Заседание Петрозаводского городского суда — к слову, уже пятое по этому делу — больше напоминало медицинский консилиум или партийное собрание, считает истец Александр Станевич. «Юрист музея оценивал меня, как будто он врач и ведет обследование в стационаре. Мои бывшие коллеги, бабушки-смотрительницы, позволяли себе еще больше. В протоколе даже осталась пометка о том, что одна из них назвала меня “аутистом”. Они говорили, что я не способен общаться с людьми. Моя мама даже пыталась возмутиться, но ей сделал замечание судья».
Суд первой инстанции должен был решить, законно ли Александра уволили из республиканского художественного музея, где он работал смотрителем. По мнению работодателя, Александр, имеющий инвалидность первой группы, «создает угрозу утраты экспонатов музея». «Остается вопрос, кто будет отвечать за возможную утрату работ Кустодиева, Айвазовского, Коровина и Боголюбова, предоставленных в данный момент нам Ярославским художественным музеем в рамках выставки “За вдохновением” и имеющих многомиллионную страховую стоимость?» — писали представители музея в своем возражении на иск.
Устраиваясь на работу в учреждение культуры на квотируемое место для людей с инвалидностью, Александр не мог и представить, чем обернется обещанная «успешная интеграция в общество».
«Мозг вашего сына подал признаки жизни»
Мы встречаемся с Александром в центре Петрозаводска, неподалеку от музея. Первым делом юноша просит примерить мой кожаный плащ: он хорошо дополняет его образ — футболка с солистом группы «Раммштайн», черная толстовка, крупная металлическая пряжка на ремне. Саша говорит, что знакомые отмечают его сходство с актером Магуайром, сыгравшим Человека-паука. Станевич совсем не против, тем более до работы в музее он успел окончить юридический факультет местного университета и мечтал устроиться в «правоохранительные органы». Но не успел: попал в больницу.
«Часто думают, что я вообще здоров как бык. И что первая группа инвалидности у меня просто так — досталась по наследству или я ее купил. На самом деле я родился дважды, причем оба раза в один и тот же день. Сначала 17 июля 1998 года я просто родился, а потом 17 июля 2022 года я пришел в сознание».
Саша столкнулся с осложнениями после операции: начался перитонит из-за дисфункции шунта, выведенного в желудок, а вместе с этим менингит (воспаление мозга). Состояние критическое. В Петрозаводске помочь ему не могли, и ни один ближайший город не откликнулся. Тогда мама Саши Лилиана связалась с нейрохирургом из Центра им. Алмазова Дмитрием Гуляевым, который принял решение транспортировать пациента в Петербург и провел две операции.
Через некоторое время Лилиане позвонили из больницы и предложили приехать попрощаться с сыном. Она рассказала обо всем близкому другу сына, тот написал во «ВКонтакте» — Лилиане начали приходить деньги на похороны. Когда она приехала в больницу, врачи встретили ее с улыбкой: «Мозг вашего сына подал признаки жизни». Но после этого Саша не приходил в сознание еще девять месяцев. Восстанавливаться пришлось с нуля: заново учиться ходить и есть.
«Помню, это был ужасный момент, когда мне сказали: “Все, Саша, ешь теперь сам”. И как я ненавидел ЛФК, а всего-то нужно было ноги поднимать с утяжелителями».
С тех пор прошло два года. Саша говорит, что в восстановлении наметился большой прогресс. Правда, периодически он непроизвольно переставляет слоги в словах и несколько раз извиняется за «шепелявость» — уточняет, до болезни речь была четче, и сокрушается, что забыл значительную часть слов из финского языка, который учит в свободное время.
Сашина мама очень хотела помочь ему в процессе реабилитации. Поскольку тогда он тяжело переносил любое эмоциональное напряжение, она решила устроить его на работу в музей изобразительных искусств.
Культурное место
Музей изобразительных искусств Республики Карелии находится в центре Петрозаводска, в старинном желто-белом здании, где когда-то располагалась Олонецкая мужская гимназия (ее, в частности, оканчивали поэт Владимир Бенедиктов, художник Василий Поленов и лингвист Федор Фортунатов). На сайте музея сказано, что этому зданию выпала счастливая судьба — выполнять благородную миссию просветительства, а в самом здании царит особая духовная атмосфера.
