Учителя подвержены риску эмоционального выгорания. В таком состоянии восприятие педагога может измениться — он становится циничнее и равнодушнее, и это влияет на отношение к детям. В то же время ребенку очень сложно противостоять учителю, даже если педагог занимается откровенной травлей.
«Такие дела» поговорили с несколькими людьми, которых травмировали жестокие слова учителей.
«Если бы мать тебя любила, ты бы такой не выросла»
Инна, 19 лет, Санкт-Петербург (имя изменено по просьбе героини)
Это было в седьмом классе. Курс уроков труда вела необычная женщина. Необычной я ее называю из-за периодических перепадов настроения и желания зацепиться за что-то в детях. Мы не обращали особого внимания, поэтому до каких-то ярких стычек не доходило. Но однажды ее поведение определенно перешло черту. И я до сих пор не понимаю, почему такие люди становятся педагогами.
Это был обычный урок, нам дали задание в группах. Мы с девочками сидели, выполняли, что-то обсуждали, смеялись. Возможно, это было слишком громко, поэтому она сделала нам замечание. Когда мы стихли недостаточно, она обратилась ко мне. Обещала, что вызовет мою маму в школу. Я была ребенком, который готов отвечать за свои поступки, поэтому попросила ее решать проблемы лично, не привлекая маму. Я знала, что мама много работает, у нее достаточно других забот и ездить вечером к учителю труда ей не стоит.
На мою просьбу решать конфликт лично она ответила неожиданно: «Родители тобой совершенно не занимаются. Это видно. Да и мать тебя не любит. Любила бы, ты бы такой не выросла». Я была в некотором шоке. Какая-то незнакомая женщина перед толпой моих сверстников позволяет себе говорить о взаимоотношениях в моей семье. Причем ее выводы с реальностью не совпадали вообще.
Я постаралась указать ей, что она не должна переходить на личности, тем более на мою семью. Она же настаивала на своем. Взрослый человек доказывает девочке, что ее родителям на нее наплевать.
Я не сдержалась и выбежала из класса. Пошла в туалет, села на стульчак, там и заревела от обиды. Помню, как пришла подруга, объяснила все столпившимся вокруг людям, стала успокаивать меня. Я нашла в себе силы вернуться. Но по пути к классу мне рассказали, что после моего ухода учитель еще раз «прошлась» по мне и поставила двойку.
И я поняла, что обратно вернуться не могу. Как мне смотреть в глаза женщине, которая при всем классе унизила меня, мою маму, а после еще раз высказала теории о моих взаимоотношениях с семьей? От осознания ситуации я снова заплакала. Это были неконтролируемые рыдания. Кричать хотелось то ли от того, что не могу ничего сказать этой женщине, то ли от того, что не смогла держать себя в руках. Взрослые товарищи попросили в медпункте успокоительные. Кое-как достучались до меня, уговорили принять лекарства. Мы поговорили, я собралась [вернуться на урок].
В классе повисла тишина. Девочки с состраданием смотрели на меня. Тишину нарушила учительница. «Ну ты и актриса, конечно», — с ухмылкой произнесла она. Я физически не смогла ничего сказать. Не выдержала одна из одноклассниц: «Может, хватит уже?» Эти слова врезались мне в память.
После этой ситуации я училась у нее еще год. Она продолжала ко мне цепляться, выводить на конфликты, пыталась задеть. А я после того нервного срыва перестала обращать на нее внимание. Как будто стала сильнее. Если она грозилась чем-то вроде двойки, с улыбкой соглашалась. Это помогло. Вскоре ей надоело мое равнодушие, она нашла новую «жертву» в виде моей подруги. Теперь я стала учить подругу спокойствию при встрече с этим педагогом.
«Я тебе не советую общаться с ней»
Екатерина, 19 лет, Салехард
В пятом классе в школе начался буллинг. Когда дошло до того, что одноклассницы закидали меня обледеневшими снежками, я решила рассказать об этом родителям и классной руководительнице. Мне было физически и морально тяжело, я искала поддержки и помощи. У родителей я ее нашла, но не у классной. По ее словам, в случившемся можно было винить только меня.
