Это был необычный теракт. И власти, и социологи сходятся в том, что для системного терроризма на Кавказе сейчас нет ни баз подготовки, ни схронов, ни достаточной идеологической основы.
С точки зрения шариата атака на храмы недопустима, и даже в пору расцвета террора в Дагестане, когда гибель полицейских была обыденностью, священников не убивали. Прошлогодний штурм аэропорта Махачкалы в поисках евреев был явлением иного плана — хаотичным выплеском эмоций на волне антиизраильской истерии, а не расчетливым нападением вооруженных преступников.
Необычен и стиль теракта — синхронные, тщательно спланированные и скоординированные действия в двух городах, где террористы перемещались между несколькими объектами. В России ничего подобного не было со времен чеченских войн. По мнению социолога Ирины Стародубровской, ближайший аналог этой атаки — организованные ИГИЛ теракты в Париже 13 ноября 2015 года, когда смертники почти одновременно атаковали концертный зал «Батаклан», стадион «Стад де Франс» и несколько ресторанов. Все это оставляет больше вопросов, чем ответов.
Социолог, эксперт по радикализму на Кавказе Ахмет Ярлыкапов считает, что стиль нападения напоминает ИГИЛ. На это указывают в первую очередь оставленные террористами на воротах религиозных зданий номера аятов Корана — 2:120 и 8:39: «Иудеи и христиане не будут довольны тобой, пока ты не станешь придерживаться их религии» и «Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение и пока религия не будет полностью посвящена Аллаху». Кроме того, по словам Ярлыкапова, проведенное им в Дагестане исследование показало, что 80% завербованных ИГИЛ были детьми полицейских, чиновников и успешных людей. Однако чиновники сразу нашли других виновников. Не успела стихнуть стрельба, как депутат Госдумы от Дагестана Абдулхаким Гаджиев связал теракт со спецслужбами Украины и стран НАТО.
День после теракта. Дербент
Возле центральной площади Дербента припаркован туристический автобус. На задней дверце — надпись Memento mori с изображением рук живого человека и скелета, касающихся друг друга, как на фреске «Сотворение Адама».
— Что в Дагестане? Война, брат. Война. Чистки будут по мечетям, — вздыхает мужчина средних лет.
На следующий день после теракта о грядущих репрессиях говорят все — от прохожих до авторов религиозных пабликов, призывающих читателей срочно отписываться и чистить телефоны от подозрительных материалов:
— Не пишите комменты в телеге! Даже реакции не ставьте! Будут рейды, будет шмон!
И в церкви, и в синагоге Дербента прихожане и сочувствующие устраняют последствия пожаров. В синагоге полностью выгорел молельный зал. От резных виноградных гроздей и роскошной деревянной отделки остались угли, от украшавших потолок рельефных шестиконечных звезд — обгоревшие каркасы. Люди в пыльных одеждах заливают из ведер дымящиеся головни, скоблят пол. Из-за влажности, духоты и вьющегося пепла трудно дышать. В картонных коробках во дворе сложены погибшие книги — синагога славилась ценной коллекцией.
Были слухи, что Тору спас серебряный чехол, но они оказываются ложными: книги уцелели только в прихожей — там, где убили двух охранников синагоги. На эту должность традиционно нанимают мусульман, чтобы они работали в Шаббат и во время молений. На полке над большой менорой виднеются уцелевшие издания: Книга жизни, Книга времен и событий.
Несмотря на уничтоженный интерьер молельного зала, другие помещения синагоги пострадали мало. Скорее всего, восстановление много времени не займет, благо сенатор и состоятельный уроженец Дербента Сулейман Керимов обещал оплатить ремонт городских храмов.
— Террористы пришли минут за тридцать-сорок до молитвы, иначе бы жертв было гораздо больше. И в детском саду [на втором этаже здания] в воскресенье никого нет, — объясняет прихожанин синагоги, бородатый еврей в белой рубахе и кипе. Он пьет с друзьями чай за столиком в 50 метрах от обгоревшего здания.
Его приятель наклоняет чайник над стаканчиком-армуды, вспоминает задумчиво:
— Вчера так же сидели, и вдруг пули над головой как засвистят!
Друзья кивают и делают по глотку, словно это вековое занятие не было вчера смертельно опасным. В случившемся они винят внешние силы, пытающиеся поссорить религии.
