«Мне было стыдно и хреново»

Центр «Насилию.нет» предлагает бесплатную программу для людей, желающих изменить свое агрессивное поведение. Каждый, кто осознает склонность к насилию и готов работать над собой, может получить индивидуальные консультации у психолога. «Такие дела» пообщались с так называемыми авторами насилия и узнали, как программа изменила их жизнь

История в фотографиях

«Признать, что ты — тот самый»

Программу для авторов насилия запустили в центре «Насилию.нет» в начале 2020 года. С тех пор психологи провели 784 консультации. Термин «автор насилия» применяется только к тем, кто склонен к насилию или применяет его, но желает это исправить, объясняет руководительница PR-отдела центра Виктория Одиссонова.

«Никто не говорит, что человек после этих консультаций сразу перестанет совершать насилие. Но истории людей, вставших на путь исправления, которые мы публикуем в наших соцсетях, вдохновляют и мотивируют обращаться за помощью тех, кто в ней нуждается. Так сказать, не игнорировать проблему», — говорит она.

Обратиться за помощью автору насилия сложнее, чем пострадавшему. «Признать, что ты — тот самый или та самая, кто совершает насилие, многим сложно. Кто-то прислушивается к своему партнеру или партнерше и приходит к нам, кто-то сам вспоминает, что он рос в похожей атмосфере насилия, и понимает, что надо с этим бесконечным кругом уже заканчивать», — говорит Виктория.

На встречах с психологом авторы насилия часто используют одни и те же оправдания. Самые распространенные — «ты меня довела», «ты меня спровоцировала», «я вообще не хотел, но ты могла бы промолчать», рассказывает психолог центра «Насилию.нет» Александра Иванова. «Еще один частый аргумент — “я пришел, а ничего не готово, ты меня не уважаешь, унижаешь, игнорируешь, не проявляешь любовь, внимание, заботу. Ты не так на меня смотришь, не так себя ведешь”».

Обидчик нередко пытается переложить ответственность на пострадавшую сторону. «Некоторые говорят: “Я тебя просто обнял, слегка оттолкнул или попытался успокоить, когда ты была в невменяемом состоянии. Поэтому ударил тебя по лицу — это не насилие, просто легкое прикосновение”», — приводит пример Иванова.

На сессиях Александра просит авторов насилия называть вещи своими именами: «Я не “случайно толкнул”, а ударил и причинил вред. Я осознаю это, замечаю последствия и сталкиваюсь с эмоциями, которые возникают, когда вижу этот вред». Признание ответственности за совершенное насилие — важный этап для тех, кто приходит за консультацией. «Надо уметь замечать насилие, осознавать его. Это трудно и неприятно — психика включает защитные механизмы», — говорит Иванова.

Арсений

Насилия самого разного рода в моей жизни было очень много. Мой отец был бизнесменом, с матерью они часто выпивали вместе. Он избил ее после одной из пьянок, и тогда мать собрала вещи и увезла меня в свой родной город. Там она стала пить еще больше, возила меня по своим любовникам. Через некоторое время отец меня забрал, мы стали жить с мачехой, вместе они употребляли наркотики. Я видел несколько раз, но не знал, что это такое. Чем больше было проблем на работе, тем агрессивнее был отец. Он избивал собаку, вся дверь ванной была в крови. Другую собаку он выкинул из окна. Один раз он избил меня за то, что я привел домой друга. Отец и мать погибли до того, как мне исполнилось десять.

После смерти родителей меня воспитывала бабушка. Она была добрая и почти никогда не прибегала к физическим наказаниям. Мы жили в индустриальном городе на окраине. Чтобы добраться до центра, нужно было проехать через три огромных завода. Наш район напоминал гетто, и насилие там было обычным делом: «стрелки», драки между классами, избиения на улицах. Я подвергался буллингу со стороны одноклассников. Они не принимали меня из-за моих интересов: я слушал нетипичную для них музыку, носил длинные волосы и был школьным активистом. В подростковом возрасте стал общаться с неформалами. У нас были столкновения со скинхедами и с гопниками. В те годы я не проблематизировал насилие — оно было повсюду.

