«Один ответ: они же цыгане!»

Больше двух с половиной лет 78 цыганских детей были лишены образования после того, как одним днем их исключили из самарской школы № 33 якобы из-за сложности с их воспитанием. «Такие дела» отправились в табор, чтобы узнать, как это случилось, в каких условиях учатся и живут дети и что представляет собой образование цыган в России

Вот уже час я пытаюсь найти дорогу к улице Красной, где расположен табор. Дороги нет — повсюду лишь узкие тропинки, покрытые гололедом, заросли, кустарники, гаражи и огромная табличка на дереве «Территория охраняется служебными собаками». Но собак не видно и не слышно. 

Навстречу идут двое цыганских подростков, и я понимаю, что они последняя надежда найти цыганку Азу, старейшину табора. Узнав, кто я и куда иду, они переговариваются между собой. Один предлагает меня провести до нужного дома за деньги. Второй возмущается и говорит, что проведет в табор просто так. 

Дорога лежит через чащу, после которой нужно перейти по жестяному мосту с большими трубами. На одной из решеток, из которых он сделан, — огромная дыра, в которую можно легко провалиться. Мы аккуратно переступаем ее, но продолжаем идти осторожно: дует сильный ветер, повсюду гололед, и говорят, что даже бродячие собаки поскальзываются. Они наконец появляются и окружают нас со всех сторон. Один из подростков берет палку и громко кричит, чтобы их отпугнуть, и собаки отбегают на безопасное расстояние, продолжая сопровождать нас трусцой. 

Наконец виднеется табор: он выглядит как гора деревянных обломков, засыпанных снегом и мусором. Неподалеку рослые мужчины перекидывают из кучи в кучу листы ДСП, гипсокартон, дрова и какие-то старые доски — центрального отопления тут нет, как и денег на то, чтобы заказывать грузовики с дровами, поэтому цыгане целыми днями бродят вокруг табора и ищут все, с помощью чего можно развести огонь. 

Повсюду бегают дети, бродячие собаки, крысы. Кирпичных построек не видно — дома тут сколочены из тех же материалов, которые идут в топку. Еще в ход идут фанера, кирпичи разных размеров, обломки заборов и калиток — все, что дешево и попадается под руку. Цыгане живут здесь уже двадцать лет, но 90 процентов построек до сих пор самострой. И лишь несколько домиков зарегистрированы и имеют легальный статус. 

Окурки, фантики и пустые бутылки здесь можно бросать прямо под ноги — никто ничего не скажет. Мусор валяется по всему табору, покрытый снегом и льдом: контейнеров для сбора нет, и жилищники не приезжают сюда раз в неделю для того, чтобы вывозить отходы, как это происходит в городах и других селах.

Спутники совсем немного успевают рассказать про школу № 33, из которой их вместе с другими 76 детьми выгнали два с половиной года назад, — мы приходим к дому Азы. 

Цыганская королева и ленивый барон

Аза Лольевна Михай, 72-летняя старейшина табора, выглядит как цыганка из детской книжки: на ней красочная сорочка, прикрытая двумя вязаными разноцветными кофтами, и фиолетовая юбка в пол, на подоле — узоры из стразов. Ее заплетенные косы под цветастым платком чем-то напоминает корону — и действительно, Аза здесь королева, одна из самых уважаемых женщин в таборе. В некоторых делах играет роль даже большую, чем сам барон, по крайней мере в вопросах, связанных с образованием цыганских детей, — барон отказывается этим заниматься. 

Хотя Аза бодра, но ее глаза полны усталости и какого-то даже отчаяния. Она рада моему приходу, но все еще смотрит с недоверием, ведь для нее я чужак — на цыганском языке «гаджо». Мы садимся на мягкий диван. 

«Дети должны учиться, чтоб не быть бандитами, убийцами. Если человек не учится, как он вырастет, что из него будет? Сейчас без учебы человек не выживет, работы не найдет. Тяжело», —  сокрушается она, вспоминая, как одним днем всех детей выгнали из школы, не назвав толком причин. 

До этого всех ребят от мала до велика учили в одном классе трем предметам: русскому языку, математике и физкультуре. И учитель на весь класс был один — старый военный, единственный, по словам директора, кто мог справляться с цыганской ребятней. Но, по словам Азы, хороший. Каждое утро за детьми приезжал автобус, в школе им бесплатно раздавали тетрадки и буквари. И даже кормили, хоть и отдельно от русского класса. 

