Отрезание челки
Римма Авшалумова, корреспондент
Москва, начало 1980-х. Сборы утром 1 сентября были суетные. За пару недель до первого школьного дня я отрезала себе челку маникюрными ножницами. Очень хотела быть похожей на Машу Старцеву из «Приключений Петрова и Васечкина». И мама переживала, что это чудо парикмахерского искусства торчало и плохо держалось заколками.
Я мечтала о школе. Я ею просто бредила. Мне казалось, это лучшее место на земле. Летом с замиранием сердца я открывала шкаф, где висело новенькое платье и фартуки из магазина «Машенька» — именно там продавалась лучшая форма в Москве. У меня было платье с мелкой плиссировкой и воротником-стойкой.
Мой старший брат, который в тот год как раз получил аттестат, мрачно ворчал, что скоро я все пойму.
Саму линейку я не помню. Помню, как торопилась занять место за первой партой — поближе к 23-летней учительнице. Наивная дурочка. Впоследствии наша первая учительница бросала в нас тряпкой, обзывала, кому-то доставалось по лбу указкой, а самым везучим даже заклеивали пластырем рот.
Тем не менее училась я отлично. Была старостой. Потом командиром звездочки. Но эйфория от школы ко второму классу померкла, а к третьему совсем прошла. О бесчинствах учительницы я рассказала маме спустя лет двадцать. А тогда я просто люто возненавидела школу и мечтала заболеть, чтобы лежать дома и читать книжки. До сих пор для меня это лучший досуг.
Отсутствие сна
Катя Красоткина, редакторка
Москва, 2006/2007 год. Перед 1 сентября я страшно волновалась: почти не спала накануне, и весь первый учебный день у меня болела голова. В этот день мы изучали форзацы учебников (тогда я и узнала это слово), но я ужасно устала. «Детство закончилось, придется страдать, как взрослым», — думала я.
Школьную форму мама сшила мне сама: серый шерстяной костюмчик. Он мне нравился, не нравились только колготки, которые нужно было с трудом натягивать (я была полной девочкой). Зато нравилась моя прическа. Она называлась «корзиночка» — коса-колосок, заплетенная вокруг головы как венок. Я просила маму оставить пару локонов — чтобы они выглядывали из этой корзиночки. Мы называли их «завлекалочки».
У меня было три школы, и все очень хорошие: частная, гимназия и лицей. Везде находилось несколько учителей, которых я обожала. Везде я ставила какие-то спектакли и подбивала одноклассников на авантюры. Но внутренне я всегда чувствовала себя неуверенно, боялась, что со мной не будут дружить. Поэтому перед каждым 1 сентября я из года в год не могла уснуть: представляла, изменились ли ребята за лето и примут ли они меня снова.
Желание темноты
Чингис Бальбаров, SMM
Улан-Удэ, 1 сентября 1991 года. Воспоминания размыты временем и весьма обрывочны, но я точно помню, как постоянно стремился попасть в школу. Приходил одним из первых и долго сидел в одиночестве в темном коридоре, ожидая учителя и одноклассников. Дома усердно делал домашку, чтобы блистать на уроках. Читал главы учебников, забегая вперед школьной программы, чтобы впечатлить других отличников класса.
Что это было? Жажда знаний? Попытка избежать неприятностей дома? Соревновательный дух? Желание выделиться? Ни семилетний мальчик на фото, ни 40-летний дяденька, пишущий этот текст, до сих пор не может ответить на этот вопрос.
Избыток роста
Инна Кравченко, заместитель главного редактора
В моем 1-м «Б» средней школы № 3 города Белгорода я была самой высокой. Это сейчас, через полжизни, я так толерантно выражаюсь, а тогда тупо считала себя самой длинной. К тому же, как назло, на линейке меня поставили с Вовкой Хализевым из моего двора, а он был коротышка — ниже меня на голову. Издевательство чистой воды. К сожалению, я не нашла фото рядом с Вовкой: он с гладиолусами — чтобы казаться повыше, я с астрами— чтобы пониже. А на представленном фото Вовки даже не видно, хотя посадили его рядом со мной. Жизненная драма девочки, которая торчит, как колокольня, над окружающими, продолжалась всю «началку». А потом я перешла в другую школу, и там оказалось целых шесть одноклассниц такого же роста и интересов. Совсем другая реальность.