В моем поведении было много подавленной агрессии. Потом, когда я начал пить алкоголь, это усугубилось. Решающим стал 2020 год, когда я несколько раз по пьяни применил насилие к своей девушке. В первый раз я извинился и уговорил ее остаться. Во второй раз, перед сном, думая, что она мешает мне спать, я набросился и оттолкнул ее к полкам. Она больно ударилась головой, я дергал ее за волосы, а она в ответ кусалась. Наутро собрала вещи и уехала.

После этого я понял, что проблему нужно решать и делать так, чтобы насилия с моей стороны по отношению к партнершам больше никогда не было. Я сходил сначала к психологу, потом прошел курс наркологического лечения. У психотерапевта стал прорабатывать травмы детства. Конечно, тяжелое детство не оправдывает мое насилие, просто проясняет некоторые его истоки. После кризиса в других отношениях из-за разности интересов я впал в депрессию, принимал антидепрессанты, потом снова лечился в наркологии.

Осенью 2023 года я записался на курс в «Насилию.нет», мне надо было понять механизмы работы с собственной агрессией. Это была очень полезная терапия. Я глубже понял природу детских травм, механизмы болезненных триггеров и способы контроля агрессивных импульсов. Мне удалось продвинуться в работе над собой: я осознал, что искоренение насилия по отношению как к другим, так и к самому себе — это бесконечный процесс. У меня еще много работы впереди.

Своей нынешней девушке я в самом начале отношений рассказал о прошлом. Она оказалась внимательным и мягким человеком, совершенно далеким от любого давления. С ней я стал спокойнее, и страх возвращения агрессии ушел.

Я думаю, что к глубокой проработке собственного поведения я пришел довольно поздно. Мне нужна была именно комплексная работа над собой: и наркологическое лечение, и психотерапия, и психоанализ. Сейчас я нахожусь на этапе, когда важно разбираться не только с самим феноменом насилия, но и с внутренними зажимами, обидами, а также с трудностями в коммуникации и построении отношений. Это сложный, но необходимый процесс.

Когда мне было десять лет, бабушка предложила завести дневник, чтобы записывать события и чувства. Первое, что я решил записать, — это какой у меня характер. Я перечислял свои черты, а бабушка помогала и добавляла что-то от себя. Помню, там были слова: добрый, обидчивый, скрытный, ехидный, вспыльчивый…

Мне всегда было свойственно метаться между крайностями в оценке себя: думать о себе то плохо, то хорошо. Я постоянно переоцениваю свои поступки, иногда нахожу силы простить себя, а иногда — нет. Хочется верить, что с годами получается делать людям меньше боли и приносить радость.

Детский опыт

Неблагоприятный детский опыт — определенно фактор риска, который проявляет во взрослом возрасте применение насилия как стратегию управления ситуацией, считает психолог центра «Насилию.нет» Наира Парсаданян.

«Если мальчик наблюдал насилие по отношению к матери, то это повышает вероятность такого поведения с его стороны по отношению к женщинам», — говорит Наира.

Как гласит теория социального научения Альберта Бандуры, «мы учимся тому поведению, которое наблюдаем». В процессе гендерной социализации дети усваивают нормы женского и мужского поведения из ближнего круга. «Наблюдение насилия в детстве или насилие по отношению к девочке также увеличивает вероятность столкнуться с партнерским насилием во взрослом возрасте», — добавляет экспертка.

«Если человек — ВДА, то вероятность того, что он будет участником актов насилия — жертвой или автором, довольно высока. С одной стороны, нельзя это приписывать людям с таким опытом на 100%, — считает психолог Александра Иванова. — Но их опыт отсутствия личной безопасности, отсутствие понимания своих границ и границ другого человека, опыт жизни в непредсказуемых обстоятельствах и невозможности расслабиться создают благоприятную почву для того, чтобы такие опасные ситуации с ними случались чаще».