В начале 2018—2019 учебного года Азу вызвали в департамент образования. Там заявили, что цыганские дети «балуются, воруют, не слушаются», поэтому их исключат. Про учителя цыганского класса ей сказали, что он умер — это оказалось неправдой. Женщина пыталась спорить.

Это не помогло. 

Для табора новость стала шоком. Родители просили Азу пойти уговаривать директора, чтобы он взял учеников обратно, дети не давали ей прохода и спрашивали, когда они вернутся в школу. Но воевать с бюрократической машиной у пожилой цыганки не было сил. К тому же у нее как главы табора полно других проблем. Например, как найти деньги на отопление дома, в котором с Азой живет еще двадцать пять человек: заказать машину дров стоит 3 тысячи рублей, а ее пенсия — всего 8,4 тысячи. Или как решить вопросы с документами: в таборе паспорта и регистрация всего у нескольких человек. 

«Женщины по мусоркам ходят — ищут одежду, обувь, детскую, взрослую. Мужчины собирают металлолом. Соберет — принесет покушать, не соберет — есть нечего. Условий никаких нету, это просто невозможно. Собаки бродячие заходят в табор, на детей бросаются, их все больше и больше. Вызывали людей, чтоб забрали этих собак, — не приезжают», — перечисляет Аза проблемы. 

Сама Аза всю жизнь воспитывала детей — их у нее девять, самой младшей дочери 31 год. Аза уверена: Россия и весь мир развиваются, а цыгане — нет. Например, ранние браки, которые традиционны для цыган-котляров, которые выдают девочек замуж начиная с десяти лет. «Это нельзя так делать, категорически нельзя. За это надо привлекать людей к уголовной ответственности. Что ребенок, девочка, в тринадцать лет знает? А она уже рожает! И не в больнице — дома», — ругается Аза, но от ее упреков мало толку. 

Она продолжает жаловаться: на власти, на других цыган, на детей, которые воруют шоколадки из местного магазинчика, курят и балуются. Говорит, что пойдет к депутату Назарову, потому что у него тоже есть дети и семья, — может быть, он ее поймет и поможет со школой, чтобы дети «выросли грамотные, на заводах работали, оканчивали институты, техникумы, были людьми, а не росли идиотами». «Вот им семь лет, а они уже курят. Как он не будет воровать, если дисциплины никакой нету? Вот так и будут жить, как их дворовая жизнь научила. И так из поколения в поколение, если наконец не начнут учиться как положено. Живем без образования, без надежды на будущее какое-то», — сетует цыганка. Если власти города так не хотят видеть цыган в школах, они могли бы построить отдельную школу для цыганских детей в таборе, говорит Аза и тяжело вздыхает. Напоследок просит меня походить по школам, помочь с дровами и мусором. Я соглашаюсь. 

За столом на кухне сидит компания мужчин. Самый крупный и бородатый из них зовет выпить с ними чаю. Так мы знакомимся с бароном. Он честно признается, что не делает как барон ничего — всем занимается Аза: и детьми, и дровами, и мусором. Барон же, как водится, целыми днями пьет чай и курит кальян с другими цыганскими мужчинами. 

По его словам, в школе дети действительно дрались, ругались матом и курили. Но в то, что они там воровали, он не верит: «Бывает, дома воруют по карманам. Или вот у нас есть цыганский магазин, там русская женщина работает, так они у нее воруют шоколадки, жвачки, лимонад. Табак воруют, курят. Но приходили после школы и ни один телефон даже не принесли». 

 

В департамент образования идти не собирается — уверен, что, если пойдет, его посадят. «Не любят они барона. Участковый не любит, администрация не любит, потому что барон все время просит помощи», — поясняет он. Да и никакого смысла в таких переговорах не видит: вспоминает случай, как за голосование им обещали привезти машину щебня, чтобы засыпать дороги. «Не привезли, соврали, значит. А весной тут слякоть, грязь, воды по колено. Один дом по весне даже смыло водой». 

На кухню заходит Аза. Барон что-то кричит ей по-цыгански, она что-то кричит в ответ. Я прощаюсь с ними, и внук Азы, 11-летний Дев, провожает меня до остановки, отгоняя палкой бродячих собак.

«Может, нас за дураков считают?» 

Права детей из небольших цыганских поселений на школьное образование нарушаются в России постоянно, говорит эксперта АДЦ «Мемориал» Стефания Кулаева. Детей цыган-котляров в Самаре уже не принимали в школу в начале 2010-х. Тогда, в 2013 году, удалось добиться того, чтобы их наконец приняли в школу № 33, где было открыто четыре цыганских начальных класса. Формально цыганские дети не были отделены от всех остальных, но фактически они могли общаться с другими детьми только во время перемен: их учили отдельно, а в столовую пускали последними, и их социализация затруднялась. 

