Ударение в слове «Засосье» — на первый слог. По одной версии, название это означает «за соснами», по другой — место посреди болот. Территории эти всегда были пограничными, часто меняли владельцев — укрыться от бед и тревог помогали только леса и болота.
Официально история Засосья ведется с конца XV столетия, когда здешние земли стали новгородскими и проводилась перепись населения. Но в деревне есть курган XII века — выявленный археологический памятник. Там, согласно преданию, захоронены основатели поселения — некто Владимир и Симеон.
Засосье — это Сланцевский район Ленобласти. Добраться туда можно только на машине, дорога от Петербурга занимает три часа. И сама деревня — это тоже дорога, по обеим сторонам которой стоят несколько старинных деревянных домов и еще более старинный каменный амбар. Дорога здесь проходила всегда, но несколько лет назад ее так здорово заасфальтировали, что движение стало оживленным: взад-вперед снуют не только легковушки, но и лесовозы. Рек и озер поблизости нет, так что дачникам Засосье не интересно. Но люди, которые здесь выросли, это место любят и стараются сохранить родовые дома, построенные еще в XIX веке.
На тонкой паутине
Анна-Ксения встречает нас у дома с резными деревянными наличниками — он тут один такой. Высокая, в стеганой жилетке и платье с восстановленным дореволюционным принтом, на голове — платок, в ушах — забавные сережки-чайники, на ногах — белые носочки и черные туфельки на ремешке. На руках у Анны-Ксении шпиц Бронислав Бровкин. У него такое радостное лицо, что невозможно сдержать улыбку.
В синем небе сверкает серебристая паутина; паучок, похоже, поставил перед собой амбициозный план — свить сеть размером с дом. Но пока он болтается в вышине, как акробат под куполом цирка. «Интересно, у него все под контролем?» — смеемся мы.
«Мне кажется, я как он: у меня все не очень под контролем, — кивает Анна-Ксения на паучка. — Плетешь сеть, а тебя болтает по небу из стороны в сторону».
Дом с наличниками Анна-Ксения выкупила несколько лет назад. В основном потому, что пожалела: у других домов в деревне есть люди, а у этого их одновременно было слишком много и никого. Семью Прошкиных, которой он изначально принадлежал, раскулачили, дом передали в общественное пользование. Здесь были и детский сад, и пекарня, и управа колхоза. Потом тут жили люди, оставшиеся из-за войны без крыши над головой. В конце концов дом снова стал частным, но менял владельцев. Теперь в одной его части живет Анна-Ксения с мужем и детьми, а вторую занимает «Чудное подворье». Туда мы отправимся чуть позже.
Идем вдоль дороги, Анна-Ксения рассказывает про каждый дом, а могла бы — про каждое дерево, куст и каждую птицу.
В Засосье никогда не было помещиков: земля принадлежала царскому двору, крестьяне считались государевыми и пользовались некоторой свободой. «Из людей готовили специалистов для государевых нужд, — поясняет Анна-Ксения. — Здешние крестьяне мостили улицы в Петербурге. Многие имели там квартиры, могли дать детям высшее образование. На лето женщины оставались в деревне одни и нанимали сезонных работников. В начале ХХ века деревня насчитывала 50 дворов. Тут были часовня, школа, магазин».
Теперь ближайшие магазин и школа — в семи километрах, в Старополье. О снесенной часовне напоминает лишь небольшой поклонный крест. Ближайшая церковь — тоже в Старополье. Ее построили в конце XIX века на средства крестьян, в том числе из Засосья. В советское время там хранили сельскохозяйственную технику и выезжали на ней прямо через церковные двери, из-за чего в стене образовалась огромная брешь. Местные жители мечтают о полном восстановлении храма, но пока его только консервируют.
От дома с наличниками, где Анна-Ксения живет сейчас, мы подходим к родовому дому, где ее сестра Наталья открыла Музей утерянных деревень.
