«Когда я выходил на волю, сотрудники колонии очень радовались. Они сунули мне подписать кипу разных бумаг, и я стал читать каждую. Писал, где и с чем не согласен. Это омрачало их радость — все стоят вокруг меня и ждут. Вздыхают, не находят себе места. Я говорю: “Вы же меня тут постоянно обманывали, поэтому нет вам доверия”. На прощание я сказал им от души: “Всего доброго, удачной работы”. Они промолчали».
От хлева до ШИЗО
Когда Севдар Мусаев в первый раз попал в ШИЗО — в марте 2019-го, — он отсидел «на поселке» (в колонии-поселении) почти два года из трех положенных. Ничего не предвещало проблем: его ставили бригадиром на работах, давали грамоты и поощрения. Закрывали глаза на пятикратный намаз, на который он отвлекался от работ.
Все началось с устного выговора: мусульманин Мусаев отказался кормить свиней. «Собирать картошку или капусту не легче, чем накормить поросенка, — Севдар объясняет, что просил любую другую работу. — Но меня специально отправляли в хлев».
После второго инцидента — якобы он отказался выходить на работу дневальным, хотя дневальным тогда был назначен другой заключенный, — его признали злостным нарушителем и отправили на семь суток в ШИЗО.
Примерно в то же время Мусаев попросил у администрации колонии отдельное помещение для молитв и обмолвился об УДО. Что именно послужило спусковым крючком, он до сих пор не знает. Только из ШИЗО он больше не выходил.
«Гадкое место в подвале с открытым санузлом! Мне приходилось просить соседей по камере, которых подселяли, отворачиваться. Это унизительно. Дырку в туалете еще до меня заткнули пластиковой бутылкой — зловония были невыносимы. Каким бы там ни был осужденный, человек таким образом не исправится. Это нечеловеческие условия, и мысли в них лезут всякие. Все зависит от того, насколько человек твердый духом и может переносить трудности. Мне помогла вера. В исламе мысли о суициде греховны».
Продавец шаурмы
Севдару Мусаеву 43 года. Он бывший владелец палатки с шаурмой в городе Светлом Калининградской области. По национальности талыш, родился в Азербайджане, когда ему исполнилось два года, семья переехала в Россию. Отец — подполковник запаса, 30 лет проработал в милиции. Брат — бывший сотрудник ГИБДД, его уволили после ареста Севдара.
Московский гарнизонный военный суд обвинил Севдара Мусаева в публичных призывах к террористической деятельности и в оправдании терроризма (часть 1 статьи 205.2 УК РФ) и приговорил к трем годам колонии-поселения.
Причиной стали видеозаписи, которые он опубликовал на своей странице во «ВКонтакте» за пять лет до того. «Был фанатичен и другие религии не принимал, считая их приверженцев заблудшими и неверными», — написано в приговоре. По словам Мусаева, его вывезли в лес, угрожали, после чего он подписал все, не читая. На суде он свою вину не признал, но суд не обратил внимания на его слова.
ШИЗО «без матрасов»
Мусаева поднимали только раз — ночью, когда не успели продлить очередной срок в ШИЗО. В колонии такая процедура называется «через матрас»: человек выходит, сдает матрас, ночует наверху, снова его получает и отправляется вниз.
Через полтора месяца после первого «подвала» ему ужесточили режим: из колонии-поселения перевели в колонию общего режима — прямиком из одного изолятора в другой. Там он и провел весь оставшийся срок. Получал один ШИЗО за другим «без матрасов».
Администрация колоний с легкостью находила поводы. Его водворяли в изолятор примерно 25 раз — в какой-то момент Севдар сбился со счета. Поводом для изолятора была и плохая уборка — однажды Севдар получил 15 суток за паутину на стенах. В другой раз ему назначили ШИЗО за разговор с прокурором на повышенных тонах — он жаловался на администрацию колонии. А также за якобы сон до отбоя сидя на железной жердочке (видеорегистратор зафиксировал закрытые глаза — нарушение готово). Когда он молился после отбоя, конвоиры снова писали рапорты.
Молитвы на полотенце
О прессинге сотрудников колоний Севдар рассказывает сбивчиво: всего не перечислишь.
«Они отбирали у меня молельный коврик и тюбетейку, хотя по правилам внутреннего распорядка я мог пользоваться религиозными атрибутами. Приходилось молиться на маленьком камерном полотенце, пока мне не вернули коврик. Тюбетейка так и осталась у них. Заставляли снимать трусы, постоянно проверяли — угрожали разорвать, если не сделаю этого».
Остывший чай и холодная еда без соли и сахара, которую Севдар не мог есть из-за плавающих в ней ошметков курицы (он ест только рыбу и часто постится), отняли 13 килограммов веса. Воду и туалетную бумагу приходилось каждый раз выпрашивать.
Кровати-шконки, как в любом ШИЗО, утром пристегивались к стенке и опускались только вечером. В остальное время Севдар сидел на приваренной к стене железной скамейке. Маленькое окно с решеткой не открывалось. Лампочка мерцала тусклым светом — при нем Мусаев строчил свои жалобы.