Вообще, она была достаточно странной женщиной. Наши уроки длились в лучшем случае 20 минут. Остальное время она рассказывала, как этот мир несправедлив к ней, плакала и говорила, как несчастна. А я не боялась противостоять такому странному решению по ведению уроков. Из-за этого у нас с ней было много споров и ругани. Когда я говорила, что хочу знать предмет, а не ее биографию, она либо выгоняла из класса, либо отчитывала и унижала меня при всех. Говорила о моем скверном характере и подогревала нелюбовь одноклассников ко мне.
Конфликт вышел на новый уровень, когда в восьмом классе к нам перевелась девочка. Мы подружились, общаемся до сих пор. Когда про нашу дружбу узнала классная, она отвела ее в сторонку и сказала: «Не нужно ввязываться в плохую компанию, я тебе не советую общаться с ней». Моя подруга попросила ее не вмешиваться в наши взаимоотношения. После этого унижения посыпались и на нее. Повод нашелся быстро: она медленно адаптировались, из-за этого учеба давалась ей с трудом.
Неуспеваемость подруги покоя классной не дала. Как-то она при всех стала отчитывать ее, не стесняясь в выражениях. Она говорила, что та станет проституткой, никогда ничего не добьется и умрет в нищете. Мне сложно было это слушать и я попыталась возразить. Тогда она переключилась на меня. Началась старая пластинка про мой характер, про то, что меня все ненавидят и я сама виновата в этом. Это было последней каплей. Я не сдержалась и сказала: «Хоть у меня и ужасный характер, я никогда не стану такой же жалкой, как вы». Она сказала, что я уже стала, и выгнала меня из класса. Конечно, я не считаю, что правильно было так ей сказать, но у меня просто сдали нервы.
В десятом классе я переехала в другой город. Адаптация проходила тяжело, дела шли не очень. Как-то эта женщина спросила у моей подруги, как я там. Ответ был, как есть, — не очень. На что классная улыбнулась: «Так ей и надо, она это заслужила».
«Если она умерла, то тебе все дозволено?»
Василий, 19 лет, Челябинск
Когда мне было 14 лет, у меня умерла мать. Это серьезное потрясение в жизни 14-летнего пацана. Поэтому мое поведение и психоэмоциональное состояние начали меняться — время первых сигарет, алкоголя и наркотиков. Учителя не могли этого не замечать, но не лезли, потому что учиться я умудрялся на четыре-пять.
Единственный давний конфликт у меня был с учителем физкультуры. Проблемы со здоровьем в детстве не позволяли мне заниматься наравне с остальными детьми. Но физрук закрывал на это глаза и часто упрекал меня за неправильно сделанные упражнения. Попутно обзывал не очень жестко, но обидно: «толстый», «дурак» и так далее.
Это продолжалось вплоть до сложного для меня периода. Когда он опять начал кричать на меня из-за «лености», я в порыве гнева послал его. Естественно, меня вызвали к директору, где уже присутствовал мой классный руководитель. Они попытались на меня давить. Конечно, я понимал, что поступил плохо, но юношеский максимализм не позволял признаться в этом и принести извинения.
После попыток призвать к совести и воспитанию директор не придумала ничего лучше, чем говорить о смерти моей матери. Она сказала: «Твоей маме было бы стыдно за тебя. Ты совсем уже забил на нее, думая, что если она умерла, то тебе все дозволено?» Сначала комок в горле, потом разревелся. Класрук и директор решили, что это раскаяние за проступок, и начали кричать. Я должен был прямо сейчас пойти и извиниться перед учителем физкультуры. Истерику прекратить мне помогла секретарь директора. Она проводила меня до медпункта, там я принял успокоительное.
С учителем физкультуры мы наладили отношения, но с директором и классной напряжение держалось до конца. На выпускном я прямо сказал класруку, что эта ситуация и слова директора врезались мне в память на всю жизнь.