«Приговорена к высшей мере наказания в особом порядке»
В моей семье, как и во многих семьях в России, предпочитали не говорить о пережитых репрессиях периода СССР. О судьбе своей прабабушки Зинаиды Исааковны Футерман я узнала только в 24 года. И уже два года я работаю над проектом «1937», основанным на архивных фотографиях и документах, дополняя их современными снимками и коллажами. Так я восстанавливаю историю прабабушки, пытаюсь найти ответы на вопросы о моей семье и о моей стране
Мое знакомство с Зинаидой Исааковной началось летом 2021 года, когда бабушка протянула мне сложенные пополам пожелтевшие листы бумаги. Это была справка о реабилитации прабабушки — матери моего деда, и документ о признании пострадавшим от политической репрессии. Дедушка умер незадолго до моего рождения, поэтому у меня не было возможности расспросить его об этом. Так началось исследование истории моей семьи и жуткого периода Большого террора, о котором до сих пор не принято говорить вслух.
Когда я была подростком, мы с мамой смотрели сериал о семье, в чей дом ночью ворвались энкавэдэшники. Главу семейства увезли в тюрьму, остальные получили клеймо «враг народа». И мама сказала тихим голосом: «В нашей семье было так же». Помню, что я ощутила боль и страх, но тогда о своих предках я ничего не знала и не ассоциировала эти чувства с конкретными людьми.
* * *
И вот только в 24 года я начала путь знакомства со своей семьей. Документы, оказавшиеся у меня в руках, подтверждали: мою прабабушку Зинаиду Исааковну арестовали и убили за то, чего она не совершала. Порванное свидетельство о смерти, хранившееся с другими бумагами у моей бабушки, содержало неверные данные. Когда я обратилась в загс за расширенной справкой, мне сообщили, что существует два разных свидетельства с отличающимися датами и причинами смерти.
Ситуация была необычная, и это смутило сотрудницу. Она сказала, что я могу выбрать лишь один вариант. Я взяла тот, где было указано «смерть от воспаления легких» — типичная формулировка в документах расстрелянных. Настоящей же причиной гибели моей прабабушки стала эмиграция в Харбин, где она жила с 1917 по 1923 год.
* * *
История ее жизни и ареста стала мне известна благодаря «Открытому списку» — базе данных репрессированных, где была указана информация о номере ее архивного дела, расстреле и месте захоронения. Используя эти данные, я смогла запросить дело в Центральном архиве Нижегородской области. Для меня было важно узнать о прабабушке как можно больше, и я отправилась в Нижний Новгород.
Изучая город и места, где она жила, я нашла историческое здание Тобольских казарм — то самое место, откуда ее забрали энкавэдэшники. Потом я отправилась на Бугровское кладбище, где она захоронена вместе с другими расстрелянными. Я нашла мемориал, посвященный жертвам Большого террора. На кирпичном заборе, окружающем кладбище, размещены их фотографии и даты жизни и смерти.
Архив расположен недалеко от кладбища. Там я получила на руки следственное дело, доказав свое родство, а также смогла его сфотографировать. На изучение всего дела времени не хватило: в читальном зале давали всего час, а в деле была 261 страница. Поэтому я заказала сканы, которые позже прислали на электронную почту, плюс сшитую архивную копию некоторых страниц, чтобы сохранить их у себя.
* * *
Зинаида Исааковна Футерман — еврейка, жившая до революции в городе Александровске (сейчас Запорожье) Екатеринославской губернии. В начале XX века ее семья в поисках лучшей доли сначала уехала в Томск, а затем перебралась в Китай — страну, свободную от антисемитизма и дававшую возможность хорошо зарабатывать. В Харбине прабабушка забеременела, но вскоре, поссорившись с семьей, вместе со своей матерью вернулась в Советский Союз.
Они обосновались во Владивостоке, где, по версии предъявленного ей впоследствии обвинения, Зинаида «на протяжении нескольких лет являлась содержательницей конспиративно-явочной квартиры японских разведывательных органов».
В 1933 году Зинаида Исааковна переехала в Горький (Нижний Новгород). Работала зубным врачом в бронетанковом училище имени Сталина, ухаживала за матерью и воспитывала сына, моего дедушку.
* * *
Одной из массовых репрессивных кампаний НКВД в период Большого террора 1937–1938 годов стало «харбинское дело». По нему проходили люди самых разных национальностей, которых объединяло лишь одно: место их жительства — Китайско-Восточная железная дорога, Маньчжурия, Харбин.
20 сентября 1937 года был подписан оперативный приказ НКВД СССР № 00593. Согласно ему харбинцы делились на две категории:
— изобличенные в «диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности» подлежали расстрелу;
— все остальные, «менее активные» — заключению в тюрьмы и лагеря на срок от 10 лет.
За 1937–1938 годы было репрессировано более 31 тысячи харбинцев, из них около 19 тысяч приговорены к расстрелу и более 10,5 тысячи отправлены на 10–25 лет в исправительно-трудовые лагеря.
Моя прабабушка была отнесена к первой категории, а ее двоюродная сестра — ко второй.
28 июля 1937 года Зинаиду Исааковну арестовали сотрудники особого отдела УНКВД по Горьковской области. Ей было 43 года. Дома остались 14-летний сын и пожилая мать.
Прабабушка находилась в тюрьме пять месяцев. Первые два ее допрашивали примерно раз в две недели. О том, что происходило в остальное время, в следственном деле ничего не говорится.
В постановлении о предъявлении обвинения и избрании меры пресечения было указано: «Достаточно изобличается в том, что является шпионом одной из иностранных разведок. Имела связь с контр-революционно настроенным элементом. Вела антисоветскую агитацию».