Музей утерянных деревень
На доме аккуратно выцарапаны имена и даты. Почему жители деревни оставляли прямо на фасаде, под окнами, свои имена? Загадка. Но они делали это на самом видном месте, старательно, не таясь. Самая старая надпись — от 1937 года.
Одна из комнат дома выглядит как в конце XIX — начале ХХ века. Анна-Ксения говорит: «Кровать, печка, комод с этого места никто не сдвигал. А вот и Книга памяти, которая потихоньку покрывается паутиной. Первая запись — о прадеде».
Книга хранит имена репрессированных. Наталья, сестра Анны-Ксении, до сих пор работает с архивами, восстанавливает имена и биографии. Когда сестры запустили проект «Невиновные» и открыли музей, самые разные люди стали приезжать в Засосье и вписывать сюда имена своих родных. Сейчас большая часть записей в работе у Натальи, в Петербурге.
Впрочем, занимается она не только репрессиями. От энтузиастов-поисковиков Наталья получила фотографию и рисунки танкиста, который вместе со своей бригадой занимал дом Галактионовых в конце войны. Он рисовал местные пейзажи.
Наталья пытается восстановить историю семьи Прошкиных, в доме которых теперь живет Анна-Ксения. Нашла снимок с прекрасными дореволюционными усачами, позирующими в знакомых интерьерах. Но кто они, чем занимались — еще только предстоит выяснить.
Центральное место занимает снимок, который вы сразу найдете, если загуглите Засосье, — женщины, старики, дети, все послевоенное население деревни, и Нюра, Анна Николаевна Галактионова, посередине. От нее сохранилось не так много вещей, самая яркая — самовар с вмятиной: во время войны дети, несмотря ни на что, играли в снежки и оставили свой жизнерадостный след.
Во второй комнате уже советский период. «Тут в моем раннем детстве была дедушкина мастерская. “Гарнетёнка” она называлась, — рассказывает Анна-Ксения. — Потом бабушка сделала из “Гарнетёнки” летнюю комнату».
Тоже костюмы, но уже совсем другие, радио, швейные машинки, будильники, лапта и домино, в которое как будто кто-то все еще играет, фотографии и документы, включая свидетельство об окончании начальной школы с обидной формулировкой «посредственно». Теперь даже это слово кажется по-своему ценным.
Засосье вместо Парижа
Прабабушка сестер, Анна Николаевна, в девичестве Титова, родилась в Засосье, но до 16 лет жила с родителями в Петербурге. Ее отец управлял извозчичьим бизнесом и владел особняком на Петроградской стороне. По семейной легенде, Анна должна была отправиться на учебу в Париж, но планам не суждено было сбыться.
Когда началась революция, отец посадил Анну с матерью в телегу и отправил в деревню к деду — пересидеть политические волнения.
В город Анна больше не вернулась. Она вышла замуж за соседа Григория Галактионова и родила троих сыновей, один из которых умер в годовалом возрасте.
Беды и катаклизмы не обошли Засосье стороной. Сначала часть мужчин ушла на Первую мировую войну, потом зажиточные семьи раскулачили. А в 1937 году мужик из соседней деревни донес на местных жителей. Всех оставшихся к тому времени крепких мужчин, а было их 21 или 22 человека, объявили английскими шпионами, расстреляли или отправили в лагеря. В числе репрессированных был и муж Анны.
Не прошло и двух месяцев с начала Великой Отечественной, а Засосье уже оккупировали нацистские войска. В деревне остались только женщины, старики и дети.
Один сын Анны Николаевны учился в Ленинграде, где началась блокада, второй был при ней. О судьбе мужа можно было только гадать.
Летом жили в полях, в сенных сараях, зимой скрывались в лесу, в землянках. Болели тифом, едва выживали, и так до февраля 1944 года. Когда Засосье освободили, советская танковая дивизия расположила свой штаб прямо в доме Галактионовых.
