Мост № 1. Поселок Каринторф, Кировская область
Наташа Лозинская
Медленно ползет скрипучий узкоколейный поезд, минуя станции, озеро с непугаными цаплями, речку и сосновый лес, пока не добирается до конечной станции Каринторф. Из вагонов выбираются жители, укачанные монотонным движением почти игрушечного поезда, дачники вытаскивают рассаду, грузчики фасуют сумки с продуктами, чтобы везти их в местный магазин.
Каринторф — это микрорайон Кирово-Чепецка в Кировской области. Сами жители микрорайона ласково называют его Ка́ринкой. Каринторф появился на торфяных разработках 90 лет назад. Примерно тогда же построили и узкоколейную железную дорогу для вывоза торфа и транспортировки рабочих. В сороковые годы в Каринторфе был трудовой лагерь для мобилизованных из Центральной Азии и военнопленных — сейчас от него почти ничего не осталось. Торфяные выработки больше не существуют, а вот в громоздких деревянных домах сталинской эпохи, построенных еще военнопленными, до сих пор живут люди, которые каждый день ездят на работу в Кирово-Чепецк, отделенный от микрорайона извилистой речкой Чепцой. Переправиться через нее можно на автомобиле по понтонному мосту или поездом, через мост железнодорожный. В половодье Чепца разливается, понтонный мост разводят, и добраться до города можно только по узкоколейке — единственному пути, соединяющему Каринторф с Большой землей.
«С апреля и до июня мы на острове находимся, — рассказывает учительница местной школы Татьяна Гайсина. — Каждый знает, что ему нужно это половодье пережить. Магазины почти полностью затариваются нескоропортящимися продуктами, в больницу завозят медикаменты, у кого есть скот — те закупаются комбикормами, у кого сады и огороды — те покупают все необходимое».
Депутат по Каринторфскому микрорайону Артем Демидов тоже каждый день ездит в маленьких узкоколейных вагончиках на работу в Чепецк. В городе у него свой бизнес — мебельное производство.
«Как у нас говорят, половодье всех сравнивает, без разницы, кто ты, коммерсант или не коммерсант. Все ездят на одном поезде», — объясняет он.
Артем переехал с семьей в Каринторф из Санкт-Петербурга. Говорит, что, когда переезжали, искали тихое, спокойное место. Здесь, в поселке, по улицам свободно бегают и гоняют на велосипедах стайки детей и подростков, основной транспорт у взрослых — старый советский мотоцикл, а каждое утро в местной пекарне разбирают горячую выпечку и хлеб. Сам Артем хочет воссоздать в Каринторфе детские кружки и развивающие секции, наподобие советских пионерлагерей.
В 2019 году Каринскую узкоколейку выкупил московский бизнесмен Евгений Стерлин и открыл в Каринторфе Музей железной дороги. В летнее время, на каникулах и по выходным дням на поезде, как на аттракционе, ездят туристы. Летом для них даже пускают специальные открытые вагончики. Узкоколейка до сих пор существует за счет туризма и дотаций на перевозки от администрации. Для местных проезд стоит 30 рублей, для туристов — 250. Всех «своих» проводник знает в лицо, поэтому к посторонним за билетами подходит сразу же.
«Тут не только на работу неудобно ездить, когда понтонного моста нет, — рассказывает местный житель Роман. — Предположим, у вас стиральная машинка сломалась. Ее привезти-увезти в ремонт уже не так просто. Надо заказывать грузовой вагон, а это тысяч пять стоит».
Грузовой вагон оплачивают и в тех случаях, если в половодье кто-то умер и нужно отвезти тело в морг. А морг находится в городе.
«Так что у нас стараются в половодье не умирать», — заключает Роман.
Болеть в Каринторфе тоже стараются поменьше, хотя в микрорайоне живет фельдшер вместе с мужем — водителем скорой помощи, и местные жители считают это счастливым стечением обстоятельств. Однако случается, что фельдшер дежурит в городе, и тогда микрорайон остается без медика.
«Мой старший сын — астматик, — рассказывает местная учительница музыки Виктория Якимова. — Бывает, вызовешь скорую [из города], и, пока она приедет, два-три часа вы сидите и думаете: успеет или не успеет доехать…»
В Каринторф ведет еще одна дорога — из города Слободского. Но она настолько убитая, что ездить по ней почти невозможно.
