Спасти по-соседски

Эта удивительная история произошла в городе Шахты. Пять лет назад соседи вытащили из хосписа своего друга. Вернули домой и помогают ему жить

История в фотографиях

Родом из детства

На обратном пути, когда я уже ехала в электричке, Алексей Николаевич позвонил. Извинился, что «надоедает», и попросил разрешения иногда присылать эсэмэсками свою поэзию. Так у меня появились короткие «стихи дня». И сегодня, когда я села за этот текст, пришел новый. Заканчивается он так:

«Смотрю, улыбнусь, уйду…
Мир вашему, люди, дому!
Пусть я своего не найду,
Я радуюсь счастью чужому».

Эти стихи Алексей Курлов написал в 1974 году. Ему было тогда 17 лет: Алексей ходил с волосами ниже плеч и жил в общежитии хлопчатобумажного комбината с соседями-вьетнамцами. Те подарили Курлову полиптих — расписные дощечки, рассказывающие о жизни вьетнамской деревни. Когда умер отец и Алексей Курлов вернулся в родной дом, перевез сюда подарки вьетнамцев, статуэтки Будды, дедовы иконы, книги и картины, многие из которых — его портреты.

У Алексея Николаевича необычная внешность, знакомые художники любили его рисовать. И везде он похож то на эллина, то на Иисуса — не из этого времени человек. «Не настоящее» время чувствуется и в его родовом доме — старинной армянской постройке, где вместо обоев ручные росписи стен и потолков.

Прадед Курлова был шахтовладельцем — советская власть отняла у него все и поделила, обойдя бывшего богача. Дед Алексея Николаевича Советам этого не простил — как выпивал, высказывался и лез на рожон. Однажды совсем неудачно полез: обидел милиционера и ушел в 1938-м на год в тюрьму. Но весь срок отсидеть не смог — устроил на зоне голодовку, а когда понял, что это бессмысленно, съел сразу две пригоршни каши — и умер.

— Этому деду я обязан любовью к книгам, — рассказывает Курлов. — Он оставил нам библиотеку. И в юности я в пять утра вставал, бежал к магазину, чтобы занять очередь за книгами. А сегодня их выносят на свалки. Вон, стоят — не смог пройти мимо, — Курлов приподнимает левую, не работающую после инсульта руку, указывает на шкаф.

Там и советская литература, и книги о йоге, и философия с поэзией — можно достать любую, и Алексей Николаевич если не процитирует из нее фрагмент, то точно перескажет содержание. После тяжелого инсульта и гематомы в мозге размером с куриное яйцо такая память — явление уникальное. Наверное, сказалась хорошая генетика и то, что всю свою сознательную жизнь Алексей укреплял тело и дух: в молодости закалялся по методу Порфирия Иванова, потом увлекся йогой, голодал, постился, на годы отказывался от курения и алкоголя и всегда очень много двигался.

— Каждый человек несет печать своих предков. Я родился от насилия. Мать моя была красивой женщиной, приехала в Шахты на заработки. Отец позвал ее послушать певца Лещенко. Как только она пришла, спустил овчарку во дворе… Так я и был зачат. С животом мама вернуться домой не могла, осталась с отцом. А жили они плохо. И ни-ни-когда я н-не видел м-между родителями любви, — начал вдруг заикаться Алексей Николаевич.

Заикание у Курлова родом из раннего детства. Отец жестоко издевался над матерью, и однажды, когда он ее чуть не поджег, женщина с сыном сбежала в общежитие. Там жизнь была куда спокойнее, но Алеша вдруг понял, что не может ровно говорить: слова застревали в нем. Мальчик застеснялся и замолчал. На уроках отвечал письменно, а «буксовал» только дома, в коротких разговорах с мамой.

Все изменилось в девятом классе. Летом Леша Курлов прочитал книгу о лечении заикания и понял, что обычные слова можно произносить как поэтические строки — на выдохе и с особой мелодической интонацией: «Мне молока и булочку, пожалуйста! Спасибо вам большое! Я пойду…»

А поскольку стихи Курлов писал столько, сколько себя помнил, то переход дался легко.

— А волосы? — спрашиваю. — Вы на всех фото и портретах с длинными волосами. Для советской школы это удивительно.