Из-за сырости в камере он заработал травму колена — повреждение мениска и кисту. Но о них он узнал уже после освобождения: медики в колонии наотрез отказывались слушать его жалобы.
«Зря пишешь»
Писать жалобы Мусаев начал еще до того, как ему стали помогать юристы фонда «Общественный вердикт»* — несмотря на давление администрации колоний.
«Они [сотрудники ФСИН] продолжали меня гнобить, но просили не судиться, — вспоминает он. — Говорили, что это бесполезно: “Зря ты пишешь. Не мучай себя, сиди спокойно, и, может быть, тебя поднимут”. Но я ходил уверенный: “Вы проиграете”. И они проиграли».
С помощью «Общественного вердикта» он обжаловал 12 штрафных изоляторов. 10 из них Калининградский областной суд через год отменил и присудил Мусаеву компенсацию 70 тысяч рублей.
Часть дел он выиграл, еще сидя в ШИЗО. «Суд вообще очень удивился, что я до сих пор нахожусь в подвале, — усмехается Мусаев. — Думали, что меня уже давно подняли и я сужусь просто так».
Суды продолжались и после его освобождения — на воле он судился еще два года. «Нарушители они, а не я, — уверен Мусаев. — Я изучил ПВР досконально и знал, что ничего не нарушаю. Писал жалобы, потому что польза есть в любом случае: если не для меня, то для других».
Адвоката Екатерину Грибанову, которая сотрудничала с «Общественным вердиктом» по делу Мусаева, разыскала мать Севдара по его просьбе — та помогала его знакомому. Защитница приезжала к Мусаеву каждую неделю, и каждый раз его поднимали к ней из ШИЗО. Так как свидания с родными в ШИЗО не положены, адвокат — единственный человек «с воли», с которым заключенный может общаться. И для него это единственная возможность побыть хоть пару часов в относительно человеческих условиях в комнате для свиданий, узнать новости.
«Он боролся, — говорит Грибанова. — В частности, наговаривал им жалобы на видеорегистратор. Правда, кроме одной, мы так и не смогли увидеть в суде записи с камер или с нагрудных видеорегистраторов».
По мнению колонии, рапортов сотрудников, которые просмотрели эти записи, и скриншотов с них для суда вполне достаточно.
У российских колоний существует монополия на все доказательства пыток и жестокого обращения, в том числе на видеодоказательства, объясняют в фонде «Общественный вердикт». Записи с камер наблюдения и видеорегистраторов хранятся в учреждениях ФСИН месяц (хотя обнаружить какие-то требования невозможно, видеофиксация — серая зона права), с заседаний дисциплинарных комиссий, которые рассматривают нарушения режима, — год. Но только в том случае, если дисциплинарная комиссия создана в колонии, по закону она не требуется. Однако на деле получить эти записи не получается даже у суда.
«Даже если заключенный передаст жалобу адвокату и он в тот же день обратится в суд и попросит изъять видеозаписи, у колонии есть месяц для ответа на запрос суда. И за этот месяц записи “сгорают”, — объясняет эксперт фонда Анатолий Папп. — Плюс у них может “выключиться электричество”, “слететь сервер” — все что угодно».
Каскадные ШИЗО
Наблюдать за тем, что происходит внутри колоний и тюрем, невозможно, поэтому у сотрудников ФСИН развязаны руки. «Самый простой способ прессинга — физический. Но его или не ко всем можно применять, или остаются следы, — объясняет Папп. — Зато очень просто сделать из человека злостного [нарушителя] и отправлять в ШИЗО. Пару обычных нарушений, как у Мусаева, — и дело в шляпе. Например, что значит непрерывный сон: нельзя просыпаться и нельзя встать в туалет? Или подготовка к отбою: если человек сел на кровати на пять секунд раньше, камера зафиксирует нарушение».
За два обычных нарушения можно отправлять в ШИЗО, за два изолятора — делать злостным нарушителем.
«Даже если он изо всех сил пытается ничего не нарушать, администрация колонии может объявить его злостным нарушителем, условно говоря, за третью незастегнутую пуговицу», — объясняет Папп.
Статус злостного нарушителя влечет за собой более строгие условия содержания: один изолятор за другим, вплоть до перережима (изменение режима колонии — в случае Севдара с колонии-поселения на колонию общего режима). В фонде такие ШИЗО называют «каскадными». У «злостника» пропадает право на условно-досрочное освобождение, появляется профилактический учет и чаще всего будет более долгий административный надзор после выхода на свободу.
«Пока обжалует предыдущий ШИЗО, сидит в следующем»
«ШИЗО используется как инструмент подавления воли и человеческого достоинства. Это абсолютно неконтролируемая и внесудебная процедура: заключенного никто даже не опрашивает, он остается без права на защиту, — говорит директор фонда Наталья Таубина. — Если суд назначил ему, например, три года лишения свободы в колонии общего режима, то из-за ШИЗО половину своего срока он отбывает в совершенно других, более строгих условиях. Фактически это тюремный режим внутри колонии. Поэтому для нас было крайне важно влезть в проблему и попытаться что-то исправить».