Захар

Долгое время мне казалось, что у меня было благополучное и счастливое детство. Родители не применяли ко мне физического насилия. Сложности чаще возникали с двоюродным братом. Он был старше меня на несколько лет и часто задирал. Один раз во время драки он чуть не задушил меня. Мне тогда было восемь или девять лет. Я не думаю, что он хотел меня убить, скорее он был неуправляемым и склонным к жестокости.

Тогда я ничего не рассказал родителям и постарался поскорее забыть об этом случае. Точно так же я пытался забыть другие эпизоды агрессии, которые происходили со мной в школе или в компании ребят во дворе.

Мне кажется, агрессивная среда сильно повлияла на мое мировоззрение. Я начал воспринимать насилие как один из инструментов выживания. Не могу сказать, что я часто прибегал к нему, но жестокость проявлялась в другом — в словах. Это усиливалось с возрастом и когда я выпивал. Тогда скрытая агрессия, которую я долго подавлял, находила выход, и я сам становился источником насилия.

Потом в моей жизни появилась Наташа, моя жена. У нас родился старший сын, и, казалось, все шло прекрасно. Но со временем я стал вести себя по отношению к жене несносно: придирался к мелочам, обижался, ревновал, устраивал скандалы.

Я чувствовал себя отвратительно, осознавая, что разрушаю наши отношения. Но оправдывал свое поведение обидами и острым чувством несправедливости: мне казалось, что меня не ценят, не замечают, как много я делаю для семьи. Эти мысли вызывали во мне злость.

При этом я почему-то ожидал, что Наташа будет любить меня таким, какой я есть, несмотря ни на что. Я цеплялся за редкие хорошие моменты и спокойные периоды в нашей жизни, которых с каждым годом становилось все меньше.

Скандалы в нашей семье продолжались годами и ухудшились с рождением младшего сына. А происходило все так: мы спокойно жили две недели, потом скандал. Чаще всего — из-за моей ревности. Вот придет ей СМС или кто-то позвонит, и у меня отказывают тормоза. Ситуацию усугублял алкоголь. Я уставал на работе, потом выпивал пару банок пива, потом еще парочку, начинал кричать, мог треснуть стулом об пол либо кулаком по столу или по стене от бессильной злобы.

Жена закрывалась в ванной, но меня это не останавливало. Я стучал в закрытую дверь, ругался и кричал. Конечно, я не был как персонаж Джека Николсона из «Сияния» — не рвался к ней с топором. Но ситуация все равно была жуткая.

А самое страшное, что большинство ссор происходило на глазах у детей. Причем в спокойном состоянии я осознавал, что насилие — это плохо. Но как только впадал в ярость, это понимание как по волшебству улетучивалось. В ход шли любые методы, лишь бы сделать близкому человеку побольнее. Не в физическом смысле, конечно. Это было вербальное насилие.

В то же время я пытался доказать жене, что в нашей семейной жизни все хорошо. Я говорил: смотри, мы в отпуск съездили, у нас такие дети прекрасные. Я ей говорил, что она не понимает, как много я работаю и что поэтому имею право выпить пару кружек пива в пятницу.

Наконец жена поставила ультиматум: развод или поиск психологической помощи. Я выбрал второе. Это была очень поганая ситуация: жизнь рушится, разваливается привычный уклад. Партнеру с тобой плохо. Тебе плохо. Но жить ей со мной таким было невозможно.

Долгое время я убеждал себя, что просто вспыльчив, остро реагирую на несправедливость и всегда готов отстаивать свою правоту. Но когда отношения стали ухудшаться, я решил обратиться к терапевту. Потратил на это кучу денег — и никаких ощутимых результатов. Возможно, я тогда еще не был готов к серьезной работе над собой. Я даже не мог четко сформулировать запрос. Но, по крайней мере, попробовал — и получил представление о том, как этот процесс устроен.