На самом деле я ужасно стремилась в школу. Детский сад наскучил, потому что в пять лет я научилась читать. А в шесть, перейдя через дорогу, сама себя записала в детскую библиотеку и к 1 сентября была уже читателем со стажем. Книгу «Капитан Коко и зеленое стеклышко» писателя Кузьмина я, например, знала наизусть. Но в первом классе мне было смертельно скучно: читала я слишком бегло, писать научилась быстро. Чтобы чем-то себя занять, мы с подружкой Райкой собирали корявые записки одноклассников и промокашки с отпечатками их пальцев, а также раскрывали интриги и заговоры, которыми в нашем 1-м «Б» и не пахло.
Вторжение ада
Катя Кобенок, корреспондентка
Я очень ждала поступления в первый класс. Мне не терпелось завести друзей и начать общаться. Поэтому я серьезно готовилась к 1 сентября, почти не спала накануне. Постоянно проверяла: на месте ли моя красивая заколка с Микки Маусом и как там мой джинсовый сарафан?
Начальная школа была просто отличной. Ад начался с пятого класса и продлился до конца 11-го. Я стала самой непопулярной девочкой в классе: из-за очков с толстыми линзами меня дразнили как могли. Одноклассники часто прятали мой рюкзак и верхнюю одежду, зная, что я не сразу смогу их найти. Однажды я просидела в школе три часа, пока не нашла свою куртку. В девятом классе к очкам прибавились брекеты, подростковые прыщи и лишний вес. Красота, да?
Учителя никак не реагировали на издевательства. Однажды мальчик поднял руку и спросил: «Почему у нее прыщи на голове?» — и весь класс смеялся, включая учительницу.
Особенно тяжело было с русским и литературой. Учительница любила зачитывать перлы из сочинений на весь класс, а потом мы угадывали, кто автор. Очень часто это были мои работы. В пятом классе нам задали сочинение на тему «Понравилась ли вам Библия?» Я написала: «Нет, потому что там ну как-то нудно». Подумав, я зачеркнула слово «ну». Мое сочинение прочитали на родительском собрании, и мама устроила мне трепку.
Кульминацией стало итоговое сочинение по литературе в 11-м классе, когда учительница стала кричать, что я все сделала неправильно. И я, сходя с ума от буллинга и страха, в каком-то тумане назвала ее сукой — при всем классе.
Маму вызвали к директору. Но после этого учительница внезапно отстала. И одноклассники тоже. Очевидно, решили со мной не связываться: вдруг я буйная? Больше никакого буллинга, никаких унижений. Жаль только, что до конца школы оставалось меньше двух месяцев.
Проводы любви
Настя Качулина, директор по дистрибуции
1 сентября 1999 года было трепетным и праздничным. Во-первых, мне купили школьный рюкзак с Барби: я демонстративно несла его и фотографировалась с ним везде. Во-вторых, я выглядела стильно и уверенно, потому что была в костюмчике, сшитом мамой (а мама потрясающе шьет). В-третьих, в мой класс попали несколько знакомых мне ребят из детсадовской группы, в том числе моя первая любовь по имени Олег — поэтому все, что происходило вокруг (первая линейка, огромный букет с бабушкиной грядки, первый урок), было словно в тумане.
А вот наши с Олегом чувства были реальными и продлились аж до шестого класса, пока он не переехал и не поступил в другую школу. Мы оба переживали это довольно тяжело — у нас тогда не было ни мобильных телефонов, ни компьютеров, ни интернета. Общение прекратилось. Когда мы оба учились в университетах, то нашли друг друга, встретились и даже обсуждали нежные детские чувства, которые к тому моменту, понятное дело, уже прошли.
В школе я чувствовала себя безопасно: может быть, потому, что там работала моя мама — преподавала физику. Правда, она никогда не вмешивалась в мою учебу, не устраивала разборок с другими учителями и давала мне достаточно личного пространства. Когда маму назначили директором этой же школы, стало гораздо тяжелее — прежде всего из-за отношения окружающих. Но это уже другая история.
Слезы разлуки
Ира Карабач, маркетолог
О моем московском 1 сентября 2005 года у меня совершенно нет воспоминаний, потому что до этого я год ходила в «подготовишку» и школа вместе с учительницей были хорошо знакомы. Вроде бы читала стих. Вроде бы пошла после линейки в здание школы вместе с подругой. Вроде бы несла дачные астры, которые еще пахли летней беззаботностью — как и каждый год все 10 последующих лет.
