Так получилось, что в качестве журналиста я чаще рассказываю невеселые истории, в которых человеческие судьбы в итоге почти неминуемо оказываются перемолоты государством. Светлые истории и светлые люди, напротив, находятся обычно совершенно случайно. История, которую я хочу вам рассказать, впрочем, появилась в моей жизни совершенно случайно и благодаря моему знакомому Мите Алешковскому — экс-фотографу ИТАР-ТАСС, после наводнения в Крымске радикально изменившему свою жизнь и основавшего благотворительный проект «Нужна помощь».
Митя позвонил мне и рассказал о некоей женщине из Ярославля, куда я все равно собиралась ехать в командировку, которая 10 лет борется на стороне детей-сирот против «черных риэлторов». Я кивала. Митя перезвонил и рассказал, что она, не будучи депутатом, сумела добиться поправок в областное законодательство, чтобы список детдомовцев, которым положено жилье, был расширен. Я спросила, состоит ли она в «Единой России» (потому что в таком случае наша помощь ей не нужна). Не состоит. Она состоит в «Общероссийском народном фронте»? Не состоит. Она — видный оппозиционер? Нет, просто вот такая женщина, которая возглавляет юридическую фирму и занимается юридической благотворительностью.
Я недоверчиво, но согласно хмыкнула. И мы отправились к Дине Лапаевой.
Дина — миниатюрная русоволосая женщина, совершенно не похожая на первый взгляд на акулу Фемиды. Я уже пятнадцать минут уговариваю ее рассказать о себе что-то хорошее. О том, какая она душевная и как она пришла к тому, что 10 лет борется с криминальнейшим бизнесом «черных риэлторов» в интересах сирот. Дина о себе рассказывать не умеет и вместо этого рассказывает факты, факты, факты о чужих людях и их историях.
Сотрудничать с детдомами Дина начала в 2003 году, когда к ней впервые обратились соцпедагоги и рассказали, что у одного из выпускников детдома некие риэлторы обманом купили квартиру по бросовой цене. Она включилась в дело, но остановиться не смогла.
— От госструктур не было никакой помощи, прокуроры сразу нам говорили — дело заведомо проигрышное. Более того, у нашего государства вообще есть позиция, что имущественные отношения — это дело гражданское… Схемы были такие — у ребенка есть, например, комната в Ярославле, она стоит 700 тысяч рублей. Ему предлагают обменять ее на однокомнатную квартиру в Ивановской области, в городе Комсомольске, например — там есть такие «мертвые города», где нет ни работы, ни возможности что-то делать, ничего. Там эти риэлторы скупают квартиры по 25 000 рублей в полуразваливающихся домах, покупают экспертизу, что квартира в отличном состоянии и проводят сделку. На суды часто уходят годы, а дети? Дети бомжуют. Некоторые дела длились по 7 лет.
Дина оперирует цифрами и фактами, от которых страшно — уж лучше бы про любовь к родине рассказала, что ли, чем о том, как чиновники отказываются принимать заявления о преступлении, чтобы только не связываться или о том, как прокуратура однажды после успешного суда как раз по поводу одного из сирот, которому обменяли ярославскую жилплощадь на развалюху в «мертвом» городе выставила претензию детскому дому: почему детдом довел развалюху до такого состояния? Почему не содержал?
Дина претензий ни к кому не предъявляет и о равнодушии государства говорит без всякого выражения, зато оживляется, когда говорит о тех, кто ей помогал.
— Мы в результате стали напрямую работать с криминальной полицией. Пожалуйста, расскажите, что опера Дзержинского района — молодцы большие. Иногда для того, чтобы предотвратить или остановить мошенничество, хватает профилактики обычной, когда мы подаем заявление о преступлении к ним в отдел, и они сразу, в первые же часы вызывают этих людей на беседу к себе и говорят, что вот есть статья «Мошенничество», и ты можешь отнять у ребенка квартиру, но потом сядешь. Этого часто достаточно оказывается, город ведь маленький, все друг друга знают. Тяжелее уследить за совершеннолетними выпускниками, конечно. Но мы с соцпедагогами стараемся. Главное — поймать момент, когда их начинают «обрабатывать». Сейчас, после громких показательных процессов в основном такой профилактикой уже занимаемся, хотя дела в производстве есть все равно.