Отдельная страница музейного сайта посвящена безбарьерной среде («Музей имеет все возможности, чтобы принять посетителей с ограниченными физическими возможностями»). На входе есть пандусы, здесь проводят мастер-классы, занятия для людей с РАС, снимают видео на жестовом языке, есть несколько тактильных экспонатов для незрячих и слабовидящих. Одним словом, современное культурное место.
У подножия мраморной лестницы проверяет билеты смотритель Зинаида:
«Ой, это вы так думаете, что нам скучно. Бывает очень много народу, особенно в летний период. Надо за всеми смотреть — мы же смотрители. Бывает, хотят все пальцем потрогать, ноготком что-то… На иконы тоже разные люди приходят смотреть — могут и на колени упасть, чуть не целовать икону собираются».
Из должностной инструкции смотрителя музея:
Смотритель обязан «вежливо и корректно встречать посетителей в экспозиции, отвечать на вопросы о навигации по учреждению; обеспечивать работу по эффективному и культурному обслуживанию посетителей, созданию для них комфортных условий; относительно содержания произведений рекомендовать обратиться к специалистам учреждения, не интерпретировать посетителям представляемые в экспозиции произведения искусства; принимать меры по ликвидации и предотвращению конфликтных ситуаций».
«За всем нужно следить: иногда не один зал, а до пяти на одном человеке, — делится смотритель Татьяна из зала живописи XIX века. — Мы и столы, и стулья носим, и мероприятия проводим. Стрессовая работа. Когда я на “Петрозаводскмаше” в конструкторском бюро работала, и то меньше переживала. Всем хочется все потрогать, пощупать — надо контролировать. Но иной раз боишься замечание сделать. Бывали случаи, на нас даже жалобы писали, что смотритель позволил себе замечание сделать. Теперь молодые меньше учителей уважают, старших…»
«Думал, к святым людям иду»
О вакансии смотрителя в художественном музее мама Саши узнала от знакомой. Условие трудоустройства — группа инвалидности. Александр со своей первой группой оказался идеальным кандидатом. Для начала его взяли по срочному договору на месяц.
«Я думал, получилось у меня устроиться, казалось бы, на идеальную работу, — рассказывает Станевич. — Думал, к святым людям иду, почти в храм. Что они поймут мою сложную ситуацию. Наверное, еще обстановка музея на меня так подействовала: картины, место красивое, люди ходят. Конечно, это было мое место, сто процентов. Можно сказать, моя культурная жизнь началась с этой работы».
Как вспоминает Саша, большинство новых коллег вначале приятно удивлялись его молодому лицу рядом с иконами и пейзажами.
«Сколько раз мне говорили, как приятно видеть молодого сотрудника в музее! Помню, какая-то бывшая сотрудница говорила: “Оставайтесь здесь, пожалуйста, работайте, я серьезно”».
Спустя некоторое время ситуация изменилась. Коллеги стали проявлять к Саше, по его словам, «пассивную агрессию».
«Это как стоять в очереди в поликлинику — только каждый день. Начались претензии. Постоянно: “Вот Саша дверь забыл закрыть. Вот Саша мог бы то сделать, это сделать…” Это как бы мелочи в моем случае, но в целом, если брать картину, я думаю, это все было не просто так».
Когда первый месяц Сашиной работы закончился, вместо приглашения на продление договора наставница Станевича сказала: «Саша, спасибо за работу, приходи за расчетом».
Непроизвольное засыпание
«Думаю, я их потревожил. Микроклимат испортил, видимо, — считает Станевич. — Им без меня там было комфортно. Они и уходили все пораньше, и свет вырубали пораньше. Пили на кухне очень даже хорошо. Прямо днем, в обед. Ну это же ненормально».
На встрече с директором музея Варварой Лебедевой Саше и его маме Лилиане сказали, что проблема — в непроизвольном засыпании. «Тогда прошло еще мало времени после болезни, такое могло быть, — соглашается Лилиана. — Но с учетом его группы инвалидности в музее должны быть места, чтобы человеку можно было прийти в себя».
Действительно, в 224-й статье Трудового кодекса сказано, что работодатель, который принимает на работу человека с ОВЗ, должен создавать условия в соответствии с программой реабилитации нового сотрудника. В индивидуальной программе реабилитации Саши, которой располагал музей с момента его трудоустройства, есть в том числе пункт про время для отдыха.
В ответ на эти доводы директор посоветовала обратиться с претензиями в республиканское министерство культуры. Однако, услышав, что Лилиана и Саша уже записаны на прием к министру культуры Алексею Лесонену, оперативно изменила свое решение и распорядилась заключить с Сашей новый договор.