Юристам фонда удалось реализовать на практике несколько юридических техник, которые позволяют добиваться положительных решений при обжаловании. Так, адвокаты требуют, чтобы суд признал рапорты сотрудников ФСИН недопустимым доказательством и вызвал их давать показания. «Сотрудники или не приходят, или не помнят, или не знают деталей случившегося, — объясняет Анатолий Папп. — Потому что часто эти рапорты надиктованы или списаны один с другого. И тогда, на смех всему честному народу, картина обвинителей рассыпается в суде».
Часто юристам также удается доказать, что сам по себе проступок не может быть основанием для ШИЗО. В один из изоляторов Мусаева отправили за то, что он встал вскоре после отбоя, чтобы помолиться. Суд нарушения не нашел: совершает намаз молча, никому не мешает.
Когда фонд «Общественный вердикт» только запустил проект помощи заключенным в ШИЗО в 2019 году, в фокусе у юристов было всего пять дел. На их примере они разрабатывали юридические техники, чтобы потом масштабировать их для адвокатского сообщества.
С тех пор количество дел по ШИЗО в фонде выросло примерно до тридцати. В большинстве случаев юристам удается добиваться признания ШИЗО незаконными.
Юридические техники, которые разработала команда фонда, помогают сторонним адвокатам работать с похожими делами. На сайте «Общественного вердикта» есть шаблоны документов для помощи тем, кто находится в ШИЗО, и по другим условиям содержания.
По словам руководителя проекта ШИЗО фонда «Общественный вердикт» Асмик Новиковой, преодолеть пытки в российских тюрьмах не получится, пока не изменится нынешняя практика назначения внутритюремных наказаний: «Сейчас заключенного можно изолировать в бетонном мешке фактически бессрочно, обнаруживая новые и новые нарушения. Российский закон разрешает делать это без судебного решения. Причем наказание можно обжаловать только после его назначения: “Ты все равно отсидишь, а потом можешь обжаловать”».
Между тем, убеждены эксперты проекта, те наказания, которые колонии выносят для нарушителей, сопоставимы с самостоятельной уголовной санкцией. Поэтому «Общественный вердикт» добивается изменения практики — чтобы колония назначала наказания только через суд. У заключенного также обязательно должна быть возможность проконсультироваться с защитником до суда.
«На практике же адвокат приезжает в колонию, запрашивает свидание и узнает о наказании подзащитного только тогда, когда его выводят, — объясняет Новикова. — Нам стоит больших усилий каждый раз переубеждать судей и менять их восприятие этих дел. Но это можно сделать: особенно если выйти в суды, которые территориально не обслуживают колонию, — например, по месту жительства».
Ежегодно юристы фонда работают по 50–70 делам, касающимся пыток и жестокого обращения. Около 70% дел заканчиваются обвинительными приговорами в отношении сотрудников. В деле может быть не один обвиняемый, а, например, 15 — как в самом известном «ярославском деле», которое вел «Общественный вердикт».
Подавляющее большинство подопечных фонда «Общественный вердикт» — обычные заключенные, которые отбывают наказание не по политическим статьям.
За все время работы — 20 лет — фонд добился признания виновными 212 полицейских, следователей и сотрудников ФСИН, которые превысили свои полномочия. Примерно 65% из них получают реальные сроки, 35% — условные. При этом в фонде отмечают сокращение сроков по сравнению с практикой нулевых годов: три–пять лет вместо 11–13.
* * *
Севдар Мусаев вышел на свободу 29 мая 2020 года. Полтора года ходил в мечеть и судился. Планировал учиться и работать в России, но его никуда не брали. Подрабатывал доставкой товаров на отцовском микроавтобусе.
Через полтора года его вызвали в ФСБ — «просто поговорить». Севдар насторожился. Сейчас он живет в другой стране и возвращаться в Россию не рискует.
«Не хочется сюрпризов, есть опыт, — объясняет он. — Я же пошел против системы. А судиться с системой в России не каждый может и не каждый захочет. Я думаю, 95% отказываются себя защищать».
Фонд «Общественный вердикт» не только предоставляет бесплатных адвокатов тем, кто, как Севдар, столкнулся с пыточными условиями ШИЗО, но и работает с проблемой системно, обеспечивая защитников необходимым юридическим инструментарием. 30 дел по такому направлению — это много или мало? Фонд можно поддержать по ссылке — и тогда таких дел станет больше и, возможно, система с большим скрипом, но начнет меняться. Но даже если вы не верите в системные изменения в ближайшем будущем, ваше пожертвование подарит водворенному в ШИЗО несколько часов в нормальном, проветриваемом помещении в комнате для свиданий с адвокатом.
* В 2014 году Минюст признал фонд иноагентом.