А в июне 2023 года я уехал из дома и начал свой первый курс для авторов насилия в центре «Насилию.нет». Он был очень тяжелый для меня — три месяца какого-то дикого упадка сил. Три месяца я говорил с психологом о себе, о жене, о детях, об алкоголе, об агрессии. Нам сказали, что мы сейчас находимся на дне и должны от этого самого дна оттолкнуться.

У меня ушел месяц, чтобы понять, что я на этом самом дне. Я сразу говорил, что хочу назад, в семью. Но психотерапевт объяснила, что сейчас моя мотивация вернуться в семью не очень правильная — в итоге она приведет к рецидивам. То есть я добьюсь, чего хочу, а потом все вернется на круги своя.

После трех месяцев работы над собой я вернулся к семье, но через полгода у нас возникла очередная дикая ссора. И я снова обратился к терапии. На этот раз уже с частным специалистом. Я тогда понял, что рано расслабился: нельзя останавливаться на достигнутом, это постоянная работа над собой.

Я узнал о «примочках», которые помогают справиться с агрессией. Это вроде банальные вещи, но они работают. Мы с женой завели несколько чатов в телеграме. Один из них назвали «Негативный танец» (термин из очень хорошей книжки «Обними меня крепче» психолога Сью Джонсон). И когда у меня или у жены искрили эмоции, мы писали в этот чат. Написал, выдохнул, весь пар вышел. Второй чат — о семейном бюджете — там мы фиксировали траты.

Мне казалось, что мы на верном пути. Я практически полностью отказался от алкоголя, позволяя себе разве что бокал шампанского на праздник. Мы много путешествовали. Наслаждались воспитанием наших замечательных сыновей. Но примерно полгода назад у меня вновь возникли проблемы на работе: сорвался большой и важный заказ. Одновременно и у жены был период очень напряженного рабочего графика. Тогда же наш чат, связанный с финансами, превратился в какое-то глупое соревнование: вместо того, чтобы распределяться и помогать друг другу, стали постоянно выяснять, кто больше вкладывается. Помню, как сильно меня задевала фраза жены о том, что это она содержит семью. В нашу жизнь вернулись постоянные скандалы. Я снова начал проявлять агрессию. В итоге жена вышла из всех наших чатов. Я предпринял несколько попыток все обсудить, но каждый раз эти попытки превращались в выяснение отношений с криками, ревностью и взаимными обвинениями.

Мне было очень страшно, поскольку я видел, что жена отстраняется все сильнее, что прежние психологические травмы, которые я ей нанес, никуда не делись. Еще обиднее было оттого, что все мои «успехи» как будто бы ни к чему не привели… Вероятно, не ощущая поддержки с моей стороны, жена пригласила к нам пожить свою маму. Наташа мне прямо сказала, что обратилась к маме, поскольку снова не чувствует себя со мной в безопасности. Скандалы продолжались, просто теперь в них участвовали три взрослых человека.

Вот уже полгода мы не живем вместе. Я по-прежнему много времени провожу с сыновьями. Особенно с младшим. Очень много работаю. Помогаю детям финансово. Я вернулся к работе с психотерапевтом, а сверх того еще и с Наташей записались на парную терапию, чтобы обсуждать условия развода. Обсудили кое-как, но вскоре парную терапию прекратили, поскольку эти парные встречи оплачивал я и в какой-то момент понял, что не хочу за свои деньги выслушивать, сколько зла я причинил. Мои поступки — это, безусловно, моя ответственность, но формат такого «терапевтического общения» меня абсолютно не устраивал. Прямо сейчас с женой мы видимся и общаемся доброжелательно. Что будет дальше, я не знаю. Продолжаю работать над собой и ничего не загадываю.

Работа с гневом

Очень важно различать работу с гневом и с домашним насилием. Когда у человека проблемы с гневом, он проявляет его по отношению ко всем окружающим: водителям на дороге, пешеходам, подчиненным, руководителям. «Иногда у человека проблемы и с тем и с другим. В таком случае важно сперва проработать насильственное поведение в близких отношениях, а после обратиться к работе по управлению гневом», — объясняет Наира Парсаданян.