«Два года назад моему мужу нужно было вызвать скорую помощь, — вспоминает Татьяна Гайсина. — Так они из Слободского ехали больше полутора часов. Дорога очень плохая, вся в ухабах — из-за того, что за ней никто не следит. Скольким людям они могли бы помочь за эти три-четыре часа, которые потратили на одного больного в Каринторфе!»
Построить капитальный автомобильный мост через Чепцу жителям Каринторфа обещают уже около 30 лет. В этом году даже провели аукцион по поиску подрядчика, но дело снова застопорилось.
«Изначально контракт был с очень странными условиями, — поясняет Артем Демидов. — Там значилось, что, если подрядная организация зашла на этот контракт, они должны были бы начать строительство за свой счет, и только потом со стороны администрации поступила бы оплата. Естественно, на такие условия никто из подрядчиков не согласился».
Тем не менее жители Каринторфа по-прежнему надеются на новый мост. Это решит много проблем и не даст микрорайону постепенно исчезнуть. Сейчас в Каринторфе живет около полутора тысяч человек. Некоторые переезжают в город из-за того, что через реку нет постоянной переправы, а дорога от понтонного моста до микрорайона настолько плохая, что по ней даже перестал курсировать автобус.
Жители считают, что если мост когда-нибудь построят, то только потому, что по нему пройдет трасса из Кирова в Пермь — и это разгрузит другие дороги. «Это ведь такие затраты — ради Каринторфа мост не будут делать», — уверены жители микрорайона. Кроме того, у большинства из них строительство крупной трассы вызывает противоречивые чувства.
«Как говорила моя тетя Венера, — вспоминает Татьяна Гайсина, — “вот построят нам тут дорогу постоянную, и будет здесь пятачок, а не Каринторф”. Все будут через нас кататься».
Действительно, сложно представить, что через крошечный уютный Каринторф, где по песчаным улицам бегают дети, тарахтят советские «Уралы» и «Днепры», а среди тонких сосен крепко стоят готичные деревянные дома, проложат скоростную трассу. Хочется, чтобы просто построили мост через речку.
Мост № 2. Город Шенкурск, Архангельская область
Анна Шулятьева
Два раза в год, весной и осенью, в Архангельской области река Вага выходит из берегов — и город Шенкурск превращается в остров. Он находится в четырех километрах от федеральной трассы, поэтому попасть в него — целый квест.
Когда уровень воды поднимается, дорогу затапливает и к переправе напрямую не подъехать, людей высаживают в селе Спасское — на 10 километров выше по реке от Шенкурска. Примерный интервал одного рейса на пароме составляет полтора часа, причем при сильном ветре время может увеличиваться. Дорога через Спасское не годится для фур и тяжелых автомобилей из-за множества поворотов, зауженных дорог и песчаных спусков, поэтому в этот период в городе хоть шаром покати — полки магазинов пустеют. Закрыты холодильники с мясом, рыбой, курицей, нет яиц.
На три недели останавливается местное лесопильное производство. Пожарные, которые работают и на дорожно-транспортных происшествиях, не могут вовремя попасть на место аварии — успеть туда, где счет идет на минуты. Местные предприниматели несут огромные потери: из-за труднодоступности в районе сокращается население и поток туристов. У тех, кто занимается развитием туризма, весна и осень — мертвые сезоны. Никто из туристов не готов стоять на холоде по два-три часа, ожидая переправы.
В 2023 году активисты Татьяна Вебер и Ирина Малич создали движение «Шенкурску нужен мост». Они делали запросы во все инстанции — от «Росавтодора» до администрации президента. Но все ответы им приходили от областного минтранса: для ремонта нужно федеральное финансирование, в бюджете области таких денег нет. Тупик.
«Наша группа “Шенкурску нужен мост” привлекла людей из разных городов России и из-за рубежа, — рассказывает Ирина Малич. — В группе уже более двух тысяч человек, но физически мы двигаем дело небольшой группой. Местные жители поддерживают нас, но активности особой не проявляют. Люди не верят власти, боятся озвучивать проблемы. Не верят в то, что можно что-то изменить. А что мы можем потерять? Хуже уже некуда. Нам нечего терять, кроме наших оков, поэтому надо кричать об этой проблеме изо всех утюгов! Только так мы сможем сломать эту стену бюрократии и пустых отписок. Такое ощущение, что на малых городах хотят поставить жирный крест, и Шенкурск — яркий тому пример. Медицины нет, жилье не строится, дороги отсутствуют, водопровода нет, канализация отсутствует. Здесь о людях давно забыли…»
А вот что говорят о ситуации с мостом другие местные жители.
