Без права на пару (18+)

В истории недавнего ареста петербургской художницы Саши Скочиленко за антивоенную акцию есть еще одна, менее видимая, сторона. Соня, девушка Саши, проходит свидетелем со стороны обвинения — если бы закон признавал их как семью, этого бы не было. Свидания в СИЗО, где Саша до сих пор находится, девушкам не разрешены по той же причине: по закону Соня Саше никто. Помимо Сашиной мы собрали еще несколько историй, где ЛГБТ-пары испытывают дополнительные сложности из-за того, что однополые браки в России не признаны, и попросили юриста посоветовать, что можно предпринять в каждом случае

Это не подруга, это моя девушка

История первая: арест

Саша и Соня познакомились пять лет назад в группе во «ВКонтакте»: «Мне очень понравилась фотография Саши: у нее были распущенные рыжие волосы и венок из цветов и написана цитата из Тимоти Лири — было ясно, что мы поймем друг друга. Два с половиной года мы просто встречались как пара, а потом жили вместе — до Сашиного ареста».

Раньше Саша была квир-активисткой и независимой журналисткой: работала как видеокорреспондент в медиа «Бумага», в том числе снимала для них акции протеста. Последние годы Саша ощущала, что устала от этого, и ей хотелось обычной жизни. Она много времени вкладывала в свое творчество и личные проекты. После 24 февраля Саше стали звонить друзья из Украины: «Какой ужас, почему вы ничего не делаете?» Два года назад она учила детей в детском лагере в Закарпатье, и ей было страшно, что кто-то из этих детей теперь может погибнуть. Поэтому она провела акцию с ценниками. 31 марта она заменила ценники в магазине «Перекресток» на листовки с информацией о действиях российских военных в Мариуполе из новостных лент. 

Ночью 11 апреля в квартиру пришли полицейские, провели обыск и арестовали Сашу. «Когда Сашу задерживали, это происходило очень жестко: ее оскорбляли, унижали и угрожали ей разными видами насилия, — говорит Соня. — Унижения были в основном на почве ее ориентации: “Ты страдаешь херней, надо найти нормального мужика и рожать ему детей”».

После ареста девушки один раз разговаривали по телефону — через адвоката, свидания им не разрешают. По закону следователь решает, возможно ли свидание. В 103-ФЗ «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» говорится о том, что каждый заключенный СИЗО имеет право на два социальных свидания в месяц: не с адвокатами и правозащитниками, а с близкими людьми. Соня два раза пыталась договориться со следователем через адвоката, написала ходатайство, но ей пришел отказ. За эти месяцы девушки виделись два раза — в зале суда.

«Так получилось, что недавно я потеряла свою семью: меня воспитывали бабушка с дедушкой, и они умерли во время пандемии, — рассказывает Соня. — Саша стала моей семьей, единственным родным человеком, с которым у нас семейные отношения. Мне ужасно осознавать, что моего родного человека преследуют по политическому делу, что ее забрали из-за каких-то ценников в магазине и что наша разлука может продлиться много лет. (Саше инкриминируют часть 2 статьи 207.3 УК РФ с отягчающим обстоятельством в виде мотива “политической вражды” — по этой статье ей грозит до десяти лет лишения свободы. — Прим. ТД). Когда Сашу заводили с конвоем на первое заседание, она расплакалась, когда увидела, сколько людей пришло ее поддержать. В зале суда она держалась спокойно, даже посылала мне воздушные поцелуи, говорила, что любит, мы смогли перекинуться парой фраз. Но когда ее уводили, она снова плакала, и мне было очень плохо — как и всем, кто пришел ее поддержать».

Саша и Соня передают друг другу небольшие послания через адвоката. «Мы пишем, что мы обязательно будем вместе: это все когда-то закончится. Я часто говорю Саше, что обязательно дождусь ее, потому что в изоляции к человеку могут приходить разные мысли: ей может быть страшно, что я не выдержу и уйду к какой-то другой девушке. Я пишу, что это не так, что я ее очень жду, неважно, сколько продлится наша разлука. Еще очень помогает обсуждение нашего будущего. Но мы представляем наше общее будущее — нашу свадьбу, куда мы пойдем, как это будет, во что мы будем одеты, и просто говорим много теплых слов разных. Я всегда пишу: “Я мысленно с тобой рядом”».