В случае с домашним насилием агрессия направлена только на близких. «Это не проблема гнева как эмоции, а проблема поведения, при котором человек не умеет правильно проявлять эмоции, но в то же время умеет сдерживать себя в ситуациях с незнакомыми или малознакомыми людьми», — добавляет психолог.

Наира поясняет, что во время акта насилия агрессор часто испытывает злость, которая может скрывать бессилие, страх и стыд. «Сначала возникает одна из этих эмоций, но, поскольку переживать их невыносимо, особенно ощущение собственного бессилия, например, при неудовлетворенности желания, на первый план выходит защитная реакция в виде злости», — объясняет психолог.

Когда речь заходит о коррекции насильственного поведения, всегда возникает вопрос выбора: почему и зачем человек в этой ситуации выбирает насилие, а не любой другой способ поведения. «Мы это выясняем уже в ходе консультаций: на каких ценностях и установках основывается выбор насилия, например: “неуважение от близких терпеть нельзя”, “женщина должна быть смиренной и покорной”, “дети должны слушаться”», — приводит пример Парсаданян.

Затем психолог вместе с автором насилия анализирует, насколько эти ценности способствуют крепким и здоровым отношениям с близкими. «Если человек осознает, что такие ценности разрушают семью, мы ищем альтернативные способы поведения», — заключает она.

Михаил

Раньше, когда у меня возникали трудности в отношениях, я уходил в эскапизм и искал новую влюбленность, вместо того чтобы прямо проговаривать проблемы внутри отношений.

Когда познакомился с Кристиной, я был женат. Но для нее, как и для других людей, это не было секретом: я не снимал кольцо. Потом развелся и уже официально начал встречаться с Кристиной. В тот период времени я был полигамным человеком, который не осознавал свою полигамность и не мог открыто о ней говорить.

С Кристиной у нас были отношения-«качели». И вместо того, чтобы разобраться в ситуации и поговорить, я вел себя совершенно неприемлемо. Я постоянно влюблялся в других женщин и заводил новые отношения. Это не всегда был секс — иногда просто переписки, смайлики, поцелуи, объятия и секстинг. Часто они были совсем нездоровыми. Однажды меня буквально преследовала одна девушка, с которой я познакомился на вечеринке: звонила, писала, стояла под окном моего дома. В итоге я сдался и решил ответить ей взаимным интересом. Кристина об этом узнала. Эта история не была поводом вести себя так, как я вел себя. Я признаю, что это было ошибкой.

А потом я пустился во все тяжкие, в этакий клубок вранья и манипуляций. Иногда мы ссорились, Кристина уходила, а я писал ей, что хочу покончить с собой. У меня в прошлом действительно были попытки самоубийства и суицидальные мысли.

Однажды Кристина вернулась после рабочей встречи с партнерами — на ней было очень открытое прозрачное платье, было видно, что она выпила пару бокалов вина. Мне показалось, что ее внешний вид не соответствовал формату вечера, и я отпустил комментарий: «Почему ты так выглядела на встрече с партнерами?» Она разозлилась. Сейчас я понимаю, что не должен был так говорить, как и угрожать самоубийством. Это действительно пример поведения, за которое мне стыдно. Но тогда я не мог контролировать себя.

После нашего расставания Кристина рассказала общим знакомым об отношениях и о психологическом насилии с моей стороны. В итоге я потерял многих друзей и знакомых — большинство встали на ее сторону. В переписках меня сравнивали с какими-то самыми ужасными маньяками. Однажды знакомые подошли ко мне в автобусе и начали обзывать. Это было невыносимо, и я решил записаться на курсы для тех, кто был причастен к домашнему насилию. И это было сделано не просто потому, что я хотел «стать лучшей версией себя», нет, я всегда видел в себе какие-то нездоровые паттерны.

