Экономическая трагедия

Москва, 1935 год

Дверь была капризная — сначала ее следовало приподнять вверх, а затем с силой толкнуть вперед. Евгения Давыдовна Кондратьева была женщиной хрупкой, и каждый вход в собственную квартиру давался ей с трудом.

В прихожей горела лампочка: в ее тусклом свете Евгения Давыдовна сняла шубу и стащила с ног валенки. Шагнула было в сторону коммунальной кухни, но оттуда раздался грохот посуды. Кондратьева замерла. Ну уж нет. Горячий чай перед сном — это, без сомнений, замечательно, но никакой чай не стоит лишней встречи с этой скандалисткой.

Кого только ни подселяли к Евгении Давыдовне и ее дочери Алене за последний год! Был и алкоголик, имевший обыкновение засыпать в прихожей, и тип, заходивший в чужие комнаты как в свои и сбрасывавший на стол пепел от папиросы. Но новая жиличка обошла всех — кажется, она имела всемирный запас истерик и готова была щедро делиться им с окружающими.

Времена, когда квартира на Тверском бульваре принадлежала исключительно семье Кондратьевых — мужу, жене и дочери — Евгения Давыдовна предпочитала не вспоминать. Какой толк? Могло, кстати, быть и хуже. Она должна быть благодарна за то, что им — жене и дочери «врага народа» — разрешили остаться. «Да вы должны быть благодарны!» — только и слышала она в инстанциях, в которые ходила как на работу. Даже хуже, чем на работу: на работе ты хотя бы занят делом, приносишь пользу, а в инстанциях только выпрашиваешь, убеждаешь, унижаешься. Но иначе нельзя. Коля должен работать, даже сидя в тюрьме — это единственный для него способ выжить, не сойти с ума.

Н.Д. Кондратьев (слева) с женой, родителями и братом СергеемФото: из архивов РГАЭ и Государственной публичной исторической библиотеки

Евгения Давыдовна зашла в их с Аленкой комнату. Дочка уже спала. Они договорились: если мама допоздна задерживается на работе, Аленка сама, как взрослая, готовится ко сну и ложится. А с тех пор как маму перевели на должность стенографистки-переводчицы отдела печати «Интуриста», поздние приходы домой стали нормой.

Стараясь не шуметь, Евгения Давыдовна подошла к кровати. Аленка свернулась калачиком. На стуле лежала толстая тетрадь, на обложке над нарисованным котенком было выведено «Необыкновенные приключения Шамми».

Обложка книгиФото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

Сказку про путешествие котенка Шамми и его друзей в волшебную страну Айнажды Кондратьев прислал дочери на именины. С тех пор Аленка не расставалась с толстой тетрадью, наизусть заучивала строки из сказки. А Евгения Давыдовна понимала, что сказка-то совсем не детская.

Кондратьева обеспокоено прислушалась к дыханию дочери. Аленка болела чуть ли не каждый месяц. А ведь до трех лет девочка была совершенно здорова. Но после того, как в 1928 году отца отстранили от должности в Конъюнктурном институте, посыпались «разоблачительные» статьи в «Правде», появилось модное ругательное слово «кондратьевщина», а атмосфера в их доме стало напряженно-выжидающей, — именно тогда Аленка начала болеть регулярно.

Накрыв Аленку пледом, Кондратьева подошла к окну. Нащупала конверт, который нашла в ящике еще утром до ухода на работу и который весь день носила в кармане.

«Милая Женичка…» Евгения Давыдовна читала, не спеша. В первые годы Колиного заключения она жадно накидывалась на письма. Теперь казалось, что спешить некуда. Казалось, что муж уже сотни лет сидит в Суздальском политизоляторе, а она сотни лет получает от него письма, всегда начинающиеся словами «Милая Женичка».

«Теперь вопрос о книгах для Алешика. Это трудный вопрос… Но все же после длинных раздумий я рекомендовал бы давать ей для чтения следующие книги…» Кондратьева пробежала список глазами: Додэ, Теккерей, Диккенс… Перевела глаза на маленькую Аленку, спящую в кровати. Додэ? Девятилетнему ребенку? Не говоря уже о том, что, чтобы достать авторов из списка, нужно побегать по Москве, опросить знакомых, нужны, в конце концов, деньги… «Хорошо бы что-либо из истории… Биографии выдающихся людей, особенно ученых, писателей. Это очень важно!»