Так Саша продолжил работать в музее, а его мама стала бдительно следить за его состоянием:
«Сашу я стала держать. В том плане, что надо выпить кофе, если хочется спать. Говорю: “Надо себя, сынок, держать”. Это соматическое состояние — мозгу надо отключиться примерно раз в три-четыре часа. Сейчас уже это проходит».
«Привела вашего инвалида»
После заключения нового договора Сашины сослуживцы, мягко говоря, не обрадовались. Начались словесные перепалки, некоторые смотрители стали меняться с коллегами, чтобы не работать с Сашей в соседних залах. Несколько раз они не позвали молодого человека вместе со всеми на занятия по противопожарной безопасности и антитеррору — как он считает, нарочно.
«Помню, директор музея рассказывала: когда она еще работала в министерстве культуры, то отправила работать в музей какого-то человека с инвалидностью, который очень громко разговаривал, — рассказывает Саша. — “Орал”, как она говорила. Всех там доставал. И потом ее спрашивали, мол, в администрации: “Варвара, ты кого вообще отправила?” Тогда я задумался: может, у нее какие-то старые счеты с людьми с ОВЗ?»
Как-то руководительница Саши обратилась к его маме со словами «Вот, привела вашего инвалида». Оскорбленная Лилиана связалась с директором музея и попросила разобраться. Диалог попал на камеры: Лебедева принесла извинения, сотрудница написала объяснительную.
Последний конфликт произошел после зимней Ночи музеев. Сашу, как физически сильного юношу, назначили в гардероб — помогать с тяжелой одеждой (что не входило в его должностные обязанности). На следующий день сотрудница гардероба публично набросилась на него с криком: Саша не так развесил номерки. В ответ Станевич напомнил ответственной за гардероб, что у нее и самой бывают нарушения: уходит не вовремя, пьет на рабочем месте и ругается матом.
«Я и знать не знал, что не так с номерками. После стычки в гардеробе долго не мог успокоиться, меня всего трясло», — говорит Саша.
На очередное продление срочного договора Сашу снова не пригласили — фактически это было второе увольнение. Директор пообещала, что поможет ему устроиться в другой музей, но потом объяснила, что не получится.
«Она говорила: “Саша, меня в министерстве культуры послали на три буквы. Я вот это все проходила”. Я говорю: “Вы “Идиота” Достоевского читали? Князя Мышкина знаете? Его философия была в терпимости: всех простить, со всем смириться. Я этого не понимал в детстве”. Директор спрашивает: “А сейчас ты понимаешь?” Нет, и сейчас не понимаю. И не собираюсь подставлять вторую щеку».
Страшный суд
После второго увольнения Саша подошел к пожилой смотрительнице, с которой, как он считал, они «нормально общались». Спросил, куда же ему теперь. Она ответила: «Иди дворником».
И пошел Саша в службу занятости, а оттуда — на завод, разнорабочим. Убирал дорогу, таскал камни, сгребал листву. Но еще больше укрепился в мысли, что так он это дело не оставит.
«Фактически меня пытались заставить поверить в то, что я ни на что не способен, — говорит Александр. — Знаешь слово “газлайтинг”? Вот это был он. Быстро найти новую работу мне было сложно, но дело не только в деньгах. Тогда для меня было важно, чтобы кто-то сказал, что я прав, что со мной все в порядке».
В промежутках между тасканием камней и уборкой листьев Саша писал жалобы в министерство культуры и в прокуратуру и наконец добился составления судебного иска. В суде представители музея утверждали, что взяли Сашу на место смотрителя «по ошибке».
«Да, внешне Александр выглядел здоровым. Но насколько он здоров и насколько трудоспособен — это не юридический вопрос, — объяснил “Таким делам” представитель Александра, юрист по трудовым вопросам Михаил Курочкин. — В качестве аргумента музей предоставил справку медико-социальной экспертизы — МСЭ. Верховный суд давно уже разъяснил, что признать человека нетрудоспособным может только комиссия по пригодности к выполнению отдельных видов работ. А в справке МСЭ работодатель должен был увидеть, что надо сделать для Александра, чтобы он мог работать. А они увидели, что он нетрудоспособен, и решили, что его теперь нужно отстранить».