Я оставил заявку в центре «Насилию.нет», и через неделю мне перезвонили. Мне было стыдно и мучительно, но я осознавал, что нужно разобраться со своими проблемами и понять, как жить дальше. Я пошел работать над собой и пообещал самому себе в первую очередь, что я не буду больше причинять людям боль.

Поначалу боялся идти к психологу. На первом созвоне мне вообще показалось, что все будет жестко и сухо. Я чувствовал себя как на экзамене. Но это впечатление быстро поменялось. Мне кажется, без поддержки моей нынешней девушки я бы не прошел программу. Мы с ней много говорили, и я понял, что мне действительно нужно обратиться в центр, чтобы осознать свои проблемы и поменяться. Таня знает о моей истории с Кристиной и о том, что раньше я был полигамен. Она принимает меня, и сейчас я только с ней.

На консультациях с психологом я пытался отделить реальность от вымысла, анализировать свои ошибки и неправильные поступки. Я чувствовал, что злился одновременно на всех. Мы обсуждали эпизоды моей агрессивности, зависимости, манипуляций. Я понял, что оказывал психологическое давление на своих партнерш — не только на Кристину, но и на женщин, которые были до нее.

На сессиях мне очень помогло в первую очередь отделить реальность от того, что я воспринимал как реальность, и понять, что мотивировало меня в тех или иных крайностях. Я осознал ошибки и неправильные выборы, которые совершал в прошлом, и начал разграничивать их с тем, в чем меня обвиняли партнерши. Это позволило мне более ясно смотреть на свои поступки и реакции.

Когда я прошел программу, попытался связаться с Кристиной, чтобы объясниться, но она до сих пор меня не разблокировала. Это ее право — не хотеть со мной общаться. Сожалею ли я о своем поведении? Да, искренне.

Насилие — про власть

То, что описывает Михаил, — не про полигамию, а скорее про сложность в построении межличностных отношений, объясняет Александра Иванова. «Здесь присутствует травматичный опыт, связанный с нарушением привязанности. Партнерские отношения выстраиваются тяжело, человеку невыносимо находиться в них, и напряжение растет», — отмечает она.

Когда у такого человека много партнеров, ему не нужно вступать в глубокие и близкие отношения. «Таким образом он может почувствовать себя в большей безопасности», — добавляет Иванова.

Полигамия и полиамория не связаны с насилием и не влияют на его уровень. «Насилие связано с властью, контролем и травматическим опытом. Оно может проявляться как в моногамных, так и в полигамных отношениях. Например, один партнер может 20 лет реализовывать насилие в браке, а другой — демонстрировать насильственное поведение в разных союзах. Насилие возможно в любом формате отношений», — подчеркивает Иванова.

А где гарантии?

Гарантий того, что автор насилия не возьмется за старое, не может дать ни один специалист. Повторное насилие проявляется в кризисные моменты жизни. «Например, если человек устал на работе, на него накричал начальник, болит живот или голова, а дома дети не хотят ложиться спать, то возникает соблазн применить насилие как быстрый способ решения проблемы. У кого-то в таких ситуациях хватает ресурса осознать свои эмоции и справиться с ними без насилия», — приводит пример Александра Иванова.

Парсаданян предлагает своим клиентам домашние задания, но важно их выполнять и следовать рекомендациям. «Консультация — это час в неделю, а между встречами человек должен самостоятельно размышлять о своем поведении, отслеживать реакции и учиться их изменять. Консультант помогает задать направление к изменениям, но основную работу выполняет сам клиент», — поясняет она.

Если человек готов к изменениям, это обычно означает, что он признает проблему, осознает ее серьезность и хочет измениться. «До разрешения проблемы может быть еще далеко, но признание насилия — его осознание и принятие — один из ключевых шагов», — заключает Парсаданян.

Центр «Насилию.нет» оказывает психологическую помощь пострадавшим от домашнего насилия. И, конечно, самому центру также нужна поддержка. Любое ваше пожертвование способствует тому, чтобы профессионалы продолжали помогать, информировать и оставаться рядом.

• Теги:
• домашнее насилие
• психология