«Зачем тебе туда? Там грязь, огонь, а в офисе уютно»

* Пока этот материал готовился к выпуску, Лазарева уволили из МЧС.

«Люди дорожат своими погонами»

Я с пикетом вышел в России, как я понял, один. Вот это вообще страшно. Ладно местных [кемеровских] пожарных запугали, никто не вышел. Но должна быть какая-то солидарность. И меня могут посадить точно так же. В вузе когда учился, обижался, когда говорили про русский менталитет. А теперь я думаю, что так и есть. Если человек будет уверен, что никто не узнает, что это именно он написал в интернете, он напишет все, что думает. В ином случае никто не рыпнется. Люди дорожат своими погонами. Но я же человек в первую очередь, не только пожарный. Если я вижу беспредел вокруг, как я могу молчать? Хуже будет, если я буду молчать.

Реакция начальства меня удивила, хотя до этого я много раз ему говорил о проблемах. Вместо того, чтобы меня поддержать ну или хотя бы поговорить со мной, на следующий день после моего пикета присылают мне СПТ-проверяющего (СПТ — служба пожаротушения. — Прим. ТД). Накопали столько замечаний, как не копали ни разу за семь лет.

ВладиславФото: Кристина Бражникова для ТД

Потом приехала комиссия московская — семь человек полковников. «Какие вопросы [по работе] есть, мы поможем, говори». Начинаю рассказывать — по обеспечению: нас заставляют покупать погоны, звездочки, шевроны, тревожные сумки — сухой паек и всю начинку сумки. Бывали случаи во время проверок: у бойца нет тревожной сумки — говорят, пускай сам покупает. Я тогда пытался добиться, чтобы выдавали. У одного из моих бойцов молодых нет бушлата, а сейчас холодно уже.

[Вообще] у нас город-миллионник, на каком-то уровне обеспечение есть. Но в области иногда нет даже касок. Сами проверяющие, которые меня приезжают проверять, бывает, спрашивают, нет ли лишних ремней, касок. О чем тут говорить?

Бывает и так, что даже то, что выдано, просрочено. Вот у меня есть старая боевка и новая боевка — новая мне не по размеру, как мне ее надеть, если мне в ней неудобно двигаться? 

Форменная куртка ВладиславаФото: Кристина Бражникова для ТД

Комиссия отвечает: проблема была, сейчас вот они уже в Ногинске, ждут отправки — через неделю будет. Ну вот прошло уже два месяца. Получается, это все показуха? Матом даже хочется сказать. Сказал — ничего не изменилось. Наоборот, людей против меня настроили — теперь все боятся, что премии не будет якобы из-за меня.

«Полы проваливаются, сигнализация оборвана»

Мне кажется, большинство не выбирает — МЧС или не МЧС. Я заканчивал одиннадцать классов и уже знал, что пойду в МЧС, хотя особо не знал, что это такое. У меня мать работает в главном управлении, дед в управлении инспекции работал. 

Я был в первом наборе Воронежского института государственной противопожарной службы, до этого он был училищем. Пять лет на инженера пожарной безопасности отучился. У нас была учебная пожарная часть, с пяти вечера в будни выезжали на пожары. Если пожар крупный, то прямо с учебы дергали. Были как рабочая сила — разгребали завалы какие-то.

Запомнился 2010 год, когда леса горели сильно. Была сильная жара, сухость и ветер сильный, поэтому со всех сторон полыхало, и сил никаких не хватало. Пока тушили, ночевали в лесу. Интересно было и масштабно. Я люблю такие пожары тушить. Когда квартиру тушишь, идешь в неизвестность: могут быть пострадавшие. Мы однажды тушили дом старый, там пустоты в стенах. Вроде потушили, а огонь по стенам ушел вверх, пришлось еще его всю ночь тушить. Лес проще: это в меньшей степени связано с горем людей. Главное — понять, сколько сил вызвать, и оперативно все сделать, чтобы пожар не разросся. Единственное, если ветер сильный, тоже страшно.  

