-секретарь кризисной группы «СК SOS» Александра Мирошникова.
После 24 февраля 2022 года, по словам правозащитников, ситуация ухудшилась в разы. Цены — особенно на жилье — выросли, а на российско-грузинской границе стали разворачивать каждого второго мужчину — жителя Северного Кавказа. Из-за этого в грузинской кризисной квартире СК SOS вплоть до ее закрытия жили одни девушки.
Но в целом за все время работы команда СК SOS ни разу не столкнулась с проблемами со стороны грузинских властей.
«Скорее, наоборот: когда четырех девушек из Дагестана не пропускали российские пограничники, но в конце концов пропустили, то на грузинской границе им старались всячески помочь, — говорит Александра. — Местная полиция тоже готова была включиться, в случае если бы родственники попытались попасть в страну».
Вместе с тем правозащитники признаются, что никогда не рассматривали Грузию как конечную точку эвакуации для молодых людей. Прежде всего из-за географической близости Чечни и большой диаспоры чеченцев внутри самой страны.
«Тут так круто, что даже немножко неудобно»
Не все правозащитники, работающие из Грузии, озабочены ежедневным выживанием — своим и своих подопечных. Один из них — координатор образовательных проектов Frame и тренер в сфере неформального образования Максим Иванцов. Максим уверен, что образование помогает россиянам защищать свои права. Он — «боец невидимого фронта» среди правозащитников — отстаивает права россиян на независимое образование и организует лекции, которые читают социологи, политологи, правозащитники.
До переезда в Грузию Максим жил и работал в Петербурге. Первое мероприятие в Тбилиси провел уже 6 марта — у себя в арендованной квартире.
В Тбилиси Иванцов известен как основатель и куратор образовательной площадки «Дом на Бетлеми». Он находится в туристическом центре города и объединяет коворкинг, лекторий, киноклуб и даже мини-котоприют: периодически сотрудники «Дома» подбирают и выхаживают тут котят, потом их разбирают посетители.
Одного из них Максим караулит, чтобы тот не попал под машину, пока разговариваем.
Мы с ним сидим на «летнике» небольшого кафе, которое «Дом» запустил недавно. По словам Иванцова, оно не дает прибыли и работает «в ноль». Зато гости, придя на образовательный ивент, могут выпить кофе или поесть домашних вареников с сыром и шпинатом, которые лепят на заказ такие же релоканты.
Старинное кирпичное здание, которое арендует «Дом», Максим нашел сразу: объявление было первым в выдаче поисковика на местном сайте недвижимости.
Frame в Тбилиси, как и в Петербурге, не совсем социальный бизнес, объясняет Максим. Это скорее активистское пространство и комьюнити про гражданское образование. Здесь проходят не только лекции, но и вечера писем политзаключенных, игры, мастер-классы и спектакли. Часть из них — за небольшую плату или донат.
Аудитория «Дома на Бетлеми», по словам Иванцова, на 99% россияне. Но с местными общественниками его команда проводит совместные просветительские ивенты, например про историческую память. Раз в неделю в «Дом» приходят выступать лекторы от грузинских НКО на русском языке.
В отличие от них с местными властями у «Дома» нет отношений, говорит Иванцов.
«К нам на ивенты ходят одни и те же российские “эшники”. Их тут до фига — это ж Грузия, — улыбается Максим. — Внедряются, интересуются. Конечно, напрягает, но во всех таких пространствах они есть и будет. В России больше, тут меньше».
В этом году Максим со своей командой начал выходить из «Дома»: уже несколько месяцев они проводят образовательные мероприятия в русских частных школах.
«Мы пытались зайти и в грузинские школы — в русские классы. Но получили неполиткорректный ответ в духе “чему вы нас можете научить”», — говорит Иванцов.
Но в целом, по его словам, здесь более свободная атмосфера и немного другие критерии качества образования. В подкасте Forbes об эмиграции «Они уехали» Иванцов говорил, что, работая со школьниками в России, например, не мог даже выложить фотографии с бокалом вина в свои соцсети — могли уволить, неэтично. В Грузии, рассказывает Максим, уровень полезности лектора не измеряется наличием или отсутствием бокала вина в его руках.
Frame делает и выездные образовательные программы — школы для активистов, в том числе по правам человека.
Николай Касьян — один из координаторов таких школ. В Москве он был кандидатом в муниципальные депутаты, уехал в Грузию в марте 2022-го. Летом вернулся, чтобы снова участвовать в выборах, но его задержали, обвинили в демонстрации экстремистской символики и отстранили от выборов. Он уехал опять и с тех пор в Россию не возвращался.
«Тех, кто был вынужден уехать, важно “аккумулировать” и не давать им “простаивать”, чтобы они могли развиваться и строить связи между собой, — говорит Николай о своей работе во Frame. — Подавляющее большинство этих людей намерено вернуться в Россию, когда это будет возможно».
Максим Иванцов пока не видит проблем для себя и своего проекта в Грузии. «Тут дешево относительно европейских стран, не паришься с визой, проще с рабочими документами, — объясняет он. — Мне нравится тут жить. Даже немножко неудобно — тут правда круто».
Максим ни разу не сталкивался с тем, чтобы ему отказали во въезде в Грузию, но в любой момент могут не впустить, соглашается он. На этот случай у него есть план Б: он регистрирует еще одну образовательную организацию в Польше.