Этот текст продолжает цикл материалов о журналистах, работающих в России в 2024 году. Также можно прочитать интервью с Ириной Воробьевой, материал про саратовское онлайн-информагентство «Свободные новости», журналиста Владимира Севриновского, медиаменеджера Сергея Мингазова или профайл фотографа Алексея Васильева.
Екатеринбург, центр города, старое многоэтажное офисное здание, где «соседи» толком не знакомы. У «Вечерних ведомостей» нет ни таблички, ни опознавательных знаков. На вопрос, как к ним попасть, девушка у входа, работающая в здании, смущенно отвечает: «Не знаю». После нескольких минут расспросов, бега по крутой лестнице и блуждания по коридорам, похожим на взлетные полосы, необходимый офис обнаружен.
— Да, у нас действительно нет вывески, потому что… потому что мы просто раздолбаи, — с улыбкой говорит директор издания Гузель Аиткулова. — Но найти нас не составляет труда: мы никогда ни от кого не прячемся.
Редакция разделена на несколько зон: для работы, для отдыха, для приготовления кофе и нехитрого перекуса. На столах — бумаги и пометки, на стенах — открытки, афиши, рисунки. По количеству посуды, наличию пледов, общему беспорядку видно, что здесь задерживаются до позднего вечера. Сейчас в офисе находятся главный редактор Влад Постников, Гузель Аиткулова, журналистка Аля Трынова, а также три упитанных кота. Когда-то их подобрали на улице, а теперь задействуют в трудовом процессе (один даже ведет персональную колонку, посвященную добрым новостям). Кроме вышеперечисленных лиц, в издании трудятся еще пять человек, которые пишут тексты, мониторят новостные ленты, занимаются юридическими вопросами. Всего 11 рабочих единиц, включая котов.
«Вечерние ведомости» — электронное периодическое издание Екатеринбурга, зарегистрированное в 2010 году. Основные темы — социальные проблемы, происшествия в регионе, новости. С середины 2010-х изданием владел бизнесмен Игорь Сычев, один из участников несуществующего ныне ОПС «Уралмаш». В 2020 году издание было полностью перезапущено: сменились команда, дизайн, редакционная политика. С февраля 2022 года редакция подверглась череде штрафов за «дискредитацию ВС РФ», которые в совокупности составили миллион рублей. В феврале 2024 года Игорь Сычев скончался.
«Как раньше уже не будет»
Ничего умнее, чем с ходу спросить: «Как дела?» — я не придумала. Ясно как.
— Дела идут, — отвечают наперебой. — Но горизонт планирования заканчивается в очень обозримом будущем: сложно прогнозировать, загадывать, мечтать. Наверное, так сейчас у многих. У котов вот в этом плане все в порядке — полная стабильность.
— «Вечерние ведомости», — начинает Гузель, обаятельная молодая женщина в футболке с надписью «Вооружен словами до зубов», — очень старое издание, которое долго «ходило по рукам». Несколько лет назад его купил Игорь Викторович Сычев. Сначала все шло как шло, а в 2020 году он понял, что нужно что-то менять. Пригласил меня, я стала вникать в дела редакции, искать райтеров, переделывать сайт. Мы позвали Влада, завели телеграм-канал — [это было] в 2021 году.
— Да, — подхватывает Влад, который то приходит, то уходит: главному редактору не до разговоров. — Сам я пришел в конце 2020 года как шеф-редактор. Занимался в основном написанием новостей, текстов. В апреле 2021 года главный редактор ушел, я занял его место… Аля наша пришла как раз в феврале 2022 года. Аля, в феврале же?
— В феврале, — с мрачной ухмылкой отвечает Аля, худенькая молодая женщина, сидящая за ноутбуком с наклейкой «Город бесов» (так обозвал Екатеринбург телеведущий Владимир Соловьев в 2019 году, комментируя протесты против строительства храма в городском сквере). — Я долгое время работала в государственном издании. Потом сбежала, была в свободном плавании. Дальше увидела телеграм-канал «Вечерних»: они очень круто развивались. Я попросила Влада взять меня, он согласился.