Соня проходит свидетелем по Сашиному делу со стороны обвинения — будь они в браке, она могла бы отказаться давать показания. Но ей пришлось пройти допрос вскоре после первого судебного заседания. «Я пошла туда с хорошим адвокатом, перед этим проконсультировалась с ней. Я не знала про ценники, не печатала их, не ходила с ней в магазин — по сути, про дело я вообще ничего не знаю. Я рассказала свою биографию, какие-то детали, бытовые моменты нашей жизни с Сашей. На остальные вопросы я отказалась отвечать, ссылаясь на 51-ю статью Конституции, потому что мы с Сашей семья и свидетельство против нее — это свидетельство против меня тоже. Вопросы сводились к тому, что следствие пытается причислить Сашу к какой-то группировке, потому что это более тяжкое преступление. Они говорили очень много про Восьмую инициативную группу — до этого допроса я вообще о ней не слышала, только потом мне пояснили, кто это. Спрашивали, играет ли Саша в музыкальной группе, кто с ней общается и так далее. Спрашивали, состояла ли я в интимных отношениях с Сашей, — по совету адвоката я даже на это не стала отвечать. То, что я Сашина гражданская супруга, для следователей в принципе не имеет значения: меня допрашивали так же, как Лешу, ее лучшего друга.

Здесь самая большая проблема, что на меня повесили статус свидетеля по делу, хотя я могу быть только свидетелем по личностным характеристикам: такими часто становятся родители, если проживают вместе с осужденным, супруги, братья, сестры. Я рассказала им только про личность Саши и нашу жизнь, но не про дело — про него я ничего и не знаю. Но исходя из этого нам запрещают свидания».

На что Соня получила бы право, если бы их союз признавался государством? «Во-первых, я имела бы неоспоримое право не быть свидетелем со стороны обвинения. Они, как я понимаю, это так называют. Потом, я имела бы безусловное право на свидания два раза в месяц, я могла бы приезжать к ней в СИЗО. А еще я могла бы звонить: я знаю, что в СИЗО звонки разрешены, но не для Саши (я не знаю, из-за ее дела или из-за того, что с юридической точки зрения у нее нет семьи)».

Еще одна проблема связана с Сашиным здоровьем: у нее целиакия (непереносимость глютена), и ей нужна специальная диета. Сейчас Саша находится в психиатрической больнице на экспертизе, она жалуется на ухудшение здоровья. Соня пишет жалобы и записывается на прием к главврачу больницы — но дело в том, что ходатайствовать об изменении условий от Сашиного имени она официально не может, поскольку не является ее родственницей (подписывать жалобы и другие документы можно, только если есть нотариальная доверенность, а добиться, чтобы нотариуса пустили в больницу, тоже не так просто).

«Я не чувствую себя в безопасности эти два месяца, особенно в своей квартире по ночам: мой адрес хорошо известен полиции, потому что у нас был обыск, — говорит Соня. — И когда я по ночам слышу шаги в коридоре или хлопанье дверей, я нервничаю. Возможно, я перееду с этой квартиры, но пока у нас очень много дел, связанных с Сашей, и я не представляю, когда это возможно. Я очень боюсь ее потерять, боюсь, что она умрет в СИЗО и я ничего не смогу сделать».

«За исключением задержания я не слышала, чтобы Сашу дискриминировали на почве ориентации: вроде бы сокамерницы нормально к этому относились, персонал в больнице тоже. Я приносила ей передачку в больницу, ко мне спустился санитар, спросил: “Вы девушка Саши?” — “Ну да”. — “Она очень обижается, когда ей говорят, что подруга принесла передачку, она говорит: “Это не подруга, это моя девушка”».

 

Комментарий юриста по семейному праву для ЛГБТ Артема Лапова

На своих семинарах по семейному праву я всегда говорю: когда ставится штамп в паспорте о браке, на вас автоматически распространяется действие всего Семейного кодекса. В однополой паре можно добиться почти всего того же самого, заключая отдельные договоры, иногда прямо переписывающие Семейный кодекс. Но чего нельзя добиться — это того, что касается детей, налогов (например, дарение внутри семьи не облагается НДФЛ), семейной ипотеки и других отдельных социальных программ для семей. И 51-я статья Конституции. Она позволяет не свидетельствовать против себя и своих близких родственников. Их круг определен в Уголовно-процессуальном кодексе: родители, бабушки-дедушки, супруг/супруга, сестра/брат. Супруг или супруга входят в круг близких родственников, но только если брак заключен. В Уголовно-процессуальном кодексе нет понятия «фактический близкий родственник» или «фактическая семья». Есть только семья по Семейному кодексу — и все, больше никак. Из этого исходят все проблемы в данной ситуации. 