Эдуард Кобылин, активист и помощник депутата Архангельского областного собрания
Когда вода спадет, нам поставят наплавной мост из военных понтонов, он предназначен для кратковременной перевозки техники. Этот мост поставили пять лет назад. Сказали, что на год, но до сих пор этот понтон, бедный, работает. Мы радеем сейчас за что-то более надежное, в идеале — стационарный мост либо понтоны большей грузоподъемности. Работаем с сенаторами, депутатами, шлем запросы. Надеемся, нас услышат. В Архангельской области сначала надо отремонтировать 191 существующий мост, только после этого возможно возведение новых сооружений. Так что строительства нашего моста придется ждать еще долго. Дождемся ли?
Артем Спиридонов, гендиректор ООО «РЭП “Шенкурское”»
Мост на самом деле военный, он на такой поток не рассчитан. Этому мосту более 30 лет. Когда мост был платный, проблем было меньше: деньги были на ремонт всегда и люди не так часто ездили. У нас по камерам видно, что поток машин увеличился с прошлого года на 70%. У меня вообще есть предложение снова сделать мост платным. Тогда движение уже будет не такое [интенсивное]. Люди будут ездить целенаправленно. Раньше большегрузы на том берегу оставляли, а сейчас они ездят взад-вперед. [Требуется] очень много вложений, чтобы мост в рабочем состоянии поддерживать. Железо с годами новее не становится: износ большой — и нужна альтернатива.
Снежана Тутыгина, мама в декрете
В прошлом году, когда я была в положении, мне говорили, что по здоровью могут начаться преждевременные роды, так как у меня астма и давление. Я должна была рожать в Архангельске: были нужны специальные аппараты, если я начну во время родов задыхаться. Врач предлагал за месяц до родов снять квартиру за свой счет в Архангельске, но финансы мне не позволили это сделать.
Схватки начались неожиданно, вечером. Боль нарастала, и мы с мужем решили поехать в больницу. Паром уже не работал. Пожарные согласились перевезти меня на резиновой лодке среди льдин. Ехали на большой скорости, пожарная машина включила фары, чтобы хоть немного видеть дорогу. На том берегу нас встречала скорая помощь. Меня увезли в Вельск, в Архангельск. Там в 37 недель я родила дочку Эмилию.
Денис Куклин, исполнительный директор ООО «Шенкурский молочный завод»
Мне кажется, решение этой ситуации возможно, только если это выгодно будет Москве и губернатору. На строительство надо 3,5 миллиарда рублей, для федерального бюджета это немного.
Наше предприятие развивается, мы поставляем продукцию в Архангельск, Вельск. Проблемы с переправой молочки по время ледохода были всегда. Раньше экстремально перевозили продукцию, с риском для жизни, на санях с «мотособаками» по тонкому льду — а куда деваться? Там люди ждут. В этом году нашли решение: купили лодку на резиновой подушке за собственный счет. Используем ее, только когда нет моста. Стоимость лодки — четыре с половиной миллиона рублей. Эти деньги пришлось взять из бюджета предприятия, хотя на них мы могли бы купить новое оборудование, сделать ремонт и поднять зарплаты.
«Думаю, что Шенкурск еще можно спасти, — заключает Ирина Малич. — Здесь красота, воздух, сосновые боры, можно сделать прекрасный санаторий. Шенкурск притягивает отпускников и студентов в летнее время. На каникулах население увеличивается почти в два раза! Очень хочется сделать Шенкурск постоянным центром притяжения: люди обязательно вернутся сюда, если создать условия».
Мост № 3. Поселок Сулак, Республика Дагестан
Мадина Гаджиева
Поселок Сулак находится в 35 километрах к северу от Махачкалы. Он стоит в устье одноименной реки — одной из крупнейших рек Дагестана (169 километров), на которой стоит несколько действующих ГЭС. Река делит поселок Сулак пополам, и жители перемещаются между берегами через мост, построенный еще в середине сороковых годов. Изначально мост строился как временный, в разведывательно-геологических целях, но в 1958 году, после частичного разрушения, его отремонтировали, установив металлоконструкции. Затем по нему проходила узкоколейка, перевозившая жителей поселка и товары в Махачкалу и обратно, а позже — федеральная трасса, которую со временем перенесли за поселок.
Сейчас мост через Сулак покрыт деревянными досками. Местами они прогнили, кое-где зияют дыры, куда легко может провалиться нога даже взрослого человека. При сильном ветре мост качает из стороны в сторону и, кажется, вот-вот сорвет с петель. Опорные металлические столбы и балки проржавели и погнулись. Высота моста над уровнем реки составляет четыре-пять метров. Но в девяностые годы был случай, когда вода поднялась и бурным течением сорвало часть моста.