— Я с раннего детства не переносил ножниц. В парикмахерскую мама затаскивала меня обманом. И там я пытался вырваться: одна женщина меня держала, вторая стригла. Когда подрос, удержать было уже невозможно. В школе ругались, конечно. И однажды вызвали к директору: или стригись, или на уроки не приходи. Я перестал ходить. Через неделю директор сама ко мне пришла. Она была хорошей женщиной, понимающей. Я ей объяснил, что волосы — это моя свобода. Не надо на них посягать. И она в виде исключения разрешила. Постригли меня только в армии — и то вон как, — Алексей Николаевич смеется и кивает на фото на стене. Там он в форме советского солдата. И с шапкой волос.

На судьбу не обижаются

После школы Курлов поступил в кулинарное училище — год крошил лук, а потом ушел поваром в армию. И после еще десять лет варил щи-борщи в советском общепите. Но при этом маялся. Пока он таскал кастрюли и жарил котлеты, поэтическая энергия уходила куда-то не туда — не было в жизни удовольствия. Курлов бросил поварешку и отправился в геодезическую экспедицию. Вначале рядовым членом команды — «таскал рейку», а потом так увлекся, что проработал в геодезии до пенсии.

— Лучше этого дела и придумать было нельзя: мы объездили весь юг России и Украины, я видел горы, море, степи. И стихи из меня лились, я даже вошел в наше литературное объединение — меня слушали, отмечали…

— В это время вы же, несмотря на экспедиции и творчество, два раза успели жениться?

— Первый брак у меня был после армии и недолгий: год всего прожили. Распался не по моей вине: жена ушла к другому и уехала на Украину. С моим сыном.

— Как вы это пережили?

— Как все, наверное: и обида была, и бессонные ночи. И взорвалась моя самость: как это так?! меня бросили?! В таких случаях больше всего страдает гордыня. А она не от Бога. Я над этим работал… Куда тяжелее было, когда умер сын. Ушел, как и его мать, в 39 лет. Полез разбирать старую дачу: хотел вытащить металлический рельс, сдать и купить себе новый телефон. Рельс упал и его привалил. Это было в 2017 году. Я к тому времени года три не пил и не курил — очищался, голодал несколько раз в неделю. А тогда достал сигареты, стакан водки — захотел сорваться, как раньше бывало…

— У вас были проблемы с алкоголем?

— Я, как многие творческие люди, выпивал. А поэты как пьют? По нескольку дней, запоями. Потом приходил в себя и годами не пил. Сейчас уже лет десять трезвости.

— Когда пили, становились агрессивным, как ваш отец?

— Ну нет! Я добрый: выпил, взял деньги и пошел по улицам. Читал стихи тем, кто меня слушал, — часто это были бродяги. Сядем с ними — я угощаю и декламирую. Есенина, Лермонтова, Пушкина, свои… Никакой беды от меня никому не было. И пил я не так чтобы очень часто. Но это все равно нехорошо. И жену мою можно понять. С творческим человеком жить сложно. Все мы немножечко того… Хотя старики в самом начале, когда мы только встречались, говорили: «Она из Ростова, городская, ты из провинции — не будете вы всю жизнь вместе». А я им: «Ну нет, у нас любовь!» Но старики на то и старики — многое видели.

Вторую жену Алексей встретил в экспедиции, она была членом геодезической команды и на десять лет младше поэта. Вначале было все хорошо, но ее тянуло в город. Когда дочка уже была подростком, супруги мирно разошлись. И, по словам соседей, Алексей Николаевич всегда помогал дочери и даже ездил к ней на свадьбу с приличным по шахтинским меркам «конвертом».

Поэтому, когда случилась беда и Курлова после инсульта родственники отправили в хоспис, никто из соседей этого поступка не понял.

Сам же Алексей Николаевич рассуждает об этой ситуации сухо: где-то, видимо, недодал, недоработал, а может, обидел, сам не зная того? И снова вспоминает длинную череду своих предков — ни у кого не было простой и легкой судьбы. Значит, то, что случилось с ним, — продолжение родовой истории. И вспоминает другого деда, священника: 35 лет он прослужил в церкви, а потом 15 лет отсидел в сталинских лагерях. Маленький Леша слушал его истории как сказки: о непротивлении злу насилием, о принятии и вселенской любви. И вынес главное: обижаться на судьбу нельзя.