Если бы Соня взяла 51-ю статью Конституции, ее вообще нельзя было бы сделать свидетелем, она дала бы только те показания, которые сама считает нужными. Здесь все равно остается вопрос, разрешил бы следователь свидание или нет: возможно, все равно пришлось бы какие-то незаконные решения обжаловать. Но как-то получить эту 51-ю статью невозможно.

Что касается вопросов здоровья, без доверенности полноценно защищать медицинские права супруга все равно не получилось бы, только если он лишен дееспособности. Но писать обращения директору больницы в любом случае можно, его обязаны рассмотреть и ответить на него, не предоставляя личных данных пациента. Для полноценной защиты прав супруги в суде, если она не лишена дееспособности, доверенность понадобилась бы. Для посещения доверенность не нужна; для получения информации — зависит от того, в каком состоянии человек находится. В любом случае адвокат может представлять интересы Саши, ему для этого доверенность не нужна, он может писать жалобы или составлять документы, которые она подпишет, но на обжалование некоторых решений без участия Саши у адвоката тоже должна быть доверенность.

Нам лучше иметь гражданство одной страны

История вторая: миграция

Марине 44 года, она работает в рекламе. Живет в Подмосковье вместе с партнершей, с 2020 года они обе работают удаленно и почти все время проводят вместе, чему очень рады. А еще у Марины украинское гражданство, а у партнерши — российское.

Марина родилась в Одессе, работала в украинском филиале российской компании. В 2012 году на конференции познакомилась с коллегой из московского офиса, влюбилась, завязались отношения на расстоянии. Довольно быстро девушка предложила переехать к ней и вместе работать в московском офисе. Сразу же возник вопрос легализации. Партнерша оформила Марине временную регистрацию в своей квартире (постоянная прописка в России недоступна иностранным гражданам), это давало возможность легально находиться в стране три месяца: каждые три месяца нужно возвращаться в свою страну и обновлять миграционную карту.

«Так как отношения развивались и мы планировали жить вместе еще долго, мы начали изучать, какая долгосрочная легализация для меня возможна, — рассказывает Марина. — Если коротко — никакая. В Москве это либо РВП (разрешение на временное проживание) по браку, либо РВП по квоте. Мы думали насчет разрешения на работу — на тот момент существовала такая опция. Но у компании не было такой возможности: это накладывало достаточно большие финансовые обязательства на компанию, и этот путь мне не предлагали. Переезд был моей личной инициативой, я переезжала на другую должность, и моим главным мотивом был личный. Я пробовала получить РВП по квоте: длинные очереди, номерочки на ладонях, запись в шесть утра, приходишь — а уже ничего не происходит. Квота минимальная, и очень много предложений получить квоту за деньги. Для меня было доступно РВП либо через квоту за взятку, либо через фиктивный брак. Оба этих пути незаконны, и для нас это было неприемлемо».

Два года Марина выезжала каждые три месяца, чтобы обновить миграционную карту, потом нужно было заново оформлять временную регистрацию — и можно легально находиться в России еще три месяца. «Я приезжала на один день к маме в Одессу, возвращалась со свежей миграционкой и могла три месяца потом жить спокойно, не боясь, например, проверки милиции в метро. Доходило до смешного: нужно отслеживать сроки, а я иногда увлекалась работой и восклицала: “Все, срочно вечером лечу в Киев, завтра последний день!” Надо было все время жить с каким-то таймером. Если бы я нарушила это правило, первая санкция — это штраф около 5 тысяч рублей, но я ни разу не нарушала. И в зависимости от того, на сколько дней нарушен этот срок, может быть запрет на въезд в страну: три года, пять, десять лет. А это означает невозможность видеться со своей женщиной, так что я очень следила за сроками».