Но в августе 2018 года директор школы заявил, что с 1 сентября все цыганские дети исключены. Как он пояснял юристам, причин было несколько, у заведения понижался рейтинг: якобы родители других детей не хотели отдавать своих чад в школу из-за цыган. К тому же единственный учитель цыганских классов ушел на пенсию, а другие учителя не захотели брать маленьких жителей табора под свою ответственность. Цыганам посоветовали обратиться в школу № 156, но там их не приняли из-за отсутствия мест и заявили, что цыганский поселок к ним не прикреплен. 

По словам Кулаевой, подобная ситуация для России не редкость и сами цыгане считают проблему образования детей острой. «Мы же не просим чего-то сверхъестественного, мы просим: постройте начальную школу», — вспоминает правозащитница слова руководителя одной из цыганских общин в Тверской области. 

Если детей и берут в школы, то только в отдельные цыганские классы и только в начальные — в среднюю школу обычно не переводят или берут на условиях домашнего обучения, что на самом деле не является обучением. И даже тогда, когда детей удается пристроить в школы, проблемы продолжаются. В частности, дети сталкиваются с сегрегацией. «Почему наших, цыганских детей учат отдельно — может, их за дураков считают?» — спрашивают у юристов родители. Или с неполноценным образованием: цыганские дети, в отличие от русских, обычно учатся в одном классе, несмотря на возраст, и не проходят полную школьную программу.  

Цыган дискриминируют начиная со школы, из чего и следует их маргинализация, уверена Кулаева. Безусловно, родители должны следить за соблюдением прав детей на получение образования. Например, если какая-то семья не отдает ребенка в школу или забирает после второго класса, не давая возможности продолжить образование, то обязанность школы, прокуратуры и полиции — принять меры. 

«Я задавала вопрос представителям полиции и прокуратуры: как они будут действовать, если русские родители не поведут детей в школу? Мне всегда говорили, что к ним пошлют проверку, назначат штраф и тому подобное. А на мой вопрос, почему так не делают по отношению к тем цыганским родителям, которые почему-то не отдают детей в школу, встречала лишь один ответ: они же цыгане!» — возмущается правозащитница. 

Но главные нарушители прав детей не родители, а те, кто так относится к цыганским детям в школе, что родители боятся порой вести туда детей, продолжает Кулаева. На ее практике был случай, когда цыганские родители добились принятия семилетней дочери в общий «русский» класс, но учителя так обращались с ребенком, что в конце концов достигли желаемого: не выдержав издевательств, родители попросили ее вернуть в цыганский класс. 

«Цыгане? Какие цыгане?»

Дорога до школы № 33 в поселке Мехзавод занимает полтора часа на маршрутке и полчаса пешком. Но проделанный путь оказывается бесполезным: вахтерша и секретарша уверяют, что директор на больничном. Приходится ему звонить. Он отвечает, что не знает ни про каких цыган: «Цыгане? Какие цыгане?» На этом беседа заканчивается. 

Следующий пункт назначения — школа № 156, в которую, по данным юристов, рекомендовали перевести детей. Туда приходится идти еще полчаса. На входе — толпа веселых ребятишек, все они выглядят русскими. Вахтерша лениво набирает по телефону директора, тот возмущается, что уже давал комментарии по ситуации с детьми из табора — о том, что дети не прикреплены к его школе территориально, — и бросает трубку. 

В администрации Красноглинского района Самары также глухо: приемная не работает, по номеру телефона никто не отвечает. На письменные запросы «Таких дел» в администрации города не ответили. 

Вместе с фотокорреспондентом мы снова пытаемся найти дорогу в табор, и почему-то эти поиски оказываются сложнее, чем в первый раз. Выходим на улицу Красную, доходим до места, где дорога разветвляется и кирпичные дома сменяются самостроями. Это начало табора. Нас встречает толпа агрессивных мужчин, которые угрожают разбить камеру и велят поскорее убираться отсюда. Как позже поясняет внук Азы Дев, это их соседи, не очень дружелюбные цыгане из клана дэмони. 

Аза снова бодра и весела. Благодарит за продукты, заваривает чай, затем просит внуков позвать детей, которых исключили из школы. Минут через десять вокруг нее собирается целый табор ребятни, все от семи до двенадцати лет. Они рассказывают о том, кем хотели бы стать, когда вырастут. 11-летний Дев мечтает стать архитектором, 10-летний Давид — инженером-строителем, 11-летний Данил — музыкантом, а их ровесница Алена — врачом. 