Перед войной Анну Николаевну, жену «врага народа», назначили дояркой-животноводом, в конце войны — руководительницей колхоза, который предстояло восстанавливать. А в 1947 году в деревню вернулись трое из двух десятков репрессированных — и среди них муж Анны Николаевны.
Один из сыновей Анны, Леонид, — тот, который во время войны был еще маленьким, — вел дневники и оставил воспоминания. Наталья издала их для родных. Леониду Галактионову удалось стать военным врачом, он служил на подводной лодке, но только после того, как отца реабилитировали. Вот что он написал о матери и о том, как в 1944 году ее назначили председателем колхоза: «Разруха, голод, мужчин нет, а тут одни угрозы и требования. И так в течение 20 лет, пока не были созданы совхозы и определена пенсия в размере 18 рублей. Как результат непомерного труда — болезнь суставов, она передвигалась с двумя палочками, и то лишь у дома. Об оформлении инвалидности и лечении не могло быть и речи — сие не практиковалось. Правда, пенсия к 1981 году возросла аж до 45 рублей. Папа, вернувшись из лагерей, устроился работать ремонтером в дорожный отдел, с этой должности ушел на пенсию. Жили они в Засосье до самых последних дней — 1981 и 1982 года, прожили оба по 81 году».
Анна-Ксения прабабушку уже не застала, но ее сила — загадка, которую правнучке так хочется разгадать: «Прабабушки нет уже 40 лет, а некоторые люди все еще вспоминают, какая она была светлая, добрая, гостеприимная. Что сделало ее такой, почему ее свет сквозь года продолжает светить, притом что она прошла все эти кризисы, страхи? Никаких ведь интернетов, телефонов, ты не знаешь даже, что в соседней деревне. Поставьте себя на ее место. Это что за внутренний стержень должен был быть, чтобы все преодолеть?»
Нюра
Памятник жене репрессированного «Нюра» формально и не памятник вовсе, а скульптура, стоящая на частной территории — возле нового дома Анны-Ксении. Но иначе как памятником его не назовешь. Худая женщина с пронзительным взглядом держит на руках одного ребенка, а второй, тоже совсем еще маленький, прячется за ней, уцепившись за длинную юбку. В ярком солнечном свете белая фигура как будто светится.
Незадолго до нашего приезда Анна-Ксения вымыла «Нюру». Процесс оказался не из легких: сначала очистить от грязи, потом обработать от плесени, заделать трещины, покрыть водоотталкивающим средством.
Поставили памятник на национальный грант «Гражданская инициатива» еще в 2016 году по решению жителей деревни. Руководила проектом Наталья. Скульптора выбрала Ксения — тогда у нее была своя PR-мастерская в петербургском арт-кластере «Муза» рядом с мастерской скульптора Александра Спиридонова. Он знал, что репрессированные были и у него в семье, и в семьях друзей. Собирательный образ жены «врага народа» придумывал вместе с Анной-Ксенией.
Точка входа
За эти восемь лет для одних памятник стал местом паломничества — люди специально навещают Нюру, привозят цветы, говорят, как она похожа на их маму или бабушку. Другие, как считает Анна-Ксения, излишне раздули историю с репрессиями в Засосье — рассказывают, что репрессировали вообще всю деревню. Третьи, наоборот, отрицают, что репрессии были, или уверены, что сажали только за дело. Четвертые утверждают, что в Засосье как были иностранные шпионы, так и остались, вот и памятник на иностранные деньги поставили.
А многие люди, причем самого разного возраста, о политических репрессиях просто ничего не знают. Хорошо, если для них памятник Нюре становится точкой входа в эту тему, считает Анна-Ксения. Плохо, когда они и знать ничего не хотят.
Человек, по чьему доносу репрессировали больше двух десятков человек, приходил потом к троим выжившим просить прощения. «Он каялся, и дедушка его простил, — говорит Анна-Ксения. — У нас девиз такой: “Помни о невиновных, прости осудивших”. А памятник Нюре подсвечивает судьбы и испытания, выпавшие женщинам».