Вот он и не обижается.

«После такой операции вы стихи шпарите?»

Вечером 7 февраля 2019 года у поэта Курлова родились свежие стихи: в них он размышлял о пути человека при жизни и после смерти. С этими же мыслями лег спать, а утром случился инсульт. Алексей Николаевич резко ослаб, но понял, что с ним, — дополз до телефона. Набрал самый близкий в списке номер — соседки Наташи. Через несколько минут во двор сбежались соседи. Пока ждали скорую, Курлов шепнул, где у него лежат деньги и документы. А дальше — темнота.

…В этой темноте он куда-то брел. Шел сильный-сильный дождь, ветер ломал ветки, а под ногами расползалась грязь. Алексей Николаевич различил в этой тьме голоса, потом увидел вдали свет — и пошел к нему. Попал в белый коридор. Справа и слева, как в очереди к врачу, сидели почему-то нагие люди. Курлов пытался поскорее их пройти, зрелище было неприятным, но, сколько бы он ни шел, люди не заканчивались. И вдруг поэт увидел дверь. У двери сидел старик с длинными белыми волосами и что-то писал. Алексей понял: старик тут главный. И попросил: отпусти меня отсюда, пожалуйста. Раз повторил, два, пять. Наконец старик встал и открыл дверь.

Из проема вырвался мрак, повеяло холодом, снова застучал дождь и застонали ломающиеся ветки.

— Ты действительно хочешь туда? — спросил главный.

— Хочу. Я еще не все там сделал…

— Ну иди.

И Курлов шагнул в грязь и холод. Потом снова услышал людские голоса — они становились все четче и четче. Алексей Николаевич открыл глаза. И понял, что он в больнице.

Над ним склонился врач. И спросил, кто он и где находится. Курлов ответил стихами Есенина:

— Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать…

Почел без ошибок до конца. Потом рассуждал о пятистопном ямбе, сравнивал Лермонтова с Есениным.

— Вас надо в Книгу рекордов Гиннесса, — удивлялся нейрохирург. — После такой операции — у вас была трепанация черепа — выживают всего 20%. А если выживают, то потом лет пять заново учатся говорить. А вы стихи шпарите. Сам бы не увидел — не поверил бы.

Ты мне — я тебе

Стихи-то память Курлова держала, а вот со всем остальным в первое время было не так гладко. Поэтому, чтобы восстановить события того времени, мне пришлось «сравнивать показания» самого Алексея Николаевича с воспоминаниями его соседки Натальи Калмыковой.

Фактически у них один двор на двоих — дома Натальи и Алексея Николаевича объединяет большой сад. И когда случилась беда, Наталья взяла на себя обслуживание двора соседа — раздала близким ключи, чтобы, когда ее не будет, любой мог прибежать по первому зову на помощь. Как когда-то дядя Леша прибегал на помощь к ее маме.

Когда Наташе исполнилось семь лет, мама упала, сломала шейку бедра и больше не вставала на ноги. Поскольку папа умер, когда Наташа была совсем маленькой, и ни братьев, ни сестер у нее не было, с первого класса у девочки началась взрослая жизнь: затопить печку, принести воды, сварить обед. Чтобы малышка не обварилась кипятком, соседи спустили на пол, на кирпичи, плитку. Мама сидя или лежа рассказывала, что делать, а Наташа делала. Так они прожили лет пять. А потом у них во дворе появился Алексей Николаевич.

— Его не надо было просить о помощи. Приходил сам: пересаживал маму в коляску, выносил ее в сад, косил нам траву, — перечисляет Наталья. — Мама же лежала 24 года. И большую часть этих лет Алексей Николаевич был с нами, стал членом семьи. Поэтому, когда с ним случилась беда, у меня даже мысли не было, что мы можем его бросить…

Все время, пока сосед был в больнице, Наташа навещала его, а когда узнала, что дочь подписала документы на отправку в хоспис, собралась и поехала Алексея Николаевича провожать. Ехали по ухабам на «буханке» — Наташа надела на соседа свою теплую шапку и мягко придерживала еще не зажившую толком голову. Чтобы не растрясло.