Н.Д. Кондратьев с дочерью Еленой. 1926 г.Фото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

Евгения Давыдовна в раздражении отложила письмо. Это очень важно! Биографии великих людей — это, видите ли, очень важно! А новые валенки для Аленки, это, наверное, не важно! И сбережения, чтобы отвезти болезненного ребенка летом «на землю», в деревню, это, наверное, тоже не важно! Пусть питается биографией Жюль Верна, она, небось, полезней витаминов.

Как ее порой раздражает этот назидательный тон мужа. Как будто она плохая мать. Да она четыре года содержит и дочь, и мужа, находясь в бесправном положении и постоянном страхе, не смея поднять глаз!

Возмущенная Евгения Давыдовна спрятала письмо в папку.

Ночью ей приснилась Америка. Причем так живо, как будто и не сон вовсе. Все мельчайшие детали их поездки десятилетней давности: даже шоколадное молоко, которые Коля презрительно назвал «пойлом», но которое так понравилось ей. Снились и Сорокины. Питирим, как когда-то наяву, все убеждал их остаться, а Коля отказывался. Во сне Евгения Давыдовна хотела дать знак Коле — соглашайся! — но она не могла ни пошевелиться, ни слова сказать, только смотрела.

Проснулась Кондратьева от резкого крика из коридора — что-то про не туда положенное мыло. Похоже, соседка уже начала утреннюю программу. Евгения Давыдовна встала, на цыпочках подошла к столу, достала из папки письмо и, минуя рекомендованную мужем литературу, прочитала лишь «Любящий тебя твой Н. Кондратьев». Аленка открыла глаза. Евгения Давыдовна улыбнулась дочери.

Костромской самородок

Были юны мы и смелы, —

Ландыш с горестью сказал, —

Были мы в одежде белой,

Шумно нас встречал весь зал.

Н. Кондратьев «Необыкновенные приключения Шамми»

Пожалуй, самый яркий период в истории церковно-учительской семинарии села Хреново Костромской губернии пришелся на 1905 год — когда в нее почти одновременно пришли два будущих великих ученых с мировым именем. Ну, а пока это были просто Коля Кондратьев и Питирим Сорокин.

Хреновская церковно-учительская семинарияФото: из архивов РГАЭ и Государственной публичной исторической библиотеки

Оба мальчика были из малоимущих, многодетных крестьянских семей. Правда, в отличие от Питирима, которого отец регулярно и жестоко избивал, Коля, старший из десяти детей, рос в любви и заботе. Сближению способствовала небольшая разница в возрасте — 14-летний Коля был всего на три года младше Питирима. Но главное, что объединяло юношей, это стремление изменить окружающий мир к лучшему. И, в отличие от тысяч других молодых людей, грезивших такой же благородной целью, этим двоим удалось пронести наивные мечты во взрослую жизнь.

Друзья развернули бурную деятельность: уже в 1906 году вступили в Кинешемский комитет партии эсеров. Тогда же Коля угодил в тюрьму, где провел несколько месяцев. Это был первый из череды арестов, которые сопровождали Кондратьева всю жизнь. Выйдя из заключения, он уехал в Петербург, где его уже ждал на съемной квартире Сорокин.

В каких только учебных заведениях ни пытался получить систематическое образование Кондратьев: Черняевские общеобразовательные курсы, Психоневрологический институт, 1-я Костромская гимназия, юридический факультет Петербургского университета.

Петербургский университет, семинарий по методологии истории А.С. Лаппо-Данилевского. Н.Д. Кондратьев первый справа в первом ряду. 1915 г.Фото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

Пестрота и внесистемность собственного образования расстраивали в первую очередь самого Николая. «Не кажется ли тебе, что интеллигенция 20-х-40-х годов прошлого века, люди типа Герцена, Огарева, Хомякова, умели жить более глубокой, полной и созерцательной жизнью? Воспитанные и выросшие в такой неге и ласке имений и дворянских гнезд… они могли свободно отдаваться раздумьям и могли любовно и внимательно смотреть и в свою душу, и в душу близких им», — спустя годы напишет жене Кондратьев.

Любовно и внимательно смотреть в свою душу Коле было некогда: после занятий в университете  юноша бежал в один из многочисленных кружков, в которых состоял — к социологу Петражицкому, экономисту Туган-Барановскому или историку Лаппо-Данилевскому. Именно тогда Кондратьев окончательно понял, что главной сферой его профессиональной деятельности станет экономика.

Не оставляли молодого ученого и революционные настроения. А вместе с ними и полиция: во время празднований 300-летия дома Романовых Кондратьева превентивно посадили на месяц в тюрьму. Но запугать Николая Дмитриевича никак не удавалось. Его характер уже не только сложился, но и укрепился испытаниями: он был уверен в необходимости перемен для страны и намерен был принять в них заметное участие. В 1917 году случай представился.