В 2013 году выпустился лейтенантом, полтора года отработал в пожарной инспекции, после этого у нас было сокращение, и я попросился перевестись в 11-ю пожарную часть Воронежа. Когда я решил уходить в пожарную часть, все [родственники] были недовольны, целый консилиум собрался меня отговаривать. Говорили: «Зачем тебе туда? Там грязь, огонь, а в офисе уютно». Рапорт на перевод написал, а он проходит через мою мать в управлении. Она первый порвала вообще. Позвонила мне, говорит: «Ты что, дурак?»

Я настоял на своем — для меня это было намного лучше, и работа интересная. Если бы она заключалась только в тушении пожаров… 

На меня, новенького, повесили [проверки] детских садов и школ. У нас очень жесткие законы по пожарной безопасности, и нужно здания изначально строить под эти законы: часто количество и размеры выходов не соответствуют нормам, горючие материалы нельзя использовать, а их используют. Если они используются, их нужно определенным образом обрабатывать огнестойкими составами. 

Дети, конечно, должны быть в безопасности. Но ни одной нормальной школы на тот момент я не помню. Нарушения были везде. Заходишь в некоторые — там не то что пожарная безопасность, там элементарные условия не созданы. Деревянные сараи, полы проваливаются, сигнализация оборвана. Огнетушителей не хватает, планов эвакуации нет — очень много требований, которые невозможно выполнить без финансирования.

Штраф на конкретного человека, ответственного за пожарную безопасность, — на директора. А у школы денег нет, ничего не выделяется. Вины директора нет, а оштрафовать его надо. Директора прям плачут, просят — а как я могу не оштрафовать? Вот это мне не нравилось: ничего хорошего по факту ты не делаешь, как карательный орган выступаешь, делаешь зло. Не будет никакой пользы от штрафов — денег не было, устранить нарушения они не могли. Я так не смог работать.

Одиночный пикет ВладиславаФото: из личного архива Владислава

Мы и рейды по «неблагополучным» делали — где люди в бараках живут. Они в основном потом и горят. Открываешь дверь — бутылки валяются, а они спят. Самое жесткое, что иногда с этими людьми еще дети живут. 

Если мы идем в задымленную зону, я иду во главе везде. В роль начальника караула, который командует тушением, я входил тяжело — еще же воспитывать людей был обязан. Смешной момент: я, пацан 23-летний, прихожу в часть, там 40-летние мужики, а я должен их воспитывать. В подчинении тринадцать человек, им я должен быть психологом и воспитателем, еще должен ездить по объектам и разрабатывать планы тушения пожаров — чертить, формулы писать. Целая папка на каждый объект, раз в год корректируется. И плюс я отвечаю за каждого человека. Нужно быть суперменом, чтобы все успевать, если делать полностью.

Я изучал, как в других странах устроено: ты приходишь в пожарную часть бойцом, и у тебя возможность роста есть. А тут — повезет не повезет с преподавателями, как хорошо они тебя научат, будет ли учебная пожарная часть в вузе, как у нас, — много где их нет, — получишь ли ты опыт, необходимый для работы. Чему ты научишься, если реальный пожар не видел?

Но восприняли меня хорошо, коллективы пожарных все дружные в любом случае. Мы в огонь лезем все вместе — хочешь не хочешь, должны хорошо общаться. Идете в задымленную зону — друг за друга держитесь, рассчитываете друг на друга. Если эта цепочка оборвется, можно вообще не выйти. Вы по факту друг другу доверяете свою жизнь.

«Лишнее геройство не нужно»

Если я видео [из части] сниму и пришлю, подумают, что там война идет: асфальт раздолбанный, здание, наверное, самое старое из всех, рядом какие-то гаражи — там вообще непонятно, кому принадлежат. Собаки дикие бегают. Хотя территория хорошая, большая, лесок свой, ангар есть. Людям даже больше нравится, якобы меньше внимания — новые части показательные, к ним все проверки ездят, если кто-то из Москвы приезжает, их туда везут. А в нашу стараются не возить.

Сложность работы зависит и от города, и от части. Мы не только на пожары выезжаем — на ДТП тоже, в скорую помогаем грузить. При срабатывании пожарной сигнализации в школы и садики выезжаем. Если сумку подозрительную нашли, тоже выезжаем, охраняем.