В 2014 году условия по продлению регистрации для граждан Украины смягчили, регистрацию стало можно оформлять на шесть месяцев, а не на три. А в 2015-м появился ММЦ (многофункциональный миграционный центр) Сахарова, который работал через систему патентов. «Это очень облегчило нам жизнь: нужно было только иметь регистрацию в Москве и свежую миграционную карту, то есть оформлять патент нужно в течение первого месяца после въезда в страну. В этом центре все делалось просто и быстро, нужно иметь только деньги. 10—12 тысяч рублей стоит прохождение всех процедур (экзамен на знание русского языка, анализы на ВИЧ, сифилис, туберкулез, банковские комиссии, госпошлины). Этот патент могли дать или не дать, но после первого раза я уже не волновалась: я поняла, что его не дают только тем, кто находится в розыске или имеет тяжелые заболевания. Потом патент нужно было оплачивать раз в месяц: тогда это было 4 тысячи рублей, сейчас — 5,5 тысячи. Удовольствие жить с любимым человеком обходилось мне около 60 тысяч рублей в год».

В 2017 году девушки расстались. Марина осталась в Москве: здесь была интересная работа, появилось много друзей. Переехала на съемную квартиру и уговорила хозяина сделать ей временную регистрацию, чтобы получать патент дальше: «Тут палка о двух концах: когда хозяин регистрирует у себя такого мигранта, как я, он получает бесплатного слугу. Потекла вода с потолка — ничего страшного, зато он меня регистрирует! Плохой ремонт — ничего страшного, я сама сейчас все починю! Немножко поднял оплату — ничего страшного, зато он меня регистрирует! Это максимальная лояльность с моей стороны, я ни на день не заплачу позже, потому что мне нужна регистрация. Думаю, мы оба были довольны».

Через два года у Марины появились новые отношения — тоже с женщиной из Москвы. «У нас возник вопрос: почему мы не можем пожениться? Теперь уже у меня было ощущение, что это тот самый человек, мы до конца вместе. При таких долгосрочных планах лучше иметь гражданство одной страны: сейчас патент, а потом? Вдруг финансовая ситуация изменится, вдруг какой-то конфликт — вот сейчас украинское посольство в Москве закрылось».

В 2021 году в миграционном законодательстве появилась поправка, которая дает гражданам Украины, Молдовы и Казахстана право получить РВП без квоты, — Марина сразу же его получила. Что она приобрела: постоянную прописку, ОМС (у мигрантов тоже есть полис, но он покрывает только случаи с острыми симптомами), а главное — теперь не нужно постоянно платить за пребывание в России и бояться запрета на въезд. И можно претендовать на вид на жительство.

«До 24 февраля у нас был план точно мне получать гражданство и дальше жить вместе в России. Сейчас подруга просит меня: “Давай не будем торопиться, может, мы по твоему гражданству будем выезжать в Европу и искать гражданство третьей страны”. Сегодня эмигрировать с украинским паспортом проще. Например, сейчас мои знакомые девочки из Украины получили вид на жительство в Англии на три года, просто как зеленый свет. Но зачем мне Англия без моей девушки? Если уезжать, то вместе и туда, где ей тоже можно будет легализоваться. Но это уже другая песня. Хотя здесь тоже помогла бы легализация брака в России».

«В Украине не легализованы однополые браки, хотя движение в эту сторону есть: сейчас подписывают петицию Зеленскому, я не могу ее подписать, потому что нужна какая-то регистрация через госсистему, но у мамы есть, она обещала подписать. Все-таки в Украине сейчас это быстрее происходит. Может, получится так, что мы поедем легализовывать наши отношения в мою страну».

 

Комментарий юриста Артема Лапова

Здесь подробно описана вся процедура: мигрантское законодательство РФ действительно не очень дружелюбно. Могу добавить только то, что, если бы брак между героинями был возможен, было бы легче получить ВНЖ и гражданство по упрощенной процедуре. 

Это только для отцов

История третья: родительство 

Надя работает в области рекламы, Света — редактор. Они десять лет вместе, живут в Москве, у них есть четырехлетний сын. То, что у них будет ребенок, Света обозначила сразу. Тогда им было чуть больше двадцати, они договорились, что до тридцати лет живут в свое удовольствие, а потом начинают думать о ребенке. Пять лет назад Света сказала, что репродуктивный возраст идет: пора искать варианты. Пара обратилась в центр «Ресурс ЛГБТКИА Москва», на семинаре для будущих родителей они познакомились с эмбриологом, который дал список френдли-врачей и клиник. Выбрали ИИ (искусственную инсеминацию) — это более дешевая и простая процедура, чем ЭКО. Нашли донора, похожего на Надю, чтобы ребенок был похож на них обеих.