В советское время Сулак был центром рыболовства в Дагестане, на территории поселка располагался большой рыбоконсервный завод, который обеспечивал работой жителей близлежащих населенных пунктов. Кроме того, завод занимался ремонтом и обслуживанием моста, находившегося у него на балансе. Но в начале девяностых завод закрылся — и мост стал бесхозным: документы, подтверждающие передачу моста в собственность города, пропали. С тех пор жители поселка были вынуждены чинить мост на свои средства, хотя не раз обращались к властям с просьбой о ремонте. Из-за бюрократических проволочек вопрос растянулся на годы.
Сегодня в Сулаке проживает более восьми тысяч человек. Мост соединяет главные социальные объекты поселка: школу и детский сад на одном берегу и больницу на другом. Из-за ограничений по мосту могут ездить только легковые автомобили, поэтому скорой помощи приходится делать крюк через федеральную трассу, что занимает лишние полчаса и может стать угрозой жизни людей.
«У меня поднялось давление до 240, — рассказывает Пасихат Аджимурадова, которая живет на правом берегу реки. — Вызвали скорую, а они были на вызове на той стороне. Хорошо, я выпила таблетки, давление чуть снизилось. Скорая приехала через час, потому что им пришлось ехать в объезд. Так же долго ждали скорую, когда сын вывихнул руку».
Еще одна проблема — как переводить через реку детей, которые каждый день идут в школу или детский сад на другой стороне поселка. Учителя раз в неделю проводят инструктаж: объясняют детям, как безопасно переходить через аварийный мост, а иногда и провожают их.
У Пасихат Аджимурадовой внук учится во втором классе, и отец провожает его в школу. Если же отца дома не бывает, а на улице сильный ветер, мальчик остается дома.
«На мосту огромные дыры, и мы боимся, что внук может туда провалиться. Я сама упала там, соседка помогла подняться… У меня диабет, поэтому лишний раз боюсь идти по мосту», — объясняет Пасихат.
У Заиры Магомедовой двое детей, которые учатся в младших классах. Ей и ее мужу тоже приходится провожать их через мост в школу и обратно. Если родители заняты, дети ходят с друзьями, потому что боятся идти одни.
«Страшно не только детям по нему ходить, но и взрослым, — говорит Магомедова. — Прошлой зимой соседская машина чуть с моста не слетела, занесло, как на льду».
Поселок стоит почти у Каспийского моря, и иногда с воды дуют сильные ветра. В такие дни дети, живущие на правом берегу, не ходят в школу: на мосту ветер достигает такой силы, что их может просто снести.
«В один год мы писали заявление, чтобы выделили автобус для детей, которым приходится идти через мост в школу, —рассказывает Заира. — Новый автобус не нашелся, а старый был не на ходу. Некоторым родителям приходится нанимать такси, чтобы перевозили в школу их детей».
Магомедовой тоже часто приходится вызывать скорую, из-за проблем с мостом машина может идти долго.
«У меня была аллергическая реакция на еду, нужно было срочно делать укол, — вспоминает она. — Вызвали скорую, но ждали ее где-то час: оказывается, она была на другой стороне. Так же было, когда у мужа прихватило сердце».
Гавсат Османова всю жизнь прожила в поселке Сулак и работала при рыбокомбинате. Сейчас она работает в Махачкале, и каждый день ей приходится идти через мост до автобусной остановки.
«Зимой я выхожу из дома рано утром, чтобы успеть на работу, — рассказывает она. — В это время бывает совсем темно. На мосту нет освещения, и мне, как и другим людям, приходится идти с включенным фонариком на телефоне. Мы идем и боимся, потому что под ногами доски хрустят замерзшие».
Гавсат не раз писала жалобы в разные инстанции. Ей отвечали, что мост через Сулак никому не принадлежит и в федеральном бюджете средств на него нет.
«К нам приезжали депутаты, которые баллотировались на выборы, обещали решить проблему, — вспоминает Гавсат. — И на обещаниях все заканчивалось. В итоге каждый год мы за свой счет латаем мост. Он еле держится. В прошлом году слетели перила, было страшно ходить. Наши ребята поставили железные опоры, чтобы окончательно не снесло».
Несколько лет назад Гавсат шла по мосту вместе с внуком, гнилая доска сломалась — и нога мальчика провалилась в дыру.