В один день ты можешь вообще ни разу не выехать, в другой — девять-десять раз. Квартиры часто горят. Один раз ферму майнинговую тушили на балконе у человека — видеокарты загорелись. 

В новых домах проблема в том, что если нет нормальной сигнализации, то найти, где горит, сложно. Запах если есть, хорошо, а может его и не быть. Если двери плотные, не поймешь, где вскрывать. Я нигде не видел обучения этому. Ходишь, нюхаешь замочные скважины, люди снаружи здания с рациями ходят — может, из окна дым повалит, стучишь в квартиры — может, кто-то знает телефоны соседей, чтобы двери людям не ломать все подряд. Так и вычисляешь. Иногда все это много времени занимает.

Опасны баллоны газовые. Если горит бытовка, производственный цех, я всегда спрашиваю, есть ли газовый баллон. Очень часто почему-то говорят нет, а потом выясняется, что они там есть. 

Если в пожаре нет человеческого горя, тушить интересно: огонь завораживает, и дело полезное делаешь, и адреналин получаешь. Да, иногда боишься, но все равно делаешь. 

Но если есть возможность не идти в задымленную зону, я туда не иду. В сильном дыму руку перед собой выставляешь на 10 сантиметров — и ее не видно. Идешь на ощупь. Маска выходит из строя: пара вдохов — и теряешь сознание, тебя надо вытаскивать. А если, не дай бог, это сложное здание, можно заблудиться, а воздуха на 44 минуты (это зависит и от человека, у каждого по-разному, и у баллонов давление разное может быть). 

Исходя из чужого опыта, я пытаюсь максимально безопасно для пожарных работать. Лучше из окна, из укрытия подать ствол, если есть возможность не рисковать. Лишнее геройство не нужно. Но если там человек может быть, мы его обязаны спасти. Да и имущество должны спасти. 

Вот мы тушили завод с производством пластика. Его [производство] отключать нельзя было — все заглохнет. Мы приехали — нужно эвакуацию проводить, а рабочие не уходят. Уже задымленная зона. Одна плавильня разгерметизировалась, все на пол пролилось, течет как лава. Ее тушить водой бесполезно — пеной ее хоть как-то остужаешь, и она застывает. Я второй номер объявил — повышенная сложность, — чтобы дополнительные отделения приехали. А люди не уходят. Мы чуть ли не силой их заставляем. Потом оказалось, что под нами находилось повышенное напряжение — распределительный щит загорелся. Вызвали инженеров, а никто не может отключить. Вот начальник моей смены СПТ — мое уважение человеку — взял сам огнетушитель и потушил электрику.

Владислав играет с собаками Окси и ЛокиФото: Кристина Бражникова для ТД

Даже на рядовых пожарах ты опасность можешь не видеть изначально, крыша, например, может обрушиться. В лесу деревья падают — нужно внимательно следить, каска тебя не спасет. Автомобили тушим — мало ли, то же газовое оборудование. Бывают обрушения конструкций. Ты прошел коридор, а сверху у тебя крыша обвалилась, назад пути нет. По факту заступаешь на смену и не знаешь, что будет. Но сидеть в части лучше, конечно, — на выездах горе людей всегда. 

«Все друг за друга, видимо, на кухне»

Андрея Бурсина и Сергея Генина признали виновными за то, что Генин якобы не того послушал: ему кричал отец, куда надо бежать, а он послушал охранника. Но по инструкции это правильно: человек имеет отношение к объекту, должен знать, кто где находится, планировку. Да, потом это оказалось неверным путем, они вернулись и пошли иначе. Но когда ты приезжаешь даже на простой пожар, вокруг всегда и зеваки, и хозяева, и все кричат разное про то, где нужно тушить. 

О случившемся в «Зимней вишне» я узнал из новостей. Было дико. Хотя я человек не эмоциональный, но из-за детей близко к сердцу воспринял (тогда погибли 60 человек, большинство из которых — дети. — Прим. ТД).

