«Я буду ждать ее звонка»

Лена только что похоронила маму, и мне нужно поговорить с ней об этом. О том, как мама болела, как они всей семьей пытались ее спасти, как она умерла и какой была. Я жду Лену в кафе и не представляю, как начну этот разговор.

Моя мама далеко, в другом городе. Она жива, она есть. И я чувствую ее близость, несмотря на километры. Она часто звонит и говорит: «Привет, Зайкин! Как ты там, куда опять улетела?» И каким бы ни было мое настроение, от ее ласкового «Зайкин» я улыбаюсь. Я не могу представить, что однажды мама перестанет звонить, и больше никто никогда меня так не назовет. Что больше не будет ее комментариев в фейсбуке к моим постам и фотографий ее цветов, и запаха ее волос, когда я, наконец, прилетаю домой, и мы обнимаемся. Я не могу вообразить черную дыру, которая возникнет во мне, когда мамы не станет. Смогла бы я отвечать на вопросы, которые собираюсь задать сейчас Лене? Пришла бы я вообще на эту встречу?

Лена приходит. Она моего возраста. Длинные волосы, тонкие руки, большие глаза. Тихо, но собранно и последовательно она рассказывает про маму.

Боль

Маму звали Галина Ивановна. В декабре у нее на шее воспалился лимфоузел. И, пока врачи поняли, что это не просто воспаление, а рак ротоглотки, был уже апрель, четвертая стадия и открытая гнойная рана.

Операция практически не обсуждалась. Шея, сосуды, слишком вероятен летальный исход. Думали про химиотерапию. В день, когда была назначена встреча с химиотерапевтом, в больницу приехала только Лена. А Галина — нет. «Мама, ну ты где?» — позвонила дочь. «Я дома. И я не приеду», — ответила мама.

Лечиться Ленина мама отказалась. Боялась, что химия убьет ее быстрее рака. Сказала, что хочет дожить, сколько осталось, нормальным человеком, а не овощем. Она тогда жила отдельно от детей (у Лены есть старшая сестра), и Лена с двенадцатилетней дочкой переехали к ней.

Мама Лены в начале болезни — хрупкая, тоненькая, с кудрявыми волосами до плеч. Опухоль на шее сначала была небольшая — ее закрывал обычный ватный диск. Потом она увеличилась — пришлось отрезать кудри и повязывать на шею шарфик. А когда рана превратилась в гигантский нарост, мама начала носить на голове платок, скрывая шею целиком. Тогда же начались боли. Сначала не очень сильные — помогали простые уколы кеторола. Боль начиналась внезапно, поэтому рядом с Галиной всегда должен был кто-то быть. Дежурили по очереди. С утра — Лена. Днем ее дочь (она научилась колоть бабушке лекарства), а вечером приезжала сестра и сидела с мамой, пока та не засыпала.

Скоро боли стали сильнее, уколы перестали помогать. В поликлинике Лена получила рецепт на обезболивающее трамадол. Но он не помог. Болела рана на шее, болело лицо, болела голова. Мама терпела, но, когда было совсем невыносимо, когда «боль разрезала ее как лезвие», плакала и кричала.

«Когда я сказала заведующей отделением нашей поликлиники, что нам нужна схема обезболивания, та фыркнула: “Вот, умных слов понабралась где-то!” Колите трамадол в определенное время, и все”. А боль у мамы была в разное время. И что делать?»

Звонок в хоспис

За ответами Лена от безысходности полезла в интернет и наткнулась на сайт фонда «Вера». Написала подробное письмо с просьбой о помощи.

Ответ получила быстро — рекомендовали обратиться в негосударственный Самарский хоспис. Лена о нем ничего не знала, слово «хоспис» ее очень напугало, но она позвонила. И уже на следующий день у нее была схема обезболивания и рецепт на препарат таргин, который заглушил мамину боль. По словам Лены, в поликлинике про таргин даже не знали. А мама с ним стала «как будто здоровым человеком».

Самарский хоспис — это несколько коек в маленьком паллиативном отделении, поэтому основную работу делает выездная служба. На попечении врачей и медицинских сестер хосписа — десятки больных, к которым они регулярно приезжают на дом. Помогают лекарствами, средствами ухода, составляют схемы лечения, учат родственников ухаживать за больными, оказывают психологическую поддержку.

«К маме начала регулярно приезжать врач, Елена Юрьевна, — рассказывает Лена. — Она нас всему научила: по какой схеме колоть уколы, чтобы не было боли, как лучше обрабатывать рану, как менять постель (мы даже не знали, что это можно делать, не тревожа маму). Хоспис всегда был с нами на связи: чуть что не так, мы звонили, и нам объясняли, как действовать и что происходит».

К заботе и безвозмездной помощи хосписа Лена относилась поначалу с недоверием.

«Я поверить не могла, что люди могут просто так помогать, что я им за это ничего не должна. После первого визита врача я так обалдела, что сидела и вспоминала, не завещала ли им свои органы или не обещала ли переписать на них квартиру? Там работают невероятные добрые люди. Удивительно, как они не ожесточились с такой тяжелой работой и такой маленькой зарплатой!»

Галина Ивановна благодаря подобранному обезболиванию долго была активна: ходила, ела, сама себя обслуживала. Но ближе к середине лета у нее начались кровотечения из раны, после которых она долго приходила в себя. Каждое кровотечение и для мамы, и для ее дочерей — страх и стресс. Самый близкий на свете человек истекает кровью у тебя на руках. Спасала Елена Юрьевна, которая либо приезжала, либо была на связи с Леной по телефону и говорила, что делать. А еще успокаивала Лену, потому что обязательно кто-то должен успокаивать, когда твоя мама почти не подает признаков жизни.