На вопрос о том, что поменялось в жизни редакции с февраля 2022 года, Влад твердо отвечает:
— Условия работы журналистов в России. Законодательство. Ограничения. До какого-то момента можно было «отбиться». Помню, когда начинал здесь, тех же иностранных агентов было очень мало. А сейчас… Все надо проверить, поставить [плашки иноагента], прописать. Это отнимает время от основной работы, от журналистики.
— Еще до февраля, — продолжает Аля, — я точно поняла: это люди, с которыми хочется находиться рядом, работать вместе. Чтобы выжить, чтобы выплыть, чтобы остаться в профессии, как бы сложно ни было. Февраль… Я помню, как мы писали эти зловещие новости, потом всё чистили. У меня в удостоверении стоит не то 22, не то 24 февраля 2022 года. Какой-то бесконечный февраль. Мне классно здесь. Нам трудно, но мне классно.
— Если мы уберем эмоции, — спокойно замечает Гузель, — в феврале 2022-го просто пришло понимание, что «всё». Что так, как раньше, уже не будет. Все планы рухнули, все поломалось. Все встало на стоп, все пиар-проекты. Да, у нас были деньги на работу, спасибо Игорю Викторовичу [Сычеву], но мы не знали, что будет завтра, не знали, что будет через три часа. Люди начали уезжать, начались задержания на улицах. Шоковое состояние, состояние аута. Мы освещали акции с 24 февраля по 4 марта. Причем и тех, кто за, и тех, кто против. А потом…
— В какой-то момент, — вклинивается Аля, — стало понятно: тебе подрезали крылья, руки, язык. И ты не знаешь, о чем говорить. Что говорить. Как говорить. Нет ни ориентиров, ни флажков. Потом началась волна штрафов.
Всеобщий страх
— Штрафы [«Вечерним ведомостям»] за «дискредитацию» с 2022 года по нынешний день совокупно составили один миллион рублей, — говорит Гузель, предлагая мне еще одну чашку кофе. — Один — за материал на сайте, остальные — за несколько постов в телеграме. Штрафы прилетали не сразу: [сначала] один, через несколько месяцев другой, третий… Постепенно.
— Это были прямо волны, за нами явно присматривают, — добавляет Влад Постников. — Мы сейчас, наверное, самое оштрафованное СМИ.
Все смеются.
— Честно говоря, — продолжает Гузель, — я не вижу какой-то общей «указивки» в стране. Есть регионы, где [суды] оправдывали за ту же фотку плаката, есть — где назначали максимальную административную ответственность. Повторюсь, с 24 февраля по 4 марта 2022 года мы постоянно касались повестки, а 4 марта приняли решение, что больше не пишем о боевых действиях. Не пишем. Никак. Это выбор. Мы не хотим никуда уезжать: для меня важно находиться здесь. Я не вижу свою жизнь без этой страны. У нас очень много классных людей — смелых, отважных. И они тоже хотят что-то читать — качественное. У нас крупный город, куча событий. Другое дело, что в 2022 году вообще наступил всеобщий страх: даже крупные издания, которые всегда освещали волю горожан, вдруг замолчали. Не все, но многие. Мы приняли решение заниматься теми же темами, что и раньше: коррупция, мероприятия, социалка. Чаще всего в нашей области.
— Очень круто брать какое-то событие из другого региона — локальное, — с интересом подхватывает Аля, — думаешь, что такое происходит только там, а потом выясняется: повсеместно. Медицинские пункты в автобусах, мошенники, которые прикинулись ревизорами… В какой-то момент мы поняли, что наша работа необходима не только нам. Например, когда была череда публикаций про спецшколу № 124. Один из воспитанников сбежал оттуда, рассказал редакции, что его грозились изнасиловать. Когда мы подняли тему, выяснилось, что сексуализированное насилие — постоянная практика в этом учреждении. Подростки 15–16 лет применяли насилие к детям 12–13 лет. Еще и с одобрения взрослых (летом 2024 года подсудимым по этому делу вынесли приговор. — Прим. ТД).