В России существует специальная форма помощи людям с инвалидностью на работе — наставничество. Наставник должен помогать подопечному, обучать его, следить за его социализацией и комфортными условиями труда. В ходе судебного процесса выяснилось, что у Александра бывало от одного до пяти официальных наставников одновременно. С некоторыми он даже никогда не общался.
«Обычно в организациях составляется план, по которому потом наставник отчитывается, как и чем помог, и за это получает деньги, — говорит Курочкин. — В нашем случае никакие документы не велись. Это было официально подтверждено представителями музея».
Некоторые из «наставников» сказали на суде, что никаких денег за наставничество не получали. После суда Александр и Михаил направили новое обращение в прокуратуру — прояснить вопрос с этими выплатами. Ответ пришел из министерства финансов: по результатам проверки признаков нарушений не усмотрено.
Как уже было сказано, судебные заседания проходили довольно нервно, особенно учитывая присутствие бывших коллег Александра — музейных смотрительниц.
«В своей практике я не раз видел внутренние конфликты сотрудников, — говорит Курочкин. — Когда в компаниях начинается буллинг, работодатели стараются это скрыть. Музей же, наоборот, привел конфликтующих коллег в суд, чтобы и конфликт показать, и сцепить их с Александром. После увольнения Александра на этих бабушек распределили его ставку. Их предвзятость была очевидна: на суде допускались реплики, которые можно считать оскорблениями».
Аргументом в пользу Александра стало и то, что музей незаконно заключил с ним два срочных трудовых договора подряд, — в этом случае отношения между ним и музеем ничем не отличаются от полноценного оформления по Трудовому кодексу. И вот наконец на пятом заседании, в ноябре 2024 года, Петрозаводский городской суд вынес решение в пользу Станевича. Ему выплатили компенсацию за вынужденный прогул — 293 тысячи рублей, а также компенсацию морального вреда (15 тысяч) и восстановили на работе.
К слову, до восстановления размер Сашиной зарплаты был равен карельскому МРОТ — чуть больше 22 тысяч рублей. После возвращения составил 32 тысячи.
Унижение по гендерному признаку
В результате Сашу перевели на вторую площадку музея — в галерею «Арт-проспект», небольшое помещение, рассчитанное на одну выставку. Раньше здесь работал только администратор-кассир. Видеокамер на площадке тоже не было — появились вместе с новым сотрудником.
В пустой галерее Сашина коллега несколько раз пыталась снять, как Саша спит на рабочем месте. Потом написала жалобу, указав, что Александр «унизил ее по гендерному признаку»:
«Есть лишь одно предположение, откуда такая формулировка, — объясняет Станевич. — Это тоже из-за того, что я общался с посетителями, с девушками. Помню, администратор говорит, мол, они заметили, что я с красивыми девушками флиртую. Я ей ответил, что “это вы как девушки так интерпретируете”. Я же не говорил: “Вы, бабы, не способны на работу”. Такого я не говорил никогда. Это не моя идеология, не мое мнение».
На «Яндекс Картах» можно найти такие отзывы о галерее: «Хотелось бы отметить работу сотрудника Александра. Он был вежлив, ориентировал, направлял и создавал дружелюбную атмосферу». За один из отзывов Саше пришлось писать объяснительную. Ему сказали: «Давать пояснение о выставке и рассказывать посетителям об экспонатах в ваши обязанности не входит».
«Я должен создавать комфортные условия для посетителей. Вот я и создавал. В инструкции сказано: нельзя интерпретировать картину. Я и не интерпретировал».
В «Арт-проспекте», или, как говорит сам Саша, «в ссылке», он проработал полгода. Стало ясно, что и отсюда надо уходить. Что за работа, когда во всем подвох ищешь?
Сейчас Станевич живет на пособие и подработку: помогает новым друзьям-художникам (познакомился с ними, когда был смотрителем) с организацией выставок, стажируется в местном новостном издании, даже успел съездить куда-то на репортаж. Но главное — ощущение, что он не один, несмотря ни на что.
«Многие меня поддерживали и делились моей историей. Это же не о том, что я хочу бабки заработать. Для меня это важно как для человека, пережившего тяжелое заболевание, восстановившегося и испытавшего на себе, что такое дискриминация. Это прецедент».
«Такие дела» направили директору Музея изобразительных искусств Республики Карелии письмо с просьбой прояснить несколько вопросов, связанных с увольнением Станевича. Как только мы получим ответ, сразу же сообщим об этом вам.