«Я это сняла, отправила главе поселка. Он сказал, чтобы я побольше снимала таких случаев, чтобы он мог все передать в городскую администрацию. Наш глава много чего сделал за время своей работы, какие только пороги не обивал насчет моста! Наконец добился, чтобы на мост выделили средства. Надеемся, что в этом году начнут его строить».
Действительно, в начале 2024 года главе поселка Бадрудину Суюндукову удалось добиться выделения средств на починку.
«Я восемь лет добивался, чтобы нам построили новый мост, но из-за частой смены власти города возникали проблемы, — рассказывает он. — Сейчас мост передали в собственность республики и выделили средства на строительство нового моста. До сентября этого года будет построен временный мост рядом со старым. Затем в течение двух лет построят новый железобетонный мост, на котором будет две автомобильные полосы и пешеходные дорожки».
P. S. К моменту, когда я начала делать эту историю, в поселок как раз приехала техника и началась работа над строительством временного САРМа (средний автодорожный разборный мост) для автомобилей и пешеходов.
Мост № 4. Город Шарья, Костромская область
Анастасия Шумихина
В 2014 году жители Шарьи сумели самостоятельно отремонтировать аварийную переправу. Местные чиновники планировали потратить на ремонт моста через речку Шарьинку на Кооперативной улице 13,5 миллиона рублей. Однако жители самоорганизовались и восстановили мост всего за 300 тысяч. Процессом управлял местный предприниматель Сергей Захаров: его компания изготавливает металлоконструкции. С тех пор прошло 10 лет, но мост прочно стоит. Вот что рассказывают свидетели и участники этого удивительного события.
Сергей, таксист
«Это коммерсанты строили! Частники, да-да. Все им помогали, кто как. [Городские власти] не знаю сколько миллиардов хотели за этот мост. Всем же платить надо: этим, еще кому-то, себе… Они же все там рассчитывают. А частники-то за 500 тысяч построили, а кто говорит, дак и за 300. Здорово, конечно. Что думаю? А ничего не думаю. Хорошо стоит, нормально. Лесовозы ездят по нему! Как построили, так и стоит! А без моста сколько времени тратили на дорогу! Ездили по кочкам, по большим кочкам! Это сколько нужно было объезжать-то! А мостик сейчас хороший, асфальтированный! Езжу каждый день».
Валерий, пенсионер
Этот мост люди сами для себя делали, а когда сами для себя делают — получается дешевле. Конечно, правильно, что стали строить именно местные жители. Иначе так бы и стояло все, как раньше.
Сейчас так-то, конечно, не будет уже. Потому что денег-то где взять? У людей прожить-то кое-как хватает, а на такие вещи — только в случае острой необходимости. Ну вот так вот, чтоб коллектив большой собрался, — это не часто такое встречается. Молодцы, что еще сказать.
Ольга, жительница Шарьи
Никто не думал, что так получится. Этот мост был очень плохой, по нему было невозможно ездить. Но собралась группа во главе с Захаровым, и они этот мост сделали хорошо, крепко. Все в городе довольны. А дороги все хуже и хуже. Раньше такого не было.
Елена, жительница Шарьи
Там [в районе переправы] рабочая база. Там производство. Предприниматели, которые там работали, они и сделали. Администрация, она же по федеральному закону не может просто так взять и построить. Она должна объявить конкурс, выбрать проект. Соответственно, выделят деньги. Потом будут люди, которые доставят материалы, которые это исполнят. Получается, куча-куча людей. А если эти уже собрались, у них есть квалификация, они сами торгуют этими материалами, значит, могут сделать это дешевле и быстрее. 10 лет прошло! И моему коту 10 лет — так давно это было.
Алексей, участник восстановления моста
Все придумывал и реализовывал Сергей Данилович Захаров. Мы работали. А остальные — кто техникой помогал (кран выделяли), кто бетон давал. Жители простые тоже скидывались. Один дедушка принес домкрат, бабушка какая-то приходила, приносила деньги, и другие люди тоже деньги давали. Получилось хорошо. Мост небольшой, но очень нужный. Если эксплуатировать его нормально, долго еще простоит.
Сергей Захаров, предприниматель, инициатор восстановления моста
Не ожидал, что столько внимания будет! Даже не думал про это. А тут один, другой, третий… Я даже в Москву тогда ездил. Но я ездил, честно говоря, из любопытства: посмотреть, как телевидение устроено, как это все делается. Я там, кстати, познакомился с Розенбаумом, сидели за кулисами вместе. Так интересно. Я Розенбаума с молодости слушал, а тут увиделись с ним.