— Этот удар нацелен на великий русский и великий еврейский народ, — восклицает бородатый. — Еврейские мозги да к русской мощи — никто не устоит!
Они с товарищем сочувственно обсуждают раненого полицейского, охранявшего синагогу: вскоре он умрет в больнице. После нападения на аэропорт перед храмами выставили дежурных, но не оборудовали укрепленные блокпосты, так что они были легкими мишенями. Уезжать не собирается никто. Впрочем, большая часть еврейской молодежи покинула Дербент за много лет до теракта в поисках лучшей жизни.
В церкви Покрова Пресвятой Богородицы уборки поменьше: обгорели только фрагменты пола. По словам прихожан, здесь людей тоже спасло везение. Вечерняя служба закончилась раньше, чем обычно, и в храме были только две девушки. Заслышав стрельбу, они спрятались под стол, а когда преступники подожгли храм и ушли, быстро позвали на помощь и затушили огонь.
Теперь женщины в платках протирают пол, а два мальчика помогают носить подсвечники. На футболке одного — надпись «Не в силе Бог, а в правде» и подпись: Александр Невский. На футболке другого — серп, молот и буквы «СССР».
Во дворе бок о бок толпятся православные и соседи-мусульмане. Мальчишки вкладывают пальцы в отверстия от пуль на заборе — тут убили полицейских, охранявших церковь. Любопытствующие рассматривают узкую кладовку без крыши, через которую скрылись нападавшие. Даже те, кто ходил в храм много лет, не знали, что отсюда не сложно перебраться в соседний двор, а оттуда — на улицу.
Двухэтажный дом отца Николая расположен в том же дворе, что и храм, ближе к улице. Раньше батюшка жил возле моря. После наводнения ему предложили квартиру в городе. Но времена были неспокойные, и он предпочел жить рядом с церковью. Двери запирал. «А то уркачи придут и отрежут нам головы», — говорил он зятю Сергею Абасову, несколько лет работавшему с ним дьяконом.
Дом священника пострадал куда больше церкви. Вдоль обгоревшей лестницы на верхний этаж висят обуглившиеся картины. Над креслами гостиной — старые ковры с изображениями Богоматери и Иисуса. Под ликом Христа — лужа крови. Здесь террорист выстрелил священнику в голову на глазах его жены, а потом перерезал раненому горло.
2016 год
Впервые я надолго приехал в Дербент восемь лет назад. Жил в синагоге (там, где теперь сложены сгоревшие книги, мальчики в кипах играли в шахматы), беседовал за чашкой чая с отцом Николаем под теми самыми вышитыми иконами.
Священник совсем не походил на свое скульптурное изображение, впоследствии появившееся на туристической улице Дербента как часть памятника дружбе трех религий. Это был улыбчивый, рано состарившийся человек с растрепанной гривой седеющих волос, залысинами и выпуклыми очками. Он выглядел довольным жизнью и только вскользь упомянул местных подростков, однажды заявившихся в церковь с оскорблениями. Исчерпав запас ругательств, они пошли на море, там один из них поскользнулся на покрытых водорослями камнях, упал и погиб. Напуганные родственники ребят пришли в храм просить прощения.
С большинством соседей-мусульман отношения у батюшки были хорошие, с ахундом, главой городской Джума-мечети, старейшей в России, он и вовсе дружил. Впрочем, традиционно в Дербенте многие придерживались ислама номинально. Это был скорее религиозный синкретизм, естественный для места с тремя религиями, которые вдобавок в течение 70 лет советской власти пытались искоренить.
В городской цитадели на деревья повязывали ленточки — точь-в-точь как в священных рощах сибирских народов, а на Крещение в церковь приходило больше мусульман, чем православных, и батюшка сетовал, что они набирают слишком много святой воды — прихожанам не остается. Загорелые ребятишки с криками гонялись друг за другом вдоль берега моря. Как объяснил мне тогда один пацан с игрушечным автоматом, они играли «в эфэсбэшников и хаббабитов».
Ваххабитов, или салафитов, как они сами предпочитали себя называть, в городе боялись не на шутку. После падения железного занавеса молодые дагестанцы уезжали учиться религии на Ближний Восток. Вернувшись, они настаивали, что именно фундаменталистский, опирающийся исключительно на первоисточники ислам единственно верный, а «традиционный», исповедовавшийся их отцами, сильно отклоняется от Корана и хадисов. Для таких людей было немыслимым пойти за святой водой в церковь или повязать ленточку на дерево.