— Дина, это же криминальный бизнес. Вас убить не пытались? — интересуюсь я.
Дина признается, что ей угрожали и даже распространяли информацию, что она сама связана с ОПГ и бизнесом по отъему квартир и что это она отнимает у мошенников квартиры в Комсомольске. Тему жалости к себе не развивает и снова переключается на факты и рассказывает, как она с юристами собственной фирмы полтора месяца разрабатывала поправки в законодательство — правда, областное а не федеральное.
— Когда чиновники поняли, что мы уже есть и что мы побеждаем, они, конечно, поняли, что с нами лучше сотрудничать. И нам удалось провести свои поправки в областной закон, чтобы расширить список категорий детдомовцев, которым положены свои квартиры. У многих из них ведь есть родственники с жильем, дяди-тети, отчимы, братья, сестры… Но родственники эти часто — такие же, как и родители, лишенные прав, и после 18 лет ребенок возвращается в притон, из которого его забрали. Мы добились того, чтобы жилье выделяли и тем детям, у которых есть родственники, не заявившие о желании забрать их из детдомов. К сожалению, тут тоже часто приходится добиваться от государства этой жилплощади — любую лазейку изыскивают, чтобы ее не дать. Ощущение часто такое, что никому ничего не надо. Изменилось все, когда мы стали на чиновников за отказ дать квартиру ребенку на законных основаниях в суд подавать. После этого легче стало.
Наконец, я спрашиваю вопрос, который уже час вертится у меня на языке.
— Дина, а почему Вы не в каком-нибудь совете при губернаторе? Не в «Единой России»? Не в Общероссийском народном фронте? Неужели не звали никогда?
— Никогда не звали, — пожимает плечами Дина, и я понимаю, почему — она хоть и миниатюрная, а делать что-то по указке никогда не будет и не будет говорить, какой хороший тот или иной чиновник во имя иллюзорной политической стабильности, если этот чиновник не защитил ребенка из детдома и подписью под отказом в принятии заявления отправил его в «мертвый» город или в притон к формальным родственникам. Да и не надо ей все это, ей некогда государство защищать, у нее 22 дела по воспитанникам детдома в производстве.
О том, почему она не в оппозиции я не спрашиваю. У Дины нет времени на оппозицию или власть. Она живет в какой-то параллельной России, в которой отсутствуют все эти абстрактные лозунги — «За стабильность», «За народ», «За Родину», «За демократию». Отсутствуют «национально ориентированные элиты» и «вернем себе нашу страну», белые и георгиевские ленты. Зато в этом мире есть дети, бомжующие по вокзалам, потому что у них обманом купили квартиры за 25 000 рублей и дети, колющие себе в вену в этот момент первую дозу героина, потому что какой-то чиновник поставил подпись под отказом в выдаче отдельного жилья и постановил — вернуться на квартиру к тетке, которая 10 лет не интересовалась судьбой племянника и содержит наркопритон.
Только на прощание Дина, наконец, говорит нам личное.
— Я понимаю, конечно, что выполняю функции государства. Но что еще остается делать, если государству это безразлично?
Мы выходим и я начинаю чуть ли не кричать на несчастного Митю Алешковского о том, что я поняла, каким должен быть общественный деятель, о том, что есть куча организаций, занимающих муниципальные особняки, а Дине почему-то помещение даже под семинар не нужно, потому что ей достаточно переговорной комнаты у нее же в юридической фирме и о том, конечно, каким должно быть государство, которое равнодушно отправляет сирот в «мертвые» города, декларируя который год программы по защите матерей и детей.
Впрочем, в этой истории нет дела до государства, зато есть дело до неравнодушных людей. Сейчас Дина и ее юристы обеспечивают полное юридическое сопровождение детям из двух детдомов Ярославля. Это около 200 детей. Если собрать денег на еще одного юриста, они смогут помогать детям из ещё трех детдомов. Это будет еще 500 детей ежегодно, которые не уедут в «мертвые города».
Автор текста: Екатерина Винокурова, Gazeta.ru