А началось-то просто. Этот мост был у нас в аварийном состоянии. Я с администрацией в хороших отношениях. Прихожу, говорю: «Ребят, ну невозможно, надо ездить кругами прям. И там, где мы ездим, дорога рушится. Весной мы там не проедем». Они: «У нас денег нет. Тебе надо — ты и делай». Администрация была за, конечно, поэтому все и получилось. Ладно, думаю, давай сделаю. Вообще, я знаете как смотрю на это? Если тебе самому надо, ты и сделай, а не жди, когда что-то случится. Попробуй и делай. Ты старайся. Тогда получится.
Он вообще лежал там, в речке, мост. Мы приехали, посмотрели — вроде можно поднять. Приезжаю к ребятам на предприятие. Говорю: «Ребят, ну мы не можем больше ездить кругами, давайте скинемся по 10 тысяч и сделаем». Собрали в итоге около 350 тысяч. Начали делать. Потом я еще из своих денег тысяч 150 добавил (сейчас бы это дороже было, конечно). Я вообще-то особенно и не старался там, чтобы что-то это… Плюшки-ватрушки. Просто сделали, чтобы самим ездить. Ну и пошло. Месяца полтора-два мы провозились. Сделали.
Но был момент, когда Кострома нам сказала: «Ребят, что у вас тут такое, что за анархия?» Надо отдать должное нашей прокуратуре. Они сказали: «Ну успокойтесь, это ведь не в противовес администрации, а про то, что все можно сделать, если приложить руки». Ну и вроде как-то отстали.
А еще был человек, который просто так был против. Даже заявку написал в администрацию. В полицию меня вызвали тогда. Благополучно поговорили с ними и отправили заявку в архив, вот и все. В полиции же тоже нормальные, адекватные люди. Ну вот 10 лет мост стоит, да. Все ездят, все движется. И хорошо всем. Нормально!
Но такие вещи не должны быть, конечно, нормой. Все должно решаться через губернатора. «13 миллионов рублей» — [будет стоить ремонт] сказали [чиновники]! А сейчас еще больше бы запросили. Но он ведь не должен быть супер-пупер, он должен быть просто безопасным. Простое должно быть простым. Не доводя до абсурда.
Жалко, конечно, город наш. Все уезжают отсюда. Думаю, финансово можно было бы решить этот вопрос. Например, есть у нас какой-то глухой поселок в области: ну давайте тогда сделаем там налоги на производство или на сельское хозяйство вообще три копейки — чтобы можно было платить зарплату больше. В Шарье — еще больше, в Костроме — еще больше, а в Москве [надо] такие налоги, чтобы люди думали уезжать в маленькие города — будет выгоднее. Перетащить экономическими плюшками! Вот хотят провести газ в Шарье, но ведь опоздали, лет на двадцать опоздали. И вокруг Шарьи тоже тает население, все уезжают. А здесь мой дом, моя родина, и я уезжать не хочу.
Мост № 5. Река Кена, Архангельская область
Наташа Лозинская
Северная река Кена вьется плотной тугой змеей, огибая раскиданные по берегам деревни и отливая на солнце мелкой металлической рябью. Местная жительница Ирина Белокопытова подъезжает на велосипеде к берегу, чтобы посмотреть, как разбирают старинный ряжевый мост через Кену (ряж — это опора моста в виде сруба из бревен, заполненного камнями и грунтом).
«Мы надеемся, что раз начали разбирать мост, то его уже так не оставят, — говорит Ирина. — Этот мост имеет историческое значение, так что должны восстановить. Хотя кто его знает…»
Старинный ряжевый мост через Кену в Архангельской области был построен еще в XVIII веке. С тех пор он много раз перестраивался и реставрировался, правда, в последние десятилетия мостом никто не занимался — и он превратился в «танцующий»: опоры сильно покосились, а передвигаться по самому мосту стало небезопасно. На противоположном от нас берегу — четыре деревни и кладбища, где похоронены родственники всех местных, действующий православный храм и несколько жителей, которые не хотят никуда уезжать, несмотря на то что переправы через реку больше не существует.
«На кладбища, бывало, на руках перетаскивали по мосту хоронить, — вспоминает жительница деревни Степановской Ольга Корзова, — а бывало, и на моторке везли. У нас уже смеются: если будете помирать, помирайте зимой — легче будет вас везти».