Но образование, построенное на сегрегации и неполной школьной программе, принесло вполне ожидаемые плоды: Дев едва может сосчитать до двадцати и не знает алфавит. В ответ на просьбу посчитать два плюс два он смеется: «Ну, конечно же, четыре! Это же все знают!» Но после следующего задания — посчитать два плюс три — он склоняется над столом и начинает долго, тяжело и упорно считать что-то на пальцах, после чего неуверенно выдает: «Шесть!» — и очень разочаровывается, когда узнает правильный ответ.

Его старшая сестра Маша, которая училась в Москве, ругает Дева и обзывает его «дило». «Дило» — по-цыгански дурак. Вот только ругать нужно не Дева, который так старательно пытался решить простой пример на пальцах одной руки.

Когда мы уходим, цыганские ребятишки бегут за нами. Внук Азы Дев просит у меня 200 рублей на корм для своего щенка — метиса алабая и немецкой овчарки по имени Барон. Когда он получает купюры, остальные тоже требуют денег, лезут в карманы и сумку. Я раздаю все, что есть, остается последняя монетка в пять рублей. Подбрасываю и ее — начинается потасовка.

«Попросту вредили детям на протяжении двух с половиной лет»

На запросы «Таких дел» в школы и департамент образования Самары никто не ответил, однако по запросу «Мемориала» к решению ситуации подключилась адвокат Саратовской областной коллегии адвокатов Жанна Бирюкова. Она стала законной представительницей цыганских детей и родителей.

Бирюкова выяснила, что школой были нарушены права цыганских детей на образование, гарантированные Конституцией России, Федеральным законом об образовании в России, Всеобщей декларацией прав человека и Конвенцией о правах ребенка. 

После ее запросов директора школы № 33 снова вызвали в департамент образования. «Школа обязана проверять и контролировать детей: ходят, не ходят, делают ли домашние задания и так далее, чтобы образовательный процесс был налажен на должном уровне. Они делали все это с точностью до наоборот, то есть попросту вредили детям на протяжении двух с половиной лет», — поясняет Бирюкова.

Отдельно она подчеркивает дискриминацию по национальному признаку: «Родители четко дали мне понять, что их детей исключили именно по национальному признаку. Просто потому, что дети цыганской национальности. Грубо говоря, расизм». 

По словам защитницы исключенных детей, директор школы заверил ее в устной форме, что вернет цыганских ребят к занятиям, и просил дальше не жаловаться. Если ситуация не изменится, адвокат собирается обжаловать это решение в суде. 

Однако это лишь частичное решение проблемы на местах. Менять нужно системный подход к обучению цыган, считает эксперт АДЦ «Мемориал» Стефания Кулаева. В частности, необходимо создать возможность поддержки с выполнением всех требований школьной программы без помощи семьи, поскольку в России образование в большой мере возложено на домашнюю работу с родителями; создавать не худшие (как в сегрегированных классах), а лучшие условия — больше пособий, интерактивных развивающих игр, инновационных программ; вводить меры по поддержке детей из особо бедных семей — часто бывает, что дети не учатся, потому что банально нет обуви и одежды. «Мы знаем примеры в Липецкой области, когда семьям всего раз в год помогали купить школьную и спортивную одежду и это оказало огромное положительное влияние на посещаемость, всех детей отдавали в школу», — отмечает Кулаева. 

Также решение проблем с образованием цыган может помочь решить проблему ранних браков. «Школьное образование — это путевка в жизнь, если детей не отправлять в десять-двенадцать лет домой, то гораздо больше шансов, что их и не женят, а дадут доучиться. Не оправдываю те семьи, которые считают допустимыми браки детей, но я считаю, что и в этом вина системы есть. Такое происходит в большой мере от тотальной заброшенности, от того, что за соблюдением прав детей не следят», — уверена Кулаева. 

И на улицах табора бывает праздник

Я прихожу в полдень, за три часа до того, как в табор приедет белый УАЗ с тонной угля для растопки печей.  

На кухне возится Маша, Дев что-то смотрит на чьем-то планшете, Аза тихо сидит в углу и жалуется на сердце. Недавно к ней приезжала скорая и выписала рецепт на лекарства, денег на которые у Азы нет. Несмотря на это, она улыбается: вот-вот к ним приедет долгожданный уголь, и на целый месяц можно будет забыть о холоде и прогулках вокруг табора в поисках хвороста. 