Беременность наступила со второй попытки — это большая редкость, но период все равно был нервный: две процедуры занимают минимум три месяца. Ребенок родился недоношенным, на три месяца раньше. Их со Светой экстренно отправили в реанимацию. Мама Светы жила в другом городе, но приехала на следующее утро (а сейчас живет вместе с ними и проводит с внуком большую часть времени, пока мамы на работе). 

«Света позвонила, когда я ехала на работу, — вспоминает Надя. — Я развернулась и поехала в больницу. Первые два дня носилась как сумасшедшая каждый час к ним в больницу, что-то привозя и увозя, о чем-то договариваясь. Меня трясло, потому что я не знала ни новостей, ничего. Через час-полтора мне звонит Света: она жива и в порядке, а ребенка забрали в реанимацию и ничего не сообщают. Мы не знали, жив ли он. Тут уже и родственники подключились с поддержкой. И женщина из медперсонала, которая принимает посылки, мне сказала: “Да все хорошо будет, иди успокойся, поспи”. Она как-то поняла, что со мной происходит. В роддомах в приемном отделении появляются карточки о детях, кто родился: рост, вес. Через три дня я подошла, смотрю: наш появился. Ваня. Администраторша кричит: “Это для отцов, это для отцов!” Я такая: “У него нет отца” — и забрала карточку. Эта карточка до сих пор лежит у меня в паспорте».

В приемное отделение роддома и даже в дохаживающую реанимацию к малышу Надю пускали. «Мы получили многое в обход разрешений, чисто на человеческом отношении, когда люди видят, что вы семья. Есть такой этаж, где все маленькие лежат на дохаживании в капсулах, и меня по-тихому звали: “Иди посмотри”. Мы со Светой встречались в этом отделении. Потом мы столкнулись с таким же хорошим отношением в Филатовской больнице, где Ваня дохаживался следующий месяц. Вопреки закостенелости закона, есть хорошее человеческое отношение. Но по закону мы друг другу никто и звать никак».

Граница человеческого отношения проходит по линии «частное — государственное»: в частных клиниках женщины сразу позиционировали себя как пара, персонал знал об этом и давал Наде информацию о состоянии Светы и Вани. В государственных сразу возникали вопросы, причем часто в грубой форме. «Были моменты, когда я слышу: он плачет, там нужна помощь, а второго человека не пускают — хотя я могла бы помочь и Свете, и ему. Или войти в кабинет врача послушать диагноз — потому что хорошо, когда две пары ушей слушают. У нас дурацкая система государственных клиник, даже бабушку не пустят в кабинет с матерью, а меня тем более».

Для большого общества Надя — Ванина тетя: на работе, в садике и больницах она говорит, что это ее племянник. Свету Ваня называет мамой, Надю — мамасей. Врачам и воспитателям объясняют, что маленький, так уж привык. «Я понимаю, что другую роль играть достаточно опасно, — говорит Надя. — И восхищаюсь теми, кто это открыто заявляет. Но я несу ответственность не только за себя, и у меня нет достаточного административного ресурса и связей, чтобы быстро свалить в случае чего». Сама она считает себя таким же полноправным родителем, как Света: «Я проводила с Ваней много времени с момента, как его привезли домой. У нас есть свои ритуалы: я его всегда мою и укладываю, это мое. А еще он для меня пахнет. Иногда я чувствую его запах, даже проходя мимо комнаты, где он спит. И я говорю: “Вы же чувствуете, что он пахнет? Сладко, вкусно, это особый запах”. Ни Света, ни ее мама так не чувствуют. Я думаю, это какая-то компенсация отсутствия биологической связи. Для меня это сигнальный запах: “Не трогать ребенка!” У меня нет ощущения, что Ваня не мой, у него даже какие-то замашки мои, порой вылезают удивительные вещи в поведении, которые похожи на меня, но которые я при нем не проявляла. Нет такого, что не родной, что надо своего».