На этих словах перед домом останавливается машина, и к нам спешат две девушки.
«Здравствуйте! Меня всегда интересовала эта вывеска про музей. Так хотелось попасть в избу, где резные окошки!» — говорит одна из них.
И вскоре все мы оказываемся в теплом доме с наличниками, в «Чудном подворье». Девушки — их зовут Нина и Маша — в восторге. Оказывается, их предки из здешних мест, но русская печка, люлька, баян, старинный сундук и резные буфеты кажутся им одновременно чем-то до боли родным и экзотичным.
Вскоре выясняется, что Нина работает в Небольшом драматическом театре, волонтерит в петербургском благотворительном проекте «Простые вещи» и читает «Такие дела» — мир тесен.
День деревни
Большой серебристый кот Космос запрыгивает в открытое окно, но тут же временно ретируется — боится, что от словесных восторгов мы перейдем к тисканью. Но вернется, когда почувствует, что мы погружены в беседу и безопасны.
Анна-Ксения говорит, что ее можно сократить до Ксении, и достает из печи картошку в мундире, ставит на стол соль, квашеную капусту, кабачок, графин с водой и лимоном.
Если на улице она могла рассказать про каждый дом и каждое дерево, то в доме — про каждый предмет. Например, эта глиняная посуда и подсвечник сделаны ижорскими гончарами, которые буквально по кусочкам восстановили целый промысел. Или вот вкуснейший яблочно-ореховый кекс затейливой формы. «Форма называется “караваника”, как и семейная мастерская. Это праздничный каравай. Первый раз приготовила. У меня тут экспериментальный трактир “Старая квашонка”, — смеется Ксения. — Давайте, угощайтесь!»
Пока мы уплетаем вкуснятину, Ксения рассказывает, как в детстве они с сестрой «болтались тут по чужим огородам» и наслаждались прелестями детской жизни. А когда впервые во взрослой жизни сестра вернулась в Засосье, оказалось, что деревня вымирает: никто больше не привозит сюда внуков, старики один за другим уходят. Тогда Наталья стала собирать Музей утерянных деревень — документы, фотографии, воспоминания. Поначалу открыла его в ДК деревни Овсище, но вскоре решила перенести в родовой дом.
Ксения поддержала сестру и решила устроить в Засосье какое-нибудь событие, чтобы привлечь сюда людей. «В 2015 году я придумала сделать День деревни — в первую субботу октября, — вспоминает Ксения. — Сестра сказала: “Нет-нет, ничего не готово, сначала нужно что-то построить, потом гостей принимать”. Мама сказала: “Нет-нет, у тебя ничего не получится, это ерунда. Какие праздники в деревне, да еще осенью? Дождь пойдет, никто не поедет”». Но люди приехали и не хотели уезжать.
Вскоре Ксению познакомили с Любовью Смирновой — историческим реконструктором, которая интересуется реконструкцией не боев, а народных праздников. В 2017 году они уже вместе провели в Засосье святочные гулянья, которые собрали 350 человек. Снимали то событие несколько телеканалов.
«Тогда мы приехали в этот ледяной дом за неделю до фестиваля, — рассказывает Ксения. — Топили сырыми дровами… Когда мы это пережили, то поняли, что остановиться уже не можем, и на следующий год поехали в соседнее Ложголово, потому что жители Ложголова говорили: давайте, да-да, мы хотим этот праздник к нам! Провели фестиваль, и все сказали: “Надо повторить”, и до 20-го года мы повторяли. Больше 1000 человек собирали в Ложголове, заняли первое место на национальной премии в области событийного туризма».