Еще в детском саду я очаровалась советскими фильмами про школьников и ужасно хотела сама пережить все, что видела в «Приключениях Электроника» и «Каникулах Петрова и Васечкина». И поэтому уже школьницей ужасно плакала каждый раз, когда заболевала (а болела я в детстве часто) и меня оставляли дома. Я успела побыть старостой класса и заиметь секретаря в виде мамы, которой приходилось отбиваться от обрывающих телефон одноклассников, чтобы я успевала сделать домашку. Очарование быстро прошло, но и отвращения не появилось.
Стук зубов
Александра Левинская, редакторка
Тула, 2006 год. Как это часто бывает в России, 1 сентября погода безнадежно испортилась: налетел ледяной ветер с дождем. Тонкие белые колготки, мягко говоря, не грели. Я стучала зубами и думала только о том, когда уже все закончат со стихами.
Надежды на друзей не было. В детском саду меня не любили, и я думала, что это навсегда. Пока 1 сентября не встретила девочку с таким же портфелем, как у меня. Мы обе выбрали фиолетовые рюкзаки с нарисованными котятами — этот факт привел нас в такой восторг, что уже через неделю мы были лучшими подругами.
Я совсем не помню, нравилось ли мне учиться. Но мне точно нравилось, что меня боялись мальчишки. В детском саду они меня обижали, и я все время плакала, а потом заматерела — научилась их бить. После уроков мы устраивали спарринги на красном ковре. Я умела терпеть боль лучше других, поэтому всегда выходила победительницей. И ни разу не плакала — это добавляло очков авторитету.
Я мечтала стать художницей. У меня и правда неплохо получалось рисовать, но был одноклассник, который делал это еще лучше. Я страшно ревновала и все время пыталась доказать свое первенство. На выпускном из начальной школы ему вручили грамоту за особые заслуги в области изобразительного искусства, а мне досталась грамота за достижения по части русского языка. От такой несправедливости я ушла плакать в туалет. До мечты стать журналисткой оставалось еще два года.
Уничтожение букета
Алексей Яблоков, шеф-редактор
1 сентября 1988 года меня одели в синюю тюремную форму, прикрепили к спине ранец из литой резины, а в руки дали букет из мясистых гладиолусов, которые перемежались какими-то ягодками. Не успел я встать в строй возле школы, как ко мне подошел будущий одноклассник. «Это чо?» — спросил он, указывая на букет и, не дожидаясь ответа, начал отрывать и поедать ягоды одну за другой. Тут же, усмехаясь, подошел второй. «Клево», — сказал он. И тоже принялся за букет. Примерно за две минуты они общипали все ягоды, не тронув гладиолусы. Когда нас привели в класс и усадили за парты, классная руководительница Валентина Дмитриевна первым делом объяснила, что ручка должна быть светло-синего оттенка и лежать вдоль раскрытой тетради, выдаваясь не более чем на половину корпуса. После этого она обошла всех нас — все 34 человека — и внимательно изучила оттенок пишущих принадлежностей. Негодные ручки были тут же выброшены в мусорное ведро, в том числе и моя, привезенная родителям в подарок откуда-то из дальних стран. Так закончился еще один хороший день.
Поседение дедушки
Юлия Люстарнова, SMM
В первый класс я пошла в 1999 году в московском районе Ново-Переделкино. Проучилась я там всего триместр, потому что мы с мамой переехали. Из воспоминаний остался лишь буллинг от сына нашей классной, который был старше нас, первоклашек, и задирал как мог, особенно девочек. У меня, например, он отобрал любимый браслетик и смыл в унитаз. Классная руководительница не реагировала.
Потом мы переехали в другой московский район, Орехово-Борисово Южное. Там классной была пожилая (а по детским меркам — неимоверно древняя) учительница Зинаида Тимофеевна. Ее любимый прием заключался в избиении провинившихся линейкой по рукам. Наш класс ее больше боялся, чем чему-то у нее учился. Однажды на маму напал грабитель, и ей пришлось лечь в больницу. На это время дедушка забрал меня к себе, и в школу ходить я не могла. Зинаида Тимофеевна передавала по телефону задания. Ох, сколько же было пролито слез над тетрадкой — от страха, что я что-то сделаю не так и она потом будет ругаться. Да и дедушка, кажется, поседел больше прежнего. К счастью, после моего первого класса она ушла на заслуженную пенсию, и никто по ней не скучал. А я каждое 1 сентября радуюсь, что меня все это больше не касается.