С последним, самым сильным кровотечением Галина Ивановна не справилась. «Мама потеряла много крови и так ослабла, что моментально превратилась в лежачую больную. Началась гипоксия мозга — она не понимала, где она, что с ней происходит. Отказывалась от лекарств, вела себя агрессивно. Мы сначала думали, что у нее депрессия, поэтому она не встает и так себя ведет… Но врач сказала, что это началась терминальная стадия. Что мама от нас уходит… Она умерла на руках у сестры. Спокойно, без боли и мучений. Но мне до сих пор не верится, что это произошло».

Лена рассказывает, что мамину траурную фотографию для памятника они вырезали из старого снимка, на котором Галине Ивановне 20 лет. На нем четыре человека: молодые Ленины мама и папа и их друзья, которые потом стали крестными их внуков. Лениного папу убили, когда девочке было шесть. И его портрет вырезали из этого снимка, чтобы запомнить молодым и красивым. Когда умер папин друг, его фото тоже взяли оттуда (он заранее попросил об этом). Сейчас из четырех человек, изображенных на фотографии, осталась в живых одна крестная. На похоронах Галины она попросила, чтобы и ее траурный портрет вырезали с этого фото.

«Мама как будто уехала»

«Мы еще не осознали, что мама умерла, — говорит мне Лена. — Мне как будто это рассказали. Она же не жила с нами и обычно приезжала к нам на выходные. И мы думаем, что она просто куда-то уехала и скоро вернется».

Я понимаю, что у Лены шок и ей очень трудно собраться с мыслями и говорить о маме в прошедшем времени. Я прошу ее написать мне о ней из дома. Все, что придет в голову. Вечером Лена пишет. Про то, как мама приезжала к ним с мужем на выходные. Иногда без предупреждения. «Поднимаешься по лестнице, в подъезде пахнет вкусной едой, жареной картошкой. И так тепло от этого! Я в такие моменты опять была ребенком».

Лена пишет, что помнит, как приходила из школы, и такой же вкусный запах еды окутывал ее в коридоре. Мама сначала кормила, потом укладывала ее отдохнуть. Такая была традиция — после школы есть и спать.  

«Мама была начитанная, коллекционировала умные слова. Всегда хорошо выглядела. У нее до самого конца были нежные, тонкие руки… И она не потеряла женственность несмотря на всю боль, что пережила. Я долго была маминой дочей, ходила за ручку даже в школе. В мой переходный возраст мама вела себя очень мудро (это я сейчас понимаю), никогда не запрещала ничего».

Немного помолчав в сети, Лена пишет последнее:

«В мой день рождения первая звонит всегда мама. Я буду ждать этого звонка…»

О любви

Врачи Самарского хосписа поддерживают связь с Леной до сих пор. Она говорит,  в хосписе ее «научили обниматься». Ее обнимали всякий раз, когда она приходила еще при жизни мамы. И обнимают теперь, когда мамы больше нет. Лене очень нужна поддержка — психологическая и дружеская. И врачи, за месяцы ставшие практически членами Лениной семьи, готовы ее оказывать.

Я очень надеюсь, что моя мама не заболеет раком. Что я буду слышать в телефонной трубке «Привет, Зайкин» еще очень много лет. Я надеюсь, что моя хрупкая мама никогда не познает той боли, которую познала Галина Ивановна. А я — того отчаяния, которое познали ее близкие. Но если, не дай бог, это случится, я бы очень хотела, чтобы рядом оказалась такая вот Елена Юрьевна. Такие святые люди, как врачи Самарского хосписа.

Главный врач хосписа Ольга Осетрова говорит мне, что они вовсе не святые. А вот Лена — умница. Что ее мама прожила последние месяцы без боли благодаря заботе и любви дочерей. Но и я, и Лена понимаем, какую огромную роль сыграл в этом хоспис. Однажды я ездила с врачом Еленой Юрьевной по ее пациентам целый день. На четвертом человеке мне стало плохо. Все тяжело больны, многие отчаялись, каждому нужен особый подход. Но еще больнее смотреть на родственников, которые каждый новый день проживают рядом с умирающими близкими. И, кажется, умерли бы сами, если бы не поддержка Самарского хосписа. Как Елена Юрьевна все это выдерживает? Помню, я потом спросила у врачей, сколько они зарабатывают. Я была уверена, что хорошо, потому что не хорошо за такую работу нельзя. «В среднем 15 тысяч». И я не смогла найти цензурных слов.

Самые обычные люди, у которых есть свои семьи и свои нужды, целыми днями помогают умирающим, впитывают в себя боль чужих людей за копейки. И при этом не ожесточились и не разучились сострадать и любить. И не ищут другую работу, потому что понимают, что кто-то должен помогать. Врачам Самарского хосписа очень хочется и очень нужно помочь. И это можем сделать мы с вами — просто потому, что надо поддерживать добро. И потому что каждому из нас однажды может понадобиться любовь и помощь.

Подпишитесь на регулярное пожертвование в пользу Самарского хосписа. Плюс каждые 50, 100, 500 рублей — минус чья-то невыносимая боль. Боли быть не должно. А любовь должна быть непременно.  

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!