26 ноября 1937 года сержант государственной безопасности Березников постановил направить следственное дело № 10832 Футерман З. И. на внесудебное рассмотрение. В рассекреченной справке указано, что 22 декабря 1937 года комиссией НКВД и прокурором СССР прабабушка была приговорена к высшей мере наказания в особом порядке, а сбоку ручкой дополнено: «Расстреляна 3.01.1938 г. в 15:00 часов в г. Горьком».
Я читаю серые строчки допросов следственного дела Зинаиды Исааковны, но не чувствую живой речи, не могу понять, как действительно она разговаривала. За сухим, казенным текстом, написанным следователем, не звучит ее настоящий голос.
«На ваш вопрос с полной откровенностью отвечаю: да, я действительно являюсь агентом японской разведки и на протяжении ряда лет выполняла специальные, весьма ответственные задания и поручения как лицо пользовавшееся в японской разведке достаточным доверием», — говорит она во время первого допроса, длившегося трое суток.
* * *
Пожелтевшие от времени фотографии семьи Футерман в нашем доме были хорошо спрятаны, я никогда не подозревала об их существовании. Только когда я начала расспрашивать родных о прабабушке, мне их достали из старого дачного холодильника, где обычно у нас хранилась «купорка» — консервированные заготовки на зиму.
Я не знала, чему удивляться больше и почему вообще эти фотографии были спрятаны.
Позже я пойму, что в советское время упоминать о репрессированных было опасно, люди жили в страхе. И этот страх живет в наших родителях и пожилых родственниках до сих пор.
И вот я вытаскиваю фотографии из целлофанового пакета. Со снимков мне улыбается женщина с озорным огоньком в глазах. На семейной фотографии ее братья, отец и мать — единственная свидетельница, проходившая по делу Зинаиды. Из следственного дела видно, какие ей задавали вопросы — про детей, про жизнь в Китае, про жизнь во Владивостоке. Интересовались кругом общения. В то время ей было 76 лет. Судя по протоколам допросов, она уже с трудом писала. Строчки «протокол мною прочитан, записано с моих слов верно» дописывали следователи.
Работая с архивами, со следственными делами, связанными с обвинением и последующей реабилитацией в 1957 году прабабушки и в 1956 году — ее сестры, я пыталась воссоздать личность Зинаиды Исааковны. Дедушка очень любил свою маму, старшую дочь он назвал в ее честь — Зинаидой.
* * *
Когда я только начала заниматься поиском информации о своей семье, было ощущение, словно я пытаюсь сшить воедино лоскуты из разных тканей. Иногда они не сходились, а иногда можно было увидеть четкий узор. Но все равно я никогда не смогу восстановить подлинный облик Зинаиды Исааковны, работа через образы и документирование мест ее биографии — единственно возможный способ познакомиться с ней ближе. Я никогда не смогу узнать ее чувства и мысли в те страшные несколько месяцев. Знала ли она, что первые три дня 1938-го окажутся для нее последними? Или же она еще сохраняла надежду на свободу? Я часто думаю об этом и чувствую боль от того, что ей пришлось пережить в застенках НКВД.
Работа в архиве с документами и со следственным делом Зинаиды Исааковны изменила меня. Я стала изучать историю Большого террора. Одногруппница, с которой мы учились на курсе по фотографии, рассказала об онлайн-семинарах, где читают следственные дела москвичей, арестованных в 1930–1950-е по политическим мотивам. Я обрадовалась, что есть такая возможность, и с 2024 года участвую в этих встречах. Их проводят волонтеры общественной исследовательской группы «Мертвые души» совместно с «Обществом Мемориал».
Во время онлайн-встречи мы работаем с одним следственным делом, из которого заранее выбраны ключевые фрагменты. Эти части распределяются между участниками вебинара. Каждый читает и расшифровывает свой фрагмент, переводя рукописный текст в цифровой. Затем мы обсуждаем и пытаемся собрать пазл из того, что удалось понять, — дела политических отправлялись в Госархив уже отцензурированными и могут не содержать некоторых важных листов. Со временем расшифрованная нами информация отображается в профайле человека в общей базе данных — «Открытом списке».
Благодаря этой работе я изучила разные следственные дела. Одни написаны в безликой, казенной манере, в других между строк можно уловить живой голос арестанта, узнать о пытках на допросах, заметить, как замалчиваются или искажаются чьи-то показания. Еще одна важная часть этих чтений — изучение доносов и их авторов. Доносчиков допрашивали по несколько раз, порой разные следователи. Эти персонажи делают историю каждого арестованного более объемной. Как правило, всегда заметны их жадность, глупость и страх.
* * *
Возможность написать донос и гордиться этим поступком снова стала константой в обществе. Наблюдая сейчас за происходящим вокруг, я замечаю схожие действия и формулировки в отношении многих политических заключенных 2.0. Кажется, следственные дела без малого столетней давности вышли за пределы картонных обложек и оживают в новых уголовных делах современной России. Преследования за слова и мысли, необоснованные задержания и пытки — снова часть государственной политики. Все это перекликается с тем временем, в котором жила Зинаида Исааковна, границы между нашими мирами все больше стираются.
К примеру, только за первую половину 2025 года по обвинению в госизмене, шпионаже и конфиденциальном сотрудничестве с иностранцами было осуждено 232 человека. И количество подобных уголовных дел растет.
Именно поэтому для меня так важен мой проект. Важно показать, насколько личная память в нашей стране пересекается с коллективной. Пока мы досконально не изучим историю Большого террора и не проработаем эту травму, все будет повторяться снова и снова.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