Отсутствие интереса
Ира Спасюк, автор
В первый класс я пошла в 2003 году в Казахстане, город Рудный. Вплоть до окончания школы я была очень «удобным» ребенком: вела себя как примерная отличница, всегда приходила с выполненным домашним заданием и не задавала лишних вопросов. Всю начальную школу я сидела с двоечниками, которых должна была перевоспитывать. Если бы я училась сейчас и в России, была бы идеальным кандидатом для «Движения первых».
Таких, как я, обычно презирают одноклассники. Но мне повезло с окружением — я никогда не чувствовала себя изгоем. У меня была лучшая подружка, да и вообще в школе было интересно. Единственное, о чем я жалею, — что, несмотря на хорошие оценки, училась я достаточно плохо, интерес к знаниям появился у меня гораздо позже. И сейчас я думаю: у меня ведь было целых 11 лет, когда не надо было заботиться о деньгах, жилье, документах и прочих «взрослых» штуках. Можно было спокойно учить языки, читать литературу и историю, познавать мир. Если бы я меньше ориентировалась на оценки и экзамены, получила бы от школы куда больше пользы.
Замирание сердца
Мария Сорокина, корректор
Перед моей первой школьной линейкой родители нервничали, где взять букет: сегодня это кажется странным, но в начале 1980-х купить цветы было сложно. Отец рано-рано утром куда-то сбегал и, довольный, вернулся с добычей. Мама помнит, что следила за перемещениями этих белых гладиолусов, потому что меня в толпе первоклассников совершенно не было видно. А еще я носила в школе толстые синие колготки и обувь не своего размера, а что удавалось достать, поэтому на переменах шаркала, но считала, что никто не слышит.
Потом мы уехали из страны. Вернулась в Москву я только в пятом классе и с замиранием сердца ждала, вспомнит ли меня кто-нибудь. Как ни странно, вспомнили и узнали.
Явление неуловимых
Ирина Гордиенко, редактор
Школу я любила. И 1 сентября в первый класс шла с удовольствием. К тому времени территория детского сада и ближайшие к ней промышленные помойки были исследованы мной досконально, все деревья в округе освоены, шалаши построены, воспитательницы доведены до белого каления, и мой неуемный нрав требовал новых свершений. Школа казалась для этого подходящим местом. Тем более что к ней прилагался новенький ранец цвета кузнечика, чистые тетрадки и красивое платье с белым фартучком (которые, впрочем, быстро пришли в негодность).
Главное достижение произошло в первом классе, причем внезапно. Я полюбила математику, а половина класса за это полюбила меня: всю начальную школу я решала контрольные сразу за два варианта, остальные прилежно переписывали. Мой чудесный классный руководитель Галина Николаевна страшно ругалась, но уследить за ловкостью наших рук не могла. Как, впрочем, и за моим поведением. Несмотря на хорошую учебу, по поведению у меня было стабильное два, да такое стабильное, что даже в пионеры меня из всех девочек принимали последней, вместе с мальчишками, отпетым хулиганьем. Может быть, так было еще и потому, что в те времена в школьном кинотеатре бесконечно крутили «Неуловимых мстителей», которых мы знали наизусть и чьи герои были нашими непререкаемыми авторитетами. За это я, кстати, благодарна создателям картины до сих пор.
Избиение младенца
Дарья Асланян, фоторедактор
В детстве я всем сердцем ненавидела садик. Еще на подходе к нему я ощущала удушающий запах столовой и полов, намытых с хлоркой. Это был запах тоски: он означал, что до вечера я не увижу маму. Поэтому о школе я мечтала. К тому же я надеялась выучиться и стать умной, как Ленин.
Самара. 1990-й год. К 1 сентября родители где-то раздобыли мне ярко-синий ранец с оранжевыми полосками и светоотражающими застежками, напоминавшими катафоты от велика. Как они сияли! Как звезда на макушке елки. Глядя на них, сияла и я — от удовольствия: у большинства детей ранцы были одинаково коричневые, а мой — особенный! Надев колючее платье с белым фартуком, я вооружилась букетом гладиолусов и восхитительным ранцем. Не выдержав моей красоты, младший брат разревелся в голос: он тоже хотел в школу.