Уже на подъезде стало понятно, что дела у соседа в этом учреждении будут обстоять не очень: окна закрыты и общее впечатление от здания создавалось тяжелое — белые стены, старые, обитые советским дерматином двери и что-то жуткое, тягостное в воздухе.

Алексей Николаевич, еще не пришедший в себя, спрашивал:

— Куда вы привезли меня и зачем?

Наташа успокаивала, как могла, врала, что это еще одна больница. Но сама хаотично соображала: что это, блин, происходит и почему они здесь?

Ее внутреннюю сумятицу оборвал вопрос:

— Вы ему кто?

— Соседка.

— Когда он умрет, вам сообщать или сами похороним?

Наташа поперхнулась, а потом выпалила:

— Слушайте, он еще в палату не заехал, а вы уже меня о смерти спрашиваете!

— Это нормальный вопрос. У нас долго не живут. Так что? Сообщать?

Алексей Николаевич провел в том хосписе чуть больше двух недель. Вначале Наташа ездила к нему каждый день: настаивала, чтобы соседу вовремя меняли памперсы, кормила, утешала. А потом решила, что дядю Лешу надо забрать. Но как, если по документам она ему никто?

Наташа пошла к заведующей. Говорит, повезло. Женщина попалась человечная — выслушала ее историю, расчувствовалась и сказала: забирайте. Документы оформят, проблема только в транспортировке. В хосписе машины для вывоза живых и больных людей нет.

Соседка Курлова на три дня пропала: решала вопрос с транспортом. К тому времени Алексей Николаевич уже понял, где он и зачем. Он постоянно плакал и просился домой. Ему редко меняли памперс — и он плохо пах. От этого было стыдно.

— Помню, в палату пришли мужики, бывшие зэки, как я понял, — говорит Курлов. — Они работали где-то, снимали койки в хосписе. И стали на меня ругаться, что воняю. Выкатили в коридор, обещали в дурку сдать. А я им начал читать стихи… Долго читал. Как закончил, смотрю: молчат. Им неудобно стало. Потом главный их говорит: «Ладно, дед, спи. Не поедешь в дурку». А потом Наташа моя приехала, спасительница.

Операция по спасению состоялась 7 марта 2019 года. Наташа подключила бывшего мужа, он обратился к командиру военизированной горноспасательной службы, описал ситуацию, и командир выделил реанимобиль и солдат, которые помогли погрузить больного. Делали все быстро-быстро — Наташа переживала, чтобы в хосписе не сдали назад, не передумали. Но день был предпраздничный, всем было не до того — уехали быстро. И даже в приподнятом настроении.

Все, кроме самого поэта. Он не верил, что едет в хорошие условия. Домой.

Всем миром

Первые месяцы пребывал в тревожно-агрессивном настроении. Были и вспышки злости, и неприятные слова. Наташа это не пропускала через себя: носила соседу бульоны и кашки, помогала по дому, звала мужа, когда надо было искупать Алексея Николаевича. Встроила в график помощи соседку и сына.

Через три месяца добро победило зло: дядя Леша успокоился, потихоньку начал подниматься на ноги и вернулся к хозяйству. Вел дом, огород и даже стал сам ходить в магазин и к другу на соседнюю улицу. Как вдруг в марте 2023 года в гололед Алексей Николаевич оступился и упал. Ехать в больницу категорически отказался. Пришлось вызвать врача на дом, он диагностировал перелом шейки бедра. Наташа, которая прошла этот опыт с мамой, да и сам Алексей Николаевич понимали, что будет дальше. Надо было искать деньги.

Пенсия у Курлова 14 тысяч, Наташа тоже не олигарх — работает косметологом. Тогда соседи обратились к известной на весь город помощнице людям и животным Гаянэ Григорян. Она открыла сбор, и за очень короткое время шахтинцы купили Алексею Николаевичу инвалидную коляску, установили пандус, помогли лекарствами и средствами ухода. А еще договорились, чтобы Гаянэ привезла Курлову ласковую умную кошку.

