Сами авторы называют «Анатомию распада» «социоправовым обзором основных этапов развития постсоветской России». Книга состоит из трех частей. В первой авторы рассказывают о трансформации российского законодательства, в первую очередь уголовного, исследуют, как из «относительно демократичного» оно превратилось в репрессивное. Во второй речь идет о том, как устроена правоохранительная система, и отвечают на вопрос, как вышло, что внимание российских полицейских не сосредоточено на защите рядового гражданина. В третьей части авторы рассуждают об общественно-политическом контексте внутри страны, в котором стал невозможен разговор о правах человека.
Работая над «Анатомией распада», авторы проанализировали российское законодательство, статистику приговоров и десятки исследований о правах человека, а также поговорили с полицейскими, судьями, следователями, правозащитниками и социологами. Авторы считают, что книга поможет лучше понять логику государства и проследить моменты ключевых переломов в становлении постсоветской России.
Публикуем главу из книги о работе Совета по правам человека при президенте РФ, одного из важных общественных институтов по защите прав человека. Авторы прослеживают метаморфозы Совета от «голоса гражданского общества» до органа, молча поддерживающего любые государственные инициативы и состоящего из «системных», лояльных власти людей. По мнению создателей книги, на примере СПЧ можно проследить наглядно, как менялось отношение государства к правам человека.
Работа СПЧ как связующего органа между гражданским обществом и государством
Совет по правам человека при президенте в каком-то смысле можно считать нулевым примером: через его историю можно проследить, как менялось отношение государства к правам человека. Из органа, в котором когда-то заседали лучшие представители правозащиты, СПЧ с годами превратился в институт, молча поддерживающий самые одиозные государственные инициативы.
Полноценный рестарт Совета по правам человека в середине 2000-х воспринимался многими как поворот в отношениях общества и государства. Казалось, что это один из тех мостов, которые должны соединять власть с проблемами людей, с проблемами, которые гражданское общество могло публично ретранслировать «наверх». По истории СПЧ можно отследить, как менялись эти отношения, и понять, были ли они когда-нибудь горизонтальными. Одним из преимуществ СПЧ по сравнению с другими институтами гражданского общества является публичность его работы.
Многие широко применяемые ныне инициативы, ставшие законами, в свое время открыто критиковались Советом по правам человека. За счет своего персонального состава — в СПЧ в разные годы входили как «системные», так и «несистемные» деятели, в том числе весьма авторитетные, — он мог выражать свое несогласие с государством.
СПЧ в разные годы осуждающе высказывался по закону об иноагентах, нежелательных организациях и «пакету Яровой». Отдельные новшества СПЧ продолжает критиковать и сегодня, несмотря на значительную ротацию состава. Это был голос, отражавший мнение гражданского общества относительно законов, которые имели шансы стать репрессивными. Он был не самым громким и точно не солирующим, но привилегированным: близость к президенту и публичность открывали некоторые возможности.
Для одних членов СПЧ опыт пребывания в Совете был новой возможностью применить свои знания на практике, воплотить идеи и присоединиться к попытке сделать жизнь в России лучше. Другие шли в Совет за новым статусом и возможностями: «приближенное» к власти положение позволяло решать разные вопросы упрощенным путем. Третьи приходили с конкретной целью — «разбавлять» либералов и правозащитников, высказывая «прогосударственные» позиции.
Но все работавшие в СПЧ деятели и правозащитники, с которыми мы поговорили, солидарны в том, что глобальной пользы работа СПЧ не принесла. В то же время отдельные «маленькие» дела реализовывать все же удавалось. Но достигался этот эффект скорее административным ресурсом, нежели прямым включением возможностей СПЧ.
«Польза [от членства в СПЧ] достигалась не за счет того, что кто-то в чем-то переубедил господина президента. […] В основном кому-то, каким-то правозащитникам — каждому в своей сфере деятельности — удавалось как-то повлиять на чиновников, просто используя то обстоятельство, что ты время от времени встречаешься с президентом, [этим] кого-то можно было попугать.
Встречаясь с начальниками колоний, начальниками управлений ФСИН, с полицейскими начальниками высокопоставленными, я имел возможность время от времени сказать: “Вот я по этому поводу собираюсь в ноябре делать доклад президенту. Вы уверены, что он придерживается такой же точки зрения, как и вы, по этому вопросу?”
И это работало. Это очень сильно действовало на людей. […] И когда я приезжал в какую-нибудь колонию, я ни разу нигде не представлялся членом СПЧ. […] Но я понял, что все чиновники колонии […] предупреждены, что [я] человек из СПЧ. “Он там с Путиным из одного самовара чай пьет. Ляпнете чего-нибудь — он президенту расскажет”. […] То есть это вот примерно так работает. Вот весь эффект от СПЧ — он достигается именно таким вот образом», — из интервью с правозащитником, бывшим членом СПЧ.
Важность неформальных связей, которые выстраивались между членами СПЧ и за счет которых правозащитникам и активистам удавалось за пределами Совета создавать совместные инициативы, — это один из главных результатов его работы. «В Совете мы встречали огромное число достойнейших людей. И с ними мы потом на низовом уровне что-то делали: книги писали, конференции устраивали, другие проекты запускали», — говорит одна из наших собеседниц.
Вместе с тем сама динамика работы СПЧ не была постоянной. До 2004 года, когда существовала президентская Комиссия по правам человека, предшественница СПЧ, работа общественников при главе государства была несистемной и непостоянной. Скорее, для галочки. «Я не знаю, зачем им понадобились тогда независимые люди, — говорит одна из наших собеседниц, проработавшая в нескольких составах СПЧ. — Но вот появился такой орган, и мы старались этим воспользоваться, хоть и пользы от этого реальной ноль было».