Борьба за цель

Пусть цель нашего стремленья

Где-то очень далеко:

Тот достоин преклоненья,

Кто ей верит глубоко.

Н. Кондратьев «Необыкновенные приключения Шамми»

В короткой, сугубо бюрократической автобиографии Кондратьева из фонда Наркомфина СССР упоминалось о его активном участии в Февральской революции: «С первых часов ее был в Таврическом дворце и был назначен Советом рабочих депутатов председателем Государственного продовольственного комитета». Кроме того, молодого талантливого экономиста сделали секретарем Керенского по делам сельского хозяйства.

Николай Дмитриевич не скрывал, что считает возможный приход к власти большевистской партии трагедией для российской экономики. Он видел опасность в бескомпромиссном подходе большевиков, в их стремлении к плановому хозяйству. Когда переворот все же случился, Кондратьев написал гневное письмо в Исполком Всероссийского совета крестьянских депутатов, заявив, что возможность решения продовольственного вопроса «наступившей смутой выбита из рук».

Читайте также Вера Гедройц — женщина-врач   История первой в России женщины-хирурга, которая пыталась отстоять свою работу при всех режимах. А еще ей посвящал стихи Гумилев  

Он боролся до последнего: отказывался передать новой власти продовольственное дело, участвовал в деятельности подпольного Временного правительства. Большевиков экономист раздражал невероятно: такой толковый, полезный человек, но идеологически совершенно неправильный. В который раз Николая Дмитриевича арестовывают. Угрожают расстрелом, но меняют приговор на короткий тюремный срок.

Несмотря на принципиальность, свойственную его характеру, Кондратьев мог уступить, если видел, что уступка принесет больше пользы, чем спортивное упорство. Он считал, что главное в жизни человека — цель. А его целью было улучшить благосостояние доведенной до нищеты родины. Ради осуществления этой цели можно пожертвовать личными политическими симпатиями. Поэтому в 1919 году Кондратьев окончательно отошел от политики. Он принял решение попытаться построить новое экономическое будущее в условиях большевизма.

Тем временем и у самого Кондратьева появилась надежда на новое будущее. Ее звали Евгения Давыдовна Дорф. Девушка не только владела несколькими иностранными языками, была начитана (качество, которое Кондратьев ценил очень высоко) и умна, но и являлась обладательницей пышных волос, больших глаз и очаровательной улыбки. Познакомились Николай Дмитриевич и Евгения Давыдовна в Центральном товариществе льноводов. Вскоре они зарегистрировали отношения.

Н.Д. Кондратьев с женой Евгенией ДавыдовнойФото: из архивов РГАЭ и Государственной публичной исторической библиотеки

«Мне кажется, что все это будет, что дом наш превратится в очаг углубленного счастья, что он будет источником для творческих исканий наших, что его никогда не победят будни и проза жизни», — делился своими чаяниями с молодой женой Кондратьев. Едва ли ученый подозревал о том, какие испытания уготовлены их браку.

Нужный человек

Бросьте ваши приключенья,

Оставайтесь здесь со мной:

Будут здесь вам развлеченья,

Будет счастье и покой.

Н. Кондратьев «Необыкновенные приключения Шамми»

«Философский пароход» был, конечно, показательным выступлением советской власти. Два немецких корабля увозили в принудительную эмиграцию более 150 выдающихся людей России: врачей, ученых, литературных деятелей. Советская власть хотела продемонстрировать всему миру широту своей красной души. Мол, могли расстрелять, но нет — гуманно выслали.

По палубе одного из кораблей прогуливался Питирим Сорокин. Рядом с ним должен был быть и его друг, тридцатилетний профессор Кондратьев. И был бы, если бы не записка на имя товарища Сталина: «Н.Д. Кондратьев никакой политической опасности не представляет… вообще это человек, который, правда, туго, но эволюционировал по направлению к советской точке зрения и ее усваивал». В записке, сочиненной экономистом Оболенским, также подчеркивалось, что при высылке Кондратьева «срывается ряд статистических работ и выработка производственного плана комиссариата».

Отношение власти к Николаю Дмитриевичу было противоречивым. Несомненно, он был нужен. Но его недавнее оппозиционное прошлое не было забыто партийным руководством. К тому же Кондратьев по-прежнему настаивал на сочетании элементов плановой и рыночной экономики. Благодаря ученому появилась так называемая «сельскохозяйственная пятилетка Кондратьева», которая дала возможность крестьянству, измученному войнами, кое-как восстановить хозяйство. В сущности — отдышаться перед новыми лишениями. Также Николай Дмитриевич занимался теоретической разработкой основ НЭПа.