Здесь, по дороге к Кенозерскому национальному парку, на берегах Кены образовался целый куст деревень. Центром считается деревня Корякино, в которой, согласно переписи, живет около 200 человек. В деревне есть два магазина, почта, даже своя библиотека и небольшой клуб, где жители собираются по праздникам и где выступает местный коллектив «Подружки». Деревня утопает в пышной июньской зелени, на улице в жаркий полдень не встретишь никого, кроме вольно бегающих пушистых псов. К реке по пологому берегу спускаются тропинки: люди ходят на речку за водой и к лодкам.
Когда-то в деревне был крупный совхоз, жизнь кипела, как вспоминают местные, деревни на разных берегах были соединены мостами, по которым ходили и люди, и коровы, и лесовозы. Сейчас через деревню Корякино в Кенозерье часто проезжают туристы. Поэтому танцующий мост через Кену, который хорошо виден с дороги, долгое время привлекал всеобщее внимание и вызывал недоумение у туристов: почему памятник культурного наследия разваливается прямо на глазах?
Чтобы доехать до Корякина из Плесецка, нужно пересечь еще один мост — понтонный, через Онегу. Проезд по мосту на легковом автомобиле не бесплатный: нужно заплатить 170 рублей. В половодье его иногда срывает, и все, кто живет по эту сторону, остаются без дороги. Ирина Белокопытова вспоминает, как несколько лет назад, когда вместо понтонного моста была паромная переправа, они с мужем буквально прыгали по льдинам, чтобы добраться до парома. В этом месте был когда-то запланирован и капитальный мост, но проект не реализовался, поэтому рядом с понтонным мостом до сих пор высятся сухие мертвые остовы деревянных опор так и не построенного моста.
«Мы тут как в Венеции все, — говорит Ольга Корзова. — В магазин на лодке плаваем».
Деревня Степановская, в которой живет Ольга, находится на противоположном берегу от Корякина. У каждой деревни есть официальное название, но есть и свое, местное. Степановскую, например, называют Устерьгой, а Измайловскую — Лёшино. Сейчас деревни по ту сторону Кены тихонько зарастают травой, а из жителей остались только самые стойкие. Ольга Корзова до пенсии работала учительницей и на уроки в Корякино тоже добиралась на лодке. В Степановской, помимо Ольги и ее брата, пережившего инсульт, осталось еще четыре человека. Деревня примостилась в месте впадения речки Чуреги в Кену и действительно стоит как на острове.
«Чурега замерзает быстрее, чем Кена, — рассказывает Ольга, — а лед такой прозрачный… Я однажды шла по нему с работы, смотрю: а у меня под ногами налим плавает!»
Зимой, когда Кена не замерзла, а Чурега уже встала, Ольга ходила через Чурегу до моста в деревне Измайловской — и по нему попадала на другой берег. Как переправляться теперь, когда начнется межсезонье, она не знает.
Несмотря на то что ряжевый мост в Измайловскую давно начал танцевать, люди ходили по нему на свой страх и риск. В то же время они писали просьбы и жалобы во всевозможные инстанции, чтобы мост наконец отремонтировали. Писали и в районную администрацию, в областную, в прокуратуру и даже президенту — все без толку.
«Лет десять мы точно все это писали, — уточняет жительница Корякина Ирина Зыкова. — Мы просили отреставрировать мост или вообще сделать какую-то переправу. Сам мост нам очень жалко — он считается гордостью района, историческим».
«Дело в том, что в девяностые годы, после развала Советского Союза, выяснилось, что мост ничей, — рассказывает Ольга Корзова. — Одно время он был чуть ли не в ЮНЕСКО записан, но никому не нужен. Местная администрация отказывалась ставить его на баланс. И только когда мост перешел к плесецкой администрации, его поставили на баланс».
А в 2023 году Следственный комитет возбудил уголовное дело «о ненадлежащем содержании моста в деревне Измайловской». После этого «вдруг» появился проект нового моста, а в июне 2024-го еле живой мост начали разбирать. Как считают местные жители, это случилось потому, что вода камень точит, и многолетняя борьба наконец привела к результату.
«Скорее, это из-за того, что все фотографии постоянно попадают в соцсети, — считает Ирина Зыкова. — Люди пишут: “Караул! Как людей не жалко! Все это может печально закончиться”. Вот мост и решили убрать, чтобы избежать опасности».
В то, что жителям все-таки построят долгожданный новый мост, местные верят с трудом. Некоторые думают, что мост могли снести специально накануне Троицы, чтобы никто «не шастал» по нему на кладбища, иначе и правда все закончится печально.