Салафиты завоевывали популярность у молодежи — в первую очередь в центральных и западных районах республики. Большинство из них, как и прочие люди, предпочитали мирную жизнь, но радикально настроенные подчас прибегали к террору. Немалую роль в радикализации сыграла война в соседней Чечне. В Дагестане горели магазины, продающие алкоголь, погибали «официальные» шейхи, а полицейские боялись ходить с открытым лицом и часто носили маски.
10 июля 2016 года боевики, называвшие себя рекрутами ИГИЛ, застрелили лейтенанта полиции из села Сергокала Магомеда Нурбагандова и его двоюродного брата Абдурашида. Убийство сняли на камеру и выложили на экстремистский сайт. Впоследствии на теле одного из погибших боевиков обнаружили полную версию записи, где Магомед вместо того, чтобы призвать коллег уходить из полиции, говорит: «Работайте, братья!» Эта фраза стала ключевым слоганом для легитимации действий российских силовых структур — от спецопераций на Кавказе до действий в Украине.
И силовики «работали». Они закрывали мечети и убивали салафитов, фактически получив карт-бланш на любые действия. 17 марта того же 2016 года в Дербенте сгорела салафитская мечеть. По словам прихожан, несмотря на звонки, пожарные не приехали. А 23 августа в Шамильском районе Дагестана силовики убили двух пастухов, родных братьев Гасангусейновых 17 и 19 лет и попытались их выдать за боевиков. Обман раскрылся, но никто не был наказан. В честь этих братьев — в отличие от братьев Нурбагандовых — не называли улиц, но в республике они не менее известны.
С появлением в 2013 году ИГИЛ дагестанцы начали массово уезжать на Ближний Восток. Всего туда, по разным оценкам, отправилось от полутора до пяти тысяч человек.
«Более нет прежнего протеста бедных и униженных, — писал в 2016 году социолог Ахмет Ярлыкапов. — Среди присоединившихся к ИГИЛ в основном оказались успешные молодые люди, лично которых не касалась ни бедность, ни коррупция, ни проблема стеклянного потолка».
Большинство присягнувших Исламскому Государству были непрактикующими мусульманами, круто поменявшими образ жизни буквально за полгода-год. Причинами, побудившими их пожертвовать благополучной мирной жизнью и уехать в Сирию, Ярлыкапов называл общую обстановку в регионе, системный кризис и вопрос социальной справедливости. Не в последнюю очередь это касалось давления на салафитских общественных деятелей. Некоторые — к примеру, известный проповедник Исраил Ахмеднабиев, более известный как Абу Умар Саситлинский, — к тому моменту уже были вынуждены покинуть страну. В 2016 году уехал и предприниматель с ученой степенью по экономике, организатор митинга против ксенофобии и школьных олимпиад Абакар Абакаров. Свое решение он объяснял так: «Одних близких мне людей, известных общественных деятелей и журналистов убили силовики, других стали сажать по надуманным причинам».
Но многие еще оставались — к примеру, известный блогер Али Чаринский, лидер движения «За права мусульман», и журналист, ведущий религиозной колонки в газете «Черновик» Абдулмумин Гаджиев. Впоследствии он вспоминал, как в том же 2016 году к нему пришел Осман Омаров, сын главы родного для Гаджиева Сергокалинского района (тот самый, который участвовал в нынешнем теракте). По словам Абдулмумина, «это точно был не тот человек, которого мы видели с винтoвкой в руках, хладнокровно раccтреливaющего людей, словно в игре GTA». Омаров, считает журналист, «не был ни безработным, ни неграмотным и с жиру тоже не бесился». У Гаджиева лишь осталось впечатление «о некотором смятении в его голове».