После 2004 года ситуация изменилась. Хотя глобальные правозащитные вопросы решать по-прежнему не удавалось, президент, по словам бывших членов СПЧ, систематизировал работу Совета, сделав ее постоянной. Он довольно внимательно слушал доклады правозащитников, в некоторых случаях давая распоряжения своим подчиненным заняться отдельными вопросами. «Бывало и такое, что у нас запланирована встреча на два часа, а президент общался с нами шесть. Там уже служба протокола беспокоилась, мол, вторая встреча срывается, но мы продолжали разговаривать».
В 2008–2012 годах, когда у руля страны стоял другой президент, работа оставалась прежней по форме, но изменилась по содержанию: «Больше разговоров, все, конечно, веселее и непринужденнее [стало], но бесполезней по сути». После 2012 года, когда на фоне произошедших в стране протестов изменился общественно-политический контекст, СПЧ окончательно стал сугубо «разговорной площадкой с низким КПД». На это повлияли политические процессы и общий тренд, признавший враждебным все, что несло в себе флер «западности», и выход в знак протеста из СПЧ значимых для отечественной правозащиты фигур.
Самые громкие отставки «по собственному желанию»
Первый исход правозащитников из СПЧ случился на фоне «болотных протестов», связанных с фальсификациями на выборах в Госдуму. Тогда Совет покинули Светлана Ганнушкина, Дмитрий Орешкин, Ида Куклина и другие известные имена. Вот как тот период описывает проект «Последние 30»:
«В 2008 году, через шесть лет после создания, у Совета наступил новый этап истории. “Свобода лучше, чем несвобода”, — произнес кандидат в президенты Дмитрий Медведев. В новый состав Совета были приглашены не только гражданские активисты и правозащитники, но и ученые и эксперты в различных сферах общественно-политического знания. Теперь Совет все чаще начинал играть функцию одного из моторов так называемой медведевской модернизации. Но в сентябре 2011 года Медведев заявил, что не будет баллотироваться в президенты. Меньше чем через три месяца в России началась серия протестных митингов, апогеем которых стал разгон шествия на Болотной площади 6 мая 2012 года. У российского гражданского общества и Совета по правам человека начинался новый этап.
Одним из подзабытых сегодня событий в те месяцы зимы-весны 2011–2012 годов стал массовый уход из Совета его членов, посчитавших, что в изменившейся политической ситуации работать в таком органе больше невозможно или не нужно. В те месяцы это был едва ли не единственный протестный поступок среди людей, которые так или иначе были приближены к российской власти».
Вслед за этим осенью 2012 года Совет покинула Людмила Алексеева — ветеран советского и российского правозащитного движения. Она ушла из-за несогласия с процедурой формирования нового состава СПЧ. «Мне надоели все эти склоки, интриги и грязь», — заявила правозащитница.
В 2019 году СПЧ покинула судья КС в отставке Тамара Морщакова. «Мое решение связано прежде всего с изменениями в персональном составе Совета [ранее с поста председателя СПЧ ушел Михаил Федотов]. Я бы не назвала это действиями в знак протеста, но Совет, в котором я работаю, не сохраняет свою правозащитную суть», — комментировала свое решение Морщакова в интервью РБК.
Примерно до 2020–2021 годов продолжался процесс формирования «правильного» СПЧ, в котором больше нет места масштабным несогласиям. Оглядываясь назад, можно предположить, что едва ли у СПЧ был шанс стать полноценным актором в российской политике и влиять на качественные изменения в сфере правозащиты. Те бывшие члены СПЧ, с которыми мы поговорили, склонны считать, что государство никогда не проявляло намерения выстраивать диалог. Некоторые наши собеседники считают, что СПЧ был необходим как декорация сопричастности и попытка за счет общих встреч считывать настроения в либеральной прослойке общества.
«Должна сказать, что иллюзий у меня никогда не было. Но была надежда, что членство в СПЧ тебя от чего-то может спасти и чем-то помочь. Это всё были иллюзии. Сначала мы работали, нас разбавляли люди из системы [лояльные власти]. Потом их стало становиться все больше и больше. И так до тех пор, пока негосударственных правозащитников вообще не стало. Мы перестали быть актуальными и нужными. Но если раньше у нас был хотя бы способ высказаться, поговорить, то сейчас Совет — это декорация. Имитация. Там только нужные люди. Те, чей голос хочется слышать», — из интервью с правозащитником.
С учетом того, как изменения динамики Совета совпали с прекращением апелляции к международному праву и учащению разговоров о важности коллективных ценностей, можно констатировать, что наши собеседники правы. Другие аналогичные площадки — различные экспертные советы, комиссии и окологосударственные платформы — проходили примерно тот же путь, что и СПЧ, только у них не было столь масштабного публичного ресурса.
Нельзя сказать, что работа активистов и правозащитников внутри СПЧ не принесла вообще никакой пользы. Да, СПЧ не повлиял на глобальные реформы, а все происходящее часто напоминало строго формализованное действо с понятными правилами под протокол. Но «звание» члена СПЧ давало правозащитникам поле для работы и ресурсы, что в частных случаях позволяло помочь отдельным людям. «Там, где ко мне обращались люди, я делала, что могла, — говорит одна из бывших членов СПЧ. — Скорее, статус мне открывал дороги, потому что полномочий у меня не было никаких. Но иногда десять маленьких дел могут стоить сильно больше, чем какие-то масштабные инициативы. Я ни о чем не жалею».