Узаконить свое родительство Надя не может: «Если я попробую стать опекуном, например, это очень плохо для Светы. Она может оформить на меня специальную доверенность, в случае чего я смогу представлять интересы ребенка. Другие формы неприемлемы: для государства это означает, что мать не справляется. К ней сразу возникнет вопрос: на основании чего чужой человек хочет что-то там получить? Из-за того, что мы не можем заключить союз, мы не защищены как семья. Например, у меня есть собственность в Москве, у Светы прав на нее нет. Случись что со мной, это только на совести моих родственников. Сейчас мне предстоит операция — я немножко с содроганием иду: а вдруг что случится? Думаю, что надо оформить наследство на всякий случай. Сестра с мужем мне говорят: “О чем вы переживаете, сейчас все можно оформить документально!” Но это же нечестно, что ты просто ставишь штамп в паспорт и автоматически все получаешь, а я должна потратить кучу денег, нервов, изучить все вопросы, чтобы хоть какую-то часть этих прав получить». 

 

Комментарий юриста Артема Лапова

В России гомосексуальный брак нельзя заключить, иностранные фактически не признаются. Многие отношения, прописанные в Семейном кодексе, можно воссоздать с помощью различных договоров, но родительские права получить нельзя. Действительно, можно выдать на партнерку или партнера доверенность — это то же самое, что выдать доверенность няне, например. Этот человек сможет забирать ребенка из детского сада или школы, ходить в больницу, получать сведения о здоровье ребенка — в зависимости от того, что включено в доверенность. Но это права на уровне доверенности, ее можно отозвать. 

Если родители в гетеросексуальной паре разводятся и у них есть общий ребенок, оба имеют право определять его место жительства, право на свидание с ребенком, алиментные обязательства. Однополой паре, когда все хорошо, обычной нотариальной доверенности бы хватило. Но если одна партнерша говорит: «Мы расходимся, с ребенком ты больше не будешь видеться» — вторая не будет иметь никаких родительских прав. 

Алиментные обязательства можно предусмотреть: составить договор на содержание ребенка и прописать, какая сумма или процент от дохода идет на содержание ребенка до его восемнадцатилетия. Такой договор можно заключить фактически с любым человеком по Гражданскому кодексу. Если кто-то перестает платить, с таким договором можно пойти в суд. Что касается решений о воспитании ребенка (выбор места жительства, школы) — этого никак не добиться. 

В этой истории говорится про опекунство. При живом родителе, допустим когда у ребенка в свидетельстве о рождении есть только мать, но нет отца, опекунство нельзя оформить на вторую девушку. Единственный вариант — временная опека, она делается в случаях, когда родитель не может сам исполнять свои обязанности. Органам опеки нужно представить документы, объясняющие, почему родитель временно не сможет исполнять свои обязанности, — как правило, это длительная командировка или болезнь. Мне известны случаи, когда опеку оформляли без таких подтверждающих документов: биологическая мать ребенка оформила на партнершу временную опеку, ссылаясь на то, что характер работы подразумевает постоянные командировки. Но, как справедливо говорит героиня, в таком случае семья привлекает внимание органов опеки. И если ребенок где-то скажет, что у него две мамы, у опеки будет больше документов, чтобы изъять ребенка из семьи. Если бы среди государственных органов даже в отсутствие однополых браков было более толерантное отношение, это был бы нормальный юридический инструмент. Сейчас временную опеку лучше не оформлять: так вы становитесь видимыми для государственных органов. А доверенность делается у нотариуса и не видна государству.

Когда в однополой паре нет нотариальной доверенности, если взрослый человек попадает в больницу и находится в сознании, ему дают бланк о праве на посещение. С детьми должны делать так же. Можно рассчитывать на личное знакомство с врачами, но мне кажется, в однополой семье в России доверенность на ребенка у второго партнера должна быть всегда. Даже если приходите в магазин с коляской, полицейские могут проверить документы, соседи бывают не очень доброжелательные. Такие прецеденты есть, когда люди сдавали свою квартиру, а сами переезжали снимать в другой район просто из-за того, что было пристальное внимание соседей.

На все, что касается воспитания ребенка, права на общение при разводе, второй родитель прав получить не может. Причем в случае гетеросексуальной семьи право на свидания в случае развода есть еще и у бабушек и дедушек, они считаются близкими родственниками. В однополой паре родители со стороны второй матери тоже фактически теряют право на общение с ребенком и не могут потребовать его через суд.

Чувства не незыблемы

История четвертая: раздел имущества

Алена родилась в деревне, окончила университет в областном региональном центре, в начале двухтысячных переехала в Петербург. Она работает графическим дизайнером — тогда это была новая профессия, которая не гарантировала стабильного дохода, как правило, это были зарплаты в конверте.