После 2016 года
После подавления вооруженного подполья в республике и массового отъезда боевиков на Ближний Восток теракты стали единичными. Их стиль изменился. 18 февраля 2018 года присягнувший ИГИЛ дагестанец Халил Халилов убил из дробовика пять прихожанок православного храма в Кизляре. Это было первое в России XXI века нападение террористов на церковь. Три месяца спустя уже четверо боевиков напали на храм Архангела Михаила в Грозном, в котором служил отец Сергий Абасов, зять убитого отца Николая, к тому времени рукоположенный в священники. Вскоре его перевели в более «спокойное» место — Махачкалу. Тогда никто и подумать не мог, что через шесть лет, 23 июня 2024 года, ему предстоит четыре часа укрываться с прихожанами от террористов на колокольне Свято-Успенского собора.
Тем временем в Дагестане, как и по всей стране, государство все более ограничивало неподконтрольные ему гражданские инициативы. Яркие общественные движения, такие как сообщество по защите Махачкалы от произвола чиновников «Город наш», давили. К участникам публичных диспутов на социальные темы приходили силовики с угрозами, а после того, как в 2021 году была сорвана открытая дискуссия «Взгляд на Кавказ», организованная «Такими делами», о гражданской инициативе и вовсе пришлось забыть. Подобная участь постигла и движение наблюдателей за выборами. В 2022 году представитель движения «Голос» и бывший координатор Штаба Навального Эдуард Атаев был задержан якобы за хранение наркотиков и оружия и осужден на шесть с половиной лет колонии.
В 2019 году арестовали журналиста Абдулмумина Гаджиева. Четыре года спустя суд приговорил его к 17 годам колонии строгого режима за финансирование терроризма и участие в террористической организации. Коллеги Гаджиева считают дело сфабрикованным. Правозащитный центр «Мемориал» признал его политическим заключенным, которого преследуют за профессиональную деятельность и религиозные взгляды.
— Люди, которые реально влияли на молодежь и во многом чувствовали цивилизаторскую миссию, были вытеснены или посажены, а альтернативы, в общем-то, не возникло. Для молодежи нет авторитета. Ни родители, ни учителя, ни власти, ни официальные мусульманские лидеры — никто не авторитет. Этот вакуум рождает чудовищ, — подытоживает социолог Ирина Стародубровская.
Религиозность дагестанской молодежи растет, как и степень разочарования в светских общественных инструментах. Если в 2014 году в шариатском государстве желали жить 26% опрошенных горожан, к 2021 году их доля возросла до 32%. А доля предпочитающих светское государство со свободой вероисповедания при этом снизилась с 56 до 50%. Никабы, еще лет пять назад бывшие редкостью, стали привычными.
Салафиты укрепили позиции в обществе. Их теперь редко убивают «при задержании», однако давление не прекратилось. Новую салафитскую мечеть в Дербенте так и не открыли. Закрыта и постоянно подвергавшаяся рейдам силовиков махачкалинская мечеть на улице Котрова, ныне переименованной в улицу Кадырова.
Бывший сотрудник правоохранительных структур, пожелавший остаться неизвестным, недоумевает: «Неужели они думали, что прихожане закрытой мечети просто разойдутся по домам? Нет, они будут собираться небольшими кружками, контролировать которые куда сложнее. Туда уж сотрудника, как в мечеть, не пришлешь. А вот вербовщик попасть способен».
В итоге многие молодые верующие прислушиваются не к местным имамам, а к религиозным блогерам, в том числе тем, кто уехал из России и сильно радикализовался за границей.
Громче всех заявил о себе Абакар Абакаров, теперь живущий в Турции. На деньги перебравшегося в Украину бывшего депутата Государственной Думы РФ Ильи Пономарева он открыл оппозиционный телеграм-канал «Утро Дагестан».
Впрочем, популярность бывший организатор школьных олимпиад завоевал уже отделившись от Пономарева, на волне митингов против мобилизации. 29 октября 2023 года по призыву Абакарова и других телеграм-каналов толпа из нескольких сотен дагестанцев ворвалась в аэропорт Махачкалы в поисках израильтян, прибывших рейсом из Тель-Авива. После этого канал «Утро Дагестан» заблокировали в телеграме. Но влияния Абакаров не утратил. Весной 2024 года ему и его единомышленникам удалось сорвать фестиваль «Миссис Россия — BRICS» в Дагестане. После травли в соцсетях, потока угроз и оскорблений организаторы перенесли его из Дербента в Москву.
Именно к Абакарову и другим религиозным блогерам обратились десятки тысяч подписчиков, ждущих осмысления терактов в Махачкале и Дербенте. Но это нападение и их застало врасплох и привело к расколу в рядах религиозной оппозиции.