Саму линейку помню смутно: волнение, утренний холод и скучные речи. Хорошо, что сохранились фотографии. Я, мама, бабушка и брат — у подъезда. Двумя годами позже у этого самого подъезда застрелят самарского криминального авторитета, который жил в нашем доме: обычное дело для 1990-х. Мы пили чай вечером на кухне, когда услышали выстрелы. Папа велел выключить свет и пригнуться.
Учиться я любила и люблю до сих пор. Это желание не смогла отбить даже моя первая учительница, которая стучала указкой по парте и ставила тройку за одну помарку в диктанте.
Из светлых воспоминаний — посвящение в октябрята. Ужасно гордилась этим значком, который велели приколоть на форму слева — «поближе к сердцу». Это, кстати, помогло мне научиться различать право и лево. С тех пор я себе шептала: «Лево — это там, где Ленин». А самое яркое воспоминание о начальной школе, как водится, про абьюз. Актором насилия, как ни странно, была я. Однажды проспала первый урок. Прибежала на второй и, краснея до макушки, соврала, что была у врача. Но мой сосед по парте не поверил (врать я не умела) и стал прыгать вокруг меня, крича на весь класс: «Проспала, проспала!» Такого позора я не вынесла и влепила ему хорошую пощечину. Для тихони и отличницы это было совершенно неожиданно. От шока он замолчал и даже ничем мне не ответил. Так я узнала о темных сторонах своей октябрятской души.
Позже взрослые спрашивали меня, считаю ли я по-прежнему, что школа лучше, чем детский сад. Видимо, я хотела казаться твердой, как Мальчиш-Кибальчиш, и всем отвечала, что да, школа все равно лучше, хотя сама я уже, конечно, в этом сомневалась.
Тайна штанов
Евгения Волункова, главный редактор
1 сентября я практически не помню — только как кололась школьная форма и скатывались проклятые колготки на коленях. Как я гордилась своим самым огромным бантом на голове (мама была мастер!) и портфелем с тремя котами (этот портфель к весне превратится в лохмотья, потому что оказалось, что с ледяной горки на нем можно выкатиться буквально в стратосферу).
Учиться нравилось, хотя в начальных классах мне, читающей и пишущей с четырех лет, было скучновато. Но как только начались уроки труда, любовь к школе сразу закончилась.
Зима, семь утра. Мама включает свет в коридоре, чтобы моя комната напротив лишь слегка освещалась. Садится на краешек постели и гладит меня по голове: «Подъем, Женя!» Я лежу, закрыв глаза руками, и ною: «Мам, а можно сегодня заболеть?» — «Кто рано встает, тому бог подает!» — кричит из соседней комнаты бабушка. Что подает бог, она точно не знает, потому что обычно спит до 11 — к этому времени у бога все заканчивается. Но разве это меняет дело? Мама включает свет в комнате, и я обреченной сонной мухой сплю на унитазе, потом в ванной, а потом продолжаю спать на кухне с бутербродом во рту. За окном чернота, выходить из дома очень не хочется. Медленно натягиваю бурки, песцовую шапку и улыбку для мамы — на кислую морду.
Выкатываюсь в ледяной подъезд. Звезды еще светят, блестит хрустящий снег. Дальше носа — тьма, и кажется, я единственная несчастная девочка, которая в нее идет.
Первым уроком — ненавистный труд. В моем рюкзаке цветастые штаны с кривыми строчками и кособоким карманом. Я пыхтела над ними все выходные, никаких тебе саночек, но все равно получилось говно. И вот я несу эти штаны на заклание и не понимаю, за что мне эти муки, зачем мне труд, когда в душе я великий писатель?
В темноте желтые пятна школьных окон кажутся даже уютными. Раздеться, вытереть оттаявшие сопли, подойти к кабинету труда, нащупать в рюкзаке штаны. На двери записка: «Уроков не будет, учитель заболел». Чужое несчастье перехватывает горло радостной волной. Бабушка-то все-таки знала, знала! Вместо уроков труда — две литературы. Все, у кого получились штаны, но не вышли сочинения, проклинают жизнь, а у меня радость. За окном потихоньку светает, мир наконец-то поворачивается светлой стороной. Но, разумеется, ненадолго. И чем дальше в старшие классы, тем будет хуже. Но это другая история.