В двадцать пять лет Алена встретила девушку, с которой захотела построить долгие отношения. «Сошлись мы на почве музыки: у нее была идея создать группу, и она, видимо, почувствовала во мне потенциал, потому что у меня за плечами уже был музыкальный проект. В общем, были большие вещи, на которые мы смотрели вместе. В отношениях с самого начала было много нервов: эмоции, ревность с ее стороны. Я думала, что человек такой эмоциональный, влюбленность такая сильная, поэтому и ревнует. Видимо, так совпало, что я в тот момент верила, что могу построить серьезные отношения, и подумала, что это все пройдет».

Сначала они встречались и жили отдельно, потом девушка переехала к Алене. В 2007-м, на четвертый год совместной жизни, они решили приобрести свое жилье. Первой об этом заговорила партнерша: у Алены не было никаких накоплений, и она не думала, что это возможно. У партнерши тогда умер родственник, оставив ей свою квартиру в регионе. Квартиру продали и с небольшой доплатой решили купить комнату в Питере.

Пока искали, у Алены тоже появились деньги: тетя, живущая в Ленинградской области, предложила продать квартиру ее родителей. «Я предложила партнерше вложиться в недвижимость вместе, но ничего из этого не вышло. Ее мама сказала: “Это твой дед, мой отец, он завещал жилье тебе, поэтому я хочу, чтобы жилье, которое вы покупаете, было на тебе”. Будь я на ее месте, в таких отношениях, я бы сказала: “Большое спасибо дедушке, но мы как-нибудь сами разберемся, куда это вкладывать”. Или можно было бы купить все в долях… но это я сейчас рассуждаю, а мне она сказала, что из-за матери не будет так поступать».

Деньги партнерши вложили в покупку комнаты, деньги Алены — в ПИФы (паевые инвестиционные фонды). И тут начался кризис 2008 года. «Летом мы уехали отдыхать к ее родителям, вернулись — а все жилье подорожало в два раза. А у нас уже сделка висела почти завершенная, и вдруг понадобилось еще столько же денег. Пришлось брать кредиты, штуки три сразу. Ей это удалось, потому что у нее были неплохие познания в банковской сфере, так что правдой и неправдой удалось добрать нужную сумму».

Наследство, вложенное в ПИФы, сгорело из-за кризиса: Алене удалось вывести около 100 тысяч рублей. Ее девушка оказалась на волоске от сокращения. Позже она какое-то время не работала — и кредиты выплачивала Алена.

Так они оказались в своей комнате в питерской коммуналке, где прожили следующие несколько лет. «Это было удивительное время: в коммуналке мы жили открыто, как лесбийская пара. По бокам от нас были ребята из Молдовы, беженка из Казахстана с дочерью-подростком, человек, который был на двух чеченских войнах. Мы собирались на кухне, совершенно не запариваясь, кто есть кто: это было окошко толерантности в питерской жизни».

В 2011 году коммуналку начали расселять. Пара переехала в Москву, первое время они жили у друзей, не платили за жилье и благодаря этому смогли погасить оставшиеся кредиты. 

«Нам стал светить миллион триста за эту комнату — так инфляция подняла цены на жилье, — вспоминает Алена. — Мы могли вложиться в Москве в какую-нибудь строящуюся квартиру. В это время мы как-то склеивали рваные лохмотья наших отношений, но ничего не получалось: я уже на тот момент понимала, что не хочу с этим человеком жить, но сказать это было трудно, мне было даже страшно с ней быть — настолько отношения зашли в тупик и были опасны, в том числе физически. Поэтому я подумала: “Не буду же я с человеком ради квадратных метров, главное — разобраться с нашими отношениями”. И довольно сложно было начинать разговор о том, что она мне что-то должна. Мне хотелось справедливости, но было одновременно стыдно и противно требовать свое».

Деньги, полученные после расселения, решили вложить в строящийся дом в Москве. Пара еще вместе ездила подписывать документы с застройщиком, хотя квартиру партнерша выбирала уже не только с Аленой, но и с новым бойфрендом. Впрочем, Алену в сделку снова не вписали. Тогда не было очевидно, расстаются они или все еще наладится.

«Почему я не попросила своей части, когда деньги выводились? Наверное, потому, что не была способна. Находясь в роли жертвы в этих отношениях, я не имела достаточно ресурса, чтобы настаивать на чем-то. А когда я нашла в себе силы об этом заговорить, квартира уже была куплена. Если бы наши отношения были зарегистрированы и защищены государством, была бы законная процедура, на которую можно опереться».