Потом началась пандемия, традиция прервалась. Но этой зимой святочным гуляньям снова быть, обещает Ксения. И тут же оправдывается:
«Надо понимать, что я не одна такая сумасшедшая на всю Ленобласть. Людей, заинтересованных в своей истории, много. У нас больше 30 частных краеведческих музеев, люди водят экскурсии, есть вот реконструкторы-гончары, которые восстановили целый промысел, есть фольклористы-этнографы, фермеры. Очень много людей, которые переезжают из города в родовые и неродовые места, обзаводятся хозяйствами, строят гостевые дома».
Когда в 2015 году Ксения взялась проводить деревенские праздники, еще не было закона о сельском туризме. Сейчас об этом направлении говорят все больше, и Ксения уверена, что без него огромные территории Ленинградской области просто вымрут. А если туризм будет развиваться, местные жители будут проводить экскурсии и продавать свои товары, появятся новые маршруты общественного транспорта.
Ксения говорит не только и не столько про Засосье. Она понимает, что сюда народ в большом количестве не поедет. Но есть надежда — сохранить старинные родовые дома — и мечта — проложить в Засосье экотропу, объединить пешими маршрутами Засосье с соседними деревнями.
«У нас тут сидел один дядька бородатый и сказал такую фразу, и я поняла, что это наше, сутевое, про “Чудное подворье”: “Здесь чувствуешь себя в детстве, даже если у тебя такого детства никогда не было”».
Уроки краеведения
Решение перебраться в Засосье зрело у Ксении долго — стало ясно, что время здесь замедляется, при этом ты как будто больше успеваешь. Ксения признается, что в городе часто плакала по вечерам — уставала от огромного количества людей, от необходимости бесконечно возить детей по пробкам в детский сад и школу, болела и превращалась в «воробушка-социофобушка». Постепенно стала проводить в Засосье все больше времени, но в каждый приезд целые сутки уходили на то, чтобы «настроить» дом, согреть его и обжить. Возвращаться в городскую квартиру гораздо проще. Но ездить в город теперь хочется нечасто.
Дети пошли в школу в соседнем Старополье, где классы не по 42 человека, а по 10–15. Добраться туда можно на школьном автобусе, но Ксения возит сына и дочку, погодков, на машине. «Здесь-то я десять раз за день туда-обратно могу съездить — тут поля, елки, березы, аисты, коршуны, косули, лоси, лисы, кабанчики, енотовидные собаки. Мы как-то ехали в позднее время, послезакатное, — как по национальному парку! Сегодня туман, а завтра потрясающий рассвет. Меня эта семикилометровая дорога так радует! Не то что стоять на светофорах и парковаться зимой в нечищеных дворах. Может, я еще посижу здесь год-два и поеду обратно и буду там кайфовать, но пока не хочется».
В прошлом году Ксения с коллегами зарегистрировала некоммерческую организацию — сельское бюро истории, культуры, туризма «Гусь и Петух», чтобы иметь возможность собирать пожертвования, привлекать гранты. Получили грант губернатора Ленобласти и сделали на него школьный краеведческий клуб. При нас к Ксении приехал знакомый — Станислав, директор Ассоциации краеведов Ленобласти, с женой — Ксения пригласила его провести урок.
«Дети, которые здесь живут, ничего не знают о родном крае, — объясняет она. — Одна девочка из соседней деревеньки, где три дома, кроме школы, нигде и не была. Самое яркое впечатление — как соседка ее однажды в Кингисепп в “Пятерочку” свозила».
В планах Ксении — экскурсии не только для детей, но и от детей, чтобы сами школьники рассказывали про родные места гостям из других деревень и городов. «Может, ребята пойдут в сферу туризма, если будут понимать перспективу жизни здесь и возвращаться с образованием. Это называется “устойчивое развитие территорий”. Но пока от родителей слышат только, что лучше всего уехать, — говорит она. — В Ленобласти 78% сельских поселений находятся в списке депрессивных территорий. Это официальный документ. Люди не видят ничего хорошего у себя под ногами.