Но выплыл один нюанс. Оказывается, до кошки у Курлова жили мышки. Они ему нисколько не мешали, он даже их подкармливал. И был не против, что семейство растет. А тут день за днем оно стало уменьшаться. Алексей Николаевич переживал каждую новую кошкину добычу как трагедию.

Ситуацию в очередной раз разрулила Наташа: убедила, что законы добродетели на животный мир не распространяются. И в какой-то момент эти самые добрые мышки превратились бы в полчище и сожрали бы бедного Алексея Николаевича или заразили бы его какой-нибудь болезнью. Его и соседей заодно. Так что кошка — как бы это кровожадно ни выглядело — всех спасла.

— Вот такой он у нас! — глаза Наташи выражают то ли сочувствие, то ли восхищение. — Необычный человек… Постирала я ему шторы, пришла вешать. Вижу паутину. Хотела убрать: «Наташа, оставь! Знаешь, сколько сил нужно, чтобы свить себе такой домик? Мне они не мешают…»

«Выхожу на улицу и плачу»

Однако помощь соседу не единственная Наташина дополнительная забота. Во дворе стоят тюки с одеждой: соседи собирают вещи для нуждающихся. Пока лето и тепло, все это надо рассортировать и до холодов отвезти в дальние шахтерские поселки и хутора, где люди часто живут за чертой бедности.

Наташа говорит, что взялась за это, потому что подтолкнула жизнь: вот приходят к ней как к косметологу люди. Пока идут процедуры, завязывается разговор. Вначале нейтральный, а потом — Наташа не может объяснить этот феномен — сам собой он сворачивает к теме помощи. В конце процедуры клиент уже, как правило, тоже хочет кому-то помочь — превращается в доброго соседа.

— Ну хорошо. Вы все собрали — а кто это возит? Тоже вы? — спрашиваю, глядя на тюки.

— Почему? У меня же родственники, знакомые, друзья и соседи! — смеется Наташа. — Знаете, сколько нас! И даже Алексей Николаевич помогает: мы у него дома храним часть вещей, которые люди не могут быстро забрать.

— А я думала, это у него синдром Плюшкина, как у многих пожилых людей…

— Что вы! Он хранит только книжки. А так ничего не просит, ничего не копит. Недавно говорю: принесу вам сегодня кашу с тыквой. И у него как у ребенка восторг от этой тыквы… Каждый день удивляюсь, сколько же у него силы духа. И как он умеет радоваться мелочам! Иногда после того, как поговорю с ним, выхожу на улицу и плачу.

Здесь и сейчас

Перед тем как уйти, я снова возвращаюсь к поэту и задаю вопросы, которые раньше стеснялась задать. К примеру, спрашиваю, простил ли Алексей Николаевич отца. Он отвечает, что прощать надо, когда обижаешься, а он свою судьбу воспринимает как путь. Путь не выбирают — его дают. И его надо пройти. И «отпустили его с того света» после инсульта только потому, что свои земные задачи он еще не выполнил.

— Что не доделали?

— Я должен был найти внутренний покой: научиться ничего не ждать, не жить мыслями о завтрашнем дне, не обижаться. Самый мой счастливый период — здесь и сейчас. Могу проснуться в два часа ночи, смотреть в окно и радоваться тому, что у меня внутри, — покою. И стараюсь уйти от греха осуждения. Он же рядом, несется отовсюду. Телевизор включите, к людям прислушайтесь: вот такие-то плохие мы, вот такие-то плохие американцы, вот такие-то нехорошие соседи… Если это из души убрать, то жить будет легко. И не надо думать о себе лишнего. Омар Хайям писал:

«В этом мире ты мудрым слывешь? Ну и что?
Всем пример и совет подаешь? Ну и что?
До ста лет ты намерен прожить? Допускаю,
Может быть, до двухсот проживешь. Ну и что?..»

* * *

Когда я дописала этот текст, Алексей Николаевич прислал еще одно сообщение. Поздравил с Международным днем йоги. Поэт думает, что с йогой он имеет все шансы еще раз встать на ноги. И если это произойдет, Курлов пойдет по своим любимым соседям — будет их благодарить и читать стихи. Как раньше.

• Теги:
• психология
• россия
• социальная помощь