Алена нашла юриста по недвижимости, описала ситуацию, посчитала, какой суммой она вложилась в общую недвижимость за годы отношений. Юристка ответила, что, если не оформлена даже расписка, в суд подать нельзя. Тогда Алена написала письмо и попыталась вразумить бывшую партнершу: рассказала, что встретилась с юристом, назвала сумму, которую они вместе насчитали. 

«На следующей встрече она довольно экзальтированно что-то начертала на листке, я увидела, что она пересчитала чуть в меньшую сторону, но готова признать, что эту сумму мне отдаст. На том мы с ней и расстались: для меня чисто физически общение с ней было тяжело, каждая встреча была раной. И качели, которые качнулись в мою сторону, когда она признала, что она мне должна, стали для меня утешением. Мы разошлись, я стала заниматься своей жизнью, понимая, что, когда она продаст эту квартиру — она собиралась ее продавать, потому что квартира долго строилась и за это время ее планы поменялись, — она мне деньги отдаст». Но она не отдала, и больше они не общались. Параллельно у партнерши начались следующие отношения, она вышла замуж, родила ребенка и уехала жить в другую страну. «Когда я узнала, что она в другом полушарии, я перекрестилась. С течением времени, когда мое эмоциональное состояние стало стабильнее, я поняла, что эти неотданные деньги — барьер, который помешает ей вмешиваться в мою жизнь в будущем». 

Алена жалеет, что тогда не говорили о том, что однополые отношения тоже бывают абьюзивными: она не знала историй, похожих на свою, ей было не с кем поделиться и стыдно просить помощи. «В отсутствие юридических институтов, на которые можно опереться, остается полагаться на то, что чувства незыблемы, а это не так».

 

Комментарий юриста Артема Лапова

Если бы пара была в браке, на нее бы распространялся Семейный кодекс и имущественные отношения, которые он предполагает. Можно было бы заключить брачный договор, но если бы они его не заключили, семья рассматривалась бы как одна экономическая единица, у них был бы режим общей совместной собственности. Это значит, что, если кто-то что-то покупает, продает, берет кредиты, юридически считается, что это делает не один человек, а вся семья. В данном случае, если купили комнату, а потом квартиру, неважно, на кого она записана, она считалась бы общей — причем не 50х50, в долях, а именно общей. Это касается и крупных покупок, которые регистрируются — квартиры, машины, — и любых других вещей: чайник, телевизор. 

В случае развода происходит раздел имущества: здесь уже выделяются доли, стороны договариваются сами либо каждый представляет свой вариант и решает суд. Как правило, если нет детей, все делится примерно пополам. Раздел имущества — в любом случае морально тяжелая история, где люди могут повести себя неэтично. Но если бы героини были в браке и развелись в загсе, вопрос имущественных отношений все равно висел бы в воздухе: если не разделить через суд, оно бы осталось на том, на кого записано. Через некоторое время истекает срок исковой давности, и, если лет через 5—10 муж/жена скажет: «Это было несправедливо, давайте поделим по-другому», они окажутся в такой же ситуации, как и Алена. 

Если однополый брак заключен за границей, формально на территории нашей страны он тоже действует — но это вопрос того, как отнесется к этому суд. Надежнее заключить договор о совместном проживании или на каждую вещь писать расписку. В случае с недвижимостью лучше оформлять сделку на двух покупателей, на движимые вещи можно писать расписки. 

Если берутся кредиты, можно сделать так: один человек взял кредит, второй пишет расписку — и они что-то вместе покупают. Либо можно одного человека сделать поручителем. В браке не только имущество, но и обязательства становятся общими — кто бы кредит ни взял, он, по сути, общий в семье, где заключен брак и нет брачного договора. Если пара разводится, обязательства по выплачиванию долгов тоже делятся. В моей практике было больше обращений, связанных с тем, что взяли совместный кредит, а потом, при расставании, платит тот, на кого этот кредит оформлен. Лучше позаботиться об этом заранее: иногда отношения портятся и неурегулированный вопрос имущества может психологически влиять при расставании. Героиня этой истории говорит: «Я из-за квадратных метров не буду продолжать отношения», а кто-то, наоборот, остается в отношениях: «Вот кредит выплатим, потом расстанусь».

 

• Теги:
• борьба за права
• ЛГБТ
• правозащита
• россия