Первые три года активисты сталкивались с жестким сопротивлением среды: “Не надо, не высовывайся, не привлекай внимания. У всех плохо, и у тебя пусть будет плохо, тебе что, больше всех надо?” Эти фразы как когнитивные вирусы продолжают из поколения в поколение передаваться. Только когда активисты видят друг друга, у них появляется иммунитет против когнитивных вирусов и жертв депрессии.
А потом из города приезжают вот такие гости с горящими глазами (Ксения кивает на Нину и Машу) и говорят: “А-а-а! Русская печка! А-а-а! Как классно! Горячая картошка! А-а-а, памятник! А-а-а, старый дом! А что у вас тут продается? А хлебушек? А капустка? А соленый огурчик? А яйцо из-под курочки?” И когда местные понимают, что горожане готовы заплатить за это деньгами, только тогда, через туристов и живые деньги, они включаются».
Возвращение торжищ
Один из стульев в доме, смеется Ксения, «стул классический из-под задницы аристократической», — из усадьбы Альбрехтов, что в деревне Котлы Кингисеппского района. История этой усадьбы показательна: она пережила расцвет в XVIII–XIX веках, в Великую Отечественную была захвачена немцами, горела. В советские годы там была школа, а в 1990-е усадьбу вдруг объявили памятником культурного наследия, и она… превратилась в руины. Новый статус не позволял с ней ничего делать. В упадок пришел и пейзажный парк с прудом. Фамильный склеп был разграблен, во фруктовом саду выросла помойка. Две местные жительницы пытались устраивать субботники, чтобы привести сад в порядок, но делали это порознь, и никто их инициативу не поддерживал. Ксения познакомилась с ними, поскольку обе они пришли к ней на семинар — учиться работать с тем, что имеют. В конце концов они объединились и захотели возродить традиционную ярмарку в Котлах, что столетиями проходила в деревне на Иванов день, — Ивановские торжища.
Всего за месяц под руководством Ксении ярмарку удалось подготовить и устроить. Местные жители отнеслись к затее скептически, но в итоге так впечатлились, что потом извинялись за предубеждение.
После ярмарки в Котлах с аншлагом прошло чаепитие — пришли все, кто мог и не мог, столы и самовары несли из окрестных домов. На субботники стали выходить всей деревней, и чаепития, и ярмарка стали традицией. Торгуют на ней все от мала до велика. Есть, например, успешный 13-летний ремесленник, продающий собственноручно сделанные из лозы корзины. Ксения купила такую для Бронислава Бровкина. Есть 83-летняя хранительница музея коренных народов Водской пятины, которая ездит на «мерседесе» и пытается пристраивать на ярмарке котят. У нее Ксения приобрела репродукцию с изображением той самой усадьбы Альбрехтов, под стенами которой проходит ярмарка, и котенка — он теперь живет у сестры. Ксения смеется, что они с семьей ездят по деревням и весям, как бременские музыканты, — куча вещей, пес Бровкин, а если едут надолго, то и кота Космоса брать приходится.
Дети Ксении в Ивановских торжищах тоже участвуют: дочка продавала пирожки, которые сама напекла, а сын — леденцы. Ксения считает, что это полезный опыт, и очень обрадовалась, когда увидела, что некоторые местные дети тоже стали продавать на ярмарке свой товар: например, одна девочка лет семи-восьми пришла с рисунками и выручила за них полторы тысячи рублей.
С репой на подушке
В другой деревне, Заречье, Ксения с командой провела фестиваль «Спелое лето», прототипом для которого стал Яблочный Спас. Приехали делегации из 15 деревень, и представитель каждой нес на подушечке артефакт, который эту деревню символизирует: Репьи олицетворяла репа, Заречье — павлинье перо, поскольку когда-то там жили павлины, Засосье — чайник в виде рыбы, артефакт «Чудного подворья».