Реакция религиозной оппозиции
Камнем преткновения стали нападения на храмы и убийство священника.
Проповедник Абу Умар Саситлинский, преследуемый в России по террористическим статьям (Интерпол счел уголовное дело политически или религиозно мотивированным и исключил его из международного розыска), заявил, что атаки на мирную инфраструктуру не дозволены по шариату. Не следовало трогать и священника. Он ссылался на асар (сообщение) о распоряжении праведного халифа Абу Бакра: «Не убивайте детей, стариков или женщин. Вы найдете людей, посвятивших себя поклонению в храмах, — так оставьте их там, пусть молятся в мире».
Такая точка зрения соответствовала убеждениям большинства его слушателей. Проведенный в 2017 году опрос показал, что к представителям других религий нетерпимо относятся только 4% дагестанских мусульман. При этом насилие как таковое для многих приемлемо. Так, около половины опрошенных считали, что отец, убивший оправданного судом виновника аварии, в которой погиб его сын, поступил правильно.
«Произошедшее сегодня в Дагестане не одобрит ни один современный ученый ислама, — утверждал автор популярного исламского сайта Ar-rad.ru — Нападавшие не приобрели ничего, кроме ряда ограничительных мер со стороны властей против невинных мусульман. Ни один из наших авторитетных шейхов не одобрит такие акты! Мы осуждаем подобное! Кидаю вызов каждому, чтобы он показал хоть букву одобрения подобных карательных акций из фетв современных богословов саляфитского толка!»
Одна за другой появлялись теории заговора, обвинявшие в теракте спецслужбы или евреев. Сторонники террористов пытались представить нападение на храмы и священника неким досадным эксцессом, а главной целью — силовиков. Но и это не помогало. В комментариях зарубежных блогеров сквозило разочарование миролюбием дагестанских салафитов.
«Уровень поддержки военного сопротивления в Дагестане минимальный, а стало быть, и понимание необходимости освобождения очень низкое», — огорчался Али Чаринский, перебравшийся в Украину и работающий тренером по борьбе в Одессе.
«Практически никто не поддержал операцию в Дагестане, — писал блогер Матуев о русскоязычных мусульманах. — Некоторые полностью, от начала и до конца; другие сделали больше акцент на частных моментах, которые запрещены по шариату, но и этих моментов перечислили столько, что вывод тот же получается».
Он сетовал на кризис идеологии джихадистов и критику их поступков «не от лиц, как-то связанных с властью, <…> а от других религиозных противников режима».
Одним из немногих пытавшихся оправдать убийство отца Николая был Абакар Абакаров. По его мнению, «у попа под рясой были погоны». Так пытались легитимировать расстрел священников еще во время чеченских войн. Но даже Абакаров считал такой поступок «лишним». По его мнению, «шахиды» боролись с оккупацией, а наибольшая польза, которую Дагестан получит от теракта, — «остановится грязь, связанная с туризмом», который есть «безусловное зло до тех пор, пока мы не возьмем в руки власть».
«Этот туристический сезон можно считать закрытым», — удовлетворенно заключил Абакаров.
Туристы
Утро. В кофейне «У Гриши», расположенной в 80 метрах от сожженной синагоги, на завтрак собираются туристы. Они наперебой делятся впечатлениями:
— Мы в пять утра выехали на экскурсию. Думали, приедем, сразу спать ляжем. Выстрелы конкретные такие: ты-ды-ды-ды-ды-ды. Мы аж наклонялись. Непонятно, откуда выскочит террорист. Менеджер ресторана говорит: «Пойдемте внутрь, там хотя бы каменные стены». Потом домой пригласил, с женой познакомил, — рассказывает женщина средних лет, нарезая ножом сосиску.
— Ребята-полицейские нас в отель не пускали. Мы: «Можно с вами?» Стоим возле спецназовца и слышим по рации, как ребята гибнут, — вторит ей мужчина в футболке. — Он кричит им: «Ты где, перекрыл, не перекрыл?» — а ему не отвечают. Нет их больше в живых.
Дербентцы приглашали туристов в гости — переждать опасность.
— Мы были с семьей, у которой сын участвовал в перестрелке, — вспоминает женщина. — Сообщают: убили одного [полицейского], второго. Они ждали, когда это закончится.