Через месяц все дети должны пойти в школу. Мы с Девом учим друг друга: он меня — цыганскому языку, показывая на разные вещи и называя их по-цыгански, а я его — считать до двадцати. Счет ему дается сложно: досчитав до двенадцати, он тут же перепрыгивает на восемнадцать и двадцать. Пытается снова. 

— А знаешь, как это называется? — Дев показывает на зеркало.

— Нет.

— Оглинда!  

— Это же почти как в румынском! По-румынски — оглиндэ. 

Мы продолжаем пытаться считать до двадцати, потом начинаем решать примеры. Дев все время спрашивает, когда я приеду снова, я предлагаю забрать его на зимние каникулы в Питер, но он боится. 

— Там много гаджо, много чужих. Ты же знаешь, что такое гаджо? — смотрит на меня вопросительно.  

— Да. Гаджо — это чужак.  

— Правильно.  

— А я — гаджо? 

Смотрит долго и задумчиво то на меня, то в пол. 

— Ты — не совсем. Ты как бы и наша, но и нет. Нет, ты не гаджо. 

Звонит водитель УАЗа: ни один дом, кроме дома Азы, не пронумерован, и на картах табор выглядит просто как пустошь, усеянная маленькими квадратиками и прямоугольниками. Ждем еще час. За это время успеваем решить десять примеров и выучить пятнадцать слов на цыганском, выпить пять чашек чая «по-цыгански». Потом с Девом и его другом Давидом идем встречать водителя через квартал дэмони — все они прячутся от мороза по домам. 

У дома Азы заранее подготовлено место для угля: ей пришлось заплатить детям 500 рублей, чтобы они взяли лопаты и расчистили снег, чтобы уголь не намок. Минут через пять вокруг собирается весь табор: кто с ведрами, кто с большими пакетами, впереди всех — барон с двумя большими тазами. Аза с хитрой улыбкой подбегает и что-то кричит своим парням, те берут большие пакеты, которые предназначались для мусора, и сгребают в них уголь. Подходят другие цыгане, становится очень шумно и весело, и только возмущенные дэмони смотрят на нас издалека так, будто при следующей встрече с удовольствием меня пришибут.

Через полчаса весь уголь разобрали. Мы возвращаемся в дом, Маша заваривает нам четыре стакана чая с яблоками: один — для Азы, один — для меня, два — для Давида и Дева. Дев просит меня спеть что-то на цыганском. Я смущаюсь, но в конце концов пою им Tutti Frutti Te Kelas из фильма Тони Гатлифа. Парни начинают свистеть и пощелкивать пальцами, Дев танцует по-цыгански, выбрасывая по очереди то левую, то правую ногу. Маша улыбается.  

День клонится к закату. К Азе приходит немолодой цыган и предлагает всем раскурить кальян. Мы снова завариваем чай и садимся к кальяну. У цыгана странное имя Грасни — по-цыгански «лошадь». Аза объясняет, что в молодости у него был табун лошадей, а мать родила его в конюшне, оттого у него такое имя. Наконец, мы расходимся. Аза целует меня в обе щеки на прощание, расплывается в благодарностях и обещает молиться за мое здравие каждый день. Я говорю ей, что по-честному надо бы еще молиться за здравие адвоката, фотографа, человека, который отправил меня сюда, и человека, который отправил сюда адвоката. Она соглашается и обещает молиться за здравие всех-всех. У нее на глазах слезы. Цыгане любят долгие прощания.

Дев провожает меня к дому, у которого можно вызвать такси, другой дорогой, минуя дома дэмони. Оказывается, эта дорога через пустырь самая простая и безопасная. Мы постоянно поскальзываемся, падаем, снова поскальзываемся, и вот уже виднеется угол дома. 

— Когда ты снова приедешь?  

— Не знаю. Если директор не возьмет вас обратно в школу, приеду снова.  

— Так нечестно. Он же возьмет!  

— Мало ли что. Ну или приеду весной.  

— Приезжай весной, пожалуйста! Я буду скучать. 

Дев тоже плачет и, как только понимает, что у него на глазах слезы, кричит: «Пока!» — разворачивается и бежит обратно в табор. На полпути поскальзывается и падает лицом в снег. Ложится на спину и начинает делать «снежного ангела». Я не отрываю от него глаз. Встает, смотрит в мою сторону, снова кричит: «Пока!» — и бежит так, что только пятки сверкают. От Дева остается отпечаток в виде бабочки на снегу. Я надеюсь, таких бабочек он будет рисовать в школе на уроках рисования, а еще научится считать до двадцати, решать примеры и выучит наизусть алфавит.

---

Редактор — Лариса Жукова

• Теги:
• россия
• цыгане