«Один из глав нашего района как-то сказал: “А зачем вам те кладбища? Можно хоронить и на спортивной площадке за школой в Корякино, все равно она пустует”, — вспоминает Ольга. — Для них память рода ничего не значит».
Нынешняя глава местной администрации даже запрещала жителям выкладывать в интернет фотографии танцующего моста, опасаясь шумихи, но шумиха уже началась. Возможно, если бы мост начали реставрировать раньше, то и ремонт обошелся бы дешевле, и сносить его целиком не пришлось. Сейчас общая стоимость восстановления моста, заявленная в проекте, составляет 127 миллионов рублей. Дело находится на контроле в Генеральной прокуратуре и в Следственном комитете.
«Сделают или нет, неизвестно, — задумчиво говорит жительница Измайловской Мария Зыкова. — Вроде бы обещают, что построят такой, какой был. Но обещанного ждут очень долго».
Администрация временно организовала лодочную переправу. Александр Невенкин работает лодочником, ему выделили лодку с мотором. Если ему позвонить заранее, он подъедет из деревни Корякино и переправит на другую сторону, для жителей это бесплатно.
«Вот сейчас мотор полетел, — жалуется Александр, неспешно рассекая на мягкой надувной лодке темную воду Кены. — Я прошу: дайте мне новый мотор-то, сейчас ведь дачники поедут, а в Троицу вообще весь день будут ездить! Но пока никак не выдают».
Мария Зыкова опасается, что сложнее всего придется зимой: «Здесь же речка очень сильная, есть родники — она к зиме очень долго не замерзает. У моста лед сталкивался, и поэтому река замерзала быстрее. А сейчас не будет замерзать, наверное. И как мы будем зимой — непонятно».
Первый лед на севере называют «шух».
«Шух — это когда осенью идет такой тоненький лед и вода шевелится, — поясняет Ирина Белокопытова. — На лодке уже бывает трудно. Из-за этого переправа пропадает».
На всю округу здесь работает всего один медик, который живет как раз у разобранного моста напротив Измайловской. На вопрос, что делать, если кому-то понадобится медицинская помощь, жительница деревни Кузьминской пенсионерка Нина Зыкова отвечает: «Стараемся не болеть». И смеется. «Вот Лена (фельдшер) уйдет, и мы останемся совсем без врача здесь».
В деревни на недоступном берегу ведет еще одна дорога — из Каргополя. Но там до ближайшей переправы через Онегу добираться 30 километров по плохой дороге. Зимой оттуда можно заказать дрова, и их привезут. Но это, как здесь говорят, совсем не ближний свет.
Еще один ряжевый пешеходный мост, соединяющий берега Кены, есть в деревне Рудниковской (местное название деревни — Пилюгино), в паре километров от Корякина. Мост не такой широкий и масштабный, как в Измайловской, но тоже деревянный. Теперь и он стал танцующим, потому что ряжи покосились и сам мост повело.
«Этот пешеходный мост построили, кажется, в 1997-м, — вспоминает житель деревни Рудниковской Иван. — Я сразу тогда сказал: мост-то построили кривой — на глаз видно, что он ходуном ходит. А сейчас и через тот мост не проехать, и через этот не пройти».
«На Пилюгино тогда построили просто игрушечный мост, — сетует жительница деревни Кузьминской Нина. — Взяли там, вместо камней мешки с песком накидали. Отмывали песок — отмывали и деньги, видимо».
Дом Ивана стоит прямо напротив покосившегося мостика. По мосту бодро трусит большая собака, а вот людям по нему ходить уже опасно. Не так давно с него упал и сильно пострадал архитектор, который как раз собирался делать проект. При входе на мост висят таблички «Мост закрыт», «Проход запрещен», но люди все равно ходят, ведь другой переправы в этом месте нет, а на той стороне — жилая деревня.
Ирина Белокопытова — в прошлом главный ветеринар совхоза — активно участвовала в спасении Измайловского моста: собирала обращения и исторические справки, делала фотографии.
«Конечно, мы надеемся, что так не оставят наш мост, — говорит она. — Был бы мост, может, и жителей стало бы больше на той стороне, кто-то бы вернулся».
И хотя они с мужем живут в Корякине и с тем берегом их связывает только то, что на кладбищах похоронены близкие, за мост здесь переживают все одинаково.
«Никак без мостов нельзя, тут кругом одна вода, — заключает Ирина. — Мосты у нас — самое главное, они нас всех соединяют».