Место, где погибли дети, расположено на четвертом этаже в бывшем здании завода, в котором устроили торговый центр. Этот кинотеатр, можно сказать, здание в здании. Из него должен был быть выход непосредственно наружу по незадымляемой лестнице. Но из помещения можно было выйти только в задымленную зону. Плюс должно было быть дымоудаление, не должно — горючих материалов, вызывающих сильное задымление, в социально значимом объекте, месте скопления людей. Когда горят пластик или резина, идет черный дым. В нем вообще ничего не видно. И в этом случае было невозможно спасти людей: сил физически не хватило бы.

Если бы было соблюдено хотя бы одно из этих трех требований, столько людей бы не погибло. По факту у детей не было ни единого шанса.

У нас есть правило правой руки: мы должны идти вдоль капитальной стены по правой руке. По ней же возвращаемся потом. А там такая планировка, что они никогда бы так до кинотеатра не дошли, потому что там нет соединяющих стен. И даже если бы они дошли до двери кинотеатра, они бы все равно взяли только трех человек: если нас, например, трое в звене и мы находим человека, обязаны его вытаскивать. Но выходить мы можем только полным звеном, не можем разъединяться, и на каждого спасаемого нужно надеть маски: у каждого защитника — баллон, и маска спасаемого работает от твоего же баллона, воздуха становится в два раза меньше. 

По закону этот торговый центр не имел права даже начинать работу ни на один день. В любом общественном месте должны быть условия, при которых человек не будет иметь даже теоретического шанса погибнуть — с помощью эвакуационных выходов, дымоудаления, пожаротушения, аварийного освещения, обеспечения минимальной ширины выхода. Тут вопрос к владельцу объекта, кому он давал какие взятки. 

Я не просто из солидарности защищаю Генина и Бурсина, потому что они сотрудники МЧС. Я не буду защищать пожарную инспекцию, если не буду уверен, что она не при делах. Но тут пожарные не виноваты: они работали, не убежали никуда за кусты.

Я считаю, что Генина и Бурсина вообще не должны были сажать. Естественно, можно понять тех, у кого погибли дети. Им нужно найти виновного. Но, наверное, для этого и нужен суд, чтобы разобраться? 

Пожарное якобы братство все схавало. Я когда приходил на работу, мне говорили: вот тут дружные ребята, друг за друга. Все друг за друга, видимо, на кухне. Почему из их [Генина и Бурсина] личного состава никто не вышел?

Недавно я задумался, почему именно я такой беспокойный. У всех любимое выражение — «Это система, смирись, ты ничего не изменишь». Как будто бы спасатель должен погибнуть. Наверное, у меня менталитет ближе к южному: если соседа бьют, я не буду спокойно смотреть. 

Слово «офицер» должно что-то значить, сам себя человек должен уважать. Я бы не хотел, чтобы мои дети носили погоны: спустили мнение начальства — ты с ним не согласен, но даже не можешь об этом сказать. Сажают твоих товарищей — ты об этом говоришь, а тебе начинают вставлять палки в колеса всеми способами.

Говорить у нас мало кто решится, боятся потерять стабильность. Хотя это не стабильность, а болото, в котором мы тонем: с каждым годом ниже зарплаты, больше обязанностей, а теперь еще и сажают. Хорошо, выйду я на пенсию — она будет пятнадцать тысяч рублей. На нее можно прожить в Москве или Воронеже?

Как меня напугаешь? Я не тот человек, который не найдет другую работу, не глупый, разберусь. Как можно бояться что-то делать мужику? Я считаю, это неприемлемо.

Надеюсь, я дал какой-то импульс, чтобы что-то изменилось. Хотя бы деньгами им [Генину и Бурсину] помогут. В моей части есть люди, которые сильно против [моей позиции]. Но мне пишут сотрудники МЧС со всей России. Говорят: «Мы все за тебя, но, скорее всего, у тебя ничего не получится, тебя уволят». Как болельщики — болеют. В каждом городе есть проблемы на местах, объекты страшные есть везде, которые со всеми нарушениями техники безопасности существуют. 

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!