«Есть очень много незримых связей, одно цепляет другое, — говорит Ксения. — Кидаешь камень — и круги по воде пошли. Ты можешь за ними даже не наблюдать, просто уйти, но они все равно продолжаются.
Сегодня у нас есть технология, мы можем других научить, значит, надо учить. Праздники, фестивали, ярмарки — это ведь уникальный формат: отношения между людьми начинают налаживаться, и местное сообщество развивается, и туристам становится интересно, и власть начинает обращать внимание на деревню. Пусть потихоньку, пусть это не суперрезультаты. Но вот в Ложголове местный Дом культуры разваливался, пол провалился прямо во время фестиваля — отремонтировали, дорогу заасфальтировали, указатели поставили на эту деревню. В Котлах начали заниматься усадьбой, по крайней мере вспомнили, что она есть, занялись садом, стали выходить на субботники. После “Спелого лета” деревни получше друг друга узнали, потихоньку начинают налаживать контакты.
Или вот на Урале фестиваль в августе был, на Ильин день. Женщина написала мне сообщение: “Я вас читаю, вдохновляюсь вашим примером. Тоже живу на территории, которая потихоньку вымирает. Думаю, если бы у нас были такие праздники, может, и обстановка получше была бы”. Я говорю: “Так надо делать”. И она пошла делать. Место — поселок Сарана, от него 400 километров что до Перми, что до Екатеринбурга. В итоге собрали на фестиваль три тысячи гостей».
Восстанавливая связи
Ксения рассказывает, что уже не раз сталкивалась с людьми, которые ищут по деревням свои корни. И, судя по географии, прабабушки и прадедушки некоторых искателей больше 100 лет назад познакомились именно на ярмарке — что еще могло свести молодых людей из деревень, расположенных далеко друг от друга?
«По факту мы восстанавливаем связи, которые были между нашими деревнями больше 100 лет назад», — говорит Ксения.
Как только ярмарки и праздники прекратились, люди перестали друг к другу ездить. Когда Ксения стала проводить в Засосье День друзей деревни, сюда впервые за 40 лет приехали люди, которые еще помнят ее прабабушку. А все эти десятилетия не ездили, потому что просто не было повода.
Ксения признается, что с недавних пор у нее появился титул — Мать деревень русских. Изначально это было саркастичное прозвище, но оно прижилось и сменило коннотацию — недавно ее так представили официально и даже вписали эту формулировку в благодарность за проведенный фестиваль. «Это мощное название, его еще заслужить надо, а я человек, склонный обесценивать свои деяния. Но приходится вспоминать, кто я есть, и соответствовать», — улыбается Ксения.
Нина и Маша, которые по счастливому случаю оказались вместе с нами у Ксении в гостях, наперебой говорят: «А вы представьте, какой вы подарок в судьбе, например, местных девочек, которые ничего, кроме “Пятерочки”, не видели! Может, встретить вас — поворотное событие в их жизни? И будут вспоминать вас, как другие вспоминают вашу прабабушку».
На прощание Ксения дарит гостьям открытки и стеклянные баночки с мятой из своего огорода: чтобы пить чай вечером, когда дети уже спят, или в хорошей женской компании. Зовет Нину и Машу в гости, уже с детьми, и добавляет: «Обменялись дарами — теперь надо обменяться контактами». Следить за кипучей деятельностью Ксении проще всего во «ВКонтакте» — там она Анна-Ксения Галактионова.
Нам тоже достаются стеклянная баночка с мятой, открытки и много тепла. Мы садимся в машину напротив старинного амбара, с которым Ксения мечтает что-нибудь сделать. Она не скрывает, как на самом деле трудны яркие праздничные события, которые она организует, как непросто ткать сеть, объединяющую столько людей в деревнях.
Паутинка колышется на ветру, паучок качается из стороны в сторону. Но когда мы машем Ксении из окна автомобиля и наблюдаем, как она возвращается домой, в ее статной фигуре чувствуются сила и спокойствие. Как у прабабушки.