— Аля — очень хороший автор, один из лучших, — говорит Гузель. — Мне перед ней неловко: у нее маленькая зарплата. Ее постоянно зовут в крупные издания, а она остается с нами.
— Ой, я, между прочим, сейчас бесплатный кофе пью.
Аля и Гузель снова смеются. Надо сказать, они смеются почти все время — искренне. Но задор и юмор как по щелчку уходят, когда мы начинаем говорить про Горе — так в редакции называют смерть владельца «Вечерних ведомостей», после которой все рухнуло.
Горе и улыбка
— Гузель, есть ли что-то, о чем нельзя говорить в связи с Горем?
— Да нет, что тут… просто человек заболел, врачи не смогли его спасти. И всё. Это тоже февраль. Февраль 2024 года. Мы искали разных врачей, но… Бах — все рухнуло. В один момент, — Гузель начинает говорить в несколько раз медленнее. — Для меня это очень личная потеря, не просто потеря владельца издания. Ничего толком не помню… Помню, что много работала.
— Знаешь, — тоже медленно, осторожно подбирая слова, протягивает Аля, — и для меня это стало личной историей. Так вышло, что у нас с Игорем Викторовичем одна и та же болезнь. Когда он ушел, родственники предложили забрать его инъекторы. А там на каждой шприц-ручке номер палаты, фамилия. Эта история глубоко во мне: в прямом и переносном смыслах.
После неловкой паузы спрашиваю, на что сейчас работает и живет издание: Гузель уже обмолвилась, что до смерти Игоря Сычева 90% финансирования «Вечерние ведомости» получали из его личных денег.
— Ну, в феврале этого года, — говорит она, — мы были уже без денег. У меня в тот момент были пиар-проекты, за счет которых можно было платить зарплату в феврале и марте.
— А я начала обожать рекламу! — вскрикивает Аля. — Никогда бы не подумала!
— Да, — продолжает Гузель, — сейчас мы живем именно на рекламу. Удивительно, но у нас ее размещают не региональные организации, а федеральные. Рекламы не так много, мы покрываем примерно 85% необходимого бюджета в 450 тысяч рублей, на который существовали до Горя. Мы никогда не брали и не берем политические заказы, дорожим репутацией. Возьмешь раз, возьмешь два, а потом твое слово перестанет иметь вес. У нас нет и не было госконтрактов. Надеюсь, когда-нибудь мы придем к тому, что люди будут сами платить за информацию, что около текстов появятся пeйволлы. Для меня независимая журналистика — не та, что независима от государства, а та, что живет на деньги читателей. Кстати, все штрафы мы оплатили именно с помощью простых людей. Для себя мы приняли четкое решение: работаем до тех пор, пока работаем. Ничего не меняем. Игорь Викторович никогда не вмешивался в дела редакции. Он мог посоветовать, да. Можно было делать все что угодно. Это было… было круто.
— Нет ли страха продолжать? — спрашиваю я.
— Конечно есть, — молниеносно отвечает Гузель. — Есть. Сказать, что не страшно, — ложь. У Влада были обыски. У меня пока нет. За мной была слежка.
— В каком-то смысле стало спокойнее, да, — продолжает Влад. — Но мы же понимаем, что не всегда все работает по правилам. Никто ни от чего не застрахован. Опасения есть. Как новая норма.
— Страх — ощущение, которое тебя не покидает, — говорит Аля.
— Да. Но я бы не хотела из-за страха уезжать из страны. Очень многие люди уезжают не от неизбежности, а из-за неизвестности. У каждого свой приоритет. Для меня приоритет и сейчас, и два года назад — быть в городе, который я люблю.
— Честно говоря, — тихонько говорит Аля, — я не знаю, не представляю, как Гузель взяла себя в руки, выбралась из всех этих переживаний.
Гузель шумно выдыхает:
— Да не выбралась я. Я просто… улыбаюсь.