В 1924 году чета Кондратьевых совершила длительную поездку за границу: Германия, Великобритания, США. Предполагалось, что ученый изучит эффективные приемы сельскохозяйственного дела у иностранцев и найдет способ высадить их в большевистскую почву.

Н.Д. Кондратьев (слева) и П.А. Сорокин с женами. США, 1924 г.Фото: из архивов РГАЭ и Государственной публичной исторической библиотеки

Разумеется, в Америке Кондратьевы остановились у Сорокиных. Пока Елена Петровна демонстрировала Евгении Давыдовне потрясающий выбор тканей в магазинах и тонкие как паутина чулки с полоской сзади, их мужья спорили.

Питирим страстно уговаривал лучшего друга остаться. Повышая голос, он предупреждал его об опасности, о двуличной натуре людей, с которыми Кондратьев вынужден работать и от милости которых приходится зависеть. Сорокин обещал похлопотать о месте в университете, обеспечить жилье, ввести в местное общество. Но Николай Дмитриевич только посмеивался. Он сказал другу, что, согласно теории длинных волн, над которой он уже давно работает, через 10 лет в США наступит экономический кризис, равного которому мир еще не видел. Так какой смысл оставаться?

В начале 1925 года вернувшиеся из загранкомандировки Кондратьевы получили квартиру на Тверском бульваре. В конце того же года у них родилась дочь Елена, которую родители звали Алена, Алешка, Аленушка. Это был самый счастливый год в их совместной жизни.

Конец сказки

То охотники толпою

Нападают на меня,

Стаю псов ведут с собою

И гоняют уж полдня…

Н. Кондратьев «Необыкновенные приключения Шамми»

Стартом для травли послужила статья Зиновьева в июльском номере журнала «Большевик» за 1927 год. Называлась она «Манифест кулацкой партии», и в ней пламенно и совершенно бестолково, без каких либо конкретных фактов или доказательств, подвергались критике экономисты немарксистского направления.

Кондратьева называют «эпигоном народничества», «гнилью на советско-хозяйственной верхушке»; обвиняют его в том, что он поддерживает «идеологию кулачества» и ратует за «реставрацию капитализма». На печатных страницах все чаще появляется режущее слух и глаз слово «кондратьевщина». Разумеется, Николай Дмитриевич был немедленно отстранен от всех занимаемых должностей, снят с поста директора Конъюнктурного института, который сам когда-то основал. Очевидно, что больше большевики в услугах экономиста не нуждались.

Сотрудники Конъюктурного института (1927 г.) В центре Н.Д.КондратьевФото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

Довершила дело разгрома «классового врага» речь Сталина на конференции аграрников-марксистов в конце декабря 1929 года: «Разве трудно понять, что без непримиримой борьбы с буржуазными теориями на базе марксистско-ленинской теории невозможно добиться полной победы над классовыми врагами?»

Сидя под ласковым солнцем Сорренто, в деле о разгроме экономистов искал вдохновение любимый советский писатель — пьеса «Сомов и другие» была написана Горьким по трагедии Кондратьева. «Дорогой Алексей Максимович! —дружелюбно писал Сталин. — Посылаю документы о группе Кондратьева и меньшевиках. Просьба — не принимать близко к сердцу содержимое этих документов и не волноваться. Герои документов не стоят того».

Предчувствие скорой разлуки воцарилось в доме Кондратьевых. Николай Дмитриевич старался как можно больше времени проводить с дочерью и женой — теперь, когда он был никому не нужен, это было несложно.

Неожиданно одна из ангин Алены вылилась в тяжелую скарлатину. Казалось, девочка не выкарабкается, и Кондратьев, круглосуточно дежуривший у кровати дочери, едва сам не заболел от волнений и переутомления. Болезнь отступила.

Вскоре за Кондратьевым приехали. Николай Дмитриевич был приговорен к восьми годам заключения по делу «Трудовой крестьянской партии». Евгении Давыдовне тогда показалось, что муж не осознает весь ужас ареста — так велика была его радость от выздоровления дочери.

Последние письма

Помощь звал козел бессильный,

Звал мгновенье лишь одно:

Крокодил был очень сильный,

Утащил его на дно.

Н. Кондратьев «Необыкновенные приключения Шамми»

Суздальский политизолятор был у заключенных на хорошем счету. Конечно, тому, кого привозили сюда со свободы, он казался обыкновенной тюрьмой. Лишь те, кто были переведены из других тюрем, могли оценить здешний комфорт.