— У молодежи такая ненависть к ним [террористам]! — восхищается мужчина. — Один говорил: «У меня нож есть» — [и рвался в бой]!
— А другой: «Мне 27 лет, и все это время я жду подвига. Я обязан вас домой привести!» — восклицает туристка, отправляя в рот жареный шампиньон.
В гостиницу они попали только глубокой ночью. Электричества не было, но администраторы принесли свечи. Спалось, по их словам, хорошо.
Никто из соседей моих собеседников по отелю после теракта не уехал. Страх был только у одной женщины. Она отправилась на маршрутке в аквапарк в Каспийске — там больше водных горок, чем в Дербенте, — и очень боялась водителей-лихачей.
Реакция властей
На следующий день после теракта руководитель Сергокалинского района Магомед Омаров, отец террориста Османа Омарова, был снят с должности, исключен из партии «Единая Россия» и задержан за «мелкое хулиганство». Он якобы вышел вечером из автомобиля на улице Пушкина и начал ругаться матом. Уволенный чиновник вину не признал, но был арестован на десять суток. Глава Дагестана Сергей Меликов заявил, что «отец отвечает за сына».
Шестеро братьев Османа Омарова тоже были арестованы на срок от 2 до 13 суток за «мелкое хулиганство», в трех случаях сопряженное с неповиновением законному требованию представителя власти. Вскоре появилось видео с их извинениями.
Президент России Владимир Путин, по словам пресс-секретаря Дмитрия Пескова, отказался выступить со специальным обращением по поводу теракта: «Нет, в настоящий момент — нет».
Член правления Национальной ассоциации юристов РФ Руслан Нагиев объявил Омаровых сторонниками такфиризма — запрещенного в России течения ислама, которое выступает против христиан и иудеев, а также мусульман, которые, по их мнению, вступили в сговор с «неверными». По его словам, к нему принадлежали и террористы, захватившие 16 июня заложников в ростовском СИЗО-1.
Однако уже на следующий день глава Дагестана Сергей Меликов назвал попытки говорить о радикализации «жалкими». Он сказал, что за преступлением стоит не радикальный ислам, а «спящая ячейка» «наших явных врагов». Сам теракт глава республики поставил в один ряд с протестами против мобилизации осенью 2022 года и штурмом аэропорта Махачкалы в 2023 году, которые, по его утверждению, инспирировали те же силы:
— Нас сегодня сложно достать «атакамсами», «хаймарсами», беспилотными системами. Да, нас пытаются сегодня достать и раскачать вот таким способом.
Меликов заявил: «Война приходит и в наш дом. Мы <…> сегодня непосредственно столкнулись с этой войной» — и обещал найти всех участников «спящих ячеек», «которые, безусловно, подготавливались из-за рубежа».
Впрочем, по словам источников издания «Верстка», российские власти уверены, что теракт организован ИГИЛ, но не заявляют об этом публично. А «найти украинский след — всегда милое дело».
Администрация главы республики обновила аватарку телеграм-канала. Теперь на ней силуэт солдата, слоган «Работайте, братья!» и надпись «Дагестан 23.06.24». В день после теракта этот канал опубликовал видео с фронта. Представитель командования бригады «Терек» обвинил в преступлении «противника за океаном», пытающегося «нарушить хрупкий мир», а солдат батальона «Каспий» заявил от имени всех бойцов, что они, находясь плечом к плечу друг с другом, не имеют национальностей и религий.
Днем позже, 25 июня, появилось видео, в котором волонтеры в ярких белых, синих и красных футболках с эмблемами «Молодой гвардии» и «Волонтеров-медиков» убираются в православных храмах и синагоге.
В тот же день глава Чечни Рамзан Кадыров на совещании с силовиками призвал убивать родственников чеченцев, заподозренных в радикализме:
— Я обращаюсь к чеченскому народу: знайте, чем занимаются ваши дети. Вы все знаете симптомы ваххабизма, увидели — сразу сообщайте участковому. Лучше мы его вовремя остановим, чем потом убьем тебя, твоего сына и твоего брата.
* * *
Это первая статья о теракте 23 июня 2024 года. Вторая будет посвящена Сергокалинскому району, из которого вышли террористы — и те, кто им противостоял.