Спасо-Евфиемиев монастырь, в котором размещался Суздальский политизолятор, где Н.Д.Кондратьев отбывал заключениеФото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

Заключенные содержались в бывшей монастырской гостинице, длинном двухэтажном здании. Окна коридора выходили на север, окна камер на юг. И окна эти были обычными окнами, не слишком маленькими и не недостижимо высокими, а такими, что бывают в обычных домах — их тюремную принадлежность выдавали только решетки.

Но главное — заключенным Суздальского политизолятора разрешалось иметь сад и даже несколько грядок. «Если это не очень дорого, то нельзя ли при случае… купить и прислать семян астр, левкоев, душистого горошка», — писал Кондратьев из тюрьмы.

И Евгения Давыдовна присылала. И не только семена — книги для работы, вырезки из экономических изданий, бумагу, чернила, карандаши. Ей стоило огромных трудов добиться для мужа права работать в заключении. Но она понимала, что иначе он сойдет с ума от «однообразия тюремной жизни», которая «подавляет своим полным бессмыслием».

Несколько раз в месяц писал Кондратьев домой. Обычно по два письма — одно жене, одно дочери. Воспитание Аленки было главной темой переписки мужа и жены. Николай Дмитриевич хотел знать мельчайшие детали жизни дочери: «Очень рад, что ты каталась на метрополитене и на его движущихся лестницах»; «Очень рад, что тебе нравится ботаника, и что учительница по ботанике у вас хорошая»; «Прошу тебя написать мне, принимаешь ли ты лекарство и пьешь ли молоко». Редкий отец, который находится рядом, бывает так внимателен к ребенку, как был Кондратьев, заключенный за сотни километров.

Письмо Н.Д.Кондратьеа дочери Елене. 1932 г.Фото: из архивов РГАЭ и Государственной публичной исторической библиотеки

Несколько раз Евгении Давыдовне давали разрешение на визит, и она приезжала вместе с дочерью. Редкие встречи давали надежду на то, что все обязательно наладится. Но чем ближе подходил срок окончания приговора, тем страшнее становилось обоим. «Мрачная перспектива угнетает меня и заставляет думать о многом, о тебе, об Аленушке».

В 1937 году условия содержания в Суздальском политизоляторе ужесточились. Больше никаких визитов, никаких длинных писем. Состояние здоровья 45-летнего Кондратьева тоже ухудшилось: «Как ни велико мое желание повидать вас, но я бы, пожалуй, не хотел, чтобы вы видели меня в данном моем виде и состоянии…»

По этой дороге (со слов очевидцев) в 1937-1938 гг. проезжали грузовики с телами расстрелянных. Совхоз «Коммунарка»Фото: из архивов Государственной публичной исторической библиотеки

31 августа 1938 года Николай Дмитриевич Кондратьев написал жене: «Горячо тебя целую и желаю тебе здоровья, успехов и счастья в жизни». Это было последнее письмо ученого. 17 сентября 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Кондратьева к расстрелу. Приговор был осуществлен в тот же день на полигоне «Коммунарка».

Жене Николая Дмитриевича о том, что она стала вдовой, не сообщили. Сказали, что дело было пересмотрено, и что новый приговор Кондратьева — «10 лет без права переписки». О том, что такая формулировка означала расстрел, Евгения Давыдовна еще не знала.

Собираясь с дочерью в эвакуацию в 1941 году, она бережно складывала вещи мужа— его бумаги и белый костюм — в чемодан. И очень расстроилась, когда позже была вынуждена обменять костюм на ведро картошки. Она рассчитывала сберечь его к возвращению Коли.

Больше Евгения Давыдовна замуж не выходила. Она умерла в 1982 году, не дожив пяти лет до полной реабилитации мужа.

P.S. Обложка журнала «Огонек» за 12 сентября 1954 года удалась — красивая девушка на лошади бесстрашно берет препятствие. Подпись к фотографии гласила: «Мастер спорта, кандидат биологических наук Елена Кондратьева». Дочь «врага народа», выдающийся специалист по микробиологии Елена Николаевна Кондратьева защитила докторскую диссертацию и была избрана членом-корреспондентом Академии наук СССР. Отец бы гордился.

Мастер спорта, кандидат биологических наук Елена Кондратьева, добровольное спортивное общество «Наука», берет препятствие на кобыле ЛегаФото: Алексей Новиков/"